Маэва проскользнула в прохладный подъезд и открыла ключом входную дверь. Палящее солнце осталось позади, теперь можно было вздохнуть спокойно. Тяжелый воздух больше не проникал в легкие, в этой квартире можно было наслаждаться прохладой и свежестью. Девушка скинула туфли на каблуке и улыбнулась.
«Наконец-то».
Мелин присела в прихожей и помассажировала затекшие ноги со стертыми пятками. В такую духоту выбор обуви был явно опрометчивым. Но делать было нечего: на встрече с таким человеком она должна была выглядеть на все сто. Девушка достала пушистые тапочки и натянула их. Несколько лет тому назад, будучи в гостях у одной семьи в Москве, француженку очень удивила русская традиция переобуваться, приходя домой, в тапочки. Но, вернувшись в Париж, она была столь тронута гостеприимством и широкими жестами большой дружной семьи, что решила перенять эту традицию, что, кстати, было вполне удобно, особенно в квартире Локонте: меньше грязи скапливалось в коврах итальянца, да и девушке нравилось чувствовать грань между миром внешним и личным.
- Мике? Ты дома? – Маэва убрала волосы в высокий хвост, позволив коже дышать, и прошла в гостиную, или «студию», как сам Микеланджело любил называть эту комнату. Мужчина как раз сидел за клавиатурой в наушниках, рядом стояла банка пива, тяжелые красные шторы были задернуты, в комнате царил полумрак. Итальянец был настолько вовлечен в творческий процесс, что даже не расслышал вопроса. Мелин усмехнулась и одним резким движением впустила солнечный свет в обитель вдохновения. Локонте вздрогнул и от неожиданности смахнул банку на пол.
- Аааай! – Микеле подорвался со своего насиженного места и, схватив пару салфеток со стола, бросился промакивать жидкость с ковра. – Это был мой новый ковер. Маэва! Да нельзя же так пугать!
- Тшшш… Извини, - заулыбалась девушка. – Не хотела тебе мешать, но ты абсолютно меня не замечал. А для дамы это вдвойне обидно.
- Ну, принцесса, не обижайся, - Микеланджело уже закончил созерцать свой любимый новый ковер и взял за руки Маэву. – И кстати о принцессах. Как прослушивание?
- Ну… как обычно, только сегодня я постаралась быть самой обаятельной! Роль Моаны из одноименного мультфильма моя. Он, кстати, скоро должен выйти. Будем работать.
- Шикарно! Потрясающе! Маэвс, я так рад за тебя!
- Спасибо. Знаешь, для меня эта роль – спасение. Мультфильмы – это радость, дарить детям улыбки и становиться героями их сказок… это самое лучшее, что я могу им дать. Я счастлива быть Рапунцель, Меридой, а теперь и Моаной.
- Это прекрасно. Да ты сама как принцесса. Такая же нежная, милая и воздушная.
Локонте потянул девушку к дивану и обнял за плечи. Маэва удобно устроилась в его объятиях и смахнула со своей щеки блестки, которые успели упасть на нее с век Микеланджело. Мелин улыбнулась сама себе и потрепала итальянца по темной макушке.
- Знаешь, мы с тобой похожи на семейную пару лет так за 50, которые приходят вечером домой после изнурительной работы и рассказывают друг другу новости. Только не хватает оравы детей и их криков.
- И запаха печенья, - добавила Маэва, прикрыв глаза и представив эту картину. Вот только в роли мужа в ее грезах был далеко не Микеланджело…
- И лазанья… с пастой и пиццой… И вкус знойного итальянского лета…
- Эй, почему как чуть, так сразу Италия? – наигранно возмутилась француженка. – Ты обижаешь мою страну. Человек, который уже двадцать лет, как француз!
- Хей, не надо так грозно, Колокольчик! Ты же знаешь, как бы я ни любил Францию, мое сердце осталось навсегда в Италии. Там мой дом, мои корни, моя молодость.
- Я все понимаю, Мике, - растроганная Маэва прижалась щекой к груди итальянца и взглянула на него из-под пушистых ресниц. Давно ей не было так душевно и тепло. Тепло во всех смыслах. Микеле напоминал ей о доме, о солнце, о детстве и о лете в Провансе. Каждый год Линор отвозила дочь в Прованс. Там мать девушки выросла, там встретила своего будущего мужа и там провела лучшие годы своей жизни. Лавандовые поля, южное солнце Франции, домашний сыр и вино из местных погребов. Там, в Авиньоне, маленькая Маэва вкусила всю прелесть жизни за пределами Парижа; там она бродила и поражалась красотой и величием готических церквей и впитывала в себя дух старой Франции; там она ходила на утренние службы в Нотр-Дам-де-Дом, или кафедральный Авиньонский собор, с этим названием он известен больше; там она бегала на открытые подмостки в глубину дворца бывшего Папского дворца во время ежегодного Авиньонского театрального фестиваля. Также, как сейчас, отец Маэвы прижимал к себе свою маленькую любимую дочку, она закрывала глаза и внюхивалась в его жилетку, от которой пахло мятом и табаком. Девушка навсегда запомнила этот запах, приятный раньше и столь ненавистный сейчас. Как же она любила мятное мороженое, особенно то, которое продается около кафе «Эсмеральда» у Нотр-Дам-де-Пари. Любила, но сейчас ненавидела. Вместо привычного мятного она открыла для себя натуральное шоколадное, пожалуй, лучшее шоколадное мороженое в городе. А табак… Маэва не переносила курящих людей, но была вынуждена с ними работать. Хотя был, конечно, один француз, который дымил как паровоз, но об этом человеке Мелин даже думать не хотелось, уж слишком зла она была на него. Тем более сейчас, когда итальянское солнце так припекало и навевало приятные воспоминания…
- Ну же, Микеле, как твой день?
«Брат с сестрой», как их называли многие со времен мюзикла, сидели за столом и медленно пили какао. Шоколадный кекс, настоящий бельгийский шоколад и какао. Нет, шоколада было не много, особенно сейчас, когда у обоих дела пошли в гору.
- Я тут подумал, а к черту гордость! – честно ответил Локонте. – Хотят работу в рамках? Пожалуйста. Хотят от меня заштампованного французского певца? Получайте! Я получил согласие на второй альбом. Ты знаешь… песни о свободе. И если они забраковывают текст, то все эмоции я вложил в музыку. И истинные поклонники моего творчества это поймут, они услышат новые нотки, услышат порыв ветра и почувствуют тайный крик.
- Это потрясающе, милый, - расцвела Маэва. После проекта «Baby Blues» Микеланджело стал совершенно другим человеком, он создал себе новое имя, он по-новому предстал перед публикой. Уже не было того легкомысленного Моцарта, строящего глазки всем девушкам и флиртующего со своими коллегами «по цеху». Был Микеланджело, взрослый, серьезный и ответственный человек, который подходил к новому делу взвешенно и обдуманно. И теперь он летит, как на афише, летит вперед, во Вселенную, в его собственную Вселенную, а весь мир распадается на частицы, не успевая за новым Гением. – Но ты такой уставший. Совсем не бережешь себя!
- Плевать! – взмахнул руками итальянец, делая большой глоток горячего напитка. – Потом за мной будет ухаживать моя будущая жена.
- Она… звонила тебе? – Мелин осторожно задала этот вопрос. Личная жизнь никогда не обсуждалась между друзьями, или обсуждалась, но по-минимуму. Они свято берегли любые воспоминания и взаимоотношения со своими возлюбленными и не выносили сор из избы. Маэва всегда была скрытной на эту теме, да даже болтливый Локонте старался помалкивать, когда дело заходило любви. Он всегда говорил, что личная жизнь – это отношения двух людей и, чем меньше об этих отношениях знают другие, тем крепче они будут.
- Нет, но она сейчас в Брюгге. Работает. Расспросы о наших отношениях избегает и отмалчивается. Правильно делает.
- Так и надо. Она молодец, что не болтает. И ты тоже. Ведь личная жизнь на то и личная, чтобы касалась только ее и его.
- Да, вот, к примеру, ты с Уиллом… - начал Микеле, но вовремя прикусил язык, заметив, как Маэва стиснула зубы. – Ой, прости. Я не хотел, Колокольчик. Прости.
- Ничего, - отмахнулась девушка, забрасывая маленький деревянный ящик с болезненными воспоминаниями на полки сознания куда подальше. – Забудь.
- Я не хотел причинять тебе боль, - продолжал извиняться Локонте.
- Все в порядке, Мике. Правда.
«Маэва, спокойно. Будь сильной. Ты должна быть сильной. Надо тренировать себя. Ну же! Давай. Улыбка. Глаза в глаза. Поехали».
- Ты никогда толком не говорила о нем, - итальянцу было ужасно интересно узнать, каким был Уильям. «Была ни была», - пронеслось у него в голове, и он озвучил то, что тревожило его. – И в этом я тебя поддерживаю. Счастье должно быть скрыто от чужих глаз. Знаешь, я случайно увидел вас в парке около года назад. Вы были прекрасной парой. То, как держались друг друга, как смотрели в глаза. Он подходил тебе. Был твоим личным Юджином, да, Рапунцель?
- Таким же шалопаем-бродягой? – сквозь слезы улыбнулась Мелин, растрогавшись от такого милого сравнения.
- Нет, - заразительный смех мужчины разнесся по квартире. – Но ведь рядом с тобой его звезды так сияли…
- Рядом с ним спала пелена, - девушка пропела строчку из песни, пожалуй, самого трогательного дуэта Рапунцель и Юджина. Волшебное настроение мигом передалось француженке и унесло ее в далекое безмятежное царство, дорогую ее сердцу сказку, в которой зеленоглазая принцесса, сидя в лодке вместе с вором и милым разбойником, признается ему в любви, самой чистой, самой самоотверженной; тьма сгущается над волшебным замком, по воде плывут цветы, а в воздух взлетают фонарики. Светлое чувство наполняет душу юной красавицы, и в этот момент хитроумный бродяга сбрасывает все свои тени, все свои маски, открывая свое сердце для благодарной любви; для того, что уже не надо скрывать ото всех, то, что теперь только одна душа может понять и сохранить.
- Расскажи, каким он был, - голос Микеле звучит для Маэвы как в тумане, но девушка с жаром и трепетом откликается на его просьбу, решая поведать своему близкому другу о том, кто навсегда останется героем ее романа, принцем ее сказки…
***
- Проходи, Маэль. Ох, и Микеле с тобой. Дети, вы молодцы, что вместе пришли, - ворковала Линор, пропуская дочь и Локонте в квартирку.
- Добрый день, мадам Мелин, - поздоровался Микеланджело, целуя руку женщины. Линор так и расцвела.
- Мике, не дело быть таким галантным, - пожурила она его. – Ох, Маэль, упускаешь ты свой шанс.
- Мой шанс, мамочка, был уже у меня в руках, но счастье, как знаешь, недолговечно. Как ты себя чувствуешь?
- У нас гость, не будем об этом. Проходи, Микеле, - Линор пропустила мужчину вперед, а сама задержалась с дочкой, шепча ей на ушко, что ничего не изменилось. Болезнь прогрессировала, и мадам Мелин уже научилась жить с вечной слабостью, а показывать другим следствия чумы 21 века ей не хотелось. Маэва тяжело выдохнула и прошла вслед за матерью в комнату, где на огромном диване уже сидел Микеланджело и с живостью поедал канапе.
***
- Микеле, звонок! – прокричала Маэва из кухни, разливая в чашки ароматный байховый чай.
- Открой, у меня руки в краске, - услышала девушка в ответ и покачала головой. У свободного художника нашлись новые причины, чтобы не открывать входную дверь, когда звонят. Он просто не любил это занятие, как позже поняла француженка. Нет, ему не нравилось не встречать гостей, а сам процесс беготни к двери и ее открытия. «Как ребенок, ей-богу».
Мелин быстро вытерла руки о кухонную салфетку и открыла дверь, застыв в прихожей. Флоран Мот изучающе смотрел на девушку и молчал. Недавние события пулей пронеслись в голове у девушки, и она со злостью захлопнула дверь, но мужчина рванул ее к себе с силой.
- Маэва, постой. Послушай меня, - начал Фло, делая шаг к девушке и пытаясь взять ее за руку. Мелин отшатнулась от Мота и скрестила руки на груди. Всего лишь от вида мужчины ее начало трясти. Она прислушивалась к своим чувствам и не могла понять, в чем дело, почему дикая злость вскипает в ней, почему челюсти сжимаются с неимоверной силой, почему дыхание становится тяжелее.
- Я не хочу ни видеть, ни слышать тебя, Мот. Убирайся, - отрезала Маэва и поразилась звуку своего голоса. Холодность и твердость появились ни с того, ни с сего. Резкость почти граничила с грубостью. Девушка не узнавала себя. Еще ни разу в жизни она не разговаривала ни с кем в таком тоне.
- Маэва, я пришел извиниться, - продолжал Флоран, пытаясь в выигранную паузу успеть сказать то, зачем он сюда пришел. – Я тогда сильно выпил, я поступил ужасно. Прости меня. Я знаю, что простить сложно, но я буду надеяться, что со временем то, что я наговорил тебе тогда, сотрется в твоей памяти, и ты будешь менее остро реагировать на меня. Я не имел в виду то, что сказал, про официантку, - добавил он. – Мне не следовало вообще что-либо говорить.
- Я услышала тебя, - натянутая как струна, Маэва стояла в метре от Флорана и слушала его извинения. Что бы он ни говорил, как бы сильно он не просил прощения, ничего не могло бы вернуть то доверие, которое девушка питала к нему до того вечера. А его слова в данный момент лишь все ниже и ниже опускали его в глазах Мелин.
- Еще: я принес тебе заколку, ты обронила, - Мот достал бабочку из кармана и аккуратно передал вещицу девушке. Она стеклянными глазами смотрела на подарок матери, и еще большая злоба в геометрической прогрессии начала заполнять ее душу.
- Зачем ты пришел? Просить прощения ты не умеешь, а за то, что ты сделал, знай, я не прощу тебя никогда. Ты жалок, Мот. Твоя звездная болезнь, наконец, превратила тебя в животное, способное только купаться в деньгах и трахать все, что попадается тебе на пути. Мне жалко тебя, но я не ты. Ты мне противен. Поэтому постарайся больше не пытаться найти встречи со мной. Убирайся, - девушка захлопнула дверь, оставив за ней ошарашенного мужчину. Руки Мелин тряслись, сердце билось отчаянно быстро. Маэва покачала головой, снова спрашивая себя, что это было.
