Пятая шляпка для Марты

      В дверь Ходячего замка кто-то поскребся.       – Явился, – протрещал Кальцифер, открывая. Он удобно устроился в очаге в центре треугольника из поленьев и лениво угощался сухариками, сложенными горкой подальше от золы.       На пороге, прищурив зеленые глазищи, сидел кот. Ярко-рыжий с шикарными муаровыми разводами на боках и белоснежной манишкой. Войдя в прихожую лишь передней частью своего тела, он замер, с опаской поглядывая на миссис Пендрагон, восседающую в кресле среди вышитых подушечек и вороха лент, булавок и ниток. На коленях у нее лежала нарядная бирюзовая шляпка, а в правой руке она держала самое опасное свое орудие, свою маленькую волшебную палочку – иглу.       – Мрм, – сказал кот весьма неодобрительно.       Морган стоял ногами на столе и переставлял сосуды на полках с зельями таким образом, чтобы зеленые бутылочки на фоне коричневых горшков вырисовывали большую букву «У». Услышав мурканье, он оглянулся и чуть не подпрыгнул от радости.       – Кот! – завопил он.       – Замри! – одновременно с ним закричала Софи.       Эту игру они выучили одной из первых – иначе вечно носящегося, как метеорит, ребенка невозможно было затормозить. И сейчас это было как нельзя кстати. Морган вообще любил животных, а при виде кошек совсем терял голову и мог, забыв обо всем, сигануть вверх тормашками со стола на твердые доски пола.       По команде Софи кот замер на пороге, Кальцифер застыл в очаге, а Морган остановился в половинке дюйма от края столешницы. Софи подскочила к сыну и едва на руках спустила вниз, как он метнулся к животному и сжал его в самых крепких дружеских объятиях.       Кот попытался высвободиться, но при этом не выпустил ни одного коготка и лишь отчаянно, но тщетно отталкивался бархатными лапками.       – Мя-я-я-а, – прокряхтел он и с мольбой посмотрел на Софи.       – Морган, отпусти папу, – сжалилась Софи. – Папе больно.       Тень нешуточной внутренней борьбы пробежала по лицу ребенка, и он разжал руки.       Оказавшись на свободе, кот волчком перекрутился от кончика носа до кончика хвоста, так, что его красивые разводы на боках на мгновение слились в сплошную бело-рыжую дымку, и исчез. Момент превращения всегда ускользал от Софи. Это было похоже на книжку, в которой не хватает страниц: вот герои пьют чай в гостиной и обсуждают, клеить ли им обои в цветочек или в клеточку, переворачиваешь страницу, и тут бац, – они плывут на тростниковом плоту по бушующему океану, и поди догадайся, как они дошли до жизни такой. Вот и сейчас она моргнула – в этот момент ей всегда хотелось моргнуть, – а когда открыла глаза, перед ней на четвереньках стоял Хаул.       Он легко поднялся.       – Морган, дружище, могу ли я надеяться, что однажды ты перестанешь вот так меня хватать, а? – спросил он сына, одергивая помятую одежду. Большинство детей на месте Моргана стали бы врать и обещать, что вот с этого самого момента и навсегда клянутся не сдавливать несчастных родителей до хруста в ребрах, но Морган считал вранье ниже своего достоинства.       – Нет, – сказал он. – Я хочу котов. Давайте заведем трех котов, и тогда я буду хватать их.       Софи считала, что разной живности, включая мужа, у них в доме уже достаточно.       – Но, сынок, – возразила она, – ведь у нас столько прекрасных пауков.       Пауки посмотрели на Софи с благодарностью.       Хаул был не против живности, но решил не рисковать и не перечить Софи, чтобы в следующий раз у нее не возникло желания позволить Моргану пообнимать его чуточку дольше. Он оглянулся в поисках достойного аргумента, но на глаза ему попался только огненный демон.       – Ага, и еще Кальцифер, – добавил он жизнерадостно.       Кальцифер посмотрел на Хаула без всякой благодарности.       Моргана же эти аргументы ничуть не убедили.       – А котов нет, – грустно подвел он итог.       Хаул на это лишь хмыкнул, а Софи велела всем идти мыть руки перед обедом.       Дела их нового бюро «Й» шли отлично. Правда, слово «добрых» на вывеске люди почему-то восприняли как «личных», «щекотливых», «конфиденциальных» и «недорогих» и потянулись в ходячий замок со всякими личными просьбами довольно щекотливого характера в надежде на должную конфиденциальность и невысокую стоимость услуг.       Хаул эти надежды оправдывал полностью. Ловко и без лишних вопросов он расколдовывал перевертышей, возвращал непутевых женихов, сбежавших к русалкам, и снимал с деревьев котят.       Вот только оказалось, что, обращаясь за помощью, люди говорят ему все, что угодно, кроме правды. Это существенно затрудняло его работу, но и тут чародей справился. Однажды, когда ему надоело выслушивать очередное вранье, он превратился в кота и проследовал за клиентом до самого его дома, а потом взобрался на козырек, прошел по карнизу поближе к окну и услышал много всего интересного.       С тех пор Хаул зачастил с кошачьими обращениями. Объяснял он это исключительно производственной необходимостью, но Софи подозревала, что ему просто нравится лежать на солнышке и дремать средь бела дня.       В тот же день, едва обитатели ходячего замка успели поужинать, к ним пришла Джейн Ферье. Правда, она давно уже была не Ферье, а графиней Каттеракской, но ее это вовсе не испортило.       Софи по-свойски провела ее в кухню и налила чаю. А Джейн поплотнее закрыла дверь, залпом выпила чай и призналась, что визит ее носит не дружеский, а трагично-официальный характер. Что и брак ее, и вся ее жизнь висят на волоске, и только бюро "Й" может помочь ей в одном очень личном и довольно щекотливом деле.       Софи обожала всякие личные и щекотливые дела, поэтому она налила Джейн еще одну чашку чаю и велела рассказывать все в подробностях.       Вдовствующая графиня Каттеракская, приложившая руку к увольнению Хаула, приходилась Джейн свекровью, и это не могло не вызывать к молодой графине искреннего сочувствия. Несмотря на то, что Джейн и Роберт были счастливы в браке и страшно любили друг друга, вредная старушенция упорно считала, что ее сын совершил постыдный мезальянс. Она без устали строила какие-то козни и все пыталась отправить невестку то на прогулку в лес, полный медведей, то в "очень интересное" путешествие по пустыне, где ядовитые змеи и скорпионы кишат, как комары на болотах под Маркет-Чиппингом. Впрочем Джейн, поднаторевшей в общении со свекровью, медведи не доставляли особых хлопот, а скорпионы беспокоили не больше кузнечиков, но на этот раз вдовствующая графиня, похоже, выкинула что-то особенное.       – Софи, она украла мой чепчик! – сказала Джейн, нервно дергая оборку на рукаве. – Тот, в котором я впервые встретила Роберта. – Одна оборка оторвалась, и она принялась дергать следующую.       Чепчик этот Софи делала своими руками, и хоть с того момента прошел не один год, плоеное сыроежечное чудовище стояло у нее перед глазами, как живое. Вещь вышла откровенно неудачной, и сгинуть бы ей в пыли, поеденной мышами, если бы не два обстоятельства. Первое – Софи нечаянно наложила на него мощное заклятье, а второе – Джейн отличалась довольно специфическим вкусом и из множества разных шляпок в лавке выбрала самое несимпатичное творение – его.       – А ты что же, хранила этот кошмар? – спросила Софи.       – Конечно, – молодая графиня немного смутилась. – Если бы не чепчик, Роберт тогда и не взглянул бы на меня, ведь я такая невзрачная, а он… он настоящий красавец.       Вот тут Софи могла бы поспорить. Джейн вовсе не была дурнушкой, но странное дело – ее красоту можно было увидеть, только поговорив с ней хоть несколько минут, как будто в детстве ее заколдовала злая ведьма. А что же касается ее мужа, графа Катерракского, то при взгляде на него слово «красавец» приходило в голову в самую последнюю очередь. Даже после слов «нобилитет», «референция» и «сенситивность», что бы там они ни означали.       Мелкий и худосочный Роберт был из тех парней, которые начинают лысеть чуть им перевалит за двадцать, а к тридцати годам из всех красот обзаводятся лишь блестящей полянкой на макушке, острым кадыком да костлявыми коленками. Впрочем, любовь делает людей поразительно слепыми.       – Не представляю, откуда ее светлость про него узнала, но она стащила его из моего шкафа и собирается отдать другой, чтобы Роберт меня бросил и, наконец, обзавелся женой, подходящей ему по статусу.       – Ерунда! – заявила Софи. – Никого лучше тебя он точно не найдет, а в чепчике, даже если он когда-то и сработал, через столько лет не осталось ни капли магии. Теперь это просто тряпка. А вспомнить, как он выглядит… брр… да любой дурочке, которая по глупости его наденет, жениха в жизни не сыскать.       Софи искренне полагала, что вся эта ситуация не стоит выеденного яйца, а над старой графиней можно разве что посмеяться. Но Джейн ее уверенности не разделяла. Она оторвала от рукава вторую оборку, подняла на Софи покрасневшие глаза и очень тихо спросила:       – А если осталось?       Софи проводила гостью до порога, а когда вернулась на кухню, там ее уже ждало любопытное семейство.       – Нам надо срочно отправляться в Дальнию! – объявила Софи.       Майкл поставил на огонь чайник, Хаул открыл большую жестяную коробку с печеньем от Цезари, а Морган притащил из кладовки банку абрикосового варенья.       – Вы ведь только что ужинали, проглоты! – возмутилась Софи, но никто и ухом не повел. И пока она рассказывала обстоятельства их нового дела, ненасытное семейство принялось во всю пить чай со сладостями, а Хаул еще и мазал печеньки маслом.       – В общем, теперь чепец где-то во дворце у сестры вдовствующей графини, и Джейн хочет, чтобы мы выкрали его обратно. Здорово, правда? – закончила она. – Я предлагала ей просто сшить новый…       Хаул чуть не подавился.       – Нет, Софи, – сказал он твердо. – Мы не можем подвергать мироздание такому риску. К тому же неплохо будет смотаться в Дальнию, давненько я там не был.       – И я! – протрещал Кальцифер.       – И я! – выпалила Софи       – И я! – подхватил Майкл.       – И я, – спокойно произнес Морган.       – Давайте все вместе поедем!       – С ума сошли? Я ведь пр... – Хаул поморщился. – Бывший придворный маг. Мне нельзя являться во дворцы без специального приглашения. Это будет тайная шпионская миссия, так что я возьму с собой кого-нибудь одного.       – Меня! – выпалили все разом.       Хаул в ответ на это молча намазал маслом еще одну печеньку, положил сверху две абрикосинки из варенья и отправил все сооружение в рот целиком.       После чаепития обитатели ходячего замка еще немного поприставали к Хаулу, но безуспешно. Чародей достиг невероятных высот в искусстве увиливания и просачивался сквозь пальцы, как дым.       Не сговариваясь, Софи, Майкл и Кальцифер решили отдохнуть и хорошенько насесть на него утром, когда великий волшебник по обыкновению бывал сонным, расслабленным и практически беззащитным.       Однако план их дал сбой. Едва за окном стемнело, как раздались три негромких, но многозначительных удара в дверь.       – Роберт? – удивился Хаул при виде закутанной в плащ фигуры с низко надвинутым на лицо капюшоном.       – Тс-с-с, – послышался голос графа Каттеракского. – Я инкогнито!       Роберт затащил чародея в гостиную, взял его за пуговицу, дабы тот и не подумал сбежать, и, едва не плача, рассказал душераздирающую историю о пропаже плоеного чепчика.       – Если бы не волшебный чепчик, она и не взглянула бы на меня тогда в Маркет-Чиппинге. А теперь она заберет детей и бросит меня. Непременно бросит! – граф все-таки шмыгнул носом. – Найдет себе кого получше, ведь она такая красавица. А я без нее умру.       Хаул стоял не шелохнувшись, опасаясь за судьбу пуговицы, а граф Катерракский сунул свободную руку куда-то в глубины плаща, извлек оттуда кружевной платок и, уткнувшись носом прямо в вышитый фамильный герб, издал пару характерных трубных звуков.       – Умру в одиночестве, – уточнил он обстоятельства своей предполагаемой кончины. – Где-то через неделю.       Убрав платок в карман, он подтянул чародея к себе поближе и еще минут пятнадцать расписывал сначала все предстоящие ему страдания, а затем мучительную агонию и гибель, которая непременно постигнет его в самое ближайшее время.       Когда Хаулу наконец удалось избавиться от визитера, он сказал всего два слова: «Летим завтра!» и скрылся в ванной, пока его еще кто-нибудь не схватил.       Домочадцы все как один собрались неподалеку. Майкл словно невзначай подпер могучим плечом стену, за которой шумела вода, Кальцифер обманчиво лениво фланировал мимо него, а Софи сделала вид, будто вытирает пыль на притолоке. И только Морган набил карманы всякой снедью и на цыпочках прокрался с ней в кладовку. Софи это уже начинало беспокоить, но она решила заняться тайной кладовки чуть позже и лишь энергичнее задвигала тряпкой.       – Вот там еще грязь, – услужливо подсказал ей Кальцифер. – В прихожей.       – У меня в прихожей нет грязи, – оскорбилась Софи.       Она вдруг почувствовала себя очень глупо и решила действовать напрямую. Отбросив тряпку, Софи отряхнула платье, поправила волосы и встала напротив двери в ванную.       – Откройся! – приказала она ей.       Дверь слегка задрожала. Она разрывалась между мощным магическим посылом Софи и настоятельной просьбой Хаула не беспокоить его во время водных процедур.       – Если ты сейчас же не откроешься, – продолжила Софи, – то я покрашу тебя в салатовый цвет с розовыми горошками. Все остальные двери будут над тобой смеяться, так и знай.       Как отреагировали бы на это другие двери, пока сказать с уверенностью было нельзя, но вот из ванной донесся отчетливый смешок.       – А еще я откручу твою задвижку, и ты вообще не сможешь закрываться, как какая-нибудь дверца в кухонном шкафчике.       Такую страшную угрозу дверь не могла проигнорировать. Внутри нее что-то щелкнуло, и к огромному разочарованию Майкла и Кальцифера она послушно открылась.       Хаул нежился в горячей ванне и откровенно веселился.       – Софи, – протянул он, окунувшись в воду с головой и откинув с лица мокрые волосы. – Умоляю, скажи, что ты так настойчиво ломилась ко мне для каких-нибудь особенно неприличных целей.       – Приличных! – отрезала Софи. – Я хочу в Дальнию, я хочу приключений и вообще!       Чародей улыбнулся еще шире и приглашающим жестом раздвинул облака пены, так что показался участок воды размером с ладонь.       – Залезай, – предложил он.       Софи послушно начала раздеваться. Она еще в первые дни замужества поняла, что если Хаул настроен поплескаться с ней ванне, сопротивление бесполезно.       – Имей в виду, я залезаю исключительно, чтобы поговорить.       – Само собой, – кротко отозвался Хаул.       Софи улыбнулась в ответ с не меньшей кротостью. Она уже предвкушала завтрашние приключения, потому что в те же самые первые дни замужества она поняла и еще одну вещь – в ванне с Хаулом можно договориться о чем угодно.                                                                                                       ***       Перед чтением книжки на ночь Хаул усадил Моргана за стол и вручил ему лист бумаги и несколько карандашей, которые подобрал тут же на полу в детской.       – Рисуй! – скомандовал он.       Морган поморщился и отцовским жестом провел рукой по своим коротким волосенкам.       – Что-то не хочется, – пробормотал он.       – А если совсем маленькую картинку? – настаивал Хаул. – Вот такусенькую? – он развел большой и указательный пальцы примерно на дюйм.       – Нет.       – Ну, будь другом! Я же тебе читаю сказку про твоего любимого гнома Васю пятнадцатый раз подряд, хотя она мне уже осточертела, – он пододвинул лист поближе и протянул оранжевый карандаш.       Тяжело вздохнув, Морган сдался. Проигнорировав предложенный карандаш, он взял синий и провел им вертикальную линию. Хаул наклонился ниже и почти водил вслед за грифелем носом.       Первая полоска оказалась туловищем человека. Рисовал Морган явно без всякого вдохновения, потому что период вот таких примитивных образов у него миновал уже года полтора назад. За прямым, как палка, туловищем последовал невыразительный кругляш головы и четыре черточки рук и ног.       Хаул был разочарован. Он обошел стул, взглянул на картинку с другой стороны и даже наклонился, пытаясь рассмотреть ее вверх ногами.       – И это все?       Морган промолчал. Нижняя губа его задрожала, но Хаул этого не заметил, он был слишком занят разглядыванием крохотного синего человечка.       – Ничего не понятно. Давай, нарисуй еще что-нибудь.       Рука, сжимавшая карандаш, вдруг так затряслась, что на листе осталось несколько синих точек, а потом ребенок закричал и слезы рекой хлынули на пухлые щечки.       – Что случилось? Что? – Хаул растерялся. Он схватил Моргана, прижал к себе, а тот обнял его за шею и продолжал оглушительно реветь в самое ухо.       Все пауки вылезли из своего жилища, внизу что-то грохнуло, и через мгновенье в комнату влетела Софи, а за ней с топотом, от которого содрогался весь дом, и испуганный Майкл.       – Что ты еще натворил? – набросилась она на Хаула и попыталась отобрать у него ребенка, но тот вцепился в отца, как репей.       – Я не знаю, – у Хаула голос тоже дрожал. – Мы рисовали.       – Рисовали они… Морган, сыночек, ты ударился? Где больно?       – Никто не должен знать! – закричал Морган еще громче, чем поверг всех присутствующих в полный ступор.       – Что не должен знать? – возмутилась Софи. – Мама должна знать все!       – Ни один человек не должен знать! Ни один! – больше Морган ничего не сказал, только рыдал. С третьей попытки Софи удалось оторвать малыша от Хаула, и она куда-то уволокла его, а чародей остался стоять в детской под укоризненными взглядами пауков.       Вскоре Морган успокоился, хоть так и не признался в причине своих слез. Хаул выказывал должную степень раскаяния, поэтому Софи милостиво вручила ему выкупанного ребенка для укладывания, строго-настрого наказав не сметь его эксплуатировать.       Обычно после этого она отправлялась спать, но сегодня ей нужно было закончить одно важное дело – шляпку. Потерпев сокрушительный провал с первой, со второй Софи была решительно настроена не оплошать.       У Марты появилось несколько новых платьев. Таких модных и элегантных, что даже Летти не нашла бы к чему придраться. И среди них – белое с бирюзовой отделкой, как крылья бабочек, что иногда залетали к ним во дворик. Вот о нем-то Софи и вспомнила, когда увидела у торговца на рынке мелкий речной жемчуг. Мягко переливающиеся жемчужинки неправильной формы показались ей просто волшебными, и она купила их добрую горсть, а потом отрез матового шелка в тон платью.       Четыре вечера у нее ушло только на то, чтобы придумать и нарисовать эскиз. Потом еще два дня она уговаривала Хаула просверлить в жемчуге отверстия. И вот после многих часов кропотливой работы шляпка была почти готова. Сложная схема складок уже устроилась поверх тканевой основы, а крохотные жемчужинки вывели свой изысканный узор. В ней не хватало какой-то последней детали – яркого элемента, чего-то оттеняющего все эти мягкие разводы. А когда Софи снимала со стола Моргана, она заметила среди хаулова магического барахла переливчатое синее перышко. Идеально!       Отыскав перо, она закрепила его в центре узора, разместила вокруг еще несколько жемчужин и, аккуратно подвернув подкладку, стала короткими, совсем незаметными стежками пришивать ее с внутренней стороны.       Работала она в тишине. Шляпки оказались довольно неразумными и воспринимали всерьез всякую болтовню, поэтому Софи помалкивала. Да и наставление для Марты на этот раз у нее было всего одно: вернуться к Майклу – и все дела.       "Хотя, может, Хаул прав, – размышляла она, – И мне не стоит вмешиваться. Пусть Марта…”       – Кальцифер! – воскликнула она.       Пока она шила, демон внимательно следил за каждым движением иглы и лез под руку, а когда наконец затих, оказалось, что он стащил одну из оставшихся жемчужин, сунул ее в рот и сосредоточенно жевал.       – Фу, – он выплюнул почти невредимый комочек перламутра. – Не вкусно. "...найдет свою любовь, – закончила мысль Софи. – Может даже из другого мира. Хаул вот тоже из другого мира, и ничего".       Она покрутила шляпку, тщательно осматривая.       – А ты уверена, что людям можно ее носить? – поинтересовался Кальцифер, с опаской косясь на очередное творение Софи.       – Некоторым даже нужно!       – Ну-ну…       Софи собрала обрезки и нитки и уже протянула руку, чтобы бросить их на тлеющие угли в очаге, но демон метнулся наперерез.       – Обре-е-езочки! – завопил он, – Лоскуто-о-очки! Я три дня мечтал их попробовать, а ты!       Он разом слизнул кусочки бирюзового шелка, раздулся и выдохнул густые клубы дыма, переливающиеся всеми оттенками синего.       – Ух! – он удовлетворенно затих, а дым вырвался из труб ходячего замка и никем не замеченный растворился в розоватом сумеречном небе.