Искушая судьбу

      Драко стоял у окна своей спальни, одетый прямо на голое тело в перетянутый поясом халат, и смотрел на ночное небо. Было очень поздно, часы, висящие рядом на стене, только что пробили три часа ночи, но он понимал, что не сможет уснуть. Теперь это уже не имело смысла. Через два часа ему всё равно надо будет вставать; его верный слуга Хоггарт обычно будил его на рассвете лёгким прикосновением руки и подавал одежду.       В это время он должен был спать. Должен был лежать в своей тёплой и удобной постели, не грезя ни о чём, кроме каштановаволосых лесных фей, плавающих перед ним нагишом. Но, как оказалось, всё было не так просто. Ему не хотелось спать, совершенно не хотелось, и, чёрт побери, он ничего не мог с этим поделать.       Все эти три часа он просидел в мягком и удобном кресле возле камина, читая утомительно скучную книгу, описывающую брачное поведение кентавров. Но и это не смогло погрузить его в сон. Он даже попробовал приготовленный миссис Брианной чай из ромашки с мятой, но, выпив два котелка, стоял сейчас здесь. Сна не было ни в одном глазу, а в голове одна за одной мелькали неразборчивые мысли.       У него уже бывали подобные, длящиеся иногда месяцами, приступы бессонницы, но они всегда бывали вызваны определёнными причинами. В последний раз это случилось после войны как результат того, что там произошло. С тех пор как он поселился в особняке, со сном у него всё было в порядке. Будучи человеком постоянных привычек, он всегда ложился в полночь и вставал в пять часов утра. И всё же сейчас стоит здесь, будучи не в состоянии уснуть. Он напрасно пытался найти причину этой бессонницы, не желая признаться самому себе в том, что она вызвана появлением его гостьи.       По первому впечатлению Астория оказалась именно такой, как он её себе представлял. Если не принимать во внимание строгую причёску и эти раздражающие нелепые очки, она была хорошенькой, даже почти красивой.       А это чопорное одеяние? Оно было ей совершенно не к лицу. Ему всегда казалось, что женщины предпочитают одежду ярких цветов, со всякими кружевами, лентами и бантами, но, по-видимому, Астория была исключением. Да это и не имело никакого значения. Если бы даже она оказалась гренадером в юбке, с пробивающимися на верхней губе усами, он всё равно просил бы её руки.       У него не было иного выбора.       Судя по платью, её, скорее всего, должно бросить в дрожь при виде обнажённого мужского тела. Его тела. До этого ни одна из женщин, которых он познал в своей жизни, не высказала ни малейшего неудовольствия. Мысль о том, что ему придётся провести остаток жизни бок о бок с женой, страдающей от присутствия мужа в своей постели, подчиняющейся ему только из-за того, что так положено порядочным жёнам, делала нерадостной перспективу брачной ночи. Он вдруг ясно представил себе, как она сидит на кровати, дрожащими руками пытаясь прикрыться покрывалом, а он, зверь, голый зверь, приходит и требует...       Лучшего способа, чтобы убить мужское желание, не придумаешь. Если и бывают женщины, лишённые полового влечения, то, похоже, что он женится именно на такой.       За этот поступок его следовало бы посвятить в рыцари. Драко слышал о людях, жертвующих своей жизнью ради короля и страны, и подумал, не стоит ли его брак с мисс Асторией Гринграсс квалифицировать подобным же образом. Внезапно он услышал какой-то шум и, повернувшись, увидел, как в комнату, шаркая ногами и протирая глаза, вошёл его лакей.       — Вы уже проснулись, милорд?       — Похоже на то, Хоггарт.       Этот человек, обладающий необычной для его сорока лет мудростью, сопутствовал Драко с тех пор, как тот унаследовал этот особняк. Он следовал за Драко повсюду и постепенно стал незаменим не только из-за оказываемых им неоценимых услуг, но и благодаря своим безошибочным советам, которые сейчас вновь понадобятся слизеринцу.       — Не принести ли вам немного огненного виски, милорд?       Драко улыбнулся:       — Не надо, Хоггарт. Сегодня, вероятно, мне придётся весь день провести на ногах, и вряд ли огненный виски поможет мне в этом.       — Опять бессонница, милорд?       — Да. Я уже было подумал, что она совсем оставила меня. Ведь почти год...       — Может быть, предсвадебное волнение, милорд?       Хоггарт всегда отличался оригинальностью выражений и умений вовремя сменить тему разговора.       — Полагаю, вы уже видели мисс Гринграсс?       Прежде чем ответить, Хоггарт помедлил.       — Мне кажется, что она прекрасно справится с ролью хозяйки дом, милорд. Вполне подходит для этого.       Если и существовал человек, который в каждом умел найти нечто ценное, так это был именно Хоггарт.       — То есть вы, со свойственной вам деликатностью, хотите сказать, что мне придётся беспокоиться о том, что мисс Гринграсс заведёт себе любовника?       Хоггарт согласно кивнул:       — Совершенно верно, милорд.       — Я всегда говорил, что если когда-либо и женюсь, то возьму жену, которая, не в пример моей матери, не будет привлекать к себе внимания своей красотой. От красоты одно только беспокойство, не так ли, Хоггарт?       — Совершенно верно, милорд.       — Чем домовитее, тем лучше.       — Разумеется, милорд. Вы сделали хороший выбор.       Драко снова повернулся к окну, спрашивая себя, сможет ли он когда-нибудь поверить в подобную чушь.

***

      На следующее утро после нескончаемой ночи, проведённой в метании по этой огромной, непривычной постели, Гермиона проснулась поздно. Несмотря на пуховую перину и подушки с ароматом лилий, голова у неё раскалывалась и не хотелось думать о том, что даже в то короткое время, на которое ей удалось забыться сном, ей не давал покоя образ человека с серыми глазами, которыми он, казалось, видел её насквозь.       Когда после двух часов, в течении которых Гермиона пыталась убедить Аннис в непоколебимости своей веры в то, что Малфой является сущим зверем, та наконец ушла, она провела почти всю оставшуюся ночь, сурово коря себя за то, что на самом деле так не думает. Малфой действительно был зверем, и несчастливые семейные обстоятельства не могли служить оправданием того факта, что он являлся Пожирателем Смерти и жил в украденном у неё доме. Он был её врагом, и она не должна позволять себе забывать об этом.       Спустившись по лестнице к завтраку, Гермиона была встречена дворецким Вилберном Эртоном, который сообщил, что Драко Люциус Малфой на рассвете уехал верхом к границам владений. Он попросил его, Эртона, принести за это извинения и дал Асторие разрешение на беспрепятственное перемещение по замку и его окрестностям, чтобы она смогла ознакомиться с новым домом.       Разрешение. Это слово произвело на и так находящуюся в дурном настроении Гермиону отвратительное впечатление. Она откусила кусок поджаренного хлеба, который только что щедро намазала земляничным джемом миссис Брианна, и пожалела, что не может высказать его светлости всё, что она думает по поводу этой любезности. Многие годы она провела в исследовании самых укромных уголков этого древнего особняка, каждого растущего в его окрестностях дерева, и ей не нужно было никакого разрешения.       Особенно от того самого человека, который украл особняк у неё.       Осознание того, что она не имеет больше былой свободы перемещения, только укрепило её в желании осуществить свой план. Теперь она уже не понимала, почему решила, что Малфой сожалеет о войне. Должно быть, она просто-напросто дура. Законченная идиотка. Он пользуется украденной землёй, наслаждается украденными картинами, а люди, возделывавшие эту землю, люди, чьим трудом созданы все богатства особняка, валяются в канавах или купаются в собственной крови.       Она вновь откусила кусок тоста и начала механически жевать, не ощущая деликатесного вкуса лакомства, которое так настойчиво рекомендовала ей миссис Брианна. Этот дом принадлежал Гермионе. Сейчас за этим столом должны были сидеть она и Буз, пить цветочный час, обсуждая, хорошую ли цену дадут в этом году на рынке за книги, рассуждать о видах на урожай. А Буз бесследно исчез, и маловероятно что он остался жив.       Она осуществит свой план. Снова завладеет особняком и будет ходить по этой земле, куда и когда захочет. Даже если это будет последнее, что ей удастся сделать в своей жизни.       Гермиона бросила белую накрахмаленную салфетку на прекрасной работы фарфоровый поднос. Потом поднялась и разгладила складки ещё одного скромного платья из гардероба Астории — тёмно-коричневого, с бордовой, подбитой ватой нижней юбкой, единственным украшением которого был строгий и простой белый кружевной отложной воротник.       Как бы ей хотелось надеть изумрудно-зелёное сатиновое платье с золотым кружевом и нижней юбкой из тончайшей небесно-голубой шёлковой ткани. И чтобы её волосы свободно спадали на плечи, а не были гладко зачёсаны под пуританский белый чепчик и стянуты на затылке так туго, что у неё ломило виски, и волосы были бы такими же вредными, как им полагалось от природы.       Но до тех пор, пока не отпадёт необходимость играть роль Астории и маскироваться под чопорную пуританскую мисс, она должна будет одеваться и вести себя в соответствии с требуемой скромностью и тупым повиновением — даже если это убьёт её.       Находясь в самом скверном расположении духа, Гермиона была даже рада отсутствию Малфоя. Если бы он был сейчас здесь и стоял перед ней со своим обычным высокомерным видом, ей пришлось бы потрудиться, чтобы скрыть от него своё раздражение. Нет, нужно уйти туда, где всё было ей знакомым, родным. Не в эту чуждую новую часть особняка, с её подчёркнуто английской отделкой и стилем. Ей захотелось увидеть настоящий особняк, его старинные стены и помещения, особняк, за который она пришла сражаться.       Чувствуя на себе взгляды слуг и людей с картин, она прошла через огромный холл, полированные, чёрного дерева панели которого отражали свет свечей, и задержалась возле резного буфета из дерева грецкого ореха, чтобы полюбоваться на стоящий там позолоченный подсвечник. С любопытством проведя рукой по краю висевшего изъеденного временем, гобелена, она свернула в полутёмный проход, ведущий в восточное крыло дома и к старой части особняка.       В новейшей пристройке, возведённой уже после того, как особняк был конфискован у Грейнджер, теперь были сосредоточены все жилые помещения. Со стенами из скрепленного известью красного кирпича и многочисленными трубами, усеивающими двускатную крышу, она представляла собой скорее старый дом, чем часть замка. Помещения здесь были более обширными, с пропускающими солнечный свет высокими окнами граненого стекла. Во времена постройки более старой части, столетиями раньше, когда богатые особняки часто подвергались осадам, подобные окна были бы подарком для врага. Насколько помнила Гермиона, окна в особняке раньше располагались очень высоко, почти у самого потолка, и были слишком малы и узки для того, чтобы пропускать хоть сколько-нибудь заметное количество света.       Дойдя до массивной дубовой двери, ведущей в старую часть особняка, Гермиона остановилась. Над ней, в каменной стене, было вырезано слово «salve», по-латыни означавшее приветствие. Она улыбнулась, помня, что над другой стороной двери было высечено слово прощания — «valete».       Гермиона провела ладонью по двери, ощущая каждую трещинку на изъеденной временем деревянной поверхности. Каменная кладка вокруг двери выглядела гораздо более грубой и тёмной, чем оштукатуренные стены новой части.       Гермиона медленно взялась за массивную железную задвижку, хотя и была уверена, что та не поддастся. К её удивлению, она пошла вверх довольно легко. Она толкнула дверь, но долго не бывшая в употреблении дверь не поддалась и пришлось нажать на неё плечом. Наконец после некоторого сопротивления дверь, царапая по неровному полу, открылась со звуком, отдавшимся эхом в находящемся за ней пустом помещении.       Внутри, за порогом двери, лежала куча сухих осенних листьев. Гермиона знала, что за этой дверью её ждали воспоминания, воспоминания о счастливой и беззаботной жизни.       Но также и воспоминания о страхе, ощущении беспомощности.       И даже когда она, разорвав низко висящую паутину, осторожно шагнула внутрь, то не знала ещё, сможет ли встретиться с ними лицом к лицу.       Но то, что встретило её по ту сторону, не воскресило в ней воспоминаний о былом ужасе. Вместо этого она ощутила тёплое и приятное чувство родного дома.       Эта внушающая уважение своими размерами комната была когда-то жизненным центром особняка, местом, где проходили трапезы и куда люди собирались на представления, даваемые труппами странствующих комедиантов. Сквозь отверстие в виде широкой трубы посередине потолка двусветного зала, куда со времён рыцарей уходил дым от огня, пылающего в гигантском центральном очаге, струился яркий солнечный свет. Большой, отделанный мрамором камин, видневшийся у дальней стены и призванный заменить устаревший очаг, был построен не ранее пяти лет тому назад по указанию её друга.       Высоко над головой с прикреплённой к кольцу возле двери толстой верёвки, проходящей через поддерживающеюся в рабочем состоянии со времени постройки особняка систему блоков, свисал гигантский железный канделябр, весь в пыли и паутине. Стены из серого камня были голыми если не считать остаток фламандских шпалер и цветных тканей, когда-то препятствующих проникновению в комнату зимних сквозняков. Единственным предметом обстановки, оставшимся в гигантском помещении, был стоящий в углу маленький трёхногий табурет, с которого мальчики-слуги особняка наблюдали в смотровое отверстие за любым человеком, приближающимся к особняку. Криво прислоненное к стене стояло разбитое, но с сохранившимся в углу осколком зеркало в позолоченной раме.       При виде этой огромное и пустой комнаты, вызывавшей в ней столько воспоминаний, на Гермиону нахлынул приступ такой отчаянной тоски, что её всю затрясло. Если бы можно было повернуть время назад, к счастливым дням жизни в особняке, или же, к тем прекрасным школьным дням. Стоило ей закрыть глаза, как она ясно представил себе сцены прежних времён, всё их великолепие и красоту. Гигантский полированный стол возле огня. Музыка, доносящаяся из угла, где стоял помост для менестрелей. Смех. Треск поленьев в очаге. И она сама. Красивая, счастливая, в голубом платье и синем колье.       Колье.       Внезапно Гермиона вспомнила о цели своего прихода сюда — найти единственную оставшуюся свою вещь.       Она одевала его лишь раз. Но оно было прекрасным. Колье было небольшое, но гораздо красивее, чем любое колье Астории. Аннис рассказала ей, что колье было сделано столетиями тому назад прекрасной юной девушкой по имени Гислэйн. У неё тоже были кудрявые каштановые волосы, и с тех пор он из поколения в поколение попадался очередной владелице особняка.       Это было прекрасное колье, сделанное из рубина. Когда огонь очага падал под нужным углом, рубин начинал сверкать и сиять.       Легенда гласила, что воин-жених был убит в битве за несколько дней до свадьбы. Узнав о трагической судьбе рыцаря, дева Гислэйн бросилась с Кровавой башни и разбилась о камни у её подножия. Говорили, что белые цветы, растущие там, где она упала, окрасились пятнами её крови, и с тех пор этот цветок, который не растёт больше ни в одном месте, называется «Кровь Гислэйн».       Гермиона до сих пор помнила, как она смотрела с вершины башни на лежащие у подножия скалы, с грустью думая о судьбе прекрасной леди. Из всех преданий, рассказывающих о несчастьях, связанных с башней, история этой девушки была единственной, в которую Гермиона действительно верила. Всё, что осталось от короткого существования девы, было это сделанное ею колье.       Гермиона подошла к входу в восточный коридор, ведущий к семейным спальням. Большое чёрное отверстие, казалось, готово было поглотить её. Висящие по стенам подсвечники были пусты, поэтому она достала маленькую свечку, которую принесла с собой, и, держа её немного наискось, чтобы капли воска капали на пол, подобрав юбки, двинулась вперёд.       На каменном полу шаги звучали тихо, в такт им слышалось шуршание юбок. Где-то в темноте она слышала шум от разбегающихся в стороны маленьких тварей. Все двери, выходящие в коридор, были закрыты, и чем дальше она углублялась в коридор, тем слабее становился струящийся из большого зала свет и тем плотнее обступала её тьма. Но ей не было страшно. Да и чего ей было бояться? Ведь это был её дом, более родной ей, чем кому-либо другому на свете.       В конце коридора Гермиона остановилась, и сердце её забилось сильнее. Перед ней находилась ещё одна закрытая дверь — дверь, в которую когда-то она так часто входила. Гермиона подняла тяжёлую ржавую задвижку. Дверь открылась легко.       Расположенное высоко над её головой окно было разбито, вельветовые драпировки, когда-то великолепного ярко-синего цвета, теперь выцвели до серовато-лилового и были все порваны. При появлении Гермионы сидящая на подоконнике певчая птичка радостно зачирикала, виднеющиеся за окном ветви высоких дубов тихо шуршали листвой под тихим летним ветерком. При виде представшего перед её глазами запустения Гермиона закрыла глаза и попыталась представить себе это место, каким оно было когда-то.        — Аннис, уведи Гермиону в подземный ход! Идите в лес! Я последую за вами!       Голос друга был почти не слышен за грохотом мортиры, с помощью которой пытались выломать двери нижнего этажа, и за шумом испуганных голосов, раздающихся из всех помещений дома. Горничные и лакеи метались туда-сюда, пытаясь спрятать что можно из столового серебра Грейджер и распихивая по всем укромным уголкам богато украшенные подсвечники, чтобы спасти их от жадных рук врагов. Когда Аннис подтолкнула Гермиону к двери, та вдруг заметила друга.       — Пойдём, детка, ты же слышала, что велел Буз. Нам с тобой надо поспешить к подземному ходу, чтобы успеть скрыться прежде, чем эти злодеи ворвутся внутрь.       — Но, Аннис, мы же не можем оставить здесь Буза!       — Ты слышала, что он сказал? Он последует за нами.       Теперь они уже были в большом зале; вокруг них в панике метались обитатели особняка. Никто не обращал на гриффиндорку и служанку никакого внимания. Аннис потянула вверх рычаг, скрытый под обшивкой камина, и подтолкнула Гермиону вперёд, в темноту за дверью потайного хода, спрятанной позади камина. Как раз в этом время раздался громкий треск, за которым последовали крики и вопли снаружи.       — Эти кровопийцы, наверное, ворвались на нижний этаж. Нам лучше поспешить. Им не понадобится много времени, чтобы пробиться сюда; скоро они уже будут топтать своими грязными ножищами прекрасные турецкие ковры, которые купил твой друг. — Аннис потянула Гермиону за руку. — Идём, детка, мы должны закрыть за собой дверь прежде, чем они ворвутся сюда.       — Но Буз...       — Твой друг найдёт выход. Он всегда знает, что делает.       — Нет, я не могу оставить его.       Гермиона вырвалась и побежала к лестнице, ведущей на вершину Кровавой башни. Подобрав юбки до колен, она устремилась наверх, перепрыгивая через ступеньки. Достигнув верха, девушка открыла дверь, её взору предстала ужасающая картина сражения. Она увидела друга. Буз что-то кричал, отказываясь сдаться солдатам. Внезапно он откинулся назад.       — Буз!       Тут Гермиона, как и всегда в этом месте, очнулась от нахлынувших на неё воспоминаний. Она всё ещё находилась в комнате друга. Гермиона не знала, сколько пробыла здесь, сердце билось учащённо, а всё лицо было мокрым от слёз.       Нет, Буз выжил, ему удалось убежать. Но тогда ей было страшно. Она думала, он разбился, погиб.        Гермиона вытерла слёзы, загнала воспоминания в самый дальний уголок сердца и вернулась к тому делу, ради которого явилась сюда.       Комната представляла собой жалкое подобие того, чем была раньше. На другом конце её стоял высокий гардероб эбенового дерева, одна из дверец которого, открытая, косо свисала с погнутых петель. Внутри было пусто, если не считать торчавших изнутри забытых брюк. Гермиона подняла их, разгладила рукой и положила обратно.       Она прислонилась к стойке балдахина массивной кровати, обняв рукой толстый резной деревянный столб. Когда-то в спальне друга пахло лимонным маслом и розами, а тщательно отполированная мебель сверкала. Сейчас здесь пахло гнилью и плесенью. И смертью.       Пол, ранее всегда такой чистый, теперь был покрыт грязью и сухими листьями. Она оглядела комнату, каждый камень стен, лежащую на полу разбитую фарфоровую чашу, маленький молитвенник друга в кожаном переплёте, страницы которого были вырваны и раскиданы по всей комнате. Внутри огромного каменного камина всё ещё чернелась кучка углей, оставшихся от огня, согревающего Буза ночью. Гермиона подошла к камину и прикоснулась к холодным камням облицовки, повторяя про себя слова друга.       «Начни от угла и отсчитай три камня направо...»       Гермиона пробежала пальцами по грубой поверхности. Её рука остановилась на третьем камне.       «Потом два камня вверх и ещё два направо...»       Она последовала указаниям.       «Это и будет нужный тебе камень...»       Её рука остановилась на нём.       «Чтобы открыть дверцу, нажми на левую сторону».       Гермиона нажала на камень, который повернулся, открыв маленькую полость, спрятанную в кладке камина.