Скрипач

Шло время. Через несколько дней после визита к Вийому, Ганс получил приглашение от Бастьена. Все эти дни скрипач не был в театре, оставив только предупреждающую записку, и поэтому справедливо решил, что приглашен он был для того, чтобы получить выговор. Не застав хозяина дома, Ганс решил подождать его в той самой зеленой гостиной, которая служила для приема посетителей и работы. Встретил Ганса все тот же молоденький дворецкий. Вообще, факт того, что этот молодой человек был практически ровесником Ганса, немного смущал скрипача. Ведь роль дворецкого всегда предназначалась людям проверенным, надежным… Да и вел себя этот «дворецкий» не совсем так, как полагалось людям его звания. - Старые плуты опять уехали чинить безобразия, - сказал дворецкий, провожая Ганса в гостиную. Под «старыми плутами» он разумел Бастьена и Ришаля. «Почему вы так о них говорите?» - написал Ганс. - Почему я так говорю?! – с неожиданной злобой воскликнул молодой человек и обернулся, чтобы убедиться, что его никто больше не слышит. – Я могу вам рассказать, потому что знаю: вам можно доверять. С этими словами он присел рядом с Гансом. - Я сын Бастьена. Ганс открыл рот от удивления. Нет, он был поражен настолько, что открыл рот. - Моя мать была горничной Бастьена. Красивая, молодая девушка. Сколько я помню, очень красивая. Ну, вы, вероятно, знаете, старые развратники вроде Бастьена и его друга-режиссера любят таких. После того, как она против воли отдала ему свою невинность, появился я, - дворецкий горько ухмыльнулся. – А этот мерзавец… Последовал примеру своего дружка… Убил… Ганс нахмурился, не понимая, что значило «последовал примеру дружка». Молодой дворецкий уловил это выражение. - Вы не знаете этой истории о Ришале? – спросил он. Ганс отрицательно мотнул головой. - Ну, не мудрено. Сомневаюсь, что этот мерзавец кому-то рассказал бы об этом… - сказал юноша. – Он убил свою жену. И маленького сына тоже. И вы знаете, сын его играл на скрипке. Я узнал об этом из случайно подслушанного разговора. Я не хотел… - начал зачем-то оправдываться дворецкий, - Если бы меня тогда заметили, я бы сейчас с вами не разговаривал. Мне было тогда лет пять-шесть от роду (впрочем, не буду врать), и я мало помню подробностей, но не сомневаюсь, что все увиденное и услышанное – правда. Была середина ночи, когда в дом вдруг влетел Ришаль. Он был весь в крови и чем-то явно сильно напуган. Из разговора я узнал, что он несколько часов тому назад в припадке ревности задушил свою жену. «А откуда тогда кровь?» - подумал Ганс. - А потом зарубил топором своего маленького сына, решив, что это не его ребенок, - продолжил дворецкий, сглотнув подступивший к горлу ком, - Я знаю, я не хороший рассказчик, но… Я просто не могу говорить об этом спокойно… Думаю, вы понимаете. Ганс коротко кивнул. - Моя мать вошла спросить, не надо ли господам чего-нибудь. Она не знала, что там… творилось. Очевидно, она увидела Ришаля в крови… - продолжал дворецкий, - Тогда это дело замяли. Ришаль был ещё малоизвестным режиссером, бывшим художником, поэтому к его персоне не было особого внимания. Но Бастьен решил избавиться от единственного свидетеля – моей матери. Я следил за ним – было видно, что он искал удобного случая. И нашел. Она стирала пыль с картин, стоя на перилах большой лестницы. Ну, в прихожей. Вы видели… Ганс снова кивнул. - Он подтолкнул её. И все списали на случайность, - сказал с горечью дворецкий, - но я не сомневаюсь, что все было специально подстроено. С тех пор я остался при Бастьене и как скоро подрос, стал дворецким. Я бы сбежал, но меня удерживает здесь до сих пор одна мечта – месть. Я слишком любил мать, чтобы вот так с ней распрощаться. Во время всего рассказа ядовитая ухмылка мелькала на лице этого юноши-дворецкого. Было видно, что ему противно рассказывать, но он хочет выговориться, будто бы желая услышать подтверждение своей правоты. - Они вместе натворили много всего… - как бы доказывая свою правоту, продолжил дворецкий, и ядовитая ухмылка снова появилась на его лице, - Взять хотя бы молодых приезжих актрис… Вы знаете, бедные провинциалки готовы удовлетворять любые прихоти знаменитого режиссера, чтобы только попасть на сцену… Дослушав это, Ганс поднялся с дивана и, побагровев, вылетел прочь из дома, столкнувшись у входа с Бастьеном. Молодой человек не извинился, не поздоровался, не обернулся на оклик начальника, а прямиком направился к своему экипажу и уехал. Приехав домой, Ганс прошел в свой кабинет, заперся изнутри, упал на кресло и, опершись локтями на стол, уронил голову на ладони. Молодой человек не мог поверить, что несколько лет он работал на такого мерзавца. В голове мгновенно всплыли пережитые потрясения, связанные с такой фигурой как Мишель Д`Авьен Ришаль. И Сотрэль не понимал, как он мог забыть это, как он мог простить? Возможно, те воспоминания полуторагодовалой давности не были так ярко отпечатаны в его памяти, но рассказ дворецкого… Ганс Люсьен вдруг вновь вспомнил то противное чувство, которое он всегда презирал в себе – ненависть. Он помнил, как по несчастному стечению обстоятельств был убит надсмотрщик на пристани. И ещё Ганс помнил, как тогда ещё совсем юный, он мучился этими воспоминаниями. Стыд, негодование – все это было ещё свежо в памяти. А теперь… Все изменилось. Он хотел этого. Все существо молодого человека наполнилось ненавистью. И ненависть эта должна была найти выход в поступке. Ганс взял бумагу и чернила и нервными, резкими движениями начал писать. Чем больше он вспоминал, тем более крепло в нем презираемое чувство. Будто бы взяв на себя роль всевышнего судьи, Ганс писал обо всех ужасах, сотворенных Ришалем. Гансу хотелось, чтобы режиссер тоже все понял. Поздно ночью с пером в руке, Ганс заснул тут же, за письменным столом. Его сон был одним из обычных кошмаров, которые, впрочем, Ганс давно не видел. Вечерело. За столом на небольшой кухне собралась небольшая семья из трех человек. Они мирно беседовали, затем маленький сынишка убежал к себе в комнату, очевидно, готовиться ко сну. Мужчина спросил что-то у своей жены, после чего её щеки покраснели. Она отвечала что-то сбивчиво. Мужчина повторил свой вопрос уже раздраженно. Она снова что-то залепетала, пытаясь взять его за руку и смотреть в глаза. В этот момент мужчина неожиданно подскочил, чуть не перевернув стол. Женщина тоже встала. Он гневно кричал, потом ударил её… Ганс не мог наверняка разглядеть их лица и не слышал, о чем они говорили, но знал, что это был Ришаль с женой. После удара слезы брызнули из глаз женщины. Она приложила руку к щеке, на которой горела оплеуха. Мужчина продолжал гневно кричать и отчаянно жестикулировать. Тогда женщина возразить что-то, но мужчина схватил её за горло и прижал спиной к стене. Слезы крупным градом посыпались из её глаз. Выпрямляя руку, мужчина испытующим взглядом смотрел на свою жену, а она, вцепившись в его крепкие пальцы, только плакала. Оторвавшиеся от пола ноги нервно подергивались в воздухе и вдруг беспомощно замерли. Тогда мужчина отступил на шаг назад. Мертвое тело повалилось на пол, звучно стукнувшись о доски. В этот момент сзади раздался не то крик, не то визг. Ганс силился проснуться, но не мог. Молодой человек полностью осознавал, что находится во сне, но не мог противиться этому. Мужчина обернулся. Маленький мальчик снова закричал, а затем мгновенно убежал прочь. Раздались несколько глухих шагов, звук которых отдался эхом в опустевшей мигом кухне. Мужчина оглянулся; взгляд его остановился на небольшом камине, рядом с которым была аккуратно сложенная небольшая поленница. Подойдя к ней, мужчина взял наклоненный к кирпичной стенке топор. Глухие шаги, будто гвозди, забивались в окружающую тишину. Ганс невольно следовал за убийцей. Казалось, он точно знает, куда идти. Открылась входная дверь. Мужчина и невольный наблюдатель своего сна оказались на поляне перед домом. Завернув за шершавую кирпичную стену, покрытую конденсатом, он направился к небольшому деревянному сооружению, находящемуся за домом. Скрипнула приоткрытая дверь. Ганс будто бы остановился на улице перед сараем. Вдруг до его слуха донесся прерывистый крик и бессвязные мольбы. «Пожалуйста, нет! Нет! Нет!!!» - взмолился во сне молодой человек. Крик замолк. И через несколько минут из сарая показался тот же мужчина. Его грудь и руки были залиты кровью. Он бросил окровавленный топор в траву и присел на пороге, закрыв лицо ладонями. Послышались звуки сдавленных рыданий, а потом ритмичный стук. Перед глазами Ганса Люсьена все начало темнеть, оставался только стук. Он становился все громче, наполняя открывающуюся черноту. Ганс проснулся. Кто-то настойчиво стучал в дверь. Ганс быстрым движением собрал все исписанные бумаги и сложил их в стол, после чего поспешил открыть дверь. - Мосье Сотрэль, куда же вы пропали? – воскликнул Ришаль, появившийся на пороге, - Убежали от Бастьена, не появляетесь в театре… Что с вами? В обеспокоенном тоне Ришаля Ганс слышал только насмешку. А ещё он слышал раздающийся все громче внутри голос ненависти. - Не надо объяснений! Сегодня вечером я жду вас у себя в гостях. Возражения не принимаются. Там вы мне все и объясните, - сказал Ришаль, - в восемь. После этого режиссер ушел. Ганс не стал его провожать. Присев обратно за стол, юноша сосредоточенно помассировал пальцами виски и снова достал бумаги. Перечитав то, что было написано с вечера, он дописал оставшееся, затем переписал все на чистовик. После этого, удостоверившись, что все сделано на совесть, юноша запечатал бумаги в конверт и положил в карман. Снова раздался стук в дверь. Ганс открыл. - Мосье, к вам пришли, - сказал дворецкий, заглянув в дверь. Жестом Ганс показал, чтобы пришедшего проводили в кабинет. Снова присев за стол и потерев виски, Ганс стал ждать. Через пару минут дверь отворилась, и вошел юноша с черным скрипичным футляром, прижатым к груди. - Bonjour, monsieur, - сказал юноша, в котором Ганс тут же признал Вивьена – подмастерья Вийома. Ганс пригласил его присесть за стол. - Ваша скрипка готова, monsieur. Мастер просит извинить его за то, что он сделал копии-чертежи вашего инструмента. Ну, вы понимаете, он всю жизнь пытался разгадать секрет кремонских мастеров… - сказал юноша, протягивая Сотрэлю инструмент, - посмотрите, понравится ли вам работа. Ганс неверными руками приоткрыл футляр и достал оттуда инструмент. Скрипка была как новая. Молодой человек рассмотрел места поломок, но не обнаружил ни одного видимого дефекта. Щедро заплатив юноше и отблагодарив его, Ганс снова остался один. Взяв скрипку и желая сыграть на ней, молодой музыкант случайно тряхнул футляр и увидел выпавшую из него записку. Развернув её, Ганс прочитал: «Секрет в душе». Возможно, мастер имел в виду «душку» инструмента, которая соединяет верхнюю и нижнюю деки инструмента… Время медленно, но верно приближалось к восьми, а Ганс все ещё не выпускал из рук инструмента. Да, он вернулся. Это был снова тот самый Ганс Люсьен Сотрэль, который оставил дом и пьяницу-отца, который трудился за копейки на пристани, который начинал играть в провинциальном театре. Он вернулся и теперь вполне ощущал свою душу. Как ни тяжело было осознавать этот факт, но молодому человеку пришлось раздумывать над тем, как осуществить свой страшный план. Ганс знал, что Ришаль был страстным собирателем интересных вещичек. В его коллекции кроме антикварной мебели и картин известных художников были… яды. Порой, увлекшись, Ришаль начинал рассказывать юноше о различных видах ядов, подробно описывая их свойства и названия. Поэтому Ганс знал наверняка, какой яд ему понадобится и где его достать. Не прекращая игры на скрипке, Сотрэль вспоминал, где в кабинете режиссера находилась стеклянная витрина с необычной коллекцией, даже на какой полке стояла необходимая ему небольшая склянка. Будто бы очнувшись ото сна в семь после полудня, Ганс поспешил к Ришалю. Юноше нужно было прийти раньше, чтобы не застать режиссера в кабинете. Похлопав по карману, в котором лежал конверт, Ганс сложил скрипку в футляр, оставил на небольшом диване и ушел. Усадьба Ришаля находилась совсем недалеко, поэтому Ганс решил добраться пешком. Выйдя на улицу, юноша погрузился в особый мир вечерней свежести. Несколько часов назад прошел непродолжительный дождь, и теперь капельки воды, испаряющейся с прогретой земли, крупными бусами висели на траве и деревьях. Небо было покрыто пушистыми, словно вата, иссиня-красными облаками. Угрюмо, погрузившись в свои мысли, скрипач шел по узкой тропинке, огибающей усадьбы сзади. Усадьбы находились на небольшой возвышенности, поэтому, оглянувшись, юноша увидел вечерний Париж. Дома были окутаны беловатой дымчатой пеленой. В некоторых окнах виднелся свет. Если напрячь зрение, то можно было даже рассмотреть крошечные фигурки людей, снующих туда-сюда. У дома Ришаляюношу встретил дворецкий и сообщил, что мосье Ришаля нет, и что будет он только через час. Гансу именно это и нужно было. Молодой музыкант сказал, что может подождать и попросил, чтобы его проводили в кабинет, в котором мосье Ришаль обыкновенно принимал гостей. После того, как дворецкий проводил юношу в кабинет (хотя скрипач и знал, где находится это помещение, но того требовали правила приличия) и ушел, Ганс Люсьен некоторое время посидел на диване, затем начал медленно ходить по комнате. На часах стукнуло без четверти восемь. Юноша остановился напротив массивного стола, на котором стояла бутылка вина, ещё не откупоренная, очевидно, приготовленная хозяином для встречи. Немного поколдовав с пробкой, юноша открыл вино и, взяв в руки два бокала, наполнил один. Отхлебнув глоток искристо-красного напитка, Ганс прошел к стеклянной витрине, где стояли яды. Вспомнив название нужного ему яда, Ганс приоткрыл стеклянную дверцу и начал искать склянку. Найдя её, Ганс прикрыл дверцу и прошел обратно к столу. Тяжелые оконные шторы практически не пропускали свет, отчего в комнате царил полумрак, делавший совершающееся действо ещё более страшным и таинственным. Долив недостающий глоток вина в свой бокал, Ганс приоткрыл крышку флакона и капнул несколько капелек яда в бутылку с вином. Закрыв флакон и бутылку, юноша старательно потряс в воздухе последней и возвратил её на прежнее место – на стол. Вынув из кармана конверт, Ганс положил его рядом, но так, что Ришаль заметил бы его только в середине разговора, когда оглядывал, по обыкновению, письменный стол. Поставив бутылку на стол, юноша обернулся и хотел вернуть яд на место, но тут дверь распахнулась, и в кабинет влетел Ришаль. Молниеносным движением юноша спрятал флакон в карман. - О, мосье Сотрэль пожаловал! Что ж, рады вас видеть, дорогой, - сказал Ришаль, приобняв Ганса и похлопав его по спине, - Присаживайтесь. Ганс сжал в руках свой бокал с вином и присел на диван. Ришаль дошел до стола и, последовав примеру юноши, наполнил до краев вином второй бокал. Жадно выпив половину, Ришаль обернулся и начал разговор. - Мосье Сотрэль, что же происходит? Бастьен не знает, что и думать! Вы пропали из театра, не отвечаете на посылаемые письма… - начал Ришаль. А Ганс в этот момент вспомнил, что ему действительно приносили какое-то письмо, когда он, почти обезумев, играл на скрипке. Про себя отметив, что надо позже прочитать это, Ганс продолжил внимательно слушать Ришаля. - Ведь скоро премьера! Вы знаете, что вы очень нужны, что без вас не могут обойтись… Так почему вы не выходите работать? – спросил Ришаль, но Ганс в этот момент будто не слышал его. Голос долетал откуда-то издалека, делаясь едва слышным. - Мосье Сотрэль, отчего же вы не желаете ответить? – поинтересовался Ришаль после затянувшейся на несколько минут паузы. Ганс резко поднял на него взгляд. Злоба блеснула в темно-карих глазах скрипача, сделав их почти черными. Ришаль непонимающе и испуганно уставился на молодого человека, часто поморгав, затем слегка оттянул воротник рубашки с туго завязанным галстуком. Ганс знал: яд начинает действовать. Прошло ещё несколько минут, прежде чем Ришаль возобновил разговор. - Мосье Сотрэль, - сказал Ришаль, обходя стол и присаживаясь, затем он увидел лежащий на столе конверт, и глаза его нервно забегали. Ришаль взял конверт в руки и повертел, пытаясь отыскать подпись. Ганс навалился на спинку дивана, закинув ногу на ногу, и сделал глоток вина. - Мосье, вы не знаете, от кого это? – спросил Ришаль. Ганс только смотрел на него прямым злобным взглядом. Ришаль сделал глоток вина, полностью опустошив бокал, а затем снова наполнил его до краев. Открыв конверт и вытащив на свет исписанные бумаги, Ришаль развернул их и положил на стол. Мигом узнав почерк молодого скрипача, Ришаль удивленно посмотрел на него, но начал читать, изредка отхлебывая из бокала. Чем дальше читал режиссер, тем бледнее и испуганнее становилось его лицо, а Ганс наоборот имел выражение торжественно-злобное. - Что это?! – воскликнул Ришаль, дочитав первую страницу и перелистав оставшиеся. Ганс улыбнулся. Ришаль продолжил читать, время от времени подергивая воротник рубашки. - Это… это… - проговорил Ришаль, отложив в сторону последний лист. Ганс улыбался. - Откуда вы знаете это?! – воскликнул Ришаль, поднимаясь со стула, и едва заметно пошатнулся. Ганс пристально смотрел на него. Ришаль, также не спуская глаз со своего гостя, прошел к двери и запер её изнутри на ключ. «Тем лучше», - подумал Ганс. - Вы… вы… понимаете, что об… об этом никто не должен… узнать? – вкрадчиво спросил Ришаль. Ганс кивнул головой. Тем временем, пока юноша сидел к нему спиной, Ришаль подошел к витрине с ядами. Тело не слушалось режиссера. Его всего трясло, речь временами сбивалась. Издав стон удивленного испуга, Ришаль быстро, насколько позволял яд, начинавший парализовывать мышцы, прошел к столу и, придерживаясь за его край, начал сбивчиво говорить: - Это… это… ужасно! Откуда вы узнали?.. Зачем?.. Я… Он не договорил. Сбивчиво и тяжело дыша, Ришаль повалился на пол. Продолжая шептать что-то бессвязное, режиссер подергивался на полу. Его тело извивалось, подобно змее. Ганс следил за том, как Ришаль пытается добраться до витрины ползком, но как на полпути силы оставляют его, и тело становится бездвижным. - Помогите мне, умоляю, - раздается последний шепот. Подождав ещё пару минут, юноша взял флакон с ядом, вложил его в руку режиссера, и, подняв со стола бокал с отравленным вином, разбил его вдребезги рядом с умершим. Выпив залпом вино из своего фужера, юноша обтер его платком и вернул в исходное положение – в шкаф, где хранилась хрустальная посуда для гостей. Вынув из замка ключ и положив его в карман мертвому Ришалю (а Ганс теперь убедился наверняка, что режиссер был мертв), скрипач забрал бумаги со стола, захлопнул дверь и, сняв перчатки и сложив их в карман, ушел. Ганс знал, что, несмотря на принятые меры, рано или поздно его участие в данном действе откроется. Вернувшись домой, Сотрэль не спросил ужина, а пошел прямиком в свой кабинет, где закрылся и стал снова ходить по комнате. Беспокойное чувство овладело им. Он прокручивал в памяти прошедшие несколько часов. Сначала ему казалось, что наказание убийцы (или «месть человеку, которого ненавидишь», как обозначал свой поступок мысленно Сотрэль) – оправданный поступок, который имеет место быть, но сейчас… Ему было страшно. Он боялся сам себя. Он боялся своего спокойствия и холодной расчетливости, с которой убил человека. Он боялся осознанности и последовательности, хотя… Уже несколько дней все окружающее для Ганса будто бы покрылось туманом. Ему казалось, будто бы он спит – видит ночной кошмар, но никак не может очнуться, чтобы возвратиться к жизни. Внезапно страх сменился приступом тупой, почти животной злобы. Ганс схватил тяжелую медную пепельницу, стоящую неизвестно для чего на столе, и с силой швырнул её в стену, после чего навалился руками на стол. «Убийца! Помоги мне, умоляю!» - раздался голос Ришаля в голове. Широко раскрыв глаза, Ганс начал прислушиваться. Он не понимал, что он делает, и что происходит, но казалось, будто голос раздается прямо за спиной… Молодой человек медленно обошел стол. «Убийца!» - послышался шепот за спиной. Резко схватившись за шкаф с книгами, стоящий позади стола, Ганс дернул в сторону и, после нечеловеческого усилия, опрокинул его прямо на стол. «Помоги мне, умоляю!» - крикнул знакомый голос. Ганс резко обернулся и стал испуганно озираться. Но в комнате кроме него никого не было. «Убийца!» - с презрением прошептал другой голос. Взявшись руками за столешницу, Сотрэль толкнул стол, который тут же перевернулся с ужасным грохотом. Разлетавшиеся по всей комнате бумаги тихо шелестели, чернильница раскрылась, заливая пол, словно кровью, звонко падающими, иссиня-черными каплями. Выкатившиеся из шкафчика монетки со скрежетом кружились по комнате. Вдруг среди всего этого беспорядка Ганс отчетливо увидел силуэт матери. Женщина медленно приближалась к нему от двери, протягивая руку. Юноша опустился на колени. Руки его беспомощно болтались вдоль туловища. Полными слез глазами он смотрел на подошедшую к нему женщину. «Мама… Мама, прости меня, прости, пожалуйста…» - мысленно шептал он, закрывая глаза. Он чувствовал всем своим существом, что она рядом, что она смотрит на него… с укором? Нет, скорее с презрением и сожалением. Вот она медленно подходит к нему. Тонкая, бледная рука касается головы. Ганс чувствует, как холодными пальцами мать перебирает его волосы, потом крепко прижимает его голову к себе. Он знал, что это невозможно, но он видел, верил, что видел её здесь, сейчас, перед собой. Он молил о прощении, молил о помощи, но не мог услышать ничего в ответ. В запертую дверь стучали прибежавшие на шум дворецкий и горничная, но Ганс не слышал этого. Он был далеко от них – в своем особом, страшном, но правдивом мире. Сколько времени прошло – трудно сказать. Звуки за дверью смолкли, а Ганс все ещё продолжал стоять на коленях перед пустотой. На ресницах его закрытых глаз тонкими полосками блестели слезы. Внезапно очнувшись, скрипач прошел к окну и открыл его нараспашку. В лицо подул свежий ночной ветерок. Вдохнув полной грудью, Ганс на секунду задумался, глядя в ночное небо. Теперь он понимал: убийце нет прощения. А наказание его – внутренние мучения, некая неизвестная сила, которая заставляет вспоминать, ужасаться и бояться самого себя. И нет смысла придумывать причины и оправдания. Ведь их просто нет. Он не мог больше оставаться один, но и идти ему было некуда, никого родного и близкого, кто мог бы утешить, не было рядом. Ганса любили в обществе, но только потому, что он был «модным в этом сезоне». На самом же деле он был просто ненужным, никем не любимым по-настоящему, лишним. После минутного раздумья он решился на очередной безумный поступок. Найдя среди царящей вокруг разрухи футляр с Анной-Марией и деньги – все, что ему нужно было, Ганс собрался, отпер двери и выглянул в коридор, боясь быть замеченным, затем спустился вниз и бодрым шагом вышел из дома. Он любил ходить пешком, и теперь, среди ночной тишины, он брел по спящему Парижу. Шаги гулким эхом отдавались среди особого ночного «безмолвия», наполненного треском фонарей, ласковым шепотом листвы деревьев, редким голосами случайных прохожих или мяуканьем уличных кошек. Улицы, погруженные в полумрак, исчезали в тени, сливаясь с небосводом. После вершины нравственного и физического страдания, вылившейся в припадок безумия, юноша шел, не видя ничего на своем пути, по этим улицам, теряющимся во мраке. Он не задумывался, куда идет, но знал наверняка, где окажется через некоторое время. Было уже далеко за полночь, когда Ганс остановился у большого дома, обнесенного высоким забором, и постучал в дверь. Он знал, что старые хозяева сейчас за городом, а из прислуги здесь только дворецкий да кухарка-горничная, поэтому пришел. В окне первого этажа горел свет. Через некоторое время Ганс услышал в прихожей шаги. Дверь распахнулась. - О боже, Ганс! Что вы здесь делаете?! – раздался женский полушепот, - Проходите, пожалуйста. Что стряслось? «Прошу вас, мадам, мне некуда больше пойти, но мне слишком тяжело быть одному… Прошу, позвольте мне остаться», - написал Ганс и протянул девушке. - Конечно, оставайтесь! Мой дом – ваш дом, - сказала Женевьева, - но, прошу, расскажите, что случилось? Как выяснилось, та прислуга, которая осталась в парижском доме, когда большинство переехало со старыми хозяевами за город, уже отошла ко сну. А Женевьева, которой летними ночами не спалось, сидела в зале с книгой. Именно тогда она услышала стук и встретила Ганса. Юноша в мокрой от ночной сырости одежде тут же получил от заботливой хозяйки мягкий плед и горячий чай. Усадив его на диван, Женевьева присела рядом. Девушка давно в тайне надеялась, нет, она была уверена, что случится подобное романтическое свидание. Сидя в гостиной напротив камина, молодые люди в тишине пили чай. Несмотря на просьбу Женевьевы все рассказать, Ганс просто сидел, глядя на языки пламени, мерцавшие в камине. Наконец, девушка не выдержала и дрожащим от волнения голосом сказала полушепотом: - Прошу, расскажите… Что произошло? Ганс Люсьен пристально рассмотрел лицо своей собеседницы, отчего та невольно поежилась, ведь что-то пугающее, отталкивающее было в тот момент в его глазах. Молодой человек хотел бы ей все рассказать, но что-то останавливало его. Девушка осторожно протянула руку и сжала его ладонь. Под её ласковым, доверчивым взглядом Ганс решился. Ему надоело быть наедине со своими переживаниями, поэтому он отважился, наконец, все рассказать. Юноша поставил кружку с чаем прямо на пол рядом с собой, вытащил из кармана скомканную бумагу и конверт, который предназначался Ришалю. Некоторое время Ганс сосредоточенно что-то писал на бумаге, затем протянул листок вместе с конвертом девушке. - Я совершил ужасный поступок, за который сам себя виню. Но я не мог поступить иначе. Если вы хотите знать все, то откройте этот конверт и прочтите написанное. Я надеюсь, если вы меня хоть немного любите, вы поймете… - шепотом прочитала девушка, затем бросила беглый взгляд на Ганса. На его лице выражалась твердая уверенность и нетерпеливость ожидания, но вместе с тем и что-то пугающее, неясное для Женевьевы. Девушка развернула конверт и начала читать. Чем дальше она продвигалась в этом деле, тем бледнее становилось её лицо, и сильнее дрожали руки. Ганс испытующим взглядом смотрел на неё, но Женевьева будто бы боялась поднять на него глаза. - Что это? – прошептала она, и бумаги выпали из её рук. Ганс взял листок и продолжил писать. «Я убийца. И вы должны были это узнать, потому как я не в силах скрывать что-либо от вас. Знаю, я должен был сказать это раньше… Я люблю вас и прошу, чтобы вы стали моей женой. Я не мог больше оставаться с этим один. Прошу вас, разделите со мной жизнь, будьте рядом… Я желаю бросить свое состояние и работу и уехать подальше отсюда… Если бы вы согласились…» Не закончив мысль, молодой человек передал листок Женевьеве и продолжил ожидать её ответа. Прочитав это, она испуганно глянула на скрипача. «Ну же?» - спрашивал взгляд его глаз, блестящих в свете языков пламени, танцующих в камине. Ганс протянул руку и прикоснулся пальцами к ледяной ладони девушки. - Не трогайте меня, прошу! – воскликнула внезапно она, - Я боюсь вас! Внезапно девушка разгадала то, что казалось ей пугающим – безумие. Ганс немного отстранился. - Вы безумец! Вы убийца! Я боюсь вас. Прошу, уходите! – снова воскликнула девушка. Она резко вскочила с дивана и, зацепившись каблуком за подол платья, упала бы, но Ганс вовремя поднялся следом за ней и успел ухватить её за талию. - Отпустите меня, прошу! Уходите… пожалуйста… уходите!.. – лепетала девушка, - Бросить свое состояние!.. Ах… Сознание покинуло её. Обмякнув в руках скрипача, Женевьева стала похожа на тряпичную куклу. Голова её склонилась набок, а растрепавшиеся кудри доставали почти до пола. И теперь, глядя на её обнаженные плечи, вдыхая запах её духов, юноша повторял мысленно две фразы: «Уходите, пожалуйста, уходите… Бросить свое состояние…» Чувство боли снова пронзило его сердце. Он любил эту девушку, точнее, думал, что любил, а ей нужны были только его деньги и слава. Ганс осторожно положил её на диван. Собрав с пола все бумаги, он подошел к камину и выбросил их туда. Теперь уже больше никто не узнает обо всех преступлениях Ришаля и о любви Ганса к Женевьеве. Тонкие белые страницы медленно обугливались, и в это время Ганс Люсьен мерными, бесшумными шагами ходил по комнате. Бросив взгляд на небольшой столик, он обнаружил деревянную шкатулочку, в которой хранились его письма.Юноша быстро перебирал их пальцами, припоминая, которое и когда было написано, какие новости и чувства заключались в том, другом… А затем бросал их в огонь. Бумага тихонько потрескивала, заставляя пламя разгораться сильнее. Ганс изредка оглядывался на лежащую на диване в забытье девушку, и продолжал выбрасывать в огонь письма. Писем было так много, что через пару минут Ганс не выдержал, выбросил в камин всю стопку, убедившись, что отправителем бумаг был только он, и поспешил уйти, бросив прощальный взгляд на свою почти невесту. Как только входная дверь закрылась скрипачом, Женевьева медленно приоткрыла глаза и поднялась с дивана. - О боже, что произошло?.. – прошептала девушка. Ей казалось, будто бы случившееся несколько минут назад и разрушившее её мечтания и надежды, было только дурным сном. А на самом деле она до сих пор возлюбленная величайшего музыканта… Она хотела денег и роскошной жизни, но ошиблась в выборе человека, который бы мог её обеспечить. Вздох сожаления сорвался с её губ. Но ей было жаль не скрипача, так неосторожно раскрывшего свои душевные тайны. Ей было жаль себя, лишившуюся надежды на богатство.