Теперь я здесь...

POV Егор. Резко разомкнув отяжелевшие веки, я невольно вновь зажмурился: холодный яркий свет ослепил меня. Через пару секунд я все же вновь приоткрыл глаза и увидел над собой белоснежный потолок. Вот и все, - подумал я, - вот мы и приплыли... Вдохнув сухой стерильный воздух, я вновь начал ощущать все, что происходит со мной. Во всем теле я ощущал странную слабость, смешанную с тупой ноющей болью в области груди и левой руки. С трудом оторвав голову от подушки, я попытался оглядеться, но голову тут же обнесло и, почувствовав, что я вновь могу провалиться в небытие, я вновь опустился вниз. Смутные обрывки фраз, воспоминаний крутились в моей голове, и с трудом я пытался вспомнить, что со мной произошло, и каким образом я оказался в больнице. В голове появилась картина занесенной снегом улицы, дорога, яркий свет автомобильных фар, сестра... Стоп. Мои глаза тут же широко открылись, а перед глазами стремительным потоком пронеслись последние происшествия. Сестра. Лина... Прошлое. СССР. КГБ. Костенко. Ребята. Перемещения во времени. Припять. Авария. РПГ. Пистолет в моих руках. Выстрел. Еще выстрел. Лина... Я вздрогнул всем телом, собирая все кусочки воспоминаний в одно. Но было ли это воспоминанием? Внезапно я осознал, что уже не могу восстановить в памяти всю цепь произошедших событий. Они мгновенно стирались, не оставляя мне шанса вспомнить все. Вот я уже и не помнил имени блондина, с которым сидел в камере. Еще через две секунды я забыл лицо Костенко. Через минуту потерял связь между отдельными моментами... Все, что со мной произошло, кануло в бездну, как и все сны, что мне кода-либо снились. Я помнил все в течении пяти минут, а затем в моей голове остались лишь жалкие ошметки воспоминаний. Вот и все. Вот и нет всего этого... Только испуганные глаза сестры, устремленные на меня, и ее пропитанная кровью рубашка долго стояли у меня перед глазами. Я нахмурился и вспомнил, как подбежал к ней, как прикоснулся к ее руке, а затем... Затем я оказался здесь. Повернув голову набок, я увидел пустующую заправленную койку слева. Еще не совсем осознавая всей важности этого факта, я прислушался и внезапно услышал какие-то странные всхлипывающие звуки. С трудом я вновь приподнял голову и увидел сидящего в углу комнаты человека. Это был отец. Он сидел, облокотившись о колени, пальцами стиснув когда-то густые темные с проседью волосы. Его вечно слегка опухшее лицо побагровело, а из испещренных морщинами выцветших голубых глаз катились слезы, оставляя две блестящие дорожки по покрытым трехдневной щетиной щекам. Я нахмурился и, слегка подтянувшись на руках, принял полусидячее положение. Отец услышал это, вздрогнул, а через секунду резко вздернул голову, устремив на меня странный взгляд желтовато-красных глаз. Я вгляделся в его лицо и, отметив в нем лишь мне заметные характерные черты, холодно произнес слегка ослабевшим голосом: - Ты опять пьян? - я слегка кашлянул, прочищая горло. Отец никак не отреагировал, но в глазах его внезапно застыло какое-то страшное отчаянное выражение. Он замер на секунду, а затем, словно следуя сильному внутреннему порыву, он внезапно сдернулся с места и бросился ко мне, не удержавшись на ногах и упав на колени около моей койки. Он попытался схватить меня за руку, но отчего-то я инстинктивно отдернул ее, спрятав под одеяло, но он даже не заметил этого, не отрывая от меня своих прозрачно-голубых глаз и как-то странно шевеля губами. - Егорушка... - наконец произнес он, сумев справиться с собой, - Егор... - его голос охрип, и он вдруг весь затрясся от сухого кашля курильщика, поминутно всхлипывая. Я был в состоянии легкого шока. Это было жуткое зрелище. Никогда я не видел отца в настолько лихорадочном состоянии, - не поверишь... - продолжил он, взмахнув рукой в сторону, словно отмахнувшись от чего-то, - ни капли в рот ни брал, ни одной... - он опустил глаза в пол и вновь зашевелил губами. Я с зарождающейся тревогой присмотрелся к нему и понял, что его темные волосы еще больше подернулись сединой, отчего он в свои сорок пять выглядел как совершенный старик, - ни капли, - вновь добавил он и попытался встать. Я увидел, как его острые худые колени сильно дрожат. - Папа? - недоуменно спросил я, взяв его за руку, и попытался помочь, но он тут же с ужасом отстранил мою руку. - Нет! Лежи! Нельзя... Нельзя тебе сейчас напрягаться... - с трудом он встал и бухнулся на соседнюю койку. Глаза его, устремленные на меня, приобрели какое-то новое выражение. Он даже словно с некоторой любовью оглядывал меня, по-прежнему беззвучно шевеля губами. Если бы я не знал его, то принял бы его за помешанного. Я нахмурился, предчувствуя, что произошло что-то очень важное... Плохое... - Отец... - начал я неуверенно, - что случилось? Он как будто бы не услышал меня, все так же разглядывая мое лицо с каким-то тщательно скрытым отчаянием. Я еще сильнее нахмурился. Этот его странный вид, резкий порыв, с которым он внезапно бросился ко мне... Это лихорадочное выражение его лица, и руки... Его черные от машинного масла пальцы очень сильно тряслись. Время от времени он нервно сжимал их в кулаки, но дрожь не уходила, лишь становилась еще сильнее. Я быстро вернул в памяти события пятилетней давности. Лишь тогда отец вел себя похожим образом, но в те годы он еще не был закоренелым пьяницей... Тот день был ознаменован самым ужасным событием в жизни нашей семьи, тот день был ознаменован смертью... - Где Лина? - спросил я его внезапно, и тут же он вздрогнул. Я словно застал его врасплох. Лицо его страшно скривилось в болезненное выражение, и из его глаз вновь потоком полились слезы. Мне стало жутко, - Папа?.. Он поднял сильно дрожащую руку к лицу и, опустив глаза, попытался утереть слезы, но лишь еще больше размазал их по лицу. Его всего едва заметно трясло, но все же он сумел взять себя в руки. - Лина... Лина... Я... Теперь я потерял их обеих... - его голос дрогнул, и он больше не смог говорить, все также растирая лицо рукавом, - это я... Я виноват... Я! - он вскинул вторую руку и закрыл голову руками, чтобы я не видел выражение, исказившее когда-то правильные черты его лица, - недосмотрел, не углядел... и вот! - он отвернулся от меня и медленно положил руки на колени, продолжая вздрагивать. Я смотрел на него и чувствовал, как его лихорадочное состояние передается и мне, и мало-помалу меня начал охватывать страх, - больше так не будет, - внезапно жестко добавил он, и я заметил, как его сгорбленная спина выпрямилась, - мы... Мы с тобой вновь вместе заживем, как раньше, всей семьей вместе! - он повернулся ко мне, и в его внезапно побелевшем лице я увидел слабый отголосок появившейся надежды, но надежды отчаянной, надежды человека, которого недавно постигло ужасное горе, человека знающего, что ничего уже не изменить, как бы сильно не хотелось... Я больше не мог смотреть на все это, с ужасом понимая, ЧТО произошло. - Где она?! - спросил я и полностью сел. Все тело отдалось болью, но я даже этого не заметил. Отец слегка отшатнулся назад, как-то даже сжавшись под моим прямым нетерпеливым взглядом. - В... в... в реанимации... Нет... Сейчас увезут... вниз увезут... - зачем-то он указал пальцем в пол, и тут я все понял. - Боже, - произнес я тихо, чувствуя, как мимолетная слабость охватывает меня, а комната начинает плясать перед глазами. Я просидел, не двигаясь, несколько минут, а затем ужасное, холодное осознание произошедшего начало вкрадчиво проникать в мое сознание. Меня словно объял ледяной холод... Я вспомнил свой «сон». Вспомнил два пулевых ранения, вокруг которых расползалось два темно-алых пятна на ее рубашке. И от этого страшного воспоминания кровь от моего лица отхлынула вниз. Мгновенно я восстановил в памяти обрывки «сна»: то, как я схватил пистолет и, не думая ни о чем, рванул под пули, то, как забыв о сестре, я подскочил к металлической конструкции, даже не задумываясь о том, что меня все же могут убить, то, как нажал на спусковой крючок пистолета и убил в принципе ни в чем не повинного парня... Вспомнил, как прозвучало несколько выстрелов, и Лина, бросившаяся спасать совершенно чужого ей человека, упала на землю... Тогда я подскочил к ней и увидел две страшные огнестрельные раны, - а вдруг... Если она и вправду сейчас мертва (о Господи!), то причиной ее смерти послужили... Послужили эти две выпущенные убийцей пули? - мне стало совсем жутко, - я должен, - сухо произнес я, ставя правую ногу на пол, ощущая прилившие к телу остатки энергии, - я должен увидеть сам, - я спустил обе ноги и попытался встать. Тут же меня повело в сторону, а на голову словно обрушился пыльный мешок. Судорожно схватывая воздух губами, я ощутил страшную боль в груди, и почувствовал, как что-то теплое просачивается через бинты. - Нет! Нет! Нельзя! - с отчаянием в голосе прокричал, словно очнувшись, отец и бросился ко мне, пытаясь меня остановить, но я , собрав последние силы, оттолкнул его в сторону, и он упал: ноги почти не держали его. Закусив губу да крови, я, шатаясь словно пьяный, побрел к выходу из палаты. Мысли путались в моей голове. Комната временами темнела, а к горлу подкатывала тошнота, но я все же добрался до двери, скользкими пальцами вцепившись в ее ручку. Меня трясло, как в лихорадке, я не понимал, что делаю, и чисто инстинктивно открыв дверь, я вывалился в коридор. Еще более яркий свет ослепил меня, но я продолжил свой путь, держась руками о стену. Грудь словно раздирало на части. Левая рука отдавалась тупой болью. Схватившись ей за скользкую стену, я понял, что вся кисть забинтована, и сквозь бинт я увидел старую запекшуюся кровь. Всхлипнув, я побрел дальше, чувствуя, что в любой момент могу потерять сознание и упасть, но что-то задерживало меня. Какая-то навязчивая мысль крутилась в голове, - я должен узнать, - промолвил я, с трудом разомкнув губы, и дошел до конца коридора и свернул за поворот. Я побрел дальше, пока не добрался до открытой двери палаты. Из нее слышался неясный шум, доходивший до меня как сквозь воду. Я хотел заглянуть внутрь, как вдруг увидел впереди двух людей, везущих куда-то накрытую белой простыней медицинскую тележку-каталку. Завидев меня, они остановились, и один из медицинского персонала, мужчина, бросился в мою сторону. Ноги подо мной подкосились, и я медленно сполз на пол, совершенно обессилев, но, увидев свисающую из под простыни белую руку с кольцом на третьем пальце, я внезапно встрепенулся и пополз вперед на коленях. Врач схватил меня, не давая возможности продолжить путь. Он что-то кричал мне, а я упорно пытался ползти вперед, слабо отбиваясь от крепко держащих меня рук. - Пусти... - прохрипел я, - пусти... прошу! - мир перед моими глазами поплыл, и я упал на пол, продолжая смотреть на каталку. Я почти не способен был думать, лишь захлестнувшие меня эмоции не давали мне потерять сознание. По моим щекам бежали слезы, и здоровой правой рукой я попытался дотянуться до бледных свисающих пальцев, - дайте... дайте посмотреть! - я почувствовал, как меня приподнимают с пола, ставя на ноги, и сажают на что-то. Вокруг меня столпились другие подоспевшие члены медперсонала. Опустив потяжелевшую голову, я увидел, что сижу на кресле, на которых возят инвалидов и тяжело больных. Меня хотели отвезти куда-то, как вдруг резко дернувшись, я сумел схватить край простыни и из последних сил потянул его на себя. Покрывало съехало чуть набок, и я увидел такие родные рассыпанные по носилкам светло-русые волосы, спокойное лицо с темными ресницами. Страшно бледное, оно казалось спящим. - Лина, - промолвил я, прикоснувшись рукой к ее щеке, и ощутил ледяной холод, - Лина... - меня потащили в сторону, но в последнее мгновение я успел увидеть, что на оголенных плечах нет пулевых ранений. Ровная гладкая чуть синеватая кожа, не более... Те пули не были причиной всего этого, но Боже мой... - Лина... - по моим щекам, не останавливаясь, бежали слезы. Медсестра схватила слегка съехавшую простыню и судорожно накрыла ей тело. Я поднял пустые глаза на окружающих меня людей. На их лицах я смутно разглядел сожаление, - от чего... От чего она умерла? - спросил я едва слышно, но мой голос не затерялся среди узких стен, и мне ответили: - Травмы были несовместимы с жизнью. Множественные переломы и внутреннее кровотечение. Мне очень жаль, - врач положил мне руку на плечо, в то время как остальные медицинские служащие внимательно оглядывали меня, вскоре заметив темно-багровое пятно, растекшееся по бинтам на груди. Моя голова начала клониться набок, но я с трудом поднял ее и посмотрел в сторону открытой палаты напротив. На тумбочке у белой стены комнаты стоял ноутбук. Я услышал два безумно знакомых голоса: - Вот молодежь, все на Запад смотрите... - А что в Западе плохого? - А хорошего что? - Нормально там все. Живут люди своими ценностями, знают, зачем работать. Дом там купить, квартиру, машину, землю... А здесь что? Даже частной собственности нет... Зачем людям работать? Но я думаю, все изменится... - Ты не думай так. Ты вообще в эту сторону не думай, парень. Ничего тут меняться не будет. Ты же вроде хороший парень? А если и думаешь так, то не говори никому, особенно незнакомым людям. Поставив на стол кружку кваса, Костенко ушел. Я вздрогнул, и почувствовал, как мое лицо складывается в жуткую полу отчаянную усмешку. - Это что? - спросил я слабо, приподняв руку и указав на ноутбук, но никто меня не услышал. Мое кресло подхватили и повезли куда-то. Моя голова упала на грудь, и я почувствовал, как веки мои смыкаются. Но кое-что яркой вспышкой возникло в моей голове. Я внезапно вспомнил октябрь, дом, телевизор, как я бездумно нажимал на кнопки пульта... Вспомнил коротенькую рекламу на канале, который ни я, ни моя сестра никогда не смотрели: ТНТ. Вот почему лицо блондина — Паши, показалось мне смутно знакомым - я видел его по телевизору. Это был сериал, рекламу которого я даже не стал досматривать, ссылаясь на то, что это очередная туфта, созданная нашим кинематографом. Я ошибся. - Она жива, - подумал я отчего-то, расслабленно проваливаясь в временное небытие, - она осталась там... - я не хотел думать иначе. Я с отчаянием зацепился за внезапно возникшую мысль о том, что Лина будет жить в этом сериале или в нашем общем сне, или в каком-то другом, параллельном мире... Мне уже было не важно, где именно. Я лишь надеялся, что моя сестра где-то есть, что она не исчезла во мгле, что кто-то, где-то и когда-то сможет увидеть улыбку, коснувшуюся ее губ, сможет заглянуть в ее темно-зеленые глаза... А я... Я потерял единственного близкого мне человека... и ничего уже не изменить... Я увидел стоящего в конце коридора отца. Он не отрываясь пристально смотрел на меня. Его лицо было полно испуга и еще чего-то... Но разобрать это выражение я не успел — глаза мои закрылись, и я, почувствовав, что во мне больше не осталось сил, медленно погрузился во мглу тяжелого сна без сновидений... А между тем в одной из палат больницы кто-то рассеянно закрыл дверь палаты, вновь устремляя взгляд в ноутбук. По нему шел сериал «Чернобыль. Зона Отчуждения».