Mockingbird

Нельзя сказать, что утро у нее выдалось хорошим, поэтому день Присциллы тоже проходил как-то смутно, под налетом мрачных, необъяснимых эмоций. Сегодня никаких дел у нее не было, а оттого и возможности как-то отвлечься тоже. Недовольно прищурившись на яркое полуденное солнце, легко сочившееся сквозь большие окна и заливавшее в помещение, она вошла в тихую, одинокую гостиную. «Лучше бы они задёргивали шторы», — мелькнула в голове отстраненная мысль. Германа, безмолвного притаившегося на диване и изучавшего какие-то документы, Присцилла заметила не сразу; впрочем, как и он её. Погрузившись в работу, он шелестел своими привычными бумагами, пахнущими исключительно свежей печатью, и беззвучно шевелил губами, вероятно, что-то рассчитывая в уме. Окинув его взглядом, Присцилла помедлила пару секунд, а затем резко приблизилась к мужчине и накрыла его глаза ладонями. От неожиданности он выронил бумаги и схватился за её руки, то ли стремясь сбросить их с лица, то ли угадать подкравшегося человека. Присцилла тоже слегка вздрогнула, но желание увидеть реакцию Германа не позволило ей убрать руки. — Вилу? — ляпнул Герман, только мгновением позже осознав всю глупость своего высказывания — Виолетты сейчас не было дома, она же сама предупредила его о том, что уйдёт. — А, ну да… Присцилла лишь слегка поджала губы, услышав далеко не свое имя, но, ничем не выдав своего раздражения, изящно обогнула диван и уселась рядом с Германом, небрежно сдвигая документы к краю. Мужчина, узрев её рядом, потянул губы в усталой улыбке и кивнул головой. — Не угадал, дорогой, — меж тем привычно рассмеялась Присцилла, кокетливо отводя светлые волосы за спину и склоняя голову. — Я была уверена, что ты назовёшь моё имя. Герман, не обративший внимания на её движения, фыркнул в ответ и пожал плечами. В гостиной, залитой солнечным светом, Присцилле были хорошо видны синяки, залёгшие под глазами Германа, измученное выражения его лица, потухший взгляд, и это ей не нравилось. Он слишком часто выглядел так в последнее время, он слишком часто был так глубоко в своих мыслях, что почти не замечал её, не замечал, что творится, что в их отношениях словно кто-то воздвиг высеченную изо льда стену, ещё совсем хрупкую и тонкую, но уже служившую тревожным звоночком для их семьи. Казалось, его насквозь пропитало усталым равнодушием, а саму Присциллу — бессильной злобой. И сочетание этого было разрушительным. Всего этого, злилась она, не должно было быть. Но Герман, сейчас сидевший возле него и смотревший куда угодно, но только не в глаза, вряд ли замечал это, а если и замечал, то не воспринимал всерьез, не осознавал полностью. Во взгляде его таилась отстраненность, лицо казалось пустым и невыразительным, и, если бы сейчас Присцилле предложили отвернуться, она бы не вспомнила его выражение. Сам Герман сейчас казался каким-то блеклым и далёким, будто бы стершийся за долгие годы рисунок. И все это, черт возьми, было донельзя неправильным. Ощутив в груди всплеск эмоций, почувствовав острое желание растормошить Германа, изо всех сил потрясти его за плечи, словно в попытке разбудить ото сна, она открыла было рот, но в этот момент заговорил он сам: — Да, виноват. Извини, я совсем заработался, — он безучастно потер рукой лоб, отведя от неё взгляд. Обида и досада, возрастая, распаляли изнутри грудь, объединялись в одно, стремясь вырваться наружу, и Присцилла только выдохнула сквозь плотно сжатые зубы, не позволяя себе утратить контроль. Она не из таких. — Знаю, — проговорила она в ответ, нащупывая своей рукой руку Германа и чувствуя, как он отстранённо её сжимает. — Но ты в последнее время сам не свой. Мы гораздо меньше времени стали проводить вместе. Герман только кивнул, не в силах выразить согласие словами. — Дела, дела, дела… Времени почти не остается. Прости, что я… что я уделяю тебе так мало времени. Что так далек… — голос его звучал глухо и невнятно, так, что Присцилла с трудом смогла различить, что же он говорит. Однако само извинения не отразилось ни в глазах мужчины, ни в его лице: он по-прежнему оставалось кротким и безучастным, и это откликалось в душе женщины чем-то горьким и тяжелым, застывало комом в горле, который хотелось выцарапать когтями, выкашлять до разодранной глотки. Но Присцилла всё ещё не разучилась держать себя в руках, в ней ещё жила гордость и сила, которые она постоянно применяла в жизни. Пододвинувшись еще ближе к Герману, она уткнулась своим лицом в его, удивляясь тому, насколько далеким он сейчас казался, даже если был в считанных миллиметрах от нее. — Что ж, значит, надо компенсировать упущенное, — сладко промурлыкала она ему куда-то в щёку. — Наверстать это. Герман что-то не то пробормотал, не то выдохнул, но Присцилле это было уже неважно, когда она почувствовала, как его губы, тёплые и сухие, накрывают её собственные. В это мгновенье все былые страхи и тревоги готовы были раствориться в тепле, дарованном поцелуем, исчезнуть в затуманившихся мыслях, когда все резко оборвалось. За спиной Присциллы раздался не то смех, не то кашель, и Герман, устремивший в сторону источника шума взгляд, от неожиданности подскочил на месте и часто-часто заморгал, пытаясь прийти в себя. Присцилле даже не потребовалось оборачиваться, дабы узнать, на кого так среагировал её без-пяти-минут-муж. Анджи. Имя скрежетнуло на зубах, проскользнуло в сознании мрачной тенью, охотно пробуждая все утихшие было эмоции женщины. Сама же белокурая нимфа застыла позади них, изогнув губы в подобии улыбки и сопроводив вскочившего Германа сухим удивлённым взглядом. Тот стоял напротив нее, опершись на диван, и, узрев теперь рядом Анджи, растерянно чесал затылок. В этот момент Присцилле ещё отчётливее показалось, что свет в гостиной слишком яркий. Вливаясь из всех окон и щелей, проникая даже в самые тёмные уголки помещения, он заполнял собой всё, он был всем, будто невидимое и эфемерное сердце большего дома. Он топил комнату в яркости и он, что уж точно, слишком ясно вырисовывал профиль Анджи напротив окна. Присцилла сдвинула брови и прикрыла глаза; внезапно ей отчаянно захотелось задёрнуть все шторы в доме, позакрывать все окна, выключить всё электричество в мире, потушить ненавистное солнце, лишь бы Герман отмер и перестал смотреть на Анджи с таким загипнотизированным выражением лица. Сама же Анджи, которую, кажется, ужасно забавляла эта ситуация, по-птичьи склонила голову набок и ухмыльнулась: — Что ж, я тоже рада видеть тебя, Герман. И тебя, Присцилла, — добавила она, скользнув в её сторону быстрым взглядом. — Мм, Анджи, здравствуй, — неловко проговорил мужчина, наконец придя в себя и отступив ближе к Присцилле. — Мы… не ждали тебя. В травянисто-зелёных глазах Анджи вспыхнула не то насмешка, не то сочувствие, и она лишь качнула головой, помахав перед ними зажатой меж пальцев кредиткой. — Ох, я просто забыла тут свою карту. Забежала, чтобы забрать. Вовсе не хотела вам мешать, не знала, что вы тут… — она выдержала паузу, скользнув по ним взглядом и многозначительно приподняв брови, — заняты. Герман открыл было рот, желая как ни в чём не бывало ответить на её реплику, сказать, что никак она им не помешала, но Присцилла, у которой в этот момент уже начало лопаться терпение и в которой взыграло чувство собственного достоинства, решительно перебила его, одарив незваную гостью вежливой, но холодной улыбкой. — О, ситуация действительно неловкая, — звучно заговорила она, поднимаясь с дивана и вызывающе становясь бок о бок с Германом, сознательно пытаясь намекнуть Анджи на то, что она здесь лишняя. — Очень надеемся, что в будущем такого не повторится, правда, милый? Очень рады были видеть тебя, Анджи, с удовольствием бы сейчас поболтали, но — ах! — какая досада: ты спешишь. — Правда? — удивился Герман, на долю секунды выпавший из реальности и теперь переводящий взгляд с Анджи на Присциллу и обратно. — Очень жаль. Проигнорировав реплику мужчины, Присцилла в упор взглянула на Анджи, лицо которой после её слов помрачнело и ожесточилось — холодное недружелюбие, скользнувшее в голосе Ферро, она ощутила. Нарочито медленно пригладив и без того идеально сидевшую на ней одежду — Виолетта как-то обмолвилась, что раньше Анджи обожала яркие цвета, но Присцилла, смотревшая сейчас на её тёмно-бирюзовую рубашку, заправленную в чёрные узкие джинсы, сомневалась в этом, — она с ложным сожалением кивнула. — Жаль, но я очень спешу. Не буду больше вас отвлекать, — едва заметный сарказм мелькнул в её голосе, и, не знай Присцилла Анджи, она, глядя на её обманчиво искреннюю улыбку, подумала бы, что ей показалось. — Всего хорошего, — сверкнула глазами женщина. — Если хочешь, можешь прийти к ужину, — добавил Герман, пытавшийся быть хорошим родственником и другом. Он как-то странно смотрел сквозь Анджи, обняв в это время Присциллу за плечи, а мыслями находился явно очень, очень далеко отсюда. Поначалу Присцилла, в глазах которой уже рябило чернотой от Анджи, хотела было мысленно возмутиться гостеприимством и добротой Германа, которая так часто и совершенно напрасно обращалась к Сарамего, но обвинительные слова резко иссякли, когда в голову к ней пришла другая, интересная и дикая мысль. Это была даже не идея, это было решение, над которым уже как-то задумывались Герман и Присцилла, которое они должны были принять вместе, но в одну минуту всё изменилось, и Присцилле, вопреки всему, это не казалось неправильным. Это давно пора было сделать, учитывая давность их отношений, учитывая их близость и почти что созданную семью — а тем, кто был против, оставалось только смириться с этим и принять это как простую истину, как-то, что дважды два — четыре. Это касалось капризной Людмилы, неконфликтной Виолетты и… Анджи. Да. Герман слишком часто в последнее время отчуждался от Присциллы, всё реже смотрел на неё так, как в первые месяцы их отношений, всё чаще бывали минуты, когда Присцилле и вправду казалось, что она теряет его. И если и существовал тот самый способ сохранить всё, рассеять все сомнения, сблизить их и навсегда вычеркнуть из жизни Германа надоевшую Анджи, то всё, что нужно сделать с отношениями… — О нет, даже не так. Ты обязана прийти, дорогая, — рассмеялась Присцилла, прислоняясь ближе к Герману и вновь возвращая его к настоящему. — Ведь у нас с Германом есть важная новость, которую просто необходимо обсудить на семейном ужине. Герман, которого слова женщины застали врасплох, закашлялся и, видимо, начал лихорадочно соображать, что бы это могло быть — ведь такой важной новостью Присцилла бы прежде всего поделилась бы с ним, верно? Он бы знал… — Вот дурак, совсем запамятовал, — едва слышно пробормотал Герман, оправляя рукав рубашки. Присцилла не волновалась о том, что замешательство Германа могло их выдать. Она с триумфальным восторгом смотрела, как в глазах и чертах лица Анджи впервые проскальзывает искреннее удивление, заинтересованность и даже некоторая, едва заметная растерянность. Что ни говори, а Присцилла явно не зря собиралась поставить всё на кон ради победы. — Возможно, я найду время. Что же вы хотите сообщить? — оценив слова Присциллы, не спеша проговорила Анджи, в задумчивости прищуривая зелёные глаза. Присцилла мельком взглянула на не менее озадаченного Германа и глубоко вздохнула. Итак, пробил час истины. — Мы с Германом женимся. …это узаконить их.

***

Под ногами зашуршали и беспомощно смялись первые опавшие листья, до сих пор живые и пахнущие солнцем, но уже увядшие, какие бывают только летом, когда вокруг тепло и в воздухе нет и намёка на осень; Виолетта посмотрела вниз. Дорога, выложенная немного потрескавшимся гравием, была усыпана редкими листочками, за время летней жары успевших увять и погибнуть, и вела к зданию, которое Виолетта за несколько последних лет успела изучить до мелочей. Она нахмурилась и остановилась, озадаченно переводя взгляд с телефона, который отчаянно держала в руках, на здание и обратно. Пока она пребывала в своих мыслях, ноги сами привели её в Студию. Выдохнув, Виолетта несколько раз часто моргнула, будто бы сгоняя с глаз пелену, и огляделась. Сегодня был на редкость хороший денёк — солнце радостно светило с самого раннего утра, а в небе не было ни облачка, — и оттого людям не сиделось дома. Кастильо молча смотрела на находящийся рядом со Студией парк, залитый приветливым солнечным светом, где гуляли и смеялись люди, на деревья, порой тихо шелестевшие листьями от малейшего дуновения ветра, на скачущих по траве в поисках хлебных крошек птиц, — и не могла. Не могла ощутить то же спокойствие и умиротворение, что царило в сердцах проходящих мимо неё людей, не могла расслабиться вопреки собственному желанию. В такой день просто нельзя было сидеть дома, в такой день, наполненный светом и теплом, нужно было гулять, веселиться и не думать ни о чём плохом, но как, скажите на милость, это можно было сделать, если прямо в этот момент в голове крутилось бессчётное количество вопросов, мыслей, что безвольно скользили в сознании, путаясь и тая, не позволяя ни за одну из них ухватиться?.. К слову о вопросах… Виолетта вновь перевела взгляд на экран мобильного, что сжимала в руках до побелевших пальцев, и поджала губы. На экране светилось два пропущенных вызова и одно неотвеченное сообщение, с которыми Виолетта не знала, что делать, — то ли откликнуться на них, то ли просто проигнорировать. Отчего-то сегодня, а именно утром и ближе к полудню, ей два раза звонил Леон впервые за долгие дни — и звонил он долго и терпеливо, будто бы отчаянно хотел поговорить, будто бы жаждал сообщить нечто, что должно быть известно только ей и только от него. Виолетта не стала брать. Помня об их последней встречи и о холодном, жёстком выражении лица, что появлялось, как только он замечал её — пусть даже мельком, лишь в коридорах Студии, — она боялась разговаривать с ним, боялась, что не совладает с собой, когда услышит его голос, боялась, что вновь попытается поговорить с ним об их отношениях, чем только сильнее разозлит его. Он же сам ясно дал понять, что больше не желает с ней общаться, зачем же тогда звонить? Ближе к вечеру, когда Виолетта из-за невозможности и страха что-либо сделать извела уже и себя, и отца, никак не понимавшего причину её плохого настроения, пришло сообщение. От звука уведомления на телефоне она подскочила и бросилась к мобильнику так, будто бы от этого зависела чья-то жизнь, вот только, прочитав сообщение, лишь до боли закусила губу и убежала на улицу, крикнув Герману что-то насчёт прогулки — ей просто не хотелось попадаться в таком состоянии кому-то на глаза и свежий воздух, всегда успокаивающий её и наводящий порядок в голове, был сейчас идеальным решением. Текст, и сейчас светившийся на экране мобильного, ввёл её в ступор. «Надо поговорить». О чём? Теперь о чём? Виолетта не знала, как быть. С одной стороны, её разрывало от желания поскорее ответить Леону, узнать всё-всё, о чём он хочет сообщить, поговорить с ним, послушать его голос, но с другой… ныне ей не казалось, что это правильное решение. Юноша слишком часто давал понять ей, что она ему больше не нужна, так что не стоило теперь навязываться, если в ней осталась хоть капля гордости и самоуважения. К тому же, теперь в голове постоянно звучали слова Анджи, её голос, мягкий и напряжённый одновременно, уверявший, что Леон ей не пара, что с ним лучше расстаться, пока он окончательно не разбил её сердце. И Виолетта, помнившая о доброй и заботливой тёте, которую она знала, о том, как её советы не раз выручали её, не собиралась игнорировать её напутствие. Это ведь Анджи, она плохого не посоветует. Виолетта всегда доверяла ей… Ох, что за глупости! Она одёрнула себя и тут же поправила — прошедшее время сюда не годилось. Кастильо и сейчас доверяет ей. Убедив себя в этом, она немного расслабилась, но в голове почему-то зазвучал едкий, ядовитый голосок, не оставляющий её в последние дни и заставляющий сомневаться в каждом шаге. «А уверена ли ты в этом, дорогуша? — вопрошал он. — Уверена, что человек, которого ты знаешь всего два года из стольких лет своей жизни, не обманет тебя?..» «Конечно, — лихорадочно думала она, постепенно разувериваясь в истине своих мыслей. — Как же иначе?..» Мучимая вопросами и загадками без ответов, она застыла на месте и так глубоко погрузилась в свои мысли, что не заметила, как к ней кто-то подошёл и негромко окликнул: — Ищешь кого-то? — Виолетта вздрогнула, вырванная из ловушки угнетающих мыслей, в которую загнала сама себя, и обернулась на смутно знакомый голос. Позади стоял лишь Пабло, в глазах которого плескалось лёгкое удивление. — Студия сегодня закрыта. Она в смятении повела плечами и аккуратно убрала телефон обратно в сумку, уже не надеясь разобраться в том, стоит ли ей звонить или нет. Поморщившись, когда лёгкий ветерок кинул пряди волос ей в лицо, она выпрямилась и покачала головой. — О, нет, я просто… гм… гуляла, — девушка выдавила из себя улыбку. Пабло внимательно посмотрел на неё, будто бы сомневался в её словах, и Виолетта попыталась придать своему лицу безмятежное выражение, сделать так, чтобы на нем не дрогнул ни мускул. В Студии были отзывчивые преподаватели и без сомнения хорошие по самым обычгным человеческим меркам, что было только плюсом, но порой так хотелось, чтобы никто не трогал тебя и не видел, что у тебя на душе… Виолетта только устало вздохнула. Пабло, однако, не стал заострять на этом внимание и пожал плечами. — Вот как… — протянул он, и в его голосе прозвучало нечто вроде досады. Поначалу девушка даже подумала, что ей послышалось. — А я вначале подумал, что ты идёшь к Анджи. Имя тёти подействовало отрезвляюще, и Виолетта мгновенно пришла в себя, избавившись от каких-либо раздумий. Шумно втянув воздух, она подавила в себе желание завертеть головой по сторонам, сумев только тревожно оглянуться. В глазах совсем чуть-чуть потемнело, а в груди вспыхнул страх. Виолетта сейчас вовсе не была готова к встрече с Анджи. Да и, честно говоря, встречи у них в последнее время вообще не складывались, не чувствовала она себя в её присутствии так же, как раньше — так же уютно. Наскоро убедив себя в том, что всё это временно, она, однако, в упор посмотрела на Пабло. — Анджи? — голос её прозвучал хрипло и как-то по-детски испуганно, что заметил и учитель — Виолетта прочла это по выражению его глаз. — Она здесь? — Ну конечно же, — удивлённо откликнулся Пабло. — Пусть сегодня у учеников и выходной, но некоторые учителя — в том числе и я — сейчас работают над некоторыми административными вопросами. А ещё меня послали за кофе, — зачем-то добавил он, помахав рукой, в которой держал большую банку с молотым сухим напитком. Не обратив на неё внимания, Виолетта на мгновенье прикрыла глаза и выдохнула. Хорошо. Анджи сейчас в здании. Очень хорошо. Между тем мужчина, крайне озадаченный её реакцией, с подозрением уставился на неё. Между бровей Пабло пролегла маленькая морщинка, в глазах светилась робкая догадка. — А что… хм… такое? Не хочешь с ней сейчас пересекаться? Виолетта не то кивнула, не то качнула головой, что-то невнятно пробормотав; учитель прищурился, будто бы стремясь разглядеть, а не расслышать ответ, когда девушка неожиданно и для него, и для самой себя брякнула то, о чём совершенно не думала спрашивать. — Пабло…, а Вы ведь всё ещё любите её, да? — ни к селу ни к городу проговорила она; голос её упал до едва различимого шёпота; она и сама испугалась собственных слов. — Она же Вам… всё ещё дорога? На лице Пабло отразилось изумление вперемешку с замешательством, а Виолетта мгновенно покраснела от произнесённого вопроса. Однако брать свои слова обратно она не собиралась — они сами сорвались с языка, озвучившие самые тайные мысли. Вопрос, поняла Виолетта, был для неё слишком важен, хотя Пабло наверняка сочтёт его слишком личным и даже не станет отвечать… Однако Пабло ответил. — На самом деле… — он почесал подбородок и откашлялся. — На самом деле я никогда не переставал любить её. Она же моя подруга с самого детства, близкий для меня человек. Я думаю, и Анджи обо мне так же отзывалась, — легко улыбнулся он в спокойной уверенности, в которой не было ни капли хвастовства или надменности, а лишь самая простая вера в товарища, — однако в самом конце фразы его голос едва заметно дрогнул — будто бы Пабло внезапно одолели тревожные сомнения. Улыбка спала с его лица, когда он совершенно серьёзно посмотрел на Виолетту. — А с чего бы вдруг тебя это заинтересовало? Виолетта помолчала какое-то время, обдумывая его слова и удивляясь его откровенности. Действительно, с чего бы вдруг это её заинтересовало? На самом деле, она знала, что Пабло обожает свою давнюю подругу, а та — его, а то, что заставило ей задать этот вопрос, было связано не с этим фактом. А с тем, что… — Подруга с самого детства… — тихо повторила Виолетта, медленно и осторожно, будто бы пробуя эти слова на вкус. — Тогда Вы определённо её очень хорошо знаете… Правда ведь? И тогда… Я просто хочу знать… — она запнулась, когда слова сжали ей горло. Она сглотнула и продолжила: — Просто хочу понять. Вот то, какая она сейчас, — это… хорошо? В смысле, это… мм… Всё в порядке? Вы, как ни удивительно, знаете её гораздо дольше и лучше, чем я, — с неожиданной горечью добавила девушка, убирая с лица каштановые волосы. Пабло, кажется, даже поперхнулся от такого вопроса — он явно застал его врасплох. Устремив взгляд куда-то вдаль, не останавливаясь ни на чём конкретном, Виолетта отрешённо вслушивалась в то, как он пытается прочистить горло, и ждала его ответа. Пабло, как ей почудилось, не сразу нашёл нужные слова. — Ну… смотря что ты имеешь в виду, — хрипло вымолвил он после ощутимой паузы. — Как бы… Если ты хочешь знать, какой она была до вашей встречи, я тебе скажу: такой же, какой ты её и знала. Весёлой и неукротимой. Её ничто не могло сломить, надежда никогда не оставляла её — например, за все семнадцать лет она ни разу не усомнилась, что однажды найдёт тебя, что бы ни происходило. И так было всегда, — его голос вдруг зазвучал отстранённо — Пабло погрузился в воспоминания. Покуда на его лице расцветала улыбка, у Виолетты защипало глаза — он был прав, именно такой она Анджи и знала… Знала. — Ну, а сейчас ты и я, то есть мы, конечно, видим, что всё немного по-другому, — задумчиво продолжил он, и Виолетта едва не рассмеялась, услышав это: ну да, конечно, немного вот совсем немного. — Анджи кажется другой — и не только тебе. Что-то в ней неуловимо поменялось, но ведь ты знаешь — перемены в человеке так же естественны, как и сама его жизнь. Франция, я уверен, оставила в ней неизгладимый след, хотя… — тут Пабло запнулся; в его голосе прозвучало нечто горькое и острое, отчего у Виолетты сжалось сердце, — в его голосе прозвучала боль. — Хотя она никогда о своей жизни там подробно не рассказывала даже мне… Ну не об этом мы, — отмахнулся он, хотя Виолетта почувствовала — для него совсем не «ну не об этом». Он помедлил, собираясь с мыслями, и наконец выдохнул устало: — Да, я знаю. Да, она изменилась, и это чувствуется. Но знаешь что? Меня не покидает чувство, что это — лишь начало перемен. Виолетта застыла, не зная, как реагировать на эти слова. Анджи изменилась, сказал Пабло… и теперь она понимала, что всё так и есть. Поначалу она отказывалась верить в это, старалась упорно не замечать, но теперь пора было взглянуть правде в лицо. В конце концов, Пабло был лучшим другом Анджи с самого детства — он не мог ошибаться. — А… А то, что это лишь начало, — это… хорошо?.. — как-то робко поинтересовалась она, и тут телефон в её сумке настойчиво завибрировал — кто-то звонил. С лёгким раздражением подумав, что это наверняка отец, зовущий её к какому-то непонятному семейному ужину, где должна была сообщиться важная новость, брюнетка, пробормотав извинения, потянулась к телефону и, взглянув на дисплей, в удивлении распахнула глаза. Звонил-то ей вовсе не папа. Звонил ей Леон. В третий раз за день. Глядя на телефон так, будто бы он был змеей, готовой наброситься на неё в любое мгновенье, она вновь почувствовала это острое чувство отчаяния — она вновь не знала, как поступить, и это жгло её изнутри. На самом деле, ей бы просто хотелось… — Не будешь отвечать? — ворвался в поток её мыслей голос Пабло. Заморгав, Виолетта медленно, будто в трансе, повернулась к нему, затем вновь к телефону… и сбросила звонок. Телефон тут же умолк и потух. — Это был Леон, — как можно спокойнее ответила она, всей душой ощущая витавший в воздухе немой вопрос. — Анджи посоветовала мне с ним расстаться. Сказала, что мы только губим друг друга, — вдруг глухо поведала девушка; признание, неожиданно для неё самой, не вызвало ощущения неловкости или хоть какого-нибудь душевного отклика, пусть даже она сказала это совершенно чужому для неё человеку. Она как-то опустошённо ждала реакции Пабло, однако тот не подавал ни звука. В недоумении подняв на него взгляд, она увидела, что на его лице отражается крайняя степень изумления. — Анджи так сказала? Растерявшаяся от реакции Пабло, Виолетта только кивнула, не найдя в себе сил на слова. Внутри что-то неприятно сдалось, а по спине скользнул острый холодок страха. Такого рода удивление мужчины сильно насторожило её. Пабло провёл свою жизнь чуть ли не бок о бок с Анджи и, конечно, знал её характер до мелочей. Знал, какой она бывает в разных ситуациях, знал, пусть даже сейчас она даже ему казалась несколько чужой. Но даже в такой ситуации Пабло явно не ожидал от Анджи таких слов, и неужели… Виолетте резко поплохело, и она сморщилась от мерзкого ощущения. Неужели такое слишком даже для нее, для этой новой Анджи? Кастильо устало привалилась к стене здания, стоящего рядом, и обрывисто выдохнула. Что-то было не так. Мысли путались. Если Анджи не должна была давать таких советов, если впервые они оказались жестокими, то ради чего она это сделала? Неужто какая-то личная выгода? — Ну… — тем временем, выдержав паузу, пробормотал Пабло, — наверное, она посчитала, что так будет лучше. Наверно, это правда, раз она дала тебе такой совет. Мне-то откуда знать, — внеазпно в его кармане что-то пикнуло, и Пабло, пробежавшись глазами по пришедшему смс, фыркнул. — Да ладно! — сказал он экрану, а затем, в замешательстве посмотрев на Виолетту, виновато улыбнулся. — Прости, мне ипора. В любом случае, если надумаешь навестить Анджи, ты знаешь, где её искать. С этими словами он развернулся и направился в Студию — туда, где его ждали коллеги и долгие часы работы. Виолетта, кусая губы, глядела ему вслед, а из головы не шло то, каким голосом он задал свой вопрос, какое неподдельное изумление было написано на его лице. Пабло вряд ли ожидал от своей подруги такого. А что тогда ожидала от себя сама Анджи? Виолетта жалобно застонала и выпрямилась, яростно мотая головой, но назойливые мысли не оставляли её. Внезапно ей с горечью подумалось, что она впервые — и что самое страшное, совершенно справедливо — засомневалась в своей тёте.