Призыв

Дункан проводил время, обходя с королем Кайланом, отличавшимся наследственной шиложопостью, укрепления и болтая над картой Диких Земель о том, как здорово быть Серым Стражем. Вернее, болтал только Кайлан, Дункан обреченно поддакивал или отнекивался — по обстоятельствам. Каково ему в его состоянии было выслушивать восторги Кайлана, Каллиан не хотела и думать, но после последнего приступа состояние Дункана больше не ухудшалось, да и с королем ему было всяко лучше, чем на тренировочном поле. Вместо того, чтобы тренировать рекрутов, Каллиан разбила их по парам: Джори с Алистером и Давет с Натией. Джори и Натия, как более сильные бойцы, подтягивали товарищей и помощь Каллиан им пока не требовалась. А на случай, если рекруты начнут ныть, Каллиан планировала отправить их в Дикие Земли Коркари, собирать ингредиенты для зелья, которое Дункан собирался влить в них на Посвящении. Те же самые травы можно было купить у местных алхимиков или одолжить у магов с озера Кинлох, стоявших лагерем под присмотром храмовников, но новичкам нужна была встряска. Дикие Земли запросто могли ее устроить: в них было не слишком опасно и, в то же время, достаточно беспокойно для того, чтобы рекруты не расслаблялись. Освободив себе время, Каллиан бродила по Остагару, сняв тунику Стража и переодевшись в легкие кожаные доспехи. Волосы она остригла коротко и один висок выбрила так, чтобы было видно татуировку, которую в знак особого расположения ей сделала хранительница Маретари. Вид у Каллиан был достаточно дикий и задиристый, чтобы ее принимали за долийку, но в лагере были бойцы и поцветастей ее — взять хотя бы тех же Воинов Пепла, — так что, когда Каллиан не лезла на рожон, она особо внимания и не привлекала, а на рожон она старалась не лезть. Гуляя по лагерю, Каллиан слушала разговоры, смотрела по сторонам и думала. Иногда она думала о Дункане, иногда — о своей дочери в Старкхэвене, иногда — об Алистере, который, кажется, симпатизировал Натии Броске, и о самой Натии, которая обещала стать Стражем многим на зависть. Умная, хваткая, спокойная, она дала бы сто очков вперед и Джори, и Давету, и, кажется, они оба это чувствовали и успели сильно ее невзлюбить за ту спокойную уверенность, которую она источала, как и за то, что Каллиан выделяла Натию среди других. Натия была ровесницей самой Каллиан, когда Дункан забрал ее из Денерима; пока Каллиан этого не узнала, она думала, что Натия намного старше своих лет. Заботясь о сестре и крутясь в Хартии, Натии пришлось до времени повзрослеть, и Алистером она помыкала с безошибочно узнаваемой уверенностью старшей сестры, а он, казалось, и рад был выполнять ее приказы. Алистер был ведомым, Натия была ведущей, и вместе они составляли отменную боевую единицу, каждый — восполняя недостатки другого и подчеркивая достоинства. А вот Джори и Давет долго грызлись, и сплотиться смогли только на почве нелюбви к Натии и зависти к Алистеру, которого считали молокососом и дурачком. Каллиан видела короля Кайлана в Денериме, и тейрна Логейна в Хайевере: похожи они были, как пламень и лед, и относились друг к другу примерно так же. Кайлан был воспитанником Логейна и учеником, но особой почтительности к учителю он не питал — уживались они, как кошка с собакой: Кайлан сыпал идеями и восторгами, Логейн мрачнел и обсекал его. Кайлан то отшучивался, то, вспыхивая, злился, а потом в своей обычной непринужденной манере, забывая о размолвках, снова звал Логейна к себе. Логейн явно был не в восторге от бесшабашности молодого короля, и Каллиан разделяла его скептицизм: у Кайлана ветер гулял в голове, и если даже Каллиан это начало напрягать, то легко было представить себе чувства Логейна, который боролся с порывистой и увлекающейся Кайлановской натуры с младых ногтей. А вот кого Каллиан не ожидала встретить в Остагаре, так это Элиссу Кусланд, тейрну Мак Тир, расхаживавшую по лагерю в серебряной кирасе с авварским клетчатым пледом через плечо. Она командовала отрядом хаейеверских рыцарей, присягнувших ей на верность и собиравшихся отправиться вместе с ней в Гварен, а попавших прямиком в Остагар, и хотя ее отряд был каплей в море ферелденского войска, она вела себя так, словно в подчинении у нее была как минимум тысяча шевалье. Логейн, казалось, был недоволен Элиссой и всем, что она делала или говорила: ее присутствием, ее щегольской кирасой, ее любезничаньем с Кайланом, которому Логейн вынужден был ее представить — всем. Краем уха Элисса подслушала, что тейрн хотел отправить молодую жену в Гварен, а сам — поехать в Остагар, но Элисса закатила ему дикий скандал, что он не уморит ее, как свою первую жену, в глуши, и, бранясь, Логейн поклялся, что если ее убьют, он не станет искать ее тело на поле боя. «По рукам!», — выкрикнула Элисса, когда он выбежал, хлопнув дверью, и вот она уже была тут, в Остагаре, довольная жизнью и всячески делающая вид, что недовольство Логейна совсем не замечает. Глядя на нее, Каллиан вспоминала старинную денеримскую присказку — «зеленые глаза, рыжие волосы, длинные ноги — а внутри сидит демон». Элисса была энергичной, амбициозной, честолюбивой: она совершенно не скрывала, что наслаждается, отдавая приказы, и всячески подчеркивала свою значимость и независимость от мужа — у общей их с Логейном палатки в землю были вбиты и гваренский, и хайеверский штандарты, а это что-то да значило. Каллиан предполагала, что Логейн выбрал Элиссу, словно породистую лошадь — за красоту, дивную рыжую масть и на развод, потому, что обращался он с ней бесцеремонно и властно, не как с женой, а, скорее, как с дочерью. Остагар, вслед за Денеримом, уже взорвался сплетнями о том, что жена Логейна младше, чем его дочь: Каллиан презрительно посматривала на Логейна, определив его в охотники за «юной плотью», но отношения его с Элиссой и правда были прелюбопытным зрелищем. Логейн, как с интересом обнаружила Каллиан, любил находиться в обществе Элиссы, но чувства свои проявлял очень редко, крайне сдержанно и только тогда, когда никого, как считал тейрн, кто мог бы стать их свидетелем, не было поблизости. Судя по всему, Логейн был из тех людей, которые считают любовь, в отличие от ненависти, слабостью, и в привязанностях был еще скрытнее, чем в государственных делах, которые упрямо продолжал от Стражей скрывать, хотя Кайлан только и делал, что выбалтывал его секреты с завидной частотой и подробностью. Однажды вечером Каллиан, сев на обломок колонны на холме, незамеченная в кустах можжевельника, с высоты наблюдала за тем, как Логейн, не снимавший трофейный доспех шевалье, казалось, даже на ночь, разговаривает с Элиссой, все еще обходившейся пледом и кирасой, из-под которой торчала боевая ферелденская юбка из кожаных полос, у загона с лошадьми. Казалось, они спорили, и Логейн заметно злился. Элисса отвечала ему живо, Каллиан узнавала ее жесты, она даже догадывалась что именно она говорила: «Успокойся, остынь, не кипятись: ты придаешь этому слишком большое значение.» Сощурившись, Каллиан поерзала на своем обломке, пытаясь лучше разглядеть выражение лица Логейна. Впрочем, то, что он отвечал Элиссе, тоже можно было легко вообразить: «Да что ты вообще знаешь, да что ты вообще умеешь, сидела бы дома, и всем спокойнее было бы». Каллиан на такое уже взвилась бы до самых небес с воплем «Кому спокойнее — тебе?», но Элисса, хорошо осознающая свою прелесть, поступила совсем по-другому. Она подошла к Логейну и положила ладонь ему на нагрудник, лаская серебро, покрытое филигранной, заметной только вблизи, чеканкой, и, наклоняя голову то на один бок, то на другой, стала говорить ему — ну уж наверное что-то ласковое, сощурилась Каллиан. Она было подумала, что Логейн не растает: не такой он был человек, чтобы потечь, как масло на солнцепеке, но что-то в нем ласка Элиссы все-таки затронула, и вечное недовольство его дало трещину. Логейн поцеловал Элиссу сначала в лоб, потом — в губы — коротко, отрывисто, — и Элисса поймала его за пряди черных волос, свисавшие по обе стороны от крючконосого лица. Этот жест тоже читался легко, как с листа: Элисса в шутку спрашивала, «Когда же ты их отрежешь», или что-то о том, что волосы падают ему на лицо. Логейн, наклонившись к ней, по-видимому сказал какую-то пошлость, которую мужчины приберегают для любимых жен и желанных подружек, что-то в духе: «А прошлой ночью ты совсем по-другому говорила». Элисса засмеялась, хлопнув его по сияющим наплечникам, и впервые Каллиан увидела, как Логейн улыбается — не слишком заразительно, и, как и все, что он делал, с этаким налетом непобедимой угрюмости. Улыбка натягивала у него кожу на щеках, раскалывая некрасивое лицо пополам, как яйцо: от этого он даже становился немного похожим на гаргулью. Каллиан подумала что, что бы там Элисса Кусланд в своем престарелом женихе ни нашла, это точно была не неземная красота, и, решив, что время еще не позднее, но все равно стоит посмотреть, как там дела у рекрутов, вернулась к палаткам Стражей, у которых веселье, к ее огромному удивлению, так и бурлило. Алистер и Натия отбивали ритм, одна — на перевернутом ведре, второй — на потертом кожаном барабане; Джори — тот просто хлопал себя по толстым ляжкам, а Давет, довольно приятно бренча на расстроенной лютне, скороговоркой бормотал какую-то бродяжничью песенку, торопясь добраться до припева, который уже могли подхватить все. Дункан, подпирая плечом полуразвалившуюся стену, улыбался, когда смотрел на них, и Давет, поймав удивленный взгляд Каллиан, лихо ей подмигнул. — Чего это они? — спросила Каллиан, встав рядом с Дунканом. — Хотят немного повеселиться, — неспешно объяснил он. — Скоро нам всем станет не до веселья. — Ты бухтишь, как старый дед, — Каллиан толкнула его локтем в бок. — Что тебя тревожит? — спросила она, чувствуя, что Дункан какой-то не такой. Он вроде и старался держаться, как обычно, но выходило как-то скованно, и молчание было больно выразительным, как у человека, пытающегося удержать в голове слишком много тяжелых дум зараз. — Логейн, — не стал отнекиваться Дункан. — Он говорит меньше, чем знает. Кайлан убежден, что ему нечего скрывать, и теперь я пытаюсь понять: он темнит перед Стражами или перед королем? — По-моему Логейн больше увлечен своей женушкой, чем предстоящей битвой, — подначила его Каллиан, надеясь немного Дункана развеселить. Общество Кайлана и его бесконечные восторги делали его подавленным, но ее шутка осталась незамеченной: Дункана по-настоящему сильно волновало то, что, как ему казалось, он видел. — То-то и оно, — кивнул Дункан. — Элисса много путешествовала: она младше Аноры, но старше обычной ферелденской невесты. Она видела Марку, видела Орлей, и она очень, очень хорошего о себе мнения. Она стала женой тейрна из амбиций, и сейчас, похоже, у Элиссы с Логейном больше общих тем для разговора, чем у Логейна с Кайланом. Это странно для генерала. — Ты же видишь, какой Кайлан, — Каллиан пожала плечами. — Он хочет прямо с войны попасть в легенду. Логейн знает, что так не бывает. Он вполне может махнуть на него рукой и какие-то мелкие планы обсуждать с Элиссой. Она рыцарка из рыцарской семьи, образованная, прирожденная командирка, конечно, она скорее его выслушает и выскажется умнее, чем Кайлан. — И это тоже, — вздохнул Дункан. — Но я не могу отделаться от чувства, что что-то здесь не так. — Логейн не самый приятный человек на свете, — согласилась Каллиан. — Таких приятно подозревать. Но даже в Эльфинаже говорили, что он предан Тейринам, как собака. Против Кайлана он не пойдет никогда. В отличие от нас, — пошутила она, — которые только и ждут, чтобы вогнать Кайлану в задницу отравленный орлесианский кинжал. — Может, ты и права, — Дункан подошел к шатру и откинул полог. — К слову, ты можешь остаться с ними, — он кивнул на разошедшихся рекрутов, наполовину скрытый тенью, падавшей от палатки. — Не обязательно повсюду ходить за мной, — сухо сказал Дункан, пряча за резкостью неловкость. — К тому же, зелья все равно кончились. — Не обязательно, но я и не хожу, — Дункан пропустил Каллиан, нырнувшую в шатер вперед его, и вошел, опустив полог. Когда они оказались в темноте, Каллиан обняла его, и он положил ладонь ей на затылок. — Я умру, Каллиан, — тихо сказал он. — Я смирился. Смирись и ты. — Нет, — Каллиан покачала головой, только прижимаясь к нему крепче. — Нет. Ты не умрешь, пока буду тебя помнить. А я запомню тебя хорошенько, чтобы хватило на две жизни, — прошептала она, когда Дункан коснулся сомкнутыми губами ее губ. Борода щекотала кожу, и она хихикнула, задирая голову, чтобы сдержать непрошеные слезы. Каллиан было все равно, что там думают или говорят рекруты по поводу того, что их Стражи — любовники. Смерть была так близко, что Каллиан чувствовала ее ледяное дыхание, и она хотела не упустить ни секунды времени, которое могла провести с Дунканом, чтобы потом ничем не терзаться и ни о чем не жалеть.