небеса знают, как низко мы пали

«Впереди меня было громадное синее море, а сзади — сверкали огоньки потемневшей Барселоны. Море было настолько гладким и прозрачным, что я увидел отражение сверкающих звёзд на его поверхности. Я вздохнул. Там дышалось легко, совсем по-другому. Единственное место, где я мог дышать. Я жил без оглядки, в своё удовольствие, и должен сказать, я был счастлив. Я видел людей, меня занимали их лица, — только лица. Мне нравилось петь вместе с уличными музыкантами, которые были похожи на нищих из-за их грязной и пыльной одежды, с засаленными волосами и щетиной. Они улыбались. Я поговорил с ними на корявом испанском, и они разрешили мне спеть вместе. Я пел припев The Beatles. Сидя у стойки бара в моём отеле, я заметил белокурую девушку с короткой стрижкой, сильно напоминающую мне голливудскую актрису, имя которой я не помнил. Сначала меня привлёк её голос: она что-то очень громко, но непонятно говорила своей подруге, а потом вышла на сцену и запела на испанском. Мне не нравился этот язык тогда, но она изменила моё отношение в один миг. Это было самое странное знакомство за всю мою жизнь. Я угостил Адору, — так её звали — стаканом виски со льдом, рассказывая о своём знакомстве с Испанией и её жарким, непривычным для британца климатом. Я боялся, что мне придётся снова заказать ей виски (денег у меня было, откровенно говоря, мало), увидев, как быстро она выпила прошлый бокал. Но ей этого хватило, она схватила меня за руку и вывела из душного бара на свежий воздух. Я вдохнул. Снова я могу дышать. А здесь мне тяжело. Время здесь идёт убийственно медленно и каждый раз, когда подходишь к часам, видишь, что стрелки продвинулись совсем немного и возникает лишь одно желание — заснуть и больше никогда не открыть глаза. Страшно чувствовать себя бесполезным, никчёмным дерьмом, когда не можешь сделать ничего самостоятельно, ты становишься мёртвым растением из-за чёртовых таблеток, которые вызывают чувство тошноты и голода. Я задыхаюсь от устойчивого запаха хлорки, которую санитарки добавляют в воду для мытья полов в огромных количествах. Этот запах въелся в мою кожу, волосы, одежду, он такой же противный, как все люди, которые работают здесь. Санитары и медсёстры часто издеваются надо мной — бьют, морят голодом и привязывают к кровати. Часто запирают в надзорных палатах, как агрессивно больного. Они думают, что я сумасшедший. Когда мне плохо — я пишу стихи. Когда я хочу умереть — я пишу стихи. Мне часто доводилось думать о смерти и вечности, и даже сейчас я об этом думаю — мне неприятны эти мысли. Но они отвлекают меня от этого места, и мне становится лучше. У меня есть тетрадь, в которой я записываю свои стихи. Хочешь, я напишу о тебе? Не бойся их, а я тебе помогу.

Луи».

Парень трясущимися руками берёт помятый листок и пробегает глазами по тексту. Одним движением руки он сворачивает письмо и кладёт в самодельный конверт из старой газеты, которую нашёл под кроватью. — Луи, — в дверь тихонько постучали и послышался нежный женский голос. Луи подскочил с подоконника и подошёл к двери. Как только письмо с тихим шелестом скользнуло в узкую щель, девушка быстро подобрала его, засунув в карман халата. — Луи, они скоро придут. Ты знаешь, что делать.