Увидимся...

Глубокий вдох, пауза, выдох... Никотин проникает в кровь, распространяясь по венам и смолой оседая в лёгких. Подчиняет организм и вызывает зависимость, как и многое другое в нашей жизни — он это точно знает, потому что тоже был зависим, до сих пор, кстати. Только зависимость его отчаянно безысходная, подарившая ему самые счастливые мгновения и в итоге сломавшая его жизнь. Он ни о чём не жалеет, хоть и чувствует приближение смерти, с каждым новым днём — отсчёт в обратную сторону, финишная прямая и страх, смешанный с желанием поскорее закончить дела в этом мире. Он не верит в иной мир, но она верила, может поэтому у них есть, есть, чёрт побери, шанс... увидеться. Клаус молчит, наслаждаясь ненавязчивой тишиной, совсем не гнетущей, уютной — за этот месяц он успел привыкнуть к Стефану, приходящему к нему два раза в неделю на два часа, за которые они успевают о многом поговорить и многое обсудить. Поспорить, подискуссировать, попредставлять, посмеяться, в конце концов. Только смех заканчивается горькой ухмылкой одного и понимающим взглядом другого, после чего оба замолкают и сидят просто так, в тишине, гоняя мысли и обдумывая уже про себя. Жизнь странная штука, непредсказуемая и капризная, настолько капризная, что иногда игры её вызывают недоумение, истерический хохот наряду со слезами. Нет, правда, если представить, что ты имел всё и был любимчиком фортуны, а потом упал, споткнулся и оказался на дне. Обвинять некого — решение принимал сам, но всё же, судьба могла бы быть более благосклонной, хотя бы по той причине, что вмешалась любовь. Она нас меняет, перестраивает, перерождает можно сказать, и Клауса она переродила, слепила из него то, что он есть сейчас — жестокий убийца, хладнокровно ожидающий смертной казни. Для многих он и есть убийца, тот самый, с непроницаемо серьёзным лицом, глядящий на них со страниц газет и будто до сих пор бросающий вызов. Верный своей идее и не раскаивающийся, готовый повторить содеянное и пройти этот путь вновь. С самого начала и до конца... — Вы могли уехать. Неважно куда, да хоть в Колумбию или на Аляску, — Стефан нарушает молчание, переводя задумчивый взгляд на Клауса, выдыхающего сизый дым и наблюдающего за тем, как он призрачным туманом скользит к потолку, растворяется в высоте и пропадает, оставляя после себя приятно горький запах и вкус табака на губах, в следующую секунду изогнувшихся в ироничной ухмылке. — Могли... — Так в чём же дело, Клаус, я не понимаю. — Ты думаешь, я не предлагал ей? Предлагал, и я не знаю, что её удерживало. Страх или благодарность перед ним, может, совесть, позволяющая ей изменять, но удерживающая от такого поступка. Он любил её, Стэф, и, думаю, до сих пор любит. Всё ложь, тот кто любит — не отпускает, вгрызается зубами и держит, держит всеми доступными силами: мольбами, уговорами, угрозами, кто-то жалостью, обещаниями. И он бы не смог отпустить, она это понимала, как и я впрочем. Мы были изначально приговорены. И знаешь? Для меня всё кончилось не в тот момент, когда он пришёл за нами, а в ту самую секунду, когда я увидел её. Впервые. В тот самый день, когда я приехал домой и столкнулся с ней в гостиной. Это и было начало моего конца. Нашего. А самое интересное... самое интересное то, что если бы мне дали второй шанс я бы не изменил свою жизнь. Не стал бы исправлять или выбирать другой вариант. Потому что, кто знает, вдруг при других обстоятельствах я бы её не встретил? Попросту не нашёл, упустил, не заметил. Вдруг?.. — Но ты бы не оказался здесь, — Стефан разводит руки в стороны и окидывает маленькую комнату для допроса придирчивым взглядом. Белые стены, белый потолок, большое окно, почти во всю стену, непробиваемое, холодное, скрывающее за собой фигуры стоящих за ним охранников, пристально наблюдающих за происходящим в комнате и готовым тут же прийти на помощь. Помощь не требуется — Клаус не опасен. На самом деле он никогда не был опасен, просто так получилось, просто она того стоила, просто его загнали в угол. — Не оказался, ты прав. Но для меня важнее не то, ГДЕ я оказался, а то, ЧТО привело меня сюда. Всё так, как должно было быть, и не будем об этом. Это того стоило: её улыбка, её смех, её запах. Всё это стоит того, чтобы не жалеть и не возвращаться, раскаиваясь в своих решениях. Я могу попросить тебя об одной просьбе, Стефан? Считай это моим последним желанием. — Да, конечно, — Стефан отвлекается от блокнота, в котором успевает сделать пару заметок, и не мигая смотрит на Клауса, старательно тушащего сигарету в пепельнице. — Всё, что в моих силах. — Ты не мог бы принести мне клубники?.. Ожидание его душит, лишает кислорода и ломает рёбра, и Клаус становится до предела осторожным, прощупывая обстановку и не желая навлечь на себя, её, подозрения. Он встаёт каждое утро, надеясь услышать заветные слова Дилана про отъезд в Вашингтон, но, так и не дождавшись, сваливает из дома, успевая мимолётно прикоснуться к Кэролайн, попросить её потерпеть и не торопиться — сейчас главное скинуть хвост в лице Армана, вроде как отставшего и понявшего свою ошибку, потому что за последнюю неделю Клаус не замечает ничего странного, не видит преследования и наконец расслабляется. Этот придурок оставил его в покое, и ему не придётся прибегать к более серьёзным мерам, например, поставить его на место, разъяснив что к чему и какие проблемы ждут сующего свой нос куда не следует охранника. И похер, что он работает на Дилана, как-нибудь выкрутится. Обязан выкрутиться, главное, чтобы они не спалились, и неважно, чего это будет стоить, даже если это — жизнь морпеха, одиночки из Тусона, чисто случайно оказавшегося в центре событий. Человек на многое способен, особенно когда его припирают обстоятельства, стоит только загнать его в нужную ситуацию, и все принципы, убеждения, обещания — всё это полетит к чертям. Далеко и надолго. Клаус всё же не выдерживает напряга и ему становится мало часовых встреч с ней, когда он не успевает даже насытиться ею. Идёт третья неделя, а Дилан до сих пор не озвучил решение, которое они оба так ждут. Ждут, задыхаясь от осеннего воздуха. Ждут, прячась в салоне его автомобиля и наслаждаясь друг другом. Ждут, говоря ни о чём и обо всём одновременно. Ждут, путаясь в отношениях: непредсказуемых, сумасшедших, порой раздражающих и всё же необходимых. Необходимых настолько, что никто из них уже не задумывается, правильно ли это вообще? — предавать... Правильно, чёрт побери, потому что между ними то самое чувство, в котором они до сих пор боятся признаться. Боятся озвучить и признать свою слабость, когда ничем не обязывающие игры переросли в настоящую страсть, а она в свою очередь в... — Заебало ждать, — Клаус устало проводит ладонью по лицу, после пробежки выравнивая дыхание и слыша их голоса на кухне. Он вытирает пот со лба перекинутым через плечи полотенцем и, вместо того, чтобы идти в душ, проходит прямиком на кухню, наталкиваясь на приторную идиллию: она улыбается — не ему, а Дилану, прижимающему её ладонь к своим губам. — Доброе всем утро, — он прерывает их, подходя к столу и выпивая стакан свежевыжатого сока одним махом. Неаккуратно ставит его на стол, отчего тот слишком громко звякает, и решает тут же, будто назло ей: — Ты не против если я сгоняю в Нью-Йорк на недельку? Я обещал другу отметиться, а заодно проверю, как ведёт дела Бредли. Он замечает, как Кэролайн судорожно выдыхает, поднимая на него обиженный взгляд, но не собирается пятиться назад и садится на стул, ожидая ответа Дилана, всего на секунду задумавшегося, а потом равнодушно пожавшего плечами. — Как хочешь, правда я рассчитывал на тебя. — Что случилось? — Мне нужна твоя помощь в Вашингтоне. — Что ж, я могу отменить поездку, если это так важно, — Клаус копирует жест "отца", точно также пожимая плечами, а Дилан по-доброму улыбается, отпивая крепкий кофе и возвращая чашку на место. Пристально смотрит на "сына", барабаня пальцами по столешнице, и отрицательно мотает головой. — Не стоит, я возьму с собой Армана. Отдыхай, Ники, ты это заслужил. Когда вылетаешь? — Завтра утром, нужно заказать билеты. А ты? — Тоже завтра. — А как же я? — Кэролайн, нахмуренная и недовольная, с обиженно надутыми губами, привлекает к себе внимание и садится на колени к любовнику, вынуждая Клауса стиснуть зубы и опустить голову. Девчонка мстит, мстит за его решение уехать, наплевав на их план и не понимая, что это всего лишь хитрость, позволившая ему вынюхать дату отъезда Дилана. А он вернётся или вообще не поедет, просто спрячется в замызганном отеле и дождётся встречи с ней. Обязательно дождётся, ведь иначе уже не может. — А ты останешься дома, малышка, — Дилан проводит большим пальцем по её скуле, а Кэролайн становится ещё мрачнее. — Я хочу с тобой. — Прости, но это деловая поездка. В следующий раз, Кэри, — Дилан извиняюще улыбается, выпуская её из объятий и молча наблюдая за тем, как она рассерженно выходит из кухни, оставляя их наедине. — Злится. Люблю, когда она злится. Как маленькая избалованная кошка, у которой отобрали мышь. — Действительно... избалованная. Ладно, я в душ, — Клаус хлопает по столу ладонями и лениво выходит вслед за Кэролайн, всё также лениво поднимается по лестнице, уже не надеясь на неё натолкнуться, и ошарашенно застывает в дверях своей комнаты, в которую она по-наглому вломилась. — Ты с ума сошла? — Значит, Нью-Йорк? Отлично, просто великолепно, Ники. И хорошо, что я узнаю об этом "первая", — она зло прищуривает глаза, покрываясь гневным румянцем и скрещивая на груди руки. Вот-вот взорвётся от недовольства, и он, несмотря на опасную ситуацию, смеётся, закрывая глаза ладонью и мотая головой. Ну и характер. Невыносимый. — Выйди из моей комнаты, ты можешь нас спалить. — Похер. — Кэролайн, это не шутки, — Клаус становится серьёзным и в два шага сокращает расстояние между ними. Прислушивается к звукам за дверью и, не удерживаясь, целует её, наплевав на сопротивление в виде выставленных в его грудь ладоней. Маленькая, избалованная кошка... играющая всё отчаянней и совершенно бездумно. — Иди, — он отрывается от её губ, а сам продолжает удерживать за затылок, прислоняясь своим лбом к её, всё ещё нахмуренному. — Иди же, я что-нибудь придумаю. Мы же договаривались. Иди, я позвоню тебе, я обещаю. — Я буду ждать звонка, Ники, не оставляй меня, — наконец она оттаивает, прикасаясь к его губам своими. Улыбается грустно и будто бы вымученно, не желая уходить, но и не имея право оставаться. — Страшно, да? — Страшно, поэтому нужно что-нибудь решать. Мы можем уехать. Вместе, — он безотрывно смотрит в её глаза, лаская пальцем линию подбородка и желая услышать её согласие. Всего лишь короткое "да" и он начнёт действовать. Но она его не произносит, с трудом справляясь со слезами, вставшими комом в горле. — Он меня не отпустит, ты ведь знаешь. Прости, Ники. — Тогда, может, нам вообще стоит прекратить эту интрижку? — он безжалостно кидает эти слова, тут же жалея об этом, потому что Кэролайн резко застывает, даже забывая дышать, только губы сжимаются в тонкую линию, выдавая её внутреннюю борьбу. Поздно, наверное, останавливаться... — Брось, Ники, давай не будем обманывать друг друга — ни ты, ни я, мы уже не сможем остановиться. Только не сейчас. Прошу тебя, не бросай меня, я не смогу. Не смогу без тебя теперь, — она ещё плотнее сжимает губы, начиная дышать часто и нервно, а потом бросается к нему на шею и обнимает, крепко, фактически признаваясь в своих чувствах и прячась от сложностей в изгибе его шеи. — Я так боюсь, я не знаю, что мне делать. — Тшш, моя девочка, всё будет хорошо. Вот увидишь, — он успокаивает её, заставляя посмотреть на себя и поддерживая уверенной, немного самонадеянной улыбкой. — Верь мне. И она верит, сбрасывает с себя беспокойство и уходит, всё прокручивая это его "всё будет хорошо" в голове и ожидая следующей встречи, близкой-близкой — день, ночь, снова день. Стоит немножко подождать и у них будет больше, чем просто час. Будет, да? Вряд ли...