Увидимся...

Большая комната стилизована под кабинет со множеством полок, заставленных книгами, в основном русской классикой и зарубежной литературой. Высокие, под потолок, шкафы из деревянного массива, стоящее в углу бюро с настольной лампой на нём и очками, кипами бумаг и самой настоящей средневековой чернильницей — купленной на аукционе и дополняющей общую картину старинной мебели. Большой кожаный диван чуть в стороне и два кресла, электрический камин, стереосистема с коробками дисков, конкурирующая с проигрывателем и виниловыми пластинками, наставленными в ровные ряды на полках. Несколько картин, за которых истинные ценители не жалеют денег, висящие на стенах и подсвечиваемые приглушённым светом. Письменный стол, сверкающий полированной столешницей, и ещё один стол в центре кабинета — круглый вмещающий не более восьми посадочных мест. Но больше и не надо, потому что этот стол собирает только доверенных лиц Дилана, работающих с ним в одной связке и отвечающих за его бизнес своими головами. Сегодня особенный день, сегодня Дилан представляет своего наследника и приёмника, поэтому напряжение читается на лицах многих, почти не знакомых с Клаусом и помнящих его ещё юнцом. Они с интересом рассматривают будущего босса, ведущего себя уверенно и достойно. В его движениях не проскальзывает ни тени нервозности, а расслабленная поза показывает на то, что он чувствует себя вполне уютно, точно с таким же интересом рассматривая мужчин за столом. Прислушивается к разговорам, изредка вставляя короткие вопросы и кивая на полученные ответы. Краем глаза просматривает бумаги и документацию, папку за папкой, запоминает новые имена, мелькающие в столбцах, озвучиваемые гостями, анализирует и делает выводы, изредка отвечая на вопросы и до сих пор осторожничая. Прощупывает почву и не отказывается от истинно американской привычки, закуривая любимые сигареты, а не толстые, стоящие целое состояние сигары. Почти не пьёт, желая сохранить ясность, и наблюдает, в первую очередь прислушиваясь к интуиции. Удивляется охвату "отца", поражаясь его деловитости и хитрости, но не может не заметить некоторые недочёты, где хватка ослаблена и в первую очередь нужна корректировка. Не стесняется указать на это и выслушивает отчёт отвечающего за перевозку грузов Рэнса, чуть откидываясь на спинку стула и потирая указательным пальцем подбородок. Не перебивает, мысленно цепляясь за детали и потом поясняя нюансы. Даёт необходимый указания, замечая молчаливую солидарность "отца", и переходит к следующему. — Это мистер Дэвис. Финансы в его руках, Ники, — поясняет Дилан, едва заметно улыбаясь и с иронией наблюдая за теперь уже настороженными партнёрами, которые приходят к выводу, что старший "сын" неплохо подкован в таких делах. — Отлично. Картер? Если я не ошибаюсь, — Клаус дожидается согласного кивка и продолжает, выбирая нужную папку и неторопливо закуривая сигарету. Пару секунд молча смотрит на вспотевшего лысоватого мужчину, с приличным животом и красным лицом, тут же потянувшегося к стакану дрожащей от страха рукой. — На днях я просмотрел ваши отчёты, вы неплохо ведёте дела, куда лучше чем мой человек в Нью-Йорке. — Спасибо. — Но это не значит, что честнее. Картер нервно сглатывает, чуть ли не давясь напитком и обводя тревожным взглядом собравшихся. Растерянно улыбается, ослабляя узелок галстука и шумно выдыхая. Чувствует надвигающуюся угрозу, но не может предотвратить её, прекрасно осознавая на что он шёл ради лишних сотен тысяч. — Ник... — Дилан хмурится, дёргаясь резко к столу и недовольно качая головой. Сын слишком далеко зашёл. — Я полностью доверяю Картеру. — Именно этим он и пользуется. Правда ведь? — Клаус неумолим и также неторопливо тушит сигарету, как и карьеру, а может даже жизнь Дэвиса, махинации которого раскрыл ещё накануне вечером. Свежий взгляд, непредвзятость и банковское дело, проштудированное им буквально за три месяца. — Картер, скажите мне честно, что это за счёт, мелькающий не так часто, но всё же, — Клаус аккуратно кладёт перед ним лист бумаги и молча наблюдает, как багровеет лицо бухгалтера, пытающегося сказать хоть слово, но лишь глупо открывающего рот. — Ник, в чём дело? — Дилан покрывается недовольством и подозрениями, пристально наблюдая за реакцией Картера и стараясь сдержать накатывающий гнев. — А ты спроси у него, — Клаус показывает пальцем в сторону заикающегося мужчины и, не дождавшись пояснений, продолжает: — На этот счёт раз в два месяца отчислялась сумма. Всё чисто и открыто, на первый взгляд. Но дело в том, что владелец этого счёта некая фирма, которой не существует, вернее существует, но только на бумагах. Их головной офис пуст и покрыт пылью, а телефоны полная липа. Отсюда я могу сделать вполне обоснованные выводы, что Дэвис пользовался своим положением и создал подставную фирму лишь для того, чтобы набивать свои карманы. Ведь так, Картер? — Всё то же волнение бухгалтера и испарина, покрывшая его лоб и виски. — Поэтому я, то есть мы даём вам шанс, вы скажите, кто ещё был замешан в этом, а мы просто отпускаем вас... сейчас... немедленно. Вы просто встанете и уйдёте, перечислите на счёт отца украденную сумму и доживёте остаток жизни в вашем уютном домике на Грейт-стрит, рядом с вашей милой женой, кажется, Эммой, и двумя собаками, вечно гадящими на соседский газон. Так что? — М-мистер Майколсон, я... я... — Я всё понял, — Дилан поднимает ладонь, и в кабинете повисает тишина, только шумное дыхание Картера, да ударяющийся о стенки лёд в его стакане хоть немного сглаживает острые углы. Он с ужасом наблюдает, как босс слегка двигает пальцем, и от стены отрывается будто слившийся с ней охранник, тут же склонившийся ближе к Дилану, чтобы услышать его приказ. Никто не произносит ни слова, пока охранник подходит к Дэвису и вежливо вынуждает его встать. Картер дрожит, пытаясь поймать взгляд Дилана и непонимающе хлопая глазами. Боится смерти, до ужаса, и уже проклинает свою жадность, а заодно и нью-йоркского выскочку, так просто подписавшего ему приговор. — Дилан, прошу, я всё верну. Я клянусь. Дилан показывает подбородком на дверь, и охранник подхватывает сопротивляться мужчину под локоть. Выводит, чуть ли не силой, оставляя за спиной гробовую тишину и напряжённые лица. — Ну что ж, на сегодня достаточно. Нас ждёт изумительный ужин, господа, — Дилан потирает руки, вставая с места и подавая пример остальным. Что-то шепчет Клаусу на ухо и, в то время как гости выходят из кабинета, проходит к окну, открывая его и впуская в комнату вечернюю прохладу. Слышит мольбы Дэвиса откуда-то из темноты, но не двигается с места, в отличие от Клауса не давая шанса. Оступившиеся не имеют на него право. Без исключений. — Если ты наверх, позови Кэролайн. Скажи ей, что мы освободились. — Хорошо, — Клаус выходит, поджимая губы и понимая, что только что собственноручно поставил подпись под смертным приговором. Не разделяет такой жестокости, но не решается оспорить политику "отца", именно благодаря железному характеру построившему свою империю. Он медленно поднимается наверх, по ходу снимая пиджак и расстегивая воротничок рубашки. Вновь закуривает, делая глубокие затяжки, и не спеша подходит к приоткрытой двери отцовской спальни. За эту неделю он редко сталкивался с Кэролайн, всё больше по утрам, за завтраком, который она всегда готовила сама. Пекла любимые отцом блинчики и варила крепкий кофе специально для Клауса, почти не касаясь его взглядом и изображая вежливую улыбку только ради Дилана. Сервировала стол и всегда садилась с ними, как бы между прочим проводя ладонью по плечу своего мужчины и получая ответную ласку. Эта идиллия вызывала лишь ироничную ухмылку "пасынка", прятавшего её за утренней газетой и остающегося официально вежливым, уезжающим тут же после завтрака и возвращающимся поздно вечером, когда Кэролайн уже уходила к себе. Никто никому не мешал, и все были довольны, но Клаус всё равно иногда думал: как девятнадцатилетняя девчонка могла заинтересоваться пятидесятилетним мужчиной, хоть и хорошо выглядящим, но всё равно проигрывающим молодости. И могла ли она по-настоящему любить "отца"? Не за его деньги, связи, положение, а за другие, нематериальные качества. Он думает об этом и сейчас, против своей воли, когда осторожно заглядывает в комнату и видит её стоящей у кровати. Одна её нога согнута в колене и закинута на кровать, и Кэролайн аккуратно надевает чёрный чулок, дюйм за дюймом расправляя его по все длине ноги. Она не замечает наблюдающего за ней Клауса, что-то напевая и склоняя голову набок. Поправляет ажурную резинку и последний раз проводит ладонями по гладкому капрону. А Клаус почти не моргает, внимательно наблюдая за каждым её движением и боясь выдать себя. Он прислоняется плечом к косяку, чуть кривя губы и выдыхая скопившийся в лёгких дым в сторону. Следует за её пальцами, надевающими чулок на вторую ногу: лодыжка, голень, небольшая заминка на колене и бедро, белоснежная кожа которого скрывается под чёрным капроном. Он даже представляет себе, что это его пальцы касаются нежной кожи и чуть поводит ими по воздуху, будто ощущая, наслаждаясь, смакуя эти иллюзорные прикосновения. Кэролайн сдувает с лица выпавшую из причёски прядь, грациозно ставя ногу на пол и поправляя подол длинного платья, до этого задранного до основания бёдер. Выпрямляется и тут же застывает, отчетливо чувствуя сигаретный дым. Уголки её губ взмывают вверх, и она поворачивает голову в сторону нежданного гостя, всё ещё стоящего в дверях и ухмыльнувшегося ей в ответ. — Понравилось? Клаус окидывает её ленивым взглядом, от макушки до пальцев на ногах. Тёмно-красное платье в пол, с глубоким декольте и вырезом на спине до талии. Струящаяся ткань, обернувшая идеальную девичью фигуру и повторяющая все её изгибы, начиная с аккуратной груди и заканчивая округлыми бёдрами, ярко-выраженная талия и хрупкие плечи, тонкие руки и длинные пальцы. Аристократическая грация, граничащая с дерзкой сексуальностью. — Вполне. Дилан зовёт тебя, — Клаус продолжает стоять на месте, пока Кэролайн, кивнув, наклоняется и одевает туфли, выдыхает, чуть выпячивая губы, и смело идёт вперёд, не спуская с него игривого взгляда. — Нельзя заставлять его ждать, — она не открывает дверь до конца, думая, что он уступит дорогу, и удивляется, когда Клаус лишь поворачивается боком, всё продолжая смотреть на неё. Что ж. Им хватит места, чтобы разойтись. И Кэролайн тоже разворачивает корпус, делая шаг в бок и застывая как раз напротив него. Из разделяют считанные дюймы, и она смело поднимает глаза, обдавая его сладким запахом и своим теплом. Чуть задерживается, разглядывая его внимательнее: глаза, скулы, покрытые щетиной, полные сухие губы, шея с заострённым кадыком, небольшой участок крепкой груди, виднеющийся в вороте расстёгнутой рубашки. Рука, до сих пор сжимающая почти дотлевшую сигарету. Горький дым тонкой струйкой поднимается вверх, и она прослеживает за ним взглядом, вновь останавливаясь им на уровне подбородка застывшего Клауса. Чуть приподнимается на носочки и наклоняется вперёд, заставляя их тела соприкоснуться. Делает глубокий вдох, принюхиваясь к парфюму и случайно касаясь кончиком носа его подбородка. — Ты идёшь или как? — она ласкает своим горячим дыханием его кожу, всё продолжая стоять на месте. Кадык Никлауса двигается сначала вверх, потом вниз, когда он нервно сглатывает и облизывает губы, а Кэролайн хитро улыбается и тут же исчезает, оставляя его наедине со своим возбуждением, которое она не могла не ощутить, на миг, всего на миг прижавшись к нему... Он раздражённо чертыхается, когда пальцы начинает жечь, и бросает окурок на пол, давя подошвой и не жалея дорогого ковролина, ворс которого тут же обугливается и темнеет. Пару мгновений смотрит вслед уходящей девушке и опускает голову, пряча руки в карманы и думая о том, что его сомнения по поводу "любви" Кэролайн вполне обоснованны. А ещё, он приходит к пониманию того, что в ней действительно что-то есть: неуловимое, притягательно-загадочное и порочно-невинное одновременно, запретное и недосягаемое, а от этого ещё более вкусное. Отчего так и хочется попробовать...