Скрипач

Проснувшись с первыми лучами солнца, Ганс сладко потянулся и собирался было идти за билетами, как вдруг вспомнил… У него не было денег. Ганс покопался в карманах, собирая последние гроши, но на билет все равно не хватало. Молодой человек прекрасно знал, что на дне его дорожного мешка была припрятана крупная сумма, которую он прихватил из Парижа, но не хотел ни за что прикасаться к этим деньгам, считая их грязными, незаслуженными, полученными порочным путем. Вздохнув, Ганс ещё раз пересчитал копейки и, убедившись, что на билет не хватает, решил поиграть некоторое время на улице – авось повезет… Но день выдался как назло неудачным. Простояв более трех часов со скрипкой, исполняя свои самые трогательные, самые виртуозные произведения, Ганс все равно не получил нужную сумму. Стрелка часов уже перевалила за полдень, а юноша все ещё надеялся собрать деньги, играя на площади. Народу было очень мало – все как будто разом куда-то уехали. Отыграв ещё четверть часа, Ганс все же решил не ждать более. Он собрался, вернулся на чердак, забрал «порочные» деньги, после чего отправился к цирюльнику, затем приобрел себе подобающий для похода в театр костюм, переоделся и отправился за билетом. Вся эта беготня заняла около двух часов. Юноша боялся опоздать и не найти билетов в продаже. Подойдя к зданию театра, Ганс встал рядом с окошком билетной кассы за пожилой дамой в черном бархатном платье. - Что для вас? – раздался голос из маленького окошка. - Мне бы хотелось два билета на «Женевьеву», - сказала женщина. - Извините, остался только один, - ответили ей. Ганс молниеносно схватился за бумагу и угольный карандаш. Приложив листок к стене, юноша быстрыми жестами что-то нацарапал и, обойдя даму, поклонился в знак почтения и протянул ей листок. Она, удивившись, пробежала глазами по неровным строкам и, взглянув на юношу, сказала: - Вам действительно так нужен этот билет? Ганс пару раз утвердительно кивнул. - Ну что ж… Пожалуйте, - фыркнула дама. Ганс ещё раз почтительно поклонился уже уходящей даме и обратился к окошку билетной кассы. - На «Женевьеву»? – послышался голос. Ганс кивнул и протянул деньги. Только взяв в руки хрустящую бумажку, на которой крупными буквами было написано: «оперетта «Женевьева Брабантская», начало в 18:00» юноша почувствовал действительную радость. В тот момент ему казалось, что посещение этой оперетты, которую он неимоверно любил (хотя с сюжетом оной он даже не был знаком), есть самое счастливое событие жизни. До начала представления оставалось ещё около трех часов. Ганс не знал, куда себя пристроить. Ему не терпелось снова увидеть тех людей, с которыми он работал, вновь услышать их голоса… Особенно он желал встретиться с Тессой. Ганс понимал, что это была та юношеская влюбленность, через которую прошел каждый, и которая забудется спустя несколько лет… Но что-то трепетало в сердце в ожидании этой встречи. Не зная, куда бы пойти, юноша направился в беспорядочно заросший дикой акацией парк рядом с театром. Припомнив, как он пробирался сквозь эти колючие ветви, открывал дверь, спускался по лестнице и оказывался в своей подвальной каморке, Ганс на минутку задумался, после чего отодвинул пару ветвей и стал пробираться сквозь кустарник. За несколько лет проторенная здесь тропинка заросла, но все же не полностью. Юноша отодвинул в сторону ещё несколько ветвей и через несколько шагов оказался у двери. Здесь все так же пахло сыростью и плесенью, но дверь теперь была плотно закрыта. С силой подергав за ручку, Ганс все же отворил дверь и оказался внутри театра. Юноша тут же заметил перемены. Оказавшись на лестнице, он заглянул в боковой проход, ведущий за кулисы театра. Дверной проем был крест на крест заколочен досками и завешен тяжелой занавеской. Пройдя пару шагов и стараясь оставаться Два голоса – мужской и женский, послышались за занавеской. Шаги приближались и вдруг замерли. - Мы договаривались, что сегодня последнее выступление, - сказал женский голос, показавшийся Гансу очень знакомым. - Прошу вас, ещё одна неделя… И все, - сказал мужской голос. - Вы понимаете… - сказал слегка хриплый женский голос, - мне тяжело. Мне очень тяжело. Я теряю голос, я не могу больше петь… - Последняя неделя. После я вас отпущу и больше никогда не потревожу, - послышался мужской голос. - Хорошо, я согласна, - ответил женский. Далее до слуха Ганса донеслись стремительные шаги по направлению к холлу и щелчок открываемой двери. Юноша узнал эти голоса. Женский принадлежал Тересе Айхенвальд, а мужской – директору театра. Подождав, пока шаги в отдалении затихнут, юноша вновь отодвинул занавеску и выглянул в коридор. Драпировка на одной из дверей слегка качалась. Через несколько секунд юноша услышал прерывистый кашель, а затем тот же женский голос начал распевку. Постояв ещё несколько минут, внимательно прислушиваясь к доносившемуся из-за двери голосу, Ганс развернулся и знакомым способом выбрался из театра. Походив ещё некоторое время по саду, Ганс Люсьен, следуя за собиравшимися людьми, прошел в холл и оттуда в зал. Устроившись на своем месте, молодой скрипач с любопытством рассматривал изменившееся убранство зала. Занявшись изучением и сравнением мелких деталей, которые удавалось припомнить, с тем, что театр представлял собой сейчас, Ганс пропустил мимо внимания три звонка и очнулся только, когда со сцены до его слуха донесся звучный голос директора. Привычно объявив название сегодняшнего представления и автора, а затем пожелав приятного времяпрепровождения, мужчина удалился. Раздались аплодисменты. Ганс усердно хлопал, предавшись новому для него чувству восторженного ожидания. Раздвинулся занавес, на сцене показались первые действующие лица. Ганс особенно не вдавался в содержание представляемой оперетты, а был погружен в свои собственные мысли и воспоминания. Вдруг на сцене появилась она. Ганс сразу же узнал её, с удовольствием отметив, что за годы его отъезда девушка заметно похорошела. Её тонкий стан был перевязан широкой атласной лентой. Богатое бархатное платье укладывалось на её фигуре какими-то особыми складками. Золотистые кудри были собраны в причудливую прическу, а глаза по-прежнему сверкали молодым, счастливым блеском. Но, приглядевшись, юноша заметил нечто другое. Лицо девушки было поразительно бледно, а тело исхудало до того, что на обнаженных плечах видны были выступавшие кости. В глазах, помимо деланного молодого задора, виднелся отпечаток глубокой печали. Ганс на минутку задумался. До этого момента на душе его было так радостно, что способность размышлять и приходить к выводам, основываясь на прошедшем, казалась бы для него неестественной. Но сейчас, взглянув на неё… Юноша подумал о том, приятно ли ей сейчас было бы увидеть его. Несмотря на счастливые, как казалось Гансу, моменты, он был тем ужасным человеком, который предстал перед девушкой убийцей. Вероятно, это воспоминание отпечаталось в ней так же ясно, как и в нем самом. Но решение пришло быстро. Дождавшись антракта, Ганс поднялся со своего места и направился в цветочную лавку. Быстрым шагом, почти бегом, юноша добрался до цветочного магазинчика, открыл дверь и, прислушавшись к знакомому звуку колокольчика, обернулся к прилавку. - Вы что-то хотели? – раздался знакомый голос. Ганс достал бумажку и начал было что-то писать, как вдруг старушка, узнавшая его, внезапно охнула и сложила руки ладонями вместе на груди. - Давно вас не было, молодой человек, - сказала старушка. На это Ганс только улыбнулся. - Одну белую розу? – поинтересовалась старушка. Но Ганс уже протянул ей бумагу с надписью «Одиннадцать белых роз». Старушка улыбнулась в ответ и отправилась собирать букет. Ожидая её, Ганс нервно постукивал пальцами по стеклянному прилавку. Наконец, букет был готов и перевязан атласной лентой. Передав старушке сумму чуть большую, чем требовалась, Ганс поклонился и собирался было уйти. - Мне, батюшка-благодетель, лишнего не надо, - проговорила старушка, протягивая Гансу на сморщенной ладони лишние деньги. «Прошу вас, примите эти деньги. Этим вы бы доставили мне невероятное удовольствие», - написал Ганс и осторожно сжал пальцы старушкиной руки. - Будьте счастливы, господин! – прошептала старушка, и блестящая слеза скатилась из уголка её прищуренного глаза вниз, следуя по проложенным морщинками бороздкам. Ганс поклонился ещё несколько раз и бегом направился обратно в театр. Вторая часть оперетты ещё не была завершена, поэтому, не теряя драгоценных секунд, Ганс обошел здание и, пробравшись сквозь акацию, оказался у знакомой двери. Дойдя до заколоченного дверного проема, Ганс на несколько секунд остановился, но, решив, что уже поздно поворачивать назад, пригнулся и пробрался под досками. Оказавшись в коридоре, юноша оглянулся и прислушался, боясь быть замеченным. Коридор был совершенно пуст. Вздохнув, Ганс шагнул вперед и, отодвинув рукой драпировку, приоткрыл дверь, ведущую в гримерную комнату госпожи Айхенвальд. Войдя в гримерную, юноша оглянулся. Широкие настенные зеркала протягивались от одного угла комнаты до другого, перед ними стояло несколько столов, а налево от входа – огромный деревянный шкаф. На одном из столов догорали свечи в канделябре, излучая тусклый красноватый свет. Ганс положил букет рядом с канделябром так, что его невозможно было не заметить. Облокотившись на стол и согнувшись над маленьким куском бумаги, юноша что-то быстро выводил, стараясь писать все слова почерком, даже отдаленно не напоминавшем свой обычный. Закончив записку, Ганс положил её под букет и, оправив цветы, оглядел стол ещё раз, затем быстрым шагом вышел из комнаты, нырнул в узкую щель под досками, которыми был заколочен дверной проем. В зале слышались аплодисменты. Не задерживаясь нигде более, отправился на свой чердак. Съев в качестве ужина остатки вчерашнего хлеба, Ганс лег на пол и ещё долгое время смотрел на небо сквозь трещину в крыше. Через несколько часов начал накрапывать дождик. Капли воды стекали по крыше и через дыры и трещины, видневшиеся там и тут, просачивались на пыльный чердак. Гансу пришлось долгое время бродить по чердаку, чтобы найти место, где усиливающийся дождь его не достанет.