Октябрь, 2016 Париж, Франция
Вам знакомо это чувство? Чувство, когда Вы точно знаете, что что-то неприятное неминуемо случится в ближайшем будущем. Чутье, интуиция, ощущение неизбежного – называйте, как хотите, но дело не в этом. Чувство, которое появляется всякий раз, когда Вы идете к дантисту: Вам уже далеко за тридцать, но Вы все равно не любите врачей. Не то, чтобы Вы их боялись, нет, это даже не страх, а скорее воспоминание из детства, когда Вас мама буквально тащит за руку в злосчастный кабинет, где просто сводит зубы от этого запаха зубной крошки после бормашины, пасты и стерильности. И Вы идете по длинному коридору в кабинет, где, без сомнения, Вы испытаете боль, но эта боль терпима, в отличие от счета, если у Вас, конечно же, нет страхового полиса. Маэва также испытывала это чувство. Все наваливалось на нее как снежный ком, тем более последнее «происшествие» с Флораном оставило глубокий след на ее и так расшатанной психике. И теперь Мелин нуждалась в самом что ни на есть лучшем и проверенном лекарстве – разговоре. Девушка застегнула пальто на все пуговицы и затянула шарф чуть ли не до носа. Стоял октябрь, было все еще тепло, но холодный ветер был первой весточкой от приближающихся холодов. Маэва вышла из метро на станции Сан-Мишель и, пройдя по бульвару Сен-Мишель, свернула налево на улочку Сен-Северен. Мелин проходила мимо многочисленных бистро, недавно открытых и старых, прекрасно оформленных, с витиеватыми буквами на красивых вывесках. Она остановилась напротив французского ресторанчика, на фасаде которого были вывешены флаги разных стран. Она пришла. Но не в ресторан, а в церковь, которая располагалась напротив него. Старинная, немного обшарпанная, она величаво возвышалась до небес и явно контрастировала с маленькими магазинчиками на этой почти незаметной улице. Маэва взглянула вверх и встретилась взглядом с хитрым взглядом горгуль. Они смотрели прямо ей в глаза, такие гибкие и опасные, хищные и притягательные. Чем дольше она всматривалась в их морды, тем более явно ей казалось, что эти мифические существа смеются над ней. Их улыбки были обращены в ее сторону, они высокомерно восседали на крыше церкви, там, высоко, почти у неба, и заливались противным хриплым смехом. Подул сильный ветер, Маэва поежилась и вздрогнула от резкого смеха около себя. Девушка обернулась, но не увидела ни души рядом. Смех повторился, и теперь Мелин могла твердо сказать, что этот смех ей был знаком. За несколько дней после прошлого приступа, припадка, странного обострения, помешательства (можете называть это, как угодно, но даже Маэва пока не могла с уверенностью объяснить, что с ней происходило) она уже отвыкла от голоса, который как тень везде преследовал ее. Он то появлялся, то исчезал, и если раньше он лишь мерещился ей, то сейчас этот призрак, этот демон стал более существенным, более реальным, обрел голос. Этот голос был стальным, хриплым, жестким, иногда грубым, а иногда нежным, но он всегда издевательски смеялся над Мелин. И сейчас Маэва смотрела, как горгульи смеются голосом ее личного демона. Француженка глубоко вздохнула и зажмурилась, простояв несколько минут с закрытыми глазами. Голос в ее голове потихоньку смолк, горгульи перестали быть такими реальными и агрессивными. Девушка отвела взгляд от хищников и посмотрела на эти потертые и обожженные временем и событиями стены церкви. Маэва открыла дубовую дверь, и та со скрипом отворилась. Дверь была тяжелая, поэтому требовалось неимоверных усилий, чтобы сдвинуть ее хотя бы на сантиметр. То ли крепления надо было поменять, чтобы дверь открывалась легче, то ли девушка боролась с желанием повернуть назад и решала, уйти ей или остаться, но одно было ясно: Маэве было тяжело, и этот груз камнем висел на ее сердце, отчего Мелин пришла к выводу, что здесь она неслучайно и что она приняла правильное решение. Скрип, казалось, пронесся по всей церкви и эхом отозвался даже в самых отдаленных и темных уголках этого сооружения, также как и в душе Мелин. Девушка вздрогнула от этого звука, такого пронзительного и резкого, как будто ногтем провели по стеклу. Маэва сама была как оголенный нерв. Скрипнула зубами и, почувствовав, как по коже побежали мурашки, вошла в прохладное помещение. Девушка села на последний ряд на скамейку, чтобы не мешать некоторым людям поблизости, и закрыла глаза, пытаясь успокоиться. Она вдыхала прохладный воздух, который едва щекотал ей нос. Сосчитала до тридцати, глубоко вздохнула и открыла глаза. Она смотрела на обожженные стены церкви после войны и понимала, что сейчас ее сердце, ее душа, да вся она, была похожа на эту церковь и на эти стены: серые с темными, почти черными, разводами, в которых, казалось, читалась исповедь Дьявола. Маэва остановилась в двери в исповедальню и постучала. Низкий мужской голос пригласил ее внутрь. Девушка поздоровалась и села на обитую кожей скамейку, человека за ширмой в маленьком окошке она не видела. Мелин положила руки на колени и вся сжалась: не привыкла она делиться своими переживаниями. - Я… кхм… Святой отец, я немного нервничаю, простите меня, – Маэва нервно улыбнулась. - Все в порядке, дитя мое. Это нормально. Это твоя первая исповедь? - Нет, это вторая. Первый раз я была здесь десять месяцев назад, когда узнала, что мама больна. - Так что же привело тебя в этот раз? Опять мать? – спросил священник, понизив голос. - Нет, на этот раз другое. Мужчина. Точнее… - замялась Маэва, - мои отношения с ним. - Он тебе симпатичен или не отвечает взаимностью? Расскажи мне, поделись, что привело тебя сюда. - Мое отношение к нему… это уже неважно. Меня беспокоит другое: когда я думаю о нем и его нет рядом, я скучаю и испытываю те чувства, которые у меня были к нему много лет назад до того, как я встретила своего жениха, а когда он находится рядом со мной, я имею в виду этого мужчину, не жениха, - пояснила Маэва, - то чувства сразу меняются. Появляется беспричинный гнев, я злюсь на него, вспоминаю прошлые обиды и веду себя так, как никогда не вела. Меня пугает эта смена настроения. И да, меня пугает этот гнев. Он накатывает периодически, не всегда, то есть иногда я спокойно разговариваю с этим мужчиной, а потом через некоторое время я уже кричу на него, плачу и бью его кулаками, огрызаюсь и говорю то, что не должна говорить. И в этот самый момент, когда и появляется беспричинная злость, я… Святой отец, я понимаю, что мои слова прозвучат сейчас дико, Вы можете подумать, что я сумасшедшая, я и сама понимаю, что это звучит как бред, но… Именно в эти моменты в моей голове появляется голос. Это не мой внутренний голос, это я знаю точно, этот голос мужской, и вместо того, чтобы помогать мне, наставлять на путь, он издевается надо мной, насмехается и доводит до самых страшных поступков. Знаете, - Маэва усмехнулась, - в каком-то плане я чувствую себя Марией Магдалиной: я свободно разговариваю с демонами, однако ангелов я не вижу. В такие моменты я даже ощущаю себя ей, способна понять ее безумие и молюсь о том, чтобы, как и она, получить чудесное исцеление из рук Иисуса Христа. Поэтому я здесь, отец. Я в отчаянии. Мне нужна Ваша помощь. Маэва Мелин еще долго объясняла священнику все свои чувства, он кивал и задавал ей наводящие вопросы о том, что она чувствовала в тот или иной момент, жалела ли она о том, что совершала, раскаивается ли она и так далее, девушка взахлеб рассказывала все, что было у нее на душе, она плакала и смеялась, и ясно было одно: она чувствовала себя намного лучше, ее безумие уже не казалось ей таким уж безумием, она слушала мужчину, соглашалась с ним, а он тем самым отпускал ее грехи. - Дитя мое, в тот момент, когда тот мужчина начал проявлять интерес к тебе, ты сказала, что до последнего старалась думать о своем погибшем женихе. Это действительно так было или ты говоришь это потому, что хочешь оправдаться? – спустя некоторое время задал вопрос священник. - Давай, расскажи ему, как ты хотела Мота, как ты забыла Уильяма, детка, - снова прозвучал в голове Мелин голос ее личного демона. Девушка резко дернулась и стала поспешно глотать воздух. - Я всегда думаю о нем, святой отец, всегда. Он слишком быстро появился в моей жизни и также быстро из нее исчез. Мне даже иногда кажется, будто его и не существовало, будто я его себе придумала, уж слишком идеальным он был. И наше эфемерное счастье… - Маэва замолчала, смахивая слезинки со щеки. - Хорошо, хорошо, я не буду давить на тебя, раз тебе так тяжело об этом говорить. Я не хотел причинить тебе боль, я лишь хочу, чтобы ты сама разобралась в своих чувствах, чтобы ты перестала корить себя за сделанное. И если твоя любовь к жениху уже прошла и то, что ты к нему чувствовала, осталось лишь воспоминанием, то тебе бы сейчас не пришлось так мучиться. Подумай немного и ответь себе: ты сейчас действительно любишь жениха так же сильно, как раньше, или это лишь дань памяти. Не отвечай сразу, не торопись. Подумай. Маэва Мелин глубоко вздохнула, думая о Фло, и поежилась от вдруг просочившегося в исповедальню холода, только от холода ли? Она вспоминала Уилла, их вечерние посиделки в кафе или дома, выходные прогулки, спектакли, на которые они вместе ходили, блюда, которые готовили на кухне, и невольно улыбнулась. Как же быстро он ее покинул, а ведь они вечерами напролет планировали свою будущую жизнь: куда поедут в медовый месяц, сколько у них будет детей и как они их назовут, куда повесят фотографии со свадьбы и где будут жить в старости. Но судьба повелела иначе, и с ней не поспоришь. Девушка нехотя захлопнула свой сундучок с воспоминаниями о Уилле и вернулась к мыслям о Флоране, уже четко зная, что она ответит священнику. - Признайся себе, Маэль, - Мелин снова услышала этот противный, хриплый голос, - ты ведь выбрала Уильяма, потому что он был полной противоположностью Мота. Спокойный, рассудительный, британец, в конце-то концов, он любил тебя, а тебе нравилась мысль, что ты была любима, ведь Мот тебя игнорировал много лет. Серые глаза против карих, британец против француза, любовь против желания. Решено: я здесь остаюсь, интересный сюжет развивается, дорогая, - демон залился восторженным смехом, продолжительным и сильным, в то время как с каждой последующей секундой сердце Маэвы давало все более глубокие трещины, грозясь разбиться на маленькие кусочки. - Думаешь, этот старикашка опустит тебе грехи, и я исчезну? Думаешь, он может этим распоряжаться в любой момент? Например, когда засовывает очередную дрянь себе в ноздри или когда сует руку под юбки молоденьких прихожанок? Ты все еще уверена, что тебе нужно ему рассказывать о своих переживания? Мы же вроде неплохо подружились, только ты меня последнее время огорчаешь, только папочка на секунду отойдет по делам насущным, как его малышка сразу затевает пакость, как дите малое, вот аж в церковь пришла. О, нет…стой, ты пришла не к старику за ширмой, ты хочешь чтобы не священник тебя услышал, а ОН? Правда, Он? Так у него дел еще больше в том блаженном мире, ему не до тебя. Вообще, если ты заметила, всем не до тебя. Как Уилл-то заметил эту бледную мышь, эту тень, эту грязь на палитре красок славного Парижа? Маэва сжала голову руками и наклонилась вперед, уткнувшись лбом себе в колени. Появилась боль в висках, острая и зудящая, отчего от каждого услышанного слова ее личного проклятия голова вибрировала, глаза нагревались и сводило зубы. А тот все продолжал распалять и доводить Мелин еще больше, еще жестче. Теперь он взялся за личное, как удар ножом в спину. Он затронул незыблемую любовь Маэвы к Уильяму. - Он был слишком идеальным для тебя, а ты не достойна таких мужчин. Боже, да ты только взгляни на себя! Грязные волосы, покрасневшие глаза и синяки под глазами, как будто ты та еще любительница кокаина, травки или чем там сейчас расплачиваются арабы за отсос? Ах, кстати, а Уилл не геем ли часом был? Смотря на вас, каждый раз мне хотелось пойти поблевать, так приторно вы смотрелись. Как бесхребетный принц и тупоголовая принцесса, аж вспоминать тошно. - Уйди, пожалуйста, не трогай Уилла, его любовь - самое ценное воспоминание, что у меня осталось, - начала шептать Маэва. Она говорила тихо, ее едва можно было услышать. Она старалась произносить слова еле слышно, чтобы священник не счел ее выжившей из ума, хотя сейчас она уже сомневалась в этом. - Что ты там бубнишь? Ты это мне, красотка? Ааа, я вижу, ты, похоже, не очень хочешь, чтобы в наши с тобой дела вмешивались посторонние люди, как этот падре? Ну и правильно, мы же с тобой и сами разберемся, да? Только я еще не все тебе сказал по поводу твоей любви до гроба к Уиллу. Или же его любви до гроба к тебе? – Девушка вздрогнула от резкого смеха. – Как славно все вышло, повезло парню, умер еще до свадьбы с тобой. Подфартило. Не пришлось ему жить с такой психопаткой как ты. Ты же у нас девочка нервная, жизнью и судьбой незакаленная, к их ударам не привыкла. Тебе все чудится в темноте, видится, слышатся голоса! - Уйди, уйди, уйди! – уже не стесняясь никого и не боясь показаться странной, закричала Маэва, до крови раздирая себе ногтями руки в тщетной попытке овладеть собой. - Дочь моя, с кем ты разговариваешь? – поинтересовался у Мелин священник, отодвигая ширму окошка и с испугом глядя на качающуюся из стороны в сторону девушку. Маэва в отчаянии обернулась на мужчину средних лет. Его доброе лицо было перекошено гримасой ужаса и беспокойством. Она видела в его карих глазах немой вопрос, но вот ответить на него не могла. Она боялась, что если откроет рот, то закричит от невыносимой боли в душе и от очередной безуспешной попытки избавиться от этого голоса, чей обладатель, как вампир, питался ее эмоциями и светлыми воспоминаниями. - Признайся, девочка, ты же каждый раз, закрывая глаза и предаваясь ласкам Дюкре, представляла себе этого француза, представляла, как он обзывает тебя грязными словечками. Ох, знал бы Уилл, что, скача верхом на нем, ты хотела, чтобы тебя ласкали другие руки, грубые, шершавые руки гитариста. Признайся мне откровенно, ты ведь хотела просто траха, а не занятия любовью, похотливая шлюха! Это стало последней каплей. Маэва словно пуля выбежала из исповедальни. Ей было наплевать на прихожан, которые в недоумении смотрели на девушку в слезах, своим криком нарушившую безмолвность церквушки; ей было наплевать на священника, который тут же вышел за ней и с жалостью смотрел ей вслед, а потом перекрестился за упокой ее души на этой грешной земле; ей даже было наплевать на ее личного демона, чем смех эхом отзывался в каждой клеточке ее тела. Ее трясло, слезы струились по щекам, и Мелин не разбирала дороги. Она сделала, наверное, более ста шагов, хотя, на самом деле, не пробежала и нескольких метров. Эта узкая улочка, казалось, стала еще уже. Стены домов и магазинчики сдавливали Маэву в своих каменных тисках, что девушке время от времени приходилось отодвигать руками стены и возвращать их в исходное положение. Она протискивалась сквозь толпы туристов и мимоходом недоумевала, что они делают в Париже в октябре, ведь лето давно закончилось, и все должны были разъехаться еще до начала сентября. Но люди как будто специально не уступали плачущей девушке дорогу, провожая ее ехидными улыбками или, еще хуже, издевательским смехом. Если честно, Маэву порядком утомило присутствие демона в ее жизни. В последнее время она часто задавалась вопросом: почему она? Почему именно она? Она ничего не делала плохого в жизни, ни над кем не издевалась, никого не била, никого яро не ненавидела, ни у кого не уводила мужей, никого не убивала, в конце-то концов. - Маэва! Кто-то позвал девушку по имени, Мелин четко осознавала, что это действительно было, что это не ее выдумка, но продолжила бежать. - Маэва Мелин! Теперь Маэва знала точно: звали ее. Она замедлила шаг и через пару секунд и вовсе остановилась. Обернулась. В нескольких метрах от нее стояла Алис Андрэ и махала ей рукой. С Алис Маэва познакомилась буквально пару месяцев назад, и за это время девушки стали чуть ли не близкими подругами. Они делились своими переживаниями и поддерживали друг друга. Хотя у них было мало общего: Алис была замужем уже около семи лет, растила троих детей (девочку лет шести и двухлетних двойняшек). Андрэ была художником-фрилансером, работала в журнале и создавала рисунки к статьям. Любимой ее темой была семья, ибо Алис обожала своего мужа и души не чаяла в детях. Честно говоря, Алис своим видом не напоминала мать, которая каждую минуту думает в своих детях. Хотите представить Алис, представьте самого творческого человека: девушку среднего роста, стройную, с кроткими вьющимися темными волосами, с кукольным личиком, с рюкзаком на плече и со скетчбуком и карандашом в руках. Представили? Тогда знакомьтесь, это Алис. - Фух, Маэва, я тебя догнала! Куда ты так спешишь? И… ты… ты плакала? Анрдэ часто-часто заморгала и ближе подошла к подруге. Алис обеспокоенно глядела на Маэву, в ее взгляде читался немой вопрос. - Так, давай сядем, выпьем кофе, и ты мне все расскажешь!***
- Ну вот, а потом утром, когда я проснулась, его и след простыл, - закончила рассказ Маэва о нескольких тяжелых месяцах своей жизни, о которых она не рассказывала до этого никому. - Ндааа, - протянула Алис, отпивая кофе и закуривая. Девушка выдохнула сигаретный дым в сторону в воздух и повернулась к собеседнице. – Он так и не объявлялся? - Нет, - тяжело вздохнув, ответила Маэва. – Да и не надо. Без него проблем хватает. Эти голоса, точнее, голос, вернулся. Вот даже в церковь сегодня ходила, - усмехнулась Мелин. - Ну, в этом нет ничего плохого, как раз напротив. Беседуя, ты очищаешь свою душу. Я тоже в последнее время частенько стала исповедоваться. - В чем дело? Что-то случилось? - Нет, ничего страшного не случилось. – Андрэ достала из кошелька новую фотографию своей семьи и протянула Маэве. – Просто мне вдруг стали сниться тревожные сны. Понимаешь, в первый раз я только двойняшек уложила на дневной сон, Бернар прибежал с работы, накормила его, он убежал по делам, и я решила тоже вздремнуть. Мари как раз в школе была. Так мне приснилось, что Патрик упал с высоких качелей (одному Богу известно, как он туда забрался), а Алейна утонула в Сене. Потом такие сны стали посещать меня все чаще и чаще. А вчера приснилось, что все дети выпали из окна, представляешь? Бернар разбудил меня и сказал, что я громко кричала во сне и звала детей. Я в ужасе, уже неделю как я почти не сплю. А я боюсь, понимаешь, боюсь закрыть глаза и снова испытать этот ужас, - Алис закрыла лицо руками и тихо всхлипнула. Маэва с ужасом смотрела на подругу. А она думала, что ее проблемы – самое страшное, что может случиться с человеком. Она никогда не видела Алис в таком состоянии: разве могли быть проблемы у этой веселой девушки, у которой в жизни была полная чаша? Дружная семья: муж и трое прелестных ребятишек, любимая работа, здоровье ее и ее близких, красота и молодость. Весь мир был у ее ног. А тут, казалось бы, такая мелочь, сны, но они высасывали силы у Андрэ, девушка чахла и бледнела. - Ну что ты, дорогая, это всего лишь сны, - пыталась успокоить ее Маэва. – И ты не хуже меня знаешь, что сны нам неподвластны. Старайся меньше думать об этом, и все образуется. - Да, я понимаю, - шмыгнула носом Алис и улыбнулась. Хрустальные капельки слез стояли в ее каре-зеленых глазах, что придавало ее виду невинность и детскую непосредственность. – Кстати, посмотри, какой милый официантик идет в нашу сторону. Ставлю на то, что предложит еще чашку кофе. – Анрдэ отодвинулась от подруги и приняла расслабленную позу. - Пардон, вам принести еще кофе? – задал вполне очевидный вопрос весьма симпатичный молодой человек лет двадцати семи-двадцати восьми, естественно, небритый, но без бороды, кареглазый высокий шатен. - Нет, спасибо, мсье, мы уже уходим, - промурлыкала Алис, лучезарно улыбаясь. Как только официант ушел, Мелин рассмеялась. - И у нее муж и трое детей! - Флирт – это чисто национальное, мы рождаемся, умея флиртовать, – подмигнула Андрэ подруге. – Не мне тебе это говорить. Ладно, я рада, что тебя встретила. – Девушка достала из кошелька купюру в пять евро и убрала в сумку пачку сигарет. - Что ты, много за два кофе, - пыталась остановить ее Маэва, но та лишь снисходительно улыбнулась. - В следующий раз с тебя будет кофе. Все, до встречи. Сил тебе, детка, поменьше думай о Моте, береги себя и мамочку. Целую, - Алис расцеловала Мелин в обе щеки и углубилась в кафе к другому выходу, ступая на алый ковер и поднимаясь по лестнице.