Mockingbird

Чем ближе подступал поздний летний вечер, тем больше загоралось огней в домах, тем явственнее ощущался ком в горле, и Присцилла, как ни старалась, не могла его сглотнуть — мерзкие обрывки недосказанного, недопонятого, недодуманого скапливались в нечто чужеродное, горькое, перекрывая дыхание. Присцилла смотрела, как медленно, но неизбежно укрывают сумерки мир, как зажигаются белые и желтые огни фонарей, и ждала, когда гости запланированного ужина наконец соберутся. За окном поднялся ветер и изогнул слабые деревья, и Присцилле в это мгновенье даже показалось, будто бы она услышала стон старой, ослабшей с годами — или веками? — древесины. Она была не такой. Она была сильной. Отвернувшись от окна, Присцилла уверенно улыбнулась идущему к ней Герману и приподняла одну бровь в немом вопросе — все ли готово? Герман уверенно кивнул ей, подходя ближе, сокращая расстояние, — только сердце от этого не билось чаще, как раньше, не подскакивало от легчайших прикосновений, таких же робких, как в самом начале знакомства. — Скоро уже начнем, — тихо проговорил мужчина, обхватывая ее за плечи, позволяя теплому дыханию касаться обнаженной кожи, невольно или намеренно вызывая тысячи мурашек; Присцилла только вздрогнула. — Готова? Она шумно втянула воздух, наполняя легкие удушающим ароматом жареного мяса, свежеприготовленной выпечки, горьковатой сласти разлитого по бокалам глинтвейна; вслушиваясь в негромкий разговор Виолетты с кем-то по телефону, в неспокойные барабанные удары Людмилы по столешницы; перед глазами почему-то мутнело. Готова ли смотреть на вечно насмешливую и в то же время равнодушную Анджи, чей взгляд колок и остр, будто заточенное лезвие? Готова ли вслушиваться в легкую болтовню Виолетты, ее пожелания счастья, искренние даже в самых тяжелых ситуациях, в этот тихий, доверчивый голос? Готова ли отводить взгляд всякий раз, когда на нее посмотрит Людмила, чтобы искривить губы в обиженной, злобной улыбке? Готова ли улыбаться каждому их них, рассказывая, как она счастлива выйти замуж за Германа и наконец построить ту семейную жизнь, к которой стремилась много лет, в душе не желая видеть ни одного из присутствующих, в душе зная, что почти никто не рад? Нет. Но готова ли сделать все это, чтобы сохранить свои отношения с Германом и не позволить им разрушиться? Присцилла только улыбнулась. — Конечно, любимый, — проворковала она; ее негромкий голос разверз тишину. Герман только усмехнулся в ответ — отвернувшись в другую сторону, она не могла этого увидеть, но почувствовала — сердце будто бы оборвалось на пару мгновений. Ей казалось, что минуло уже много времени с тех пор, как он улыбался при ней в последний раз. Чертово препятствие под именем «Анджи» порой становилось слишком ощутимым. — Тогда пойдем, уже пора, — заметил Герман, отвлекая Присциллу от назойливых, будто рой встревоженных и разозленных пчел, мыслей. Направившись с Германом к накрытому столу, за которым уже сидели Виолетта и Людмила, отвернувшись друг от друга, будто бы чужие, никогда не видевшие друг друга люди, которым лишь по случайности пришлось сесть бок о бок, Присцилла бросила взгляд на часы — ровно семь. А самому главному гостю застолья она велела прийти на час позже. Как раз когда все уже закончится. Вспомнив об этом, Присцилла еле сдержала расползающуюся на губах ухмылку. — Где Анджи? — встревоженно спросила Виолетта, поочередно глядя то на Германа, то на Присциллу. Она бездумно вертела свою вилку меж пальцев, даже не взглянув на аппетитное жаркое, которое минуту назад принесла на стол Ольга. — Я помню, что она должна была ужинать с нами. Герман задумчиво посмотрел на пустой стул, который специально поставили для пятого человека, и едва заметно нахмурил брови; в глазах его отразилось замешательство. Потянувшись рукой в карман, чего Присцилла не могла не заметить, он покачал головой: — Понятия не имею. Я могу ей сейчас позвонить, узнать, как и что, а то не очень красиво начинать ужин без нее… Стоило этим словам зазвучать в помещении, Присцилла резко и настойчиво накрыла руку почти-мужа своей под столом, не позволяя достать мобильный. Стараясь изобразить непосредственность и расслабленность, она откинулась на спинку стула, мягко улыбаясь озадаченному Герману. — Не стоит, милый, — беззаботно, но твердо одернула его она, одаривая гостей семейного застолья невинной улыбкой. — Не будем терять время, остынет ведь. Если Анджи захочет, она придет. Возможно, она просто решила, что ей все это не нужно. — В каком это смысле не нужно? — переваривая только что услышанную информацию, хрипло вопросила Виолетта, в итоге совсем отложив свою вилку и позабыв о приготовленном ужине; она внимательно смотрела на Присциллу, и та только сердито сощурила глаза. — Хватит об этом! — не давая матери вставить ни слова, взмолилась Людмила, раздраженно взмахнув светлыми кудряшками. — Лучше скажите, по какому поводу вы нас тут собрали? Говорили же, мол, ждите важной новости. Герман и Присцилла переглянулись, безмолвно спрашивая друг друга о том, пора ли. Ужин только начинался, причем не в лучшей атмосфере, поэтому разглагольствовать о свадьбе, счастливо махая несчастной вилкой, сейчас было бы не очень уместно. Поэтому Герман только улыбнулся, приосанившись за столом, и негромко ответил: — Вот сначала поужинаем, а потом мы с Присциллой вам сообщим. Людмила что-то недовольно пробормотала в ответ, Виолетта же просто промолчала. Все четверо приступили к ужину. Блюда казались ужасно вкусными и сытными, каждый аппетитный кусочек, казалось, не утолял, а разжигал голод — и хотелось заведомо просить о добавке, вот только каждый из них, казалось, ел без особенного восторга — как и сама Присцилла. За столом царило унылое, холодное молчание, заставляющее каждого чувствовать себя не в своей тарелке. Разговор не клеился. Пару раз Герман спрашивал девушек об их успехах, и те односложно отвечали, что все хорошо. Пару раз Виолетта настороженно поглядывала на пустое место, предназначенное для Анджи, и отворачивалась. Стрелки часов неумолимо тикали, приближая их всех к заветной минуте — тому мгновению, когда все узнают о предстоящей свадьбе. Когда время приблизилось к тридцати-сорока минутам восьмого, Присцилла громко прочистила горло, отчего Герман поперхнулся и поспешил скорее проглотить непрожеванный кусок. Основная часть ужина уже прошла, и теперь перед ними стояли только бокалы с напитками, поднимая который, будущие супруги произнесут важную новость, будто праздничный тост. По бокалам был разлит ароматный глинтвейн, который в честь значительных вестей налили даже Людмиле и Виолетте — блондинка при этом насмешливо приподняла одну бровь. Проигнорировав ироничный взгляд дочери, Присцилла поднялась, а вместе с ней и Герман — в этот момент на них должно было быть сосредоточенно все основное внимание. Глубоко и равномерно вздохнув, мужчина начал говорить, и сильный его голос зазвучал в тишине помещения: — Дорогие Виолетта и Людмила, сегодня мы бы хотели сообщить вам одну важную как для нас с Присциллой, так и для вас новость. Дело в том… И в это мгновенье, разрушая всю напряженность момента, по дому прокатился звон — кто-то стоял у двери, кто-то пришел к ним. Девушки удивленно подскочили на месте, Присцилла и Герман непонимающе переглянулись. Между тем Ольга, выскочив из кухни, поспешила открывать нежданному гостю, пока сидящие и стоящие за столом пытались прийти в себя. — Анджи, счастье мое! — добродушно вскрикнула Ольга откуда-то из коридора, сжимая гостью в коротких, но теплых объятиях. Сквозь небольшой проем Присцилла видела, как Анджи коротко охнула, но, тем не менее, одарила Ольгу вполне искренней улыбкой, стоило ей отстраниться; однако голос ее звучал так же равнодушно, как и обычно: — Ольга, я пришла на ужин. Где все? — Да что же ты так поздно, дорогая, они уже давно в столовой сидят, — раздосадованно махая руками, причитала Ольга, ведя светловолосую девушку ко всем. — Минут сорок уже, наверно… «Замолчи, — раздраженно думала Присцилла, прикрывая глаза, пока Ольга вела Анджи прямо к ним. Нужно было позвать эту чертовку к девяти, чтобы точно не успела. К чему вообще такая пунктуальность у этой особы, могла бы и опоздать. — Замолчи, Ольга, ради бога. Почему в доме у Германа работают такие болтливые служащие? Надо будет нанять других, которые умеют держать рот на замке». — В каком смысле уже сидят… — между тем пыталась вникнуть в суть событий Анджи, но умолкла, стоило ей увидеть все семейство: Виолетта и Людмила удивленно смотрели на нее, Присцилла и Герман так и застыли на месте, нелепо подняв бокалы с напитком, от запаха которого уже тошнило. — А-а-а, — протянула она, прищурив глаза. — Понятно. Расслышав жесткие и холодные нотки в ее голосе, Ольга только удивленно выдохнула и поспешила на кухне, что-то говоря о том, что сейчас она и ей принесет бокал и даже оставшийся ужин, чтобы не оставлять гостью голодной. Между тем Анджи так и осталась стоять на месте, по очереди обводя каждого из присутствующих жгучим взглядом и выжидательно подняв брови. Атмосфера накалялась. Присцилле казалось, что она даже способна услышать эти потрескивающие в воздухе опасные искры. — Ээ… Анджи, почему ты так поздно? — как ни в чем не бывало, спросил Герман, опустив затекшую руку и подозрительно оглядывая пришедшую девушку. — Мы думали, ты придешь к семи, к началу. — К семи? — при этих в словах взгляд Анджи метнулся к Присцилле, и тот черный, холодный гнев, что полыхнул в нем, заставил последнюю непроизвольно вздрогнуть. О нет, она ошиблась, подумав, что все уже закончилось. Все только начиналось. Но ничего — у Присциллы еще оставался свой козырь, и она могла продолжать игру. — Ах, ну да, к семи. Я так сожалею, что опоздала… — притворно вздохнула светловолосая, усаживаясь на приготовленный стул, на который ей неловко указала Виолетта. — У меня были свои причины. Спросите у Присциллы потом — я, вероятно, не успею объяснить. И при этих словах Анджи сверкнула улыбкой, как остро заточенным лезвием — то и гляди, обрежешься. Присцилла недовольно сжала губы, нарочито пытаясь не пересекаться с ненавистной ей гостьей взглядом. Это ее отсылка к Ферро — это еще ерунда, невинная шалость по сравнению с тем, что Анджи действительно могла сделать, чтобы искупить нанесенное оскорбление. Но Присцилла постаралась не заморачиваться — уж кто-кто, а она сумеет достойно ответить, чего бы всякие Анджи не надумали на ее счет. На то она и Присцилла. Между тем, Ольга принесла из кухни чистый бокал, всучив его Герману, чтобы он наполнил его глинтвейном, и аппетитную порцию жаркого и десерта, которые предназначались для Анджи. Она попыталась отдать все это девушке, причитая, что гостья может остаться некормленной, но та только покачала головой: — Ольга, но я не голодна. Женщина разочарованно опустила поднос, и Присцилла поспешила воспользоваться этим, чтобы продемонстрировать Ольге недвусмысленный взмах рукой — убирайтесь. Когда в столовой осталось только пятеро люде й, Герман с Присциллой синхронно вздохнули, пытаясь собраться с мыслями, и в этот раз начала речь Присцилла: — Итак. Мы собрали вас здесь для того, чтобы объявить важную новость, — гордо приосанившись, заговорила она, но слова застревали где-то в горле, царапая и обжигая — как бывает, когда начинаешь о чем-то говорить, но чувствуешь, что это никому не нужно, что никто не слушает или что предстоит сказать что-то такое, что не оценят; и тогда слова просто застревают где-то внутри, а ты внезапно теряешь всякую уверенность. Но в этот момент руки Германа нашла руку Присциллы и сжала ее, и чувство некомфортности оставило ее. — Мы с Германом долго… мм… стремились к этому, долго… думали над этим, и вот теперь рады вам сообщить… — …что мы женимся! — подхватив речь Присциллы, закончил Герман. Они умолкли, ожидая реакции слушателей, а те только замерли на месте, обхватив бокалы и глупо глядя на них. Возможно, они ждали слов о том, что вся эта речь была всего лишь шуткой? Что ж, тогда их ждало суровое разочарование. Ситуация определенно разворачивалась не так, как хотелось. Первой опомнилась Виолетта и, вскочив из-за стола, бросилась обнимать отца и новоявленную мачеху; губы ее растянулись в улыбке, но в глазах плескалось замешательство и грусть. — Поздравляю вас, поздравляю вас от всего сердца, ох, вы, наверное, так рады… — безостановочно говорила Виолетта, пожимая им руки и пытаясь улыбнуться как можно шире. — И я так рада, так рада… Это же такая чудесная новость… Людмила же, меж тем, не последовала примеру своей сводной сестры и осталась сидеть на месте, буравя всех троих мрачным взглядом. В глазах ее разгоралось раздражение вперемешку с обидой — она до последнего надеялась, что такого ужасного события, как свадьба ее матери и отца ненавистной ей девушки, не будет никогда и ни за что. Говорят, надежда умирает последней? — Ой, да просто великолепно, — закинув ногу на ногу и скрестив руки на груди, издевательски выдохнула Людмила, нахально встречая сердитый взгляд Присциллы и ухмыляясь. — Умереть от радости можно, честное слово. — Людмила… — начала было отчитывать дочь Присцилла, когда ее прервал чей-то восторженный крик, от которого, казалось, заложило уши — женщина не была уверена, но на всякий случай потерла их. — Сеньор Герман, что за прекрасное событие! — счастливо воскликнула Ольга, ввалившись в помещение и душа Германа и Присциллу в объятьях. В глазах женщины искрились такие радость и восторг, от которых становилось даже неуютно. — Ой, какой праздник будет! Мы так отметим, что все потом лет десять вспоминать будут, а, сеньор? Герман только оторопело кивал головой, пытаясь сообразить что-нибудь в воцарившемся хаосе. — Ольга, вы подслушивали! — наконец вынес вердикт он и теперь заметил и скромно зашедшего вслед за Ольгой Ромальо, который в ответ на его немой вопрос только пожал плечами — мол, старик, прости, тут уж ничего не поделаешь. Герман с видом великомученика только вздохнул. — Друзья мои! — меж тем, не сдержавшись, заговорил Ромальо, вскидывая руки. — Я тоже хочу вас от всей души поздравить. Я надеюсь, это будет прекрасный союз… Пока он что-то разглагольствовал о том, как все это будет прекрасно, Присцилла поймала себя на мысли, что во всем этом хаосе только Анджи осталась человеком, который до сих пор не сказал ничего. Когда все немного угомонились, Герман тоже, видимо, осознал это и несколько неуверенно посмотрел на нее: — Анджи, а что… что думаешь ты? Поморщившись, когда все внимание устремили на нее, Анджи встала из-за стола и выпрямилась, оглядывая их всех и определенно что-то продумывая — в лице ее читалась напряженность. Но вот мгновение — и она непринужденно повела плечами, одаривая присутствующих холодной, пугающей улыбкой. — О, так ведь я раньше всех была осведомлена о вашем радостном событии, — не обращая внимания на удивленные взгляды и перешептывания, она сосредоточила странный, будто бы насмешливый взгляд на главной паре дня. — Поздравляю, — едко проговорила она, скрещивая руки за спиной. — Вы так долго и основательно готовились к этому… — еле слышный сарказм в ее голосе Присцилла все же уловила и ограничилась только искривлением губ в не менее «любезной» улыбке. Ну конечно же, Анджи поняла, что это было спонтанное решение, а не основательно продуманное действие. Ну и пусть. Не проблема. — И когда все состоится? — осведомился кто-то, и все внимание вновь уделилось им двоим. Присцилла на мгновение задумалась и только крепче сжала руку Германа. — Через неделю, двадцать седьмого августа. Чем раньше, тем лучше, — коротко хмыкнув, пояснила она, и никто не стал с ней спорить. Что ж, основное было сделано. Теперь дело за малым (или же за большим?) — отыграть саму свадьбу.

***

Пабло задумчиво щелкал ручкой, пытаясь разобраться в отчетах за прошедший месяц, когда дверь в учительскую распахнулась и туда тяжело ввалилась Анджи, вздохнув и резким, отчасти даже брезгливым жестом положив стопку каких-то книг и бумаг на стол. Сопроводив все эти манипуляции удивленным взглядом, Пабло вопросительно вскинул брови, стоило девушке наконец поднять на него взгляд. — Устала, — коротко бросила она, не считая нужным оправдываться перед всяким и каждым за свои поступки. Даже перед другом детства, Пабло. Проснувшееся солнце пронырливо заглядывало в окна, озаряя всю учительскую ярким, чистым светом и играясь в чужих светло-русых волосах; Анджи только недовольно прищурилась и, помедлив мгновение, сдвинула все свои книги и бумаги подальше — туда, где воцарились тени, хранящие в себе прохладу и спасение от жары и духоты. Вытирая испарину со лба, Пабло бросил взгляд на часы, мерно тикающие в противоположном конце помещения, и скептически посмотрел на подругу: — Сейчас только половина десятого, Анджи, — как бы невзначай, уведомил он. Старательно игнорируя его пристальный взгляд, девушка опустилась на ближайший стул и стала разбираться в своих бумагах, сортируя их по стопкам и что-то бормоча себе под нос — наверное, вчитывалась в написанное. — Я заранее, — только и буркнула она, и голос, и интонация ее говорили о том, что продолжать беседу Анджи не желает. Однако Пабло не был бы Пабло, если бы он, не рискуя быть сожженным ее сердитым взглядом, не вынудил бы подругу разговаривать и дальше. Возможно, ему только казалось, а возможно, он просто слишком хорошо знал своего друга детства, но что-то подсказывало ему — Анджи чем-то обеспокоена. Вчера, когда у них было учительское совещание в студии, она казалась какой-то заторможенной, напряженной, а теперь вот что произошло — она явно была чем-то раздражена, только Пабло никак не мог понять чем. Пока он старательно вспоминал весь вчерашний день, подсказка наконец сама настигла его, и мужчина живо поинтересовался: — Как прошел вчерашний ужин? От неожиданности выронив свою ручку, которая тут же укатилась под стол, и тихо, но вполне различимо проклиная все на чем свет стоит (Пабло предпочел оставить это без комментариев), Анджи хотела было ответить, как дверь снова открылась и они оба увидели крайне недовольную физиономию Григорио. — Анджи, там кто-то из учеников просит тебя срочно помочь, — раздраженно, в чем Анджи была с ним полностью солидарна, известил ее хореограф, и в голосе его засквозили нотки презрительности. — Помоги этому беспомощному и умирающему, пожалуйста, — без всякой мнимой любезности бросил он и исчез, оставив дверь приоткрытой. — Господи, неужели так сложно подойти самостоятельно? — резко выдыхая, пробормотала себе под нос Анджи, но, в который раз за прошедшие пять минут наткнувшись на внимательный взгляд Пабло, выпрямилась и постаралась выжать из себя улыбку, от души надеясь, что она сейчас не напоминает оскал хищного зверя. — Я сейчас. Когда за Анджи захлопнулась дверь, Пабло пару мгновений только бездумно смотрел ей вслед и, в конце концов, обреченно вздохнул — что ж, разговор сорвался. Бросив взгляд на висевший сверху кондиционер, который ни капли не спасал от ужасной жары, он хотел было вновь приняться за свои отчеты, когда прокатившаяся по помещению вибрация заставила его подпрыгнуть — напротив него лежал забытый телефон Анджи, чья вибрация (а ведь раньше Анджи никогда не ставила на беззвучный) усиливалась благодаря тому, что он лежал на деревянном столе. Замешкавшись на долю мгновения, Пабло все-таки потянулся рукой к мобильнику, пытаясь разогнать сомнения, одолевающие его; вряд ли бы Анджи разозлилась на него только потому, что он ответил за нее, если она сама телефон и оставила здесь. Наверно, нехорошо заставлять неизвестного собеседника ждать и волноваться, правда? Он даже не взглянул на экран, на которым светилось имя звонившего ей человека, о чем в следующую же секунду пожалел. К его огромнейшему изумлению, с ним заговорил незнакомый мужской голос — и голос этот явно, явно был очень взволнован. — Анджи, ты срочно нам нужна, — даже не дождавшись ответного «алло», выдохнул неизвестный собеседник, и тревога в его голосе разрасталась, будто лесной пожар — вот-вот охватит лес полностью. — Ситуация совсем скверная, мы больше не можем ждать. На днях к нам приходили, грозились закрыть, если мы в ближайшее же время не выплатим все долги, — мужчина на том конце нервно вздохнул, явно пытаясь успокоиться, но даже Пабло было ясно — у него не получается. — Вся надежда теперь на тебя. Анджи, достань контракт с «On beat», пожалуйста. Пабло был настолько ошарашен, что даже не смог подобрать нужные слова; между двумя собеседниками воцарилось напряженное, жужжащее молчание. Атмосфера настолько накалилась, что, казалось, еще секунда — и где-то будет взрыв, сносящий всё на своём пути. Наконец Пабло тяжело выдохнул. Он бы мог осознать, что к чему, но пораженный его изумлением мозг отказывался хоть как-то анализировать и принимать действительность. — Во-первых, это не Анджи, — негромко, неестественно спокойно проинформировал он собеседника; внутри же, казалось, все кипело. Пабло прикрыл глаза; зря, зря, зря он решил поднять эту чертову трубку! — Во-вторых, о каких долгах и о каких контрактах идет речь, и кто вы вообще… — Пабло, нет. Его слова оборвали на самой высокой ноте; резко, обрывисто выдохнув, Пабло уставился на Анджи, которая наконец вернулась в кабинет и теперь неотрывно смотрела на него. Увидев выражение ее лица, мужчина только горько, совсем невесело усмехнулся. На лице его подруги застыл нехарактерный для нее испуг.