Я был готов сражаться с болью. Надеюсь, ты тоже. Надеюсь, ты тоже когда-нибудь захочешь увидеть меня снова, прикоснуться к моей руке и сразу же отдёрнуть, как от горячего чайника. Мы как лёд и пламя — не можем существовать вместе. Ты отдёрнешь её, и между твоими тонкими бровями заложится лёгкая складка, а сердитый взгляд будет сверлить моё лицо. Ты Моя Антарктида, которая поглощает меня каждый день всё больше и больше; твои ледяные ветра заставляют меня дрожать и медленно умирать. Ты вяжешь паутину вокруг меня, а я не могу выпутаться из неё. Пытаюсь, но мои попытки настолько жалки, что я слышу твоё хихиканье даже во сне. Немного смешно, но страшно. Я навсегда погряз в тебе, я навсегда принадлежу тебе. Лёд и Пламя сольются когда-нибудь воедино. Надеюсь, ты тоже.
Лианна.
Фэй.
Лианна.
Фэй.
Сижу над листком бумаги несколько минут, но, кажется, что проходит вечность. Первая вечность, вторая, третья уже на подходе. Лунный свет проникает сквозь немытые стёкла окон, освещая мою палату. Но он [свет] не касается меня. Я избегаю его, а если он и настигнет меня, то сразу же уберу руку. Ты всегда так делала, и теперь это делаю и я. Всегда хотел делать это вместе с тобой — бояться этот светящийся диск, и играть с ним в прятки.
Но тебя нет, и это кажется бессмысленным. Всё такое бессмысленное.
Я хватаю белоснежный лист бумаги и мну, рву его, надеясь, что мне станет лучше. Лучше не становится. Слеза скатывается по моей щеке, оставляя мокрую дорожку на коже. Я не могу, не могу без тебя.
Лианна.
Фэй.
Лианна.
Фэй.
Ты.
Кидаю куски бумаги на пол, потом собираю и снова бросаю. Они похожи на людей, когда падают. Люди тоже умеют падать, нет, не физически, а морально. Падаешь, падаешь, но не можешь возвратиться обратно. Я могу взять листок с пола и вернуть его на бывшее место. С людьми точно также. Кто-то может подхватить тебя во время падения, но сам ты не в состоянии сделать это. Белый лист — это человек. Кто-то может порвать тебя, скомкать, а потом склеить и разгладить. Конечно, в прежнее состояние ты не вернёшься, но будешь хоть немного походить на того, кем являлся. Сам себя ты не можешь поднять и склеить. Как глупо, господи.
Я сижу на полу битый час, разглядывая каждый кусок листка. Я разорвал их по-разному. Они, как люди — такие же разные, но все сделаны из одного материала и когда-то были одним целым. Или это просто так казалось.
Ты.
Как же не хватает тепла твоих рук.
Прости, прости, пожалуйста, прошу, Лианна.
Фэй.
Фэй.
Фэй.
Я должен помочь ей.
Как только на часах было три ночи, я решил, что пора действовать. Я хочу спасти Фэй, потому что она последний человек, который мне дорог. Я надеюсь, она прочла моё письмо, надеюсь, что она всё поняла. Всё, что мы совершаем — это ждём. Хватит, надоело.
Я достаю ключ из-под матраса и подхожу к двери. Сердце горит, колотится, точно желает выпрыгнуть из груди. Аккуратно вставляю ключ в замочную скважину и поворачиваю четыре раза. Дверь открывается, и передо мной очень длинный и тёмный коридор. Первое, что я вижу там — множество колясок и столов для перевозки пациентов, на которых валяются верёвки. Меня не бросает в жар или холод — я видел их слишком часто. Мне страшно, что я не успею. Закатываю рукав рубашки и пытаюсь найти номер палаты Фэй, написанный ручкой.
«326».
Пытаюсь идти тихо, одновременно ища глазами заветные 326.
369.
Прохожу мимо палаты, в которой горит свет.
354.
Оглядываюсь.
337.
Слышу шаги по деревянному полу, они отдаляются и я, учащённо дыша, продолжаю поиск. Глаза привыкли к темноте и стало намного проще.
327.
326.
Подбегаю к двери и вслушиваюсь. Дёргаю за ручку и дверь оказывается открытой. Включаю свет и вижу лужу крови на полу. Она совсем свежая. Поднимаю голову и вижу на стене записку, на которой огромными буквами написано: «Беги!». Но я не успеваю, кто-то схватывает меня и сильно ударяет.
***
— Больше я не помню ничего, — признаётся парень, и он говорит правду, — они убили её, да? — полицейский кивает и в его лице читается сожаление. В этот момент сердце Луи разбивается на тысячи осколков. — Лианна, Фэй, мать, отец, друзья: все, — он говорит медленно, как будто делает это не в первый раз, — кто дальше?
И его Пламя постепенно угасало.
***
Гарольд Смит был очень удивлён, ознакомившись с версией самоубийства Луи Томлинсона.
— Матерь Божья, да парень совсем с катушек съехал, — сказал Гарольд, изучая бумаги, — идиот какой-то. Ну, они все там такие, в этой больнице.
— Что там, Смитти? — не поднимая головы, спросил Стив, напарник Гарольда. Ему, по правде, было интересно узнать, но он был слишком увлечён работой.
— Молодой парень в психушке, — начал Смитти, — придумал себе девушку, которая якобы погибла в авиакатастрофе, потом и вторую придумал, она с ним в психушке якобы была. И письма начал писать, а потом принялся её спасать во имя любви. Ночью пошёл в палату якобы этой девушки, а на самом деле она была ничейная, так сказать. Он средь ночи пошёл туда, значит, а там, значит, кровь ему почудилась. Он подумал, что и девушку эту, ну, грохнули, короче, а он и сам потом с окна выбросился. Во придурок.
— Чего только не бывает, Смитти.
— И то правда, — согласился Гарольд, откладывая бумаги в отдельную папку, — и то правда.
