Stardust.

Наверное, мир любит опускать его на колени. Наверное, каждый раз, когда он судорожно пытается подняться, кто-то сверху посмеивается в своей небесной ложе и давит на плечи сильней и сильней. Наверное, Всевышнему это нравится. Стайлза отец учил не верить в Бога, он повторял, что человек — сам кузнец своей жизни, и все у него в руках. Отец был идеалистом, наверное, раз привил ему самые правильные принципы, заставил верить в хороший финал, пресекал в корне пессимизм. Только отца уже год как нет, и Стайлз потихоньку забывает, что это — надеяться на лучшее. Ведь белая полоса не может длиться вечно, так? Она начинается в восемнадцать, тогда, когда после десяти лет пятнадцатилетнего плана Лидия отвечает взаимностью. Ее «люблю тебя» срывается быстро, так, будто она ждала нужного момента уже долгое время, и вот наконец он настал, словно часы пробили на самой высокой башне. Стайлзу ничего больше и не надо в жизни — ее рыжие волосы сквозь его пальцы, привкус клубники на губах и чуть хрипловатый голос полушепотом в предрассветное время, когда спальня залита багровым и желтым. Они вместе едут в другой город: Лидия поступает в университет, Стайлз выбирает карьеру в правоохранительных органах. Видятся почти постоянно, созваниваются, переписываются, совсем не ссорятся. Они две идеальные половинки единого целого, разъедини — бесполезны. По отдельности существовать априори не могут, так им кажется. Только после обучения Стилински направляют в округ Вашингтон, а Лидия подумывала остаться в Сан-Франциско при университете. Приходится принимать единственное для них решение, и нет, оно не заключается в желании пожить отдельно, совсем наоборот. Они женятся и вместе переезжают. Им кажется, так правильно, так будет лучше. Несколько лет пролетает как пара недель — ничего не может испортить их идеальную семейную жизнь. Ничего, кроме, разве что, отсутствия ребенка. Когда не выходит поначалу, Лидия даже радуется — будет время на карьерный рост, а о детях можно подумать и позже. Но спустя год становится ясно: хотят они ребенка или нет, результат один и тот же — у них не выходит. Желающая во всем добиваться успеха, Лидия буквально становится одержима этой идеей и раз за разом расстраивается, видя отрицательный результат на очередном тесте. Стайлз успокаивает: ничего страшного, у них впереди столько еще времени, успеется. Но останавливаться Мартин не собирается. Обращаясь к очередному врачу, слышит не обнадеживающий результат: возможно, детей у них не будет никогда. Рыдая тем вечером на плече мужа, она не сдерживает громких всхлипов, сжимая тонкими пальчиками очередную клетчатую рубашку и прося прощения — она ведь ему всю жизнь испортила. Стайлз успокаивает, шепчет, что это все глупости, и самое главное для него, что она жива, что она рядом. К утру Лидия все-таки засыпает. Как обычно бывает: когда не пытаешься, все выходит само собой. Положительный тест, зажатый в ее руке, — лучший подарок к его дню рождения. И Стайлз, окрыленный мыслью, что скоро станет отцом, целует родные губы с трепетной нежностью, опускает ладонь на живот и чувствует расходящееся по коже тепло — их ребенок растет внутри нее. Стилински не может точно сказать, когда серая полоса сменила белую и начала разрастаться, постепенно переходя в откровенно черную. Спустя два месяца Лидия теряет ребенка. Закрывается в ванне, прижимая ладонь к губам, чтобы только не позволить предательским рыданиям вырваться наружу, сползает на пол по стене, не обращая внимания на холодный кафель, будто не слышит громкого стука Стайлза, когда тот барабанит кулаком в дверь, грозя ее выломать, если она не откроет. И она не открывает, а Стайлз, наученный опытом своей работы, сносит несчастную плечом, оказываясь внутри, падая на пол рядом с женой и стирая-сцеловывая слезы с ее щек. Это не конец, уверяет он ее, но Лидия будто не слышит. Лидия замыкается в себе. Несколько месяцев безрезультатных попыток вывести ее из состояния апатии не приводят ни к каким результатам. Сильнейшие антидепрессанты не помогают, и Лидия медленно скатывается в шатающуюся и ненадежную бездну помутнения рассудка, когда впервые перестает воспринимать обычную речь, путая ее с усилившимися голосами в ее голове. Она все чаще просыпается ночью от собственного крика, царапая ногтями кожу до багровых ран и кровавых следов. Ее состояние настолько нестабильно, что доктор советует перевести ее на некоторое время в больницу для дальнейшего обследования. Стайлз, конечно же, не соглашается. Отчаяние начинает накатывать волной, когда Лидия перестает узнавать близких, все чаще разговаривая с кем-то, кто «живет» в ее подсознании. После тщательного осмотра вызванный из Бейкон Хиллс Дитон говорит, что на фоне ослабленной от удара психики силы банши начали поглощать ее «я», и с каждым днем пропасть между ней и внешним миром все больше и больше. Он предлагает погрузить ее в транс, посредством этого пытаясь вызвать из недр ее подсознания истинную Лидию Мартин, не банши. Стайлз готов на все, лишь бы вернуть ее к жизни, вернуть ее ему. Что-то в этой процедуре идет не так, потому что призванная обратно Лидия не появляется, вместо этого силы предвестницы смерти полностью поглощают ее тело, сводя с ума. В усыпанной осколками стекол комнате, где Дитон и Скотт давно скрылись за дверью, Стайлз, не обращая внимания на кровоточащие барабанные перепонки, сжимает холодные руки Лидии, притягивая ее дрожащее тело к себе. Он шепчет, что любит и никогда не отпустит, но она, к сожалению, уже не слышит ничего из того, что он говорит. Через несколько дней, не сумев справиться с потусторонним в ней, физическое тело Лидии отказывает, сердце перестает гонять кровь по артериям, а зеленые глаза, пустые и тусклые, навсегда закрываются. Стайлз онемевшими пальцами дотрагивается до ее бледнеющих губ и не может понять, почему боги, если они, конечно, есть, так любят катастрофы. Ведь Лидия Мартин, без сомнения, лучшая из всех, когда-либо встречающихся человечеству. Он оставляет на ее могиле охапку пионов — ее любимых цветов, и едет в ближайший бар, заказывая там бокал виски. Он не хочет напиваться, ведь ему этого и не нужно — Стайлз давно уже ничего не боится, особенно смерти. Ведь он жил с ней бок о бок столько лет, ведь он с ней боролся, а теперь, наконец, желает признать поражение. Закат на Восточном побережье — прекрасное зрелище, такое, которое не увидишь нигде больше. Он отливает багровым и желтым, как в то самое утро, их первое утро вместе, когда спальня, погруженная в полумрак, наконец начала окрашиваться этими цветами. Он ведет машину навстречу восходящему солнцу, вспоминая ее лицо в мельчайших подробностях. Шепчет одними губами тихое «жди», чуть крепче сжимая руль. Стайлз Стилински не боится смерти, и пистолет в его бардачке — прямое тому подтверждение.