Inseparables

Помимо серых домов, колючей проволоки, зловещих ворон и пыльных развалин в гетто еще существовало небо. Большое, просторное, свободное... Сегодня по нему безобидно проплывали белоснежные облака, сквозь которые ловко проскакивали лучики разогретого солнца. Голубое полотно варшавского неба, казалось, предвещало что-то хорошее, успокаивая своим пастельным оттенком. Но так только казалось. Лана сидела возле подоконника и, поперев щеку рукой, рассматривала эту благодать. Отколовшаяся с окон краска больно впивалась ей в кожу, но она была далеко в своих мыслях, чтобы почувствовать эту боль. - Что-то ты сама не своя в последнее время, - внезапно появившийся Ринго прервал ее размышления. Он поставил чашку с горячим чаем на подоконник. - Мне уже приходится за тобой присматривать, - сказал он и усмехнулся. Ринго быстро шел на поправку. Жуткого кашля больше не было, температуры тоже, но озноб и слабость до сих пор имели место. - Лана, что случилось тогда? - он внезапно сменил шутливый тон на серьезный. Этот вопрос будто огрел ее по спине кнутом. Она была абсолютно растеряна. Она не знала, как преподнести Ринго эту новость. Она не знала, как он отреагирует. Она ничего не знала. - Я убила человека, - почти не задумавшись, выпалила Лана. - Что? Зачем? - Ринго удивился не на шутку. - Он просто стоял у меня на пути, - меланхолично ответила она. - В смысле? Я ничего не понимаю. Ты кого убила-то? Еврея? - Нет. Фашиста. Ринго дотронулся ладонью до лба и громко выдохнул. - И вот только не говори, что тебя мучает совесть. - Ринго, я не знаю, что меня мучает. Но что-то определенно мучает. - И что же? - Да сам тот факт, что я убила человека. Это то, что полностью противоречит моим убеждениям, ценностям, ориентирам... Моему естеству даже. Я не могу это понять и принять в себе. Я отняла жизнь человека, - Лана остановилась и затем шепотом добавила. - Я не имею на это права. Ты понимаешь, я не такая, как они. Я тут долго не протяну, Ринго, меня сгубит эта тяжелая атмосфера смерти и самоуправства. - Я решительно тебя не понимаю, - Ринго покачал головой. - Ну понимаешь, это как в медицине: если человеку перекачать кровь не той группы, то организм ее отторгнет, и можно вскоре ожидать летальный исход, - Ринго лишь изогнул бровь. - Ну ладно, неудачный пример. Проще сделаем. Когда бактерия попадает в несвойственную ей среду, то она обречена на гибель, ну, если она не паразит, конечно, - сказала Лана и вспомнила свои студенческие годы. Как она познавала уникальный мир человеческого организма, как она вникала в его сложнейшие процессы, как она корпела над учебниками и как постоянно хотелось спать. Как бы ни было тогда трудно, она все бы отдала, чтобы сейчас снова оказаться в университете и снова спать по три часа в день, и даже в туалет ходить с книгой. Тогда она думала, что институт - это сущий ад. Сейчас она понимает, что серьезно ошибалась. - Знаешь, я спорить с тобой не хочу, но пойми, что в данной ситуации ты себя ведешь немного неправильно, - Ринго старался подбирать слова. - Я понимаю, что убивать - это ужасно, это бесчеловечно и вообще... Но сейчас такое время, что это все вошло в обиход и стало нормальным постоянным явлением. И мы, к сожалению, ничего с этим поделать пока не можем, разве что дать отпор тем же способом. Мы должны быть готовы к таким действиям. Как физически, так и морально. Пока не случилось еще что-то более ужасное. Ринго закончил, придвинул стул поближе к Лане, сел и взял ее за руку. - Только смирись с этим. Нам больше ничего не остается. Лана снова посмотрела на небо, которое теперь уже стягивали облака серого цвета. Стоит только смириться... *** *Как сломить, как солгать - В совершенстве знаю я. Чего еще не стоит раскрывать? И во мне вся та правда, В темных стенах. Обернись, И, содрогаясь, закрой мне глаза. Ты сказал мне, Что хотел бы оставить меня Безо всяких чувств. Новый разум. Возможно, теперь-то я свободен. Самообман изнуряет нас всех. Это жизнь или нет? Что хотел, ты получил. И в тебе вся та правда, В плотных стенах. Обернись, И, содрогаясь, открой свои глаза. Ты же видишь, Как твой разум остывает, Превращаясь в лед. Отключаясь, Ты можешь быть так свободен. И почувствуй, Как жизнь тебя покидает, Ты теперь фантом. А теперь согревайся Потухшим от слез костром. Сотри же меня! Сотри мое тело с земли. Сотри воспоминания. Они приносят нам лишь боль. Я вижу то, чего больше нет. *** Стучат часы, стучит дождь в окно, стучат молотками по кирпичам евреи, стучат чашками бедняки, стучит вода по умывальнику, стучит кровь в висок, стучит кулак в дверь. - Здравствуй, Ринго, - доносит коридор. - Здорова, Пол, - второй голос. Стучат слова в голове. Стучат лучи в глаза. Пора просыпаться. Лана медленно вынырнула из-под одеяла и начала медленно одеваться. Костюмы Ринго прекрасно на ней смотрелись. Эдакий мальчиш-плохиш. Слегка умывшись оставленной Ринго водой в ковше, она отправилась на кухню, где была оживленная беседа двух молодых людей. - А вот я вам сейчас расскажу такое, что вы обомлеете! - воскликнул Пол, увидев Лану. - Здравствуй, Пол, удиви же нас! - с ноткой сарказма передразнила Лана. - Угадай-ка, Лана, кто решил дать отпор этим рявкающим псам? Кто разрабатывает проект для отброса германских войск, м? Лана совершенно не знала мировой обстановки, чего очень стыдилась. Но сейчас, чтобы этого не показать, вела себя с напускной важностью, лишь Ринго заметил ее глубокое смущение. И Лана решила ткнуть пальцем в небо. - Великобритания? - Браво, Лана, схватываешь! В общем, англичан наконец-то просветил Уинстон Черчилль насчет того, что немцы-то в своих городах не фабрики по производству сосисок и пивоварни строят, а целые заводы по производству военной техники, артиллерии, танков, самолетов и прочего, и прочего. Почему эти тупые англичашки отказывались раньше верить старику? Почему? А теперь, когда на них по сути наставили дула, они начинают думать, что им делать. Выдумали там что-то, авось пройдет. Но не думаю... Посмотрим, товарищи, посмотрим... - Ах! - воскликнул Ринго, выскребая из своего манжета часы. - Как времени много. Я сейчас опоздаю. Так, Пол, раз уж ты тут, то оставайся с Ланой, хорошо? Я скоро буду. До встречи. Лана не успела опомниться. - Куда он? - Ну по делам, конечно. Ты же знаешь, что мы из себя тут представляем, - беспечно сказал Пол. - Знаю. Расскажи мне, Пол, что сталось с твоей рукой две недели назад? - Что сталось? Сломал. - Так ты мне ответил в тот раз. А теперь... А теперь Великобритания готовит войска. Теперь мне нужен другой ответ. Пол изумился такой форме требования, поэтому без уловок ответил. - Три недели назад, когда я был в поиске таблеток для Ринго, мне пришлось замаскироваться под фашиста. Да-да, Лана, не смотри на меня так, но три дня я был фашистом и носил их форму. До сих пор отмыться не могу. Так вот, задача моя состояла в том, чтобы их немецкого медпункта в Варшаве на Сенной выкрасть нужные лекарства. Ну как выкрасть... Я наплел медсестре, что у меня жена и дети болеют, она мне все и выдала. Я уже собирался уходить с Сенной, как на меня набросился мелкий фриц и сломал мне руку! Ты представляешь! А это, оказывается, у них игры такие и заодно посвящение молодняка. Хорошо хоть я лекарства не выронил, и они у меня не начали ничего расспрашивать. Всего лишь мелкого похвалили и посмеялись. Я снова в рубашке родился, но со сломанной рукой, - посмеялся Пол и закончил. - Откуда у тебя их форма? - спросила Лана. - Откуда-откуда... Да украл однажды. - Вот все у вас так... - бросила Лана и ушла с кухни. Все у них так... Легко и элементарно. А каково тем, на улице, что с горем пережили зиму? Как они вообще это сделали? Как это им удалось? Из чего сделаны эти люди? Из терпения, смирения и борьбы? Борьбы за себя? За свои души? За свою нацию? За что? Голова Ланы распухла от вопросов, казалось, ей надоела эта легкая и элементарная жизнь в теплых комнатах вместе с Ринго. Она накинула пальто, обвела шею шарфом и бросилась на улицу. За закрытой дверью она услышала какие-то возгласы Пола, но ей было все равно. Пусть он остается таким же элементарным и простым. На улице Лану встретил пронзительный ветер, который ненавязчиво дул изо всех сторон. Лана ринулась, куда глаза глядят. Она оббегала узкие улицы, нагруженные людьми, будто искала кого-то. Она вглядывалась в лица, вглядывалась в души, вглядывалась в горе. Она вгляделась в эти серо-зеленые, обрамленные мелкими морщинками, мутные глаза... - Генрик Адамович, что вы тут делаете? Старик посмотрел на Лану и попятился, чтобы опереться о ближайшую стенку. - Лана, здравствуй. Не думал тебя уже когда-нибудь увидеть с тех пор, как нас закрыли. - Что с вами, как вы тут очутились? - встревоженная видом старика спросила Лана. - Что-что, побираюсь, Ланочка. И не боюсь этого слова, да, побираюсь. Да, моя жизнь свелась к этому. Вся моя прекрасная, плодотворная жизнь свелась к этому. Да будь они прокляты, эти фашисты! Знаешь, Лана, когда я смотрю на этих сошедших с ума людей, я понимаю, что хочу тоже с ума сойти и умереть в заботе о вот том сверчке, а не о своей душе и своем теле, - закончил свою речь врач и побежал прочь. Впереди сидел на земле старичок и чему-то радовался. Он смеялся и плакал одновременно, когда маленький сверчок подпрыгивал у него в руках. Он был счастлив. Он сошел с ума. Или не сошел? Может, мы все сошли с ума, а он и есть единственный, кто сохранил разум, кто не дал его деформировать нацистам, кто не дал сделать себя животным и кто умрет с улыбкой на лице и гордым званием "человек". Это мир абсурда, это перевёрнутый мир. Животный мир. Лана чувствовала, как начинает медленно терять силы и погружаться в эту атмосферу. Сверху раздался гром. Народ взревел. Все начали метаться по сторонам, когда хлынул проливной дождь. Лана же не двигалась с места, а просто смотрела. Ее волосы были совсем мокрыми, а она все смотрела. Смотрела и смотрела, как люди забиваются в уголки прячутся в подвалы, накрываются дождевиками - возможно, для кого-то единственным домом. Вдруг кто-то ледяной костлявой рукой схватил ее за запястье. - Девочка, ты не видела мою дочь? Я ее ищу уже давно... - женщина еле стояла на ногах и была то ли вся в слезах, то ли это дождь. - Пойдем, пойдем, Раисат, не пугай людей, - другая женщина тянула ее за талию, чтобы она не упала. - Ну девочку мою, ее Лейла зовут... - крикнула она и закрыла глаза. - Извините ее, совсем из ума выжила, - сказала женщина и понесла ее дальше. Кажется весь дождь разом высох на лице Ланы. Ее мысли катались по голове, как шарики, сталкивались друг с другом, вытесняли друг друга. Это же мать Лейлы! Ее стоит вернуть матери! Сейчас же, нужно сейчас же догнать их, чем быстрее, тем лучше, у девочки должна быть мать. Ноги Ланы напружинились к стремительному бегу, кулаки сжались, мысли сосредоточились только на одном... - Лана! - голос пулей поразил ее ухо. Она больше не могла себя контролировать, и последнее, что увидела перед собой, - это грязно-серый, мокрый, грязный гравий тротуара. Веки раздвигают шторы и объявляют спектакль нового дня. А что же было во вчерашнем спектакле? Или это всего лишь сон? Лихорадочный сон сумасшедшего? - Лана, на, выпей, - голос слева. Вчера именно этот голос объявил антракт. - Ринго, не надо, - ответила Лана. - Да что с тобой? Ты все из-за фашиста что ли? - Боже, на моих плечах еще и смерть. На моих плечах много чего. - Лана, выпей чаю, пожалуйста. - Не буду. Ринго, знаешь, кого я вчера видела? - безразличным голосом говорила Лана. - Черт возьми, кого еще? - Ринго медленно выходил из себя. - Ее мать. Мать Лейлы. Она меня просила вернуть дочь. Точнее, не вернуть, а просто спросила, видела ли я ее... Я ничего не ответила, Ринго, ничего. Я стояла, как... Как... Как дура и тварь последняя. Ринго, я ничего не сделала... - Лана была на грани. Кажется, нервы уже переходят в пережаренное состояние и готовы задымиться. - Так, а давай теперь рассудим. Тихо, тихо, слушай меня, - Ринго оттолкнул Лану на кровать и сел рядом. - Ты хотела отдать ребенка из более-менее нормальных условий на улицу? На смерть его хочешь обречь? На голод, на вечные скитания по улице под дождем? Ты головой-то своей подумала? Ты ничего не можешь сделать для этого ребенка, так оставь его в тепле, покое и куском хлеба в руке. Держи чай. Ринго всучил в руки Лане чашку и ушел на кухню. - Не оставляй меня, Ринго! Не оставляй меня наедине со своими мыслями! Я тебя умоляю! Я схожу с ума! - закричала Лана, и слезы хлынули из ее глаз. Ринго подбежал и обнял ее. Сколько всего содержится в одном простом теплом движении. Как оно может вылечить душу, согреть тело и остудить разум. И здесь не надо слов. Достаточно лишь грудью ощущать сердцебиение дорогого человека, достаточно лишь ловить его дыхание и прижимать все ближе, как можно ближе, в порыве растворить его в себе. Да он и так в тебе. Всегда. - Пока я рядом, с твоими мыслями будет порядок. Отнеси этой женщине теплое одеяло и дождевик. И ни слова, слышишь, Лана, ни слова. Тссс... Выпей чай, пожалуйста. - Фуу, с чем это он? - сделав глоток, перекривилась Лана. - С ромашкой, - растерялся Ринго. - Ты уверен? Может, это крапива какая-нибудь? - сказала Лана и рассмеялась. На самом деле это был хороший ромашковый чай, которым они наслаждались вплоть до июня. В меру жаркий, в меру холодный. Европейский июнь. Горячего успокаивающего чая больше не хочется. Хочется его налить фашистам, которые не на шутку всполошились. В гетто их количество уменьшилось. Куда же они делись? Что-то определенно назревало. Люди в гетто находились в информационной изоляции. Вокруг были только догадки и помыслы. Ни одного достоверного факта. - Одни говорят, что фашисты развернут на Англию и потопят сначала ее. Другие - что на Францию, а третьи - что на СССР. Но только Советы что-то тормозят с вооружением, Сталин верит Гитлеру зачем-то... - рассуждал Пол. - Ой, затормозят они, а потом забуксуют, а потом за голову хвататься будут, - добавил Ринго. Лана вообще пыталась абстрагироваться от этих разговоров. Одна мысль нападения на Советский Союз этими фашистами была ей противна. Ведь там все. Там ее семья. Ее подруга. Слезы так сами и накатывались от воспоминания о них. Где они? Как они? Ринго много раз предлагал написать им, через Пола бы все письма отправили. - Напиши уже. Я вижу, как ты из-за этого страдаешь. - Не меньше, чем твоя мать, Ринго, когда ты ей не отвечаешь. Ринго застыл в оцепенении. Он не знал, что ответить, и как парировать. С полминуты он соображал о том, что вообще имеет ввиду Лана. Потом полминуты думал, что ответить. - Лана, понимаешь... Я ей не отвечаю, потому что не умею и не хочу врать. А расстраивать ее я тоже не хочу и не имею никакого права, - спокойно ответил Ринго. - Но что ты с ней делаешь, Ринго? Зачем ты так? - Пол ей все популярно объясняет. Без лишних эмоций. Я так не смогу. Закрыли тему, Лана. Не хочешь писать своим родственникам - твое дело. Только знай, что моя мать, она под боком, а твои родители, они очень, очень далеко. Никакие убеждения Ринго не смогли прошибить Лану - она так ничего и не написала. Как солнце нагревает камни на тротуаре, так накалялась обстановка в мире. Это чувствовалось в воздухе, что что-то грядет. - Ринго, у меня предчувствие. Плохое. Ужасное, - сказала Лана, стоя у окна. - А какие тут еще могут быть предчувствия? Я вижу, что назад хода нет, - сказал Ринго и тоже подошел. - Как мне утолить его? Как мне забыть про него хоть на секунду, Ринго? - Лана говорила почти шепотом. Ринго зашел за спину Ланы, понял руки и накрыл ладонями ее глаза. - Закрой их, Лана, закрой, - горячим шепотом сказал Ринго ей на ухо. Она повиновалась. - И не открывай, смотри моими глазами, чувствуй моим телом, говори моими губами. Он спустил ладони на ее щеки и стал медленно гладить их. Голова Ланы медленно тяжелела и опрокидывалась назад, на грудь Ринго. Тем временем, он уже зачерпывал пальцами ее волосы у корней, и от этой мягкой щекотки пробуждались самые мягкие, но в то же время самые неистовые чувства. Он обнял ее за талию, и вот они уже двигаются в медленном танце под немую музыку любви. Она звучит у них в головах, она побуждает их думать в унисон, она заставляет их рухнуть на разобранную кровать и дарить друг другу нежные эмоции и незабываемые ощущения. Они запомнят друг друга в этих кротких редких поцелуях, что спускаются по шее, оставляя огненные дорожки воспаленных нерв, и что движутся все ниже и ниже. Они запомнят друг друга в этих движениях, что тонизируют все тело и являются причиной появления испарины на их коже и на окнах. Они запомнят друг друга в этих криках, что вырываются из-под жарких поцелуев. Они запомнят друг друга в этом долгом взгляде и непомерном чувстве свободы и счастья, что безвозмездно только что подарили друг другу. Они запомнят друг друга. Они счастливы. Они в своем мире. - Открой глаза, Лана, - сказал Ринго. - Зачем? - Лана не хотела уходить из этой сказки. - Лана, на улице что-то творится, ты разве не слышишь? - голос у Ринго был взволнованный. На кровати появилось движение. Лана взглянула на Ринго. Он приподнялся на одном локте и всматривался в окно. - Мы же договорились не смотреть туда, - Лана улыбнулась и погладила его по щеке. - Но сейчас стоит взглянуть, - ответил Ринго, поднялся, натянул брюки и рубашку. Лана последовала его примеру. На улице было часов десять вечера, а шум и крики возрастали. Вдруг послышался выстрел. Лана и Ринго машинально пригнулись. Они выглянули на улицу сквозь узкую щелку между штор. Люди бегали, с чем-то друг друга поздравляя, они были радостные. Но чем эта радость вызвана? - Что это, Ринго? - спросила Лана. - Это не капитуляция Германии точно, мы бы знали, и фашистов бы не было в таком количестве, да еще и с ружьями. Это не освобождение евреев, иначе орали бы они сейчас не здесь, а на Сенной или в центре Варшавы. Что же это? Надежда? Они могут так радостно орать только если у них появилось еще что-то, на что можно понадеяться. Лана только пожала плечами. Из окна послышался четкий возглас: "Война!" - Что-что? Война? Как можно так радоваться войне? - изумилась Лана. - Все понятно, - улыбнулся Ринго, - это и есть надежда. Для них это не война, для них это - надежда. Пойдем, Лана. Он взял ее за руку и потащил в коридор, затем отпер дверь и вышел в подъезд. Там все стояли на ушах. Он словил первого попавшегося еврея. - Что за война-то, дяденька? - Война, сынок, война! Война, которую мы так ждали! - сказал он и пошел дальше. Ринго улыбнулся и схватил следующего еврея, моложе. - Что за война? Ответь мне! Что вы так орете? - А ты еще не знаешь? Война фашистов с Советами! Вот уж русские покажут им, я уверен! Слава этим воинам! - восторженно кричал молодой еврей. Но Лана уже не слышала ни возгласов, на радости, ни песен, ни выстрелов. Она зашла в комнату, осела на пол и зарыдала. Горько. В ней еще летала та белая бабочка счастья, теперь же ее убил черный ливень дегтя. То было 23 июня 1941 года. * по Muse - Citizen Erased