Inseparables

И правда: а что теперь делать-то? Лана шла узкими улочками и судорожно искала в своих мыслях ответ. Куда ей теперь идти? К Ринго как-то стыдно заявляться, но и ни к кому, кроме него, идти она не хотела. Только лишь его черты стояли перед глазами. Его грустные глаза, зовущие ее обратно. Лана решилась и завернула к дому Ринго. Попутно она думала о том, как расскажет Ринго о новом повороте в своей жизни. Сложно даже предположить, как он отреагирует. Она неспешно перебирала ногами асфальт, путаясь в мыслях. Солнце мягко припекало голову. Сейчас бы на море, и никакой войны. Может, прекратим все, а? Все забудем и закончим? Хорошая же идея... - Мда, хорошая... - пробубнила Лана себе под нос. А вот и дом Ринго. Лана зашла в подъезд, подошла к крыльцу, занесла кулак, чтобы постучать, и... Дверь внезапно распахивается, и выбегает взмыленный Ринго, толкая ее вперед. - Ринго, куда это ты в таком состоянии? - более чем удивленно, спросила Лана. - Лана! Ты ли это?! Так тебя же искать! А вот и ты! - Ринго расплылся в улыбке и бросился ее обнимать. - Да, это я. Впустишь меня? - шутливо спросила Лана, приглаживая его взъерошенные волосы. - Конечно-конечно, проходи, - Ринго бросился к двери, распахнул ее снова и буквально впихнул Лану в квартиру, в страхе, что та снова убежит. Хотя и причин для этого страха не было. Лана вошла в комнату, разулась и подошла к окну. Вдруг на нее нахлынула волна чувств, которая, как цветочный бриз, вскружила ей голову. Ей показалось, что она не видела Ринго целую тысячу лет. И вот, он стоит сзади нее, совершенно не понимая, что она так уставилась в это окно. Она разворачивается и подходит к нему вплотную, сдерживаясь от непреодолимого желания сейчас же заключить его в свои объятья. - Лана, а где ты была всю ночь? - спросил Ринго, улыбаясь. - Я тебе все расскажу, но подожди, - сказала Лана и взяла его за руку. Она повела его к кровати и толкнула на нее, Ринго сел, все еще улыбаясь, как ребенок. Дальше она просто села перед ним на колени, как раньше, и притянула его за шею к себе. - Ринго, ты меня извини за вчерашний мой побег по-английски, - говорила она ему горячим шепотом прямо в губы, но смотрела при этом прямо в глаза. - Главное, чтобы тебя никто не увел по-немецки, - сказал Ринго и усмехнулся. Лана громко засмеялась и забралась к нему на кровать. Спустя некоторое время комната была наполнена табачным дымом - Ринго безбожно дымил, слушая историю вчерашнего вечера Ланы. - Вот так-то! Теперь я официантка, понял! - с напускной издевкой сказала Лана и засмеялась. - Даа! Важный человек, куда уж мне до тебя, - поддержал ее настроение Ринго. - Мне нужна нормальная одежда, ибо там не абы кто, а сами господа-фашисты заседают, плюс Владислав Шпильман наигрывает Моцарта... или Шопена... Черт разберет, - все с теми же интонациями говорила Лана. Ринго выпустил клубок дыма и затушил сигарету. - Усе будет. У меня же, как в Греции, - есть все, кроме грецких орехов, - сказал он, и пара засмеялась. - Эх, Ринго, - Лана вытащила сигарету из пачки и начала крутить ее в руке, - а справлюсь ли я? - Что за вопросы? Конечно справишься! Сама не будешь справляться - страх и адреналин помогут, поверь, - заверил ее Ринго. Он был прав как всегда. Лана кивнула, улыбнулась в ответ его лучезарной улыбке, вздохнула и положила сигарету обратно в пачку. На следующий день она, в красивом синем костюме, с синей звездой на плече, шла в тот самый ресторан на Сенной. Заведение с виду было весьма богатым - самое оно для зажиточных людей Варшавы. Теперь же оно представляет собой второсортный ресторанчик для фашистских беднейших как по карману, так и по душе, задниц, лишь неограниченную власть имущих. Лана зашла в ресторан, подошла к управляющей и сказала ей то самое заклинание, которое откроет ей путь в самое сердце фашизма в гетто. - Я от Мари, - почти шепотом вымолвила Лана. - А, да-да, - ответила заведующая и мельком осмотрела Лану с ног до головы. - Пройдемте. Она повела Лану куда-то в недра этого заведения. Показала ей все закоулки и все средства передачи информации. - Запомни, Лана, они тут просто так ничего не скажут. Это надо будет выспрашивать у особо пьяных и смотреть в оба, чтобы вокруг не оказалось особо трезвых. Вот так-то. Сегодня приходи в семь, тебя тут будет ждать форма и первый незабываемый вечер. Коли же передумала, то не приходи. Все, пока, - сказала заведующая и упорхнула раздавать команды официантам. Как же хорошо иметь власть, хоть какая-то отдушина этой женщины и ее голубой повязки. И вроде ничтожеством себя не чувствуешь. А нужна ли Лане власть? Нужна ли ей лишняя ответственность? Кто ее научит жить по новым канонам? Жизнь-то может слишком поздно научить... Однако размышления Ланы прервала Маша, хлопнув ее по плечу. - Ну, здравствуй! Как впечатления от сего места? Еще не передумала? - бодро спрашивала ее девица. - Эмм, нет, конечно. Все в силе, - оправившись от размышлений, ответила Лана. - О чем ты так глубоко задумалась, красавица? - спросила Маша. - Да это так... Пустое. Глупости, - неуверенно засмеялась Лана. - Мм, как знаешь. Мы с тобой теперь нечасто будем видеться, информацию будешь передавать через одного нашего связиста. Помнишь его, нуу, с Роксоланой, который? - Аа, да, конечно, - сказала Лана и засмеялась. - Романом его звать, - Маша тоже засмеялась. - Буду знать, - кивнула Лана. - Ну что же, а мне пора. Удачи тебе сегодня! А, кстати, если уж совсем не в моготу будет там, то просто пообщайся с Владеком Шпильманом, это поможет, ох и душевный он мужик, - девушка улыбнулась и продолжила. - Ну, что это я, мне пора. До встречи. - Спасибо тебе! До встречи! - крикнула Лана ей вслед и помахала рукой. Шпильман, значит... - Ринго, уже шесть, я дико волнуюсь! - кричала Лана, теребя в руке веревку. - Успокойся, успокойся, слышишь, все пройдет гладко, это же первый день. Ты просто освоишься, никто тебя не заставляет прямо сейчас начинать шпионить, - последнее слово Ринго произнес шепотом. - И то верно. Я пока просто посмотрю, обещаю, - Лана, кажется, успокаивала саму себя и обещала самой себе. - Да-да, именно так. Тебя проводить? - Было бы прекрасно. Прошло несколько, кажется, мгновений после того, как они вышли из комнаты, как Ринго помахал ей рукой, как она заступила порог этого здания и надела фартук. Сейчас зал постепенно наполнялся немцами. Они садились, заказывали и начинали общаться. Обычные милейшие люди. Лана стояла в середине зала и принимала заказы, затем относила на кухню. Большего от нее и не требовалось. Вдруг к ней, откуда ни возьмись, подбежал кто-то. - Роксолана, здравствуй! До чего же хороша, ай-яй, - с нарочитым восторгом смотрел на нее парень. - Роман, и вам не хворать, - бросила Лана. - А не хворать - это дело хорошее. Иди-ка, передохни некоторое время, сейчас будет работать профессионал, - сказал он важным голосом и возвел палец вверх. - Пффф, - бросила Лана и ушла в комнату отдыха, ибо отдохнуть и правда хотелось. В комнате отдыха она примостилась на обшарпанный диван, закинула ногу на ногу и прикрыла глаза. Вдруг кто-то скрипнул дверью. Лана сразу же вскочила на ноги по струнке смирно - лучше не испытывать судьбу. В комнату тихо зашел высокий миловидный мужчина, лет тридцати, в фетровой шляпе и костюме. Он повесил шляпу на крючок и бросил на Лану измученный взгляд из-под темных блестящих волос, свисающих с его лба. Этот взгляд пронзает и нещадно убивает. Это взгляд глубоко несчастного человека. Что это за мужчина? Что за тоска в нем живет? Хотя тоска-то, в принципе, известна, но тут что-то еще, определенно. - Эм, здравствуйте, - промямлила Лана. - Здравствуйте. А вы кто? - ответил мягким баритоном мужчина. - Я официантка, меня зовут Лана. - Лана? Это хорошо. Меня зовут Владек, я тут местная шарманка. Будем знакомы, - все таким же мягким, почти томным голосом ответил он и вышел в зал ресторана. Он медленно прошел к большому роялю, стоящему на подиуме, плавно открыл крышку и вознес свои пальцы над клавишами, затем он прикрыл на мгновение глаза... Мгновение, и он открыл их снова и начал играть, забывая, кажется, про все, в том числе и про то место и время, где он находился в данный момент. Лана лишь стояла у двери и смотрела на него через узкую щелочку. Это и был тот самый Владислав Шпильман. Вдруг его лицо озарилось, нет, не улыбкой, светом счастья, просто счастьем, которое он старательно прикрывал грустными глазами и спущенными уголками губ. Лана сумела разглядеть этот свет души музыканта. Его зажигает то счастье слышать и создавать музыку, которое он хочет передать всем. Как только он закроет крышку рояля, этот внутренний свет, этот фитилек в нем погаснет. А жизнь шла дальше. Под музыку из под пальцев Шпильмана Роман ловко услуживал немцам, за что получал неплохие чаевые. - И всего-то, - сердился он, - не нужны мне их деньги. Я за информацию готов каждому глотку перегрызть. Прямо сонную артерию. Он оскалился и схватился за шею. Лана сглотнула. - Да успокойся ты, все еще будет, - сказала она и похлопала его по плечу. Роман, ворча, начал собираться. Бросил фартук на диван и побежал к двери, сшибая на ходу пианиста Шпильмана. Лишь ветер донес его краткие извинения. Шпильман потер плечо и взял шляпу. Вдруг прозвучала тревога - комендантский час. - Что? Уже? - воскликнула заведующая из соседней комнаты. - Все остаются тут и даже не думают выходить! Шпильман вернул шляпу на крючок и сел на другой стороне дивана, уставившись в окно. - И куда этот пылкий юноша рванул?... - тихо произнес он. - Далеко, - ответила Лана. - Что? - он развернулся и испытующе посмотрел на нее. - Да я о нем. - А, да. Простите, задумался, - сказал он и улыбнулся. - Ничего, ничего, - улыбнулась Лана в ответ. Мда, со Шпильманом диалог трудно завязать. Или... - Ну что же. Сидеть нам тут всю ночь. Расскажите что-нибудь о себе. Вы ведь не еврейка, верно? - вдруг словоохотливо начал пианист. - Верно. Лана рассказала музыканту ту историю, что с ней по несчастливой случайности приключилась. - Так вот как... Никогда не любил эту фразу, но искренне вам сочувствую. До чего жизнь порой жестока. И до чего несправедлива. Какие она капканы и западни устраивает. Хотя... Это она так, наверное, учит, - слова Шпильмана текли теплым ручьем, они расслабляли. Его голос был не менее музыкален, чем его руки. - А чему она вас научила, Владек? - спросила Лана. - Хм, интересный вопрос. Она меня научила тому, как не огрубеть душой. Как не покрыться плесенью из-за собственной злобы или гнева. Как сохранить самообладание, когда плюют в лицо. Если бы не мой учитель, то я не играл бы на этом рояле, а разбил его в щепки и применил эти щепки против своих агрессоров. Но я этого не делаю. У меня есть и ангел-хранитель - музыка, Лана. В незапамятном прошлом я играл для людей на радио. Вы только представьте: тысячи сердец бились в унисон с моим. Нас объединяла музыка. Да, я знаю, кто-то в это время, возможно, варил макароны, кто-то пеленал детей, кто-то курил, покачивалась в кресле-качалке, кто-то вязал, кто-то клеил обои, а кто-то с придыханием включал аппарат и внимал каждому звуку, сохраняя его в своей душе. Вот ради этого я и жил. И живу по-прежнему. Лана не хотела никакими вопросами прерывать этот рассказ. Кажется, она даже стала через раз дышать, чтобы не спугнуть разговорившегося пианиста. Пусть он говорит, пусть рассказывает. - И сюда я пошел по этой же причине. Ведь музыка не имеет национальности, Лана. Она не может быть нацисткой, - усмехнулся Шпильман, - она благосклонна ко всем. Она для всех. И нет для нее границ. Поэтому частичку своей души я готов отдать и немцам, как ни странно. Ведь они же такие же, как и мы! И мы, как они! Они сами где-то в подсознании это прекрасно понимают. Лучше бы их вождь подался в другую стезю. В то же рисование, например. Были бы мы с ним сейчас людьми искусства. Общались бы, узнавали много нового, делились интересами. Но вот опять же, как интересно распорядилась жизнь - сейчас он наводит на меня дуло пистолета. Вот-вот и пуф! Шпильман засмеялся, потер глаза руками и пригладил волосы. Затем снова принял старую позу - подпер ладонью подбородок, а указательным пальцем обогнул верную губу. Наступило молчание. Торжественное. Теперь взгляду Ланы открылась не только трагедия массы, маленького человека, нации, но и творческой личности. Личности с хрупкой душевной организацией. Личности с собственным пониманием действительности. - Что делать? - вдруг снова продолжил он. - Извечный вопрос, на который я не хочу искать ответ. Потому что его и нет. Я просто живу. Просто дышу и не придаю каждому своему вздоху особого значения. Не верю в сновидения. Не оглядываюсь назад. И, знаете, Ланочка, я счастлив. Я спокоен. У меня всегда есть с собой в кармане яд. От последней фразы сердце Ланы заколотилось, как бешеное. Казалось, такими же бешеными глазами она смотрела на Шпильмана. - Вы... Вы... - лепетала она, но мысли не собирались в предложения, чтобы парировать Шпильману. - С вами все в порядке? - с этими словами Шпильман вскочил и подбежал к ней. - Да голова что-то болит, - ответила Лана сквозь зубы. Музыкант отпрянул. - Боже мой, да у вас, полагаю, жар! Сейчас принесу воды. Он побежал в соседнюю комнату, споткнувшись о стул. Там нашарил кружку и налил холодной воды. Другой и не было. - Будем лечить вас дедовскими способами. Ложитесь, - сказал он, оторвал манжет и от своей рубашки и немного смочил его водой. Лана легла, и пианист приложил смоченный манжет к ее лбу, а кружку дал ей в руки. - Вот, пейте, только осторожно. Как вас угораздило заболеть летом? Вас на какие-то работы отправили? - Нет, просто ваши слова отказался принять мой организм, скажем так, - ответила Лана и отпила из кружки. Шпильман посмеялся. - Знаете ли, мало людей в данном месте вызывают у меня доверия. Даже выговориться некому. А теперь вы храните мои мысли и у себя в голове. Ваша голова вполне готова к такому, пани, - по привычке назвал ее пианист. - Ой, не пани, а как же... - Товарищ, - сказал Лана и засмеялась. - Товарищ? - с польским акцентом повторил Шпильман. - Что за глупость? Они вместе засмеялись. - Смотри, чтобы тебя не услышал Сталин. Товарищ Сталин, - поправила Лана и продолжила смеяться. Хоть здесь можно было свободно о нем говорить все, что хочешь. Никому доноса не будет. Через несколько часов за окном снова засияло солнце, и можно было вскоре выходить из своего убежища. - Ну что ж, увидимся вечером! Приятно было пообщаться, - воскликнул Шпильман и выпорхнул из ресторана. - Увидимся, - помахала Лана ему рукой. Ей и самой пора бы успокоить Ринго, который, по ее стопроцентному прогнозу, бегал из одного угла в другой, как тигр, и тушил одну за одной сигарету в пепельнице. Быстренько добежав до дома по еще сонному гетто, Лана увидела в точности описанную картину. - Лана, черт возьми, я уже в голове таких картин себе нарисовал, - с порога крикнул он, затушив сигарету. - Получилось так, что нас отпустили позже комендантского часа, - пожала она плечами. - Ты всего лишь официантка. Эх, молчу-молчу. - Я не всего лишь официантка. Хотя сегодня Роман мне и не дал поработать. - И правильно сделал. Это твой первый рабочий день, в конце концов. - Ладно, хватит кудахтать. Что-то с фронта известно? - Пока ничего точного. Известно только, что русские терпят огромные поражения, - сказал Ринго и снова зажег сигарету, - пока они будут терпеть поражения, особенно эти поражения будем чувствовать мы. Немцы нас полностью прижмут. Пока Ринго в сигаретном дыму размышлял о войне, о гетто, о будущем, об утерянных возможностях. Пока он бегал из стороны в сторону и лишь изредка смахивал пепел в пепельницу, Лана думала о словах пианиста. Она старалась изменить свое умонастроение, которое, по ее мнению, уже не соответствовало настоящим событиям. Оно устарело. Шпильман наконец открыл ей глаза. Перед глазами пролетел тревожный и неудачный сорок первый год. Все в гетто были убеждены, что советы выиграют войну сразу же, молниеносно. Но не тут-то было. Они терпели поражения и потери одну из одной. (Да, Лана уже говорить о своей родине в третьем лице. Как бы ни было стыдно.) Противники-немцы тоже не разгибались. Они-то были уверены, что проведут молниеносную войну и завоюют Советы в считанные дни, но как-то не свезло. Их план подвел. Из гетто часть немцев направили на фронт, часть оставили при гетто, но, как поговаривали, они оттачивают свое "мастерство" на случай, если кого-то из них вызовут на фронт. Ресторан, в котором работает Лана, с незапамятных времен стал лишь для еврейской элиты. Ловить партизанам было больше нечего. Лана и Роман работали просто за деньги, хотя кому эти деньги нужны были... Жизнь и мир на них все равно не купишь. Шпильман продолжал играть на рояле целыми днями. Его руки не могли оторвать от клавиш даже звуки взрывов или тревоги. Хоть пусть здание разрушат - Шпильман продолжит играть. Промысел Ринго заметно оскудел - Пол долгое время не появлялся. Фашистам надоело ждать запрещенных поставок от Ринго, и они бросили его на работы. После работ он приходил вымотанным и выжатым, как лимон. Лана медленно протирала его ступни полотенцем, смоченным в теплой воде. На ночь она прикладывала травы к его мозолям и разминала ему мышцы спины и шею. - Это прекрасно. Спасибо, Лана - сказал Ринго, погружаясь в сон. - Даже не благодари. Отдыхай, - ответила Лана и поцеловала его в лоб. - Как дела на твоей работе? Меня не устроишь там полы драить, а? Лана засмеялась. - Полы там уже есть, кому драить, к сожалению. Пока повара нужны, - сказала она и понесла кастрюлю с водой на кухню. - Жаль. Очень жаль, - вздохнул Ринго. – Мешки, кирпичи и булыжники ворочать мне уже надоело. - Хорошо, что пока ты мешки ворочаешь, а я подносы разношу. Хорошо, что пока нас к стенке не приставили, - Лана выключила свет и зажгла небольшую свечку на тумбочке. - И то верно, - сказал Ринго и повернулся на бок. - А куда делся Пол? - спросила Лана. - А черт его знает. Где-то запропастился, не могу никак с ним контакт наладить. Я думаю, сам когда-нибудь явится, - не поворачиваясь, ответил Ринго. Разговор исчерпан. В последнее время никто много не разговаривает. Все как-то больше думают. Но не говорят. Что Шпильман, что Роман, что Ринго, а Пол так вообще где-то растворился. Партизан Лана уже давно не видела. Да в одночасье все стали партизанами. Как теперь вырываться из той холодной клетки, которую мы сами себе построили, даже не ведая того. Капель снова стучала по железному подоконнику своими бойкими молоточками. Март медленно отступал. С наступлением апреля обстановка в гетто кардинально менялась. В воздухе витал подсознательный страх перед чем-то неопределенным...