Пятая шляпка для Марты

      Не успели Хаул с Майклом отправиться в деревню, как в Ходячий замок пожаловала Фанни.       В последнее время она довольно редко навещала Софи, и все, конечно же, из-за Хаула. Странное дело с этими волшебниками. Казалось бы, раз они родились, значит, у них как минимум должны быть мама и папа. И очень вероятно, что хотя бы парочка братьев и сестер. А там, глядишь, и всякие соседи, друзья детства, старые школьные приятели, племянники и племянницы, тетушки и кузины, или, на худой конец, хоть одна любящая бабушка. В общем, куча народу. Но нет. Почему-то в рассвете карьеры все великие маги непременно оказываются одни-одинешеньки в какой-нибудь жуткого вида башне на склоне неприступных гор или в Ходячем замке, за которым не вдруг-то угонишься, если захочешь пообщаться.       Наверное, выдающиеся магические способности идут в комплекте с удивительным талантом ссориться со всеми вокруг. И, если следовать этой теории, по всему выходило, что Хаул был самым что ни на есть выдающимся волшебником. По крайней мере, двигался в верном направлении. К тридцати трем годам он уже не общался со своим отцом и сестрой Меган, а с недавних пор этот список пополнила и Фанни.       Как-то она зашла к ним на минутку, перекинуться парой слов с Софи, а когда обняла и расцеловала Моргана в круглые щечки, заметила невзначай:       – Что-то он маленький для своих лет, обычно в его возрасте детишки уже повыше. Наверное, высоким он никогда не вырастет, будет низкорослым.       Она еще даже не успела закрыть рот, как Хаул ответил ей очень учтивым тоном, что она слишком глупа для своих лет, что обычно у людей в ее возрасте уже есть мозги, но она, судя по всему, никогда не поумнеет и так и помрет безмозглой курицей. Это были последние слова, которыми они обменялись. А Хаул с тех пор в разговорах называл ее не иначе как «эта курица».       Ответил он тогда быстро и с резкостью, которая могла показаться излишней, но какой бы молниеносной ни была его реакция, он опоздал. Морган и услышал сказанное, и понял, и сделал выводы.       Он всегда был застенчивым и не слишком общительным ребенком, и какое-то время Софи ничего не замечала, но когда в один прекрасный день он отказался играть с соседскими детишками, забеспокоилась. Она присела перед ним, заправила вывернутый наизнанку карман и застегнула нижнюю пуговку на курточке.       – А что такое, мой паучок? – спросила она. – Почему ты не хочешь пойти?       Морган стоял, глядя в пол, и молчал, а потом часто и громко засопел. Нижняя губа его выпятилась диванчиком и задрожала.       – Я ни… низкорослый, да? – спросил он.       Если бы в эту минуту Фанни оказалась поблизости, Софи придушила бы ее своими руками, но к счастью, миссис Смит находилась в Маркет-Чиппинге, так что до смертоубийства дело не дошло.       Заходила в гости она теперь в промежутке между одиннадцатью утра и часом дня, когда Хаул, позавтракав, отправлялся по делам. И, похоже, об увольнении она пока ничего не знала, потому что пришла в обычное время.       – Его нет? – как всегда уточнила она, вместо приветствия.       – Нет, они ушли с Майклом, но теперь…       Фанни ее не дослушала. Она была какой-то возбужденной и даже немного растрепанной.       – Софи, то, что Марта рассталась с Майклом, это… ты что-то сделала? – спросила она требовательно.       – Что? – Софи показалось, что она снова стала старушкой, и слух ее подводит.       – Пока они не совсем расстались, конечно, но она сказала, что неплохо бы отложить свадьбу, представляешь. О, слава всем богам!       Марта прекрасно знала, как ее мать относится к приближающейся свадьбе, и то, что она именно ей призналась в своем желании повременить с этим событием, говорило о многом. Да что там о многом, это было равносильно заявлению, что она не хочет выходить за Майкла вообще.       Софи стало нехорошо. Мысли ее вылетели из головы, разбежались по прихожей и забились в самые темные уголки – собери их теперь, попробуй. Софи это было не под силу, и она стояла, рассеянно обводя взглядом окружающие предметы, пока не заметила одну маленькую мыслишку, неудачно спрятавшуюся за вазой с ветками шиповника и парой лоскутков бледно-розового шелка. Софи стало еще нехорошее.       – Ну… – призналась она решительно. – Вот… как-то… я…       Фанни опять не стала ее слушать. Она налетела на нее, стиснула в объятьях и утопила в океане кремовых оборок и кружев.       – Я так и подумала! – воскликнула она и расцеловала ошарашенную Софи в обе щеки. – Ты единственный разумный человек в этой семье, не считая Бена, конечно. – И она опять прижала ее к груди с такой силой, что Софи чуть не задохнулась.       Колыхаясь воланами платья и надуваясь юбками, Фанни энергично прошагала в гостиную и рухнула на диванчик. Софи растерянно присела рядом.       – Наконец-то она одумалась! У меня как раз есть на примете подходящий молодой человек.       Фанни ни от кого, в том числе и от самого Майкла, не скрывала, что, собственно, её в нем не устраивает. А не устраивало ее только одно – деньги, вернее, их отсутствие. Она искренне желала дочери счастья и была абсолютно уверена, что без хорошего счета в банке счастье это никак невозможно.       – Но Майкл так ее любит, – пробормотала Софи.       – Любовь, любовь... Брось, Софи, любовь еще никому не помогла прокормиться, из нее даже супа не сваришь. Особенно с ее этими ужасными планами на счет десяти детей. Правда, я надеюсь, что она одного родит и передумает, ну а если нет? Конечно, у Майкла хорошая профессия, но он никогда не станет таким магом, как Бен или хотя бы твой Хаул.       Софи всегда нравилось, когда кто-то говорил ей «твой Хаул», но сейчас её неприятно кольнуло, что Фанни считает Хаула вторым после Салимана, когда все знают, что Хаул в сто раз талантливее. А Бен всего лишь более организованный, дисциплинированный, трудолюбивый, обстоятельный, методичный, надежный, терпеливый, последовательный, целеустремленный, рассудительный, упорный и ответственный – в общем, ужасный зануда. А что касается Майкла… Софи со стыдом признавала, что согласна с Фанни. Может, из-за того, что она привыкла общаться с Хаулом и Кудесником Салиманом – двумя сильнейшими колдунами в Ингарии – но Майкл на их фоне казался ей почти не магом вовсе.       – Это сапожному делу можно обучить кого угодно, а к волшебству должен быть особый талант. И не все колдуны хорошо зарабатывают. Вот взять мою подругу Анабель. Да, она ведьма, но что-то никто не зовет ее на королевскую службу и не платит ей золотом. На жизнь она зарабатывает скорее пасекой, чем магией. А чтобы растить столько детей, нужно много денег, – она похлопала Софи по коленке.       – Ничего подобного! – сказала Софи. – Любящие родители – вот главное, что нужно ребенку.       – Не смеши меня, – Фанни достала веер и отмахнулась им от этих слов. – Помимо любви ребенку нужно еще очень много всего. К примеру, образование. Мы с вашим отцом не смогли выучить даже троих, а ведь у нас была процветающая шляпная лавка. А как заплатить за обучение десятерых, а? Хочешь много детей - придется побеспокоиться и о деньгах, а не только о любви.       Софи и сама задумывалась об этом. Она прекрасно помнила, как расстроилась, когда оказалось, что не получит аттестата. А бедная Летти – такая умная и способная, она так хотела учиться, а Фанни отдала ее в кондитерскую Цезари. У бедняков нет выбора.       – А ты знаешь, что сейчас человек не может стать мэром, если он не закончил школу? Глупость, конечно, но ничего не поделать, мир меняется.       – Мы поможем, – сказала Софи. – И Бен с Летти. Бен очень обеспеченный.       – Эх, Бен, – мечтательно вздохнула Фанни. – Жаль, больше нет такого жениха, как он. Мой муж тоже богатый человек, но Марта не примет помощь, как ты не понимаешь.       – Что за ерунда, – возмутилась Софи.       – А то! Вот представь, что тебе ради Моргана пришлось бы стать любовницей мистера Шеппарда, нашего начальника городской стражи. Который еще с такими растопыренными усами, помнишь его?       Софи моргнула. Ей еще в детстве сказали, что от сумасшедших лучше держаться подальше и желательно вообще с ними не разговаривать. Правда, до этого момента ей ни разу не приходилось видеть их так близко. «Эх, все когда-то случается в первый раз, – подумала Софи, вздохнув. – Но как все-таки грустно, когда безумие приходит в твою семью». Она встала с диванчика и пересела на банкетку подальше от мачехи.       – Что ты смотришь на меня с таким ужасом, как будто я забыла подкрасить брови? – пошутила Фанни и полезла в ридикюль за зеркальцем. – Я всего лишь пытаюсь объяснить так, чтобы ты поняла. Ты можешь и обратиться за помощью, и принять ее, но Марта не такая. Я ведь вас вырастила и поэтому знаю лучше, чем тебе кажется. Вы все три очень разные. Ты, Софи, скромница и недотрога. В то время как Летти флиртовала напропалую, ты шарахалась в ужасе от всех молодых людей, пока не встретила Хаула.       «Я и от Хаула шарахнулась, когда впервые увидела, – улыбнулась про себя Софи. – Еще как».       – Летти взрывается, когда кто-то указывает ей, что делать, – продолжила Фанни после того, как осмотрела в зеркальце свои брови и убедилась, что с ними все в порядке. – А Марта очень гордая девочка. Когда я отправила ее учиться к Анабель, а она не хотела… Она ведь ни словечка мне не сказала, мне – своей маме. Знаешь, мне даже обидно было. А ведь ей тогда едва исполнилось четырнадцать. Для нее признать, что она не в состоянии самостоятельно решить свои проблемы, и попросить о помощи – это все равно, что для тебя лечь в постель с первым встречным.       Софи зажала уши руками.       – Фанни, прекрати!       – Все, все, больше не буду. Но ты поняла, что я хотела сказать?       – Я не знаю, что я поняла, – голова у Софи шла кругом от всего этого.       – Конечно, какая мать не сделает что угодно ради своего ребенка, и ты бы сделала это, но скажи, Софи, была бы ты после этого счастлива? – Фанни помолчала, словно ожидая ответа на этот риторический вопрос. – Вот так и Марта. Если она не сможет дать своим детям все, что нужно, то она не будет счастлива. А если ей придется переступить через себя и принять помощь от всех нас, то она все равно будет несчастна. А я мать! – Фанни убрала в ридикюль зеркальце и веер, достала из него платочек и промокнула глаза. – Я хочу видеть своего ребенка счастливым. Ведь ты меня понимаешь?       – Вот это я прекрасно понимаю, – сказала Софи с металлическими нотками в голосе. – А особенно сильно я это понимаю, когда Морган вместо того, чтобы бегать с другими детьми, предпочитает дружить с пауками.       – Ох, Софи, детка, не надо, – Фанни начала было убирать платок в сумочку, но снова вытащила его и промокнула самые настоящие слезы. – Да лучше бы я себе язык откусила. Правильно Хаул сказал, я – глупая курица, – она непритворно всхлипнула.       Ну что ж, подумала Софи, возможно, они с Хаулом еще помирятся. По крайней мере, в чем-то их мнение уже сходится.

***

      А Хаулу тем временем не было дела ни до Фанни, ни до чего вообще. Он летел меж каменных стен узкой трещины.       Она была глубокой, очень глубокой. Шестьсот лет назад, когда Двенадцать князей Норланда бились с Даэгмаром Черным на Драконьем Хребте, они ударили в скалу с такой силой, что один из отрогов отломился и отодвинулся от гряды. Земля раскололась, а трещины разбежались по дальнийскому нагорью и равнинам Ингарии до самого моря. Еще долго потом маги, колдуны и чародеи всех стран искали их и сводили края, чтобы люди снова могли спокойно ходить по земле. Но множество маленьких ответвлений все еще пряталось в горах и лесах. Вот одно из них и врезалось в Драконий Зуб неподалеку от Косточек.       Местами стенки раскола были почти гладкими, и расслабленное тело Хаула скользило по ним без всякого для себя вреда, но на некоторых участках гранитные выступы внезапно выдавались вперед, пытаясь разодрать любимый костюм чародея, а заодно и тело под ним. Но все обходилось, до тех пор, пока левая нога его не напоролась на острый, чуть загнутый вверх отросток скалы. Камнем в полном смысле этого слова назвать его было нельзя. Это был окаменевший клык одного из чудовищ, чьи кости в изобилии находили на Драконьем Хребте, от чего он и получил свое название.       Зуб ударил Хаула в бедро и зацепился за ткань штанов, но материя не выдержала, разорвалась, и тело чародея резко ухнуло вниз, насадившись на выступ нижним левым ребром. Удар был таким, что любому другому человеку распороло бы бок и сломало кость, но Хаул никогда не отправлялся на работу, не защитившись от повреждений парой-тройкой мощных заклинаний собственного изобретения. Он еще в детстве понял, что синяки и царапины ему совершенно не идут. Поэтому и кожа, и ребра его остались целы, но все равно он застонал от боли, не приходя в себя.       В одно мгновенье острый крюк разодрал плотную парчу, атласную подкладку и тонкую батистовую рубашку под ними, а затем врезался в спину чуть ниже лопатки и подцепил плечевой шов со вшитым в него декоративным кантом. Волокна ткани лопнули, фиалковый шелк сдался, и лететь бы Хаулу еще несколько секунд вниз и разбиться об острые камни. Но кант в плече камзола был почему-то пришит не фиалковой, а фиолетовой нитью, хоть и мало кто из смертных смог бы заметить разницу. Нить эта лежала очень ровными умелыми стежками, явно сделанными женской рукой, и в отличие от всего остального рваться отказалась категорически.       Она взвизгнула и натянулась как струна, тело Хаула дернулось, прекратив падение, и чародей повис на тонком фиолетовом волоске в нескольких футах от того места, где трещина раскалывала свод пещеры высотой с королевский дворец.       В таком положении Хаул и пришел в себя через минуту.

***

      Уходя из деревни, чародей не прятал следов, поэтому Майкл с Кальцифером уверенно шпарили по осиннику, и Драконий Зуб уже проглядывал сквозь деревья, когда навстречу им вышел Хаул. И если он и был рад своему чудесному спасению, то по его лицу этого было совершенно не разобрать. Разорванную одежду он наспех починил, но ухо и край щеки у него темнели от подсыхающей грязи, а на макушке торчал запачканный в земле клок волос.       – Вот он, голубчик, – Кальцифер словно сдулся – стал синее и меньше размером. А Майкл и не заметил, что демон так разволновался.       Не удостоив их приветствием, Хаул помчался к деревне, так что его друзьям пришлось развернуться и поспешить за ним, едва поспевая за развевающимися на ветру полами его камзола.       – Ишь, руку они делают, – ворчал чародей, рассказав в двух словах о случившемся.       – Они? – удивился Майкл.       – Они, дурень, они, – подтвердил Кальцифер. – Совсем идиоты, додумались, тоже мне, коров использовать. Да всех коров в мире не хватит, чтобы сделать хоть одну человеческую руку. Здесь нужно совсем другое.       – И что же? – Майкл несся в хвосте троицы, и листья так и разлетались из под его ног.       – Как что? – демон удивился такой недогадливости. – Другая человеческая рука, конечно. Вопрос только – чья.       – А тут особого вопроса и нет, – Хаул поднажал. – Ты бы слышал его голос, когда он говорил о сынке старосты. Такая ненависть. Хотя не знаю, он тот еще гаденыш, может, нам стоит позволить оттяпать ему руку.       Обсудить этот вариант они не успели, потому что через мгновенье вылетели на окраину деревни, а стреноженная возле ограды лошадь еще долго смотрела им вслед – она никогда не видела, чтобы люди на своих двоих бегали быстрее неё.       Когда колдуны приблизились к дому старосты Уоллеса, стало ясно, что случилось несчастье. Они уже привыкли, что жители толкутся кучкой возле старосты и них самих, чтобы быть в курсе расследования, но никогда еще эта кучка не была такой хмурой и молчаливой. Люди всегда о чем-то шушукались между собой, девушки бросали на них кокетливые взгляды, а дети смотрели, раскрыв рты. Сейчас же у калитки собралась небольшая группа взрослых, в основном мужчин. У многих на поясе висели ножи, а кое-кто держал в руках вилы.       Обогнув их по максимально возможной дуге, Хаул нырнул в дом (колдуны издревле недолюбливают толпы крестьян с вилами). Майкл откровенно струхнул, и только на Кальцифера это не произвело особого впечатления – ведер с водой ни у кого не наблюдалось.       Первым им на глаза попался Генри, сын старосты, и Майкл про себя вздохнул с облегчением: что бы там ни говорил Хаул, а ему совсем не хотелось опоздать. Но радость его была преждевременной. На стуле посреди гостиной сидела Шенон, жена Генри, а миссис Уоллес с красными опухшими глазами обтирала прохладной тряпочкой ее лицо. Белокожая, как Софи, молодая женщина отекла и пошла пятнами от слез, она всхлипывала и все порывалась вскочить и куда-то бежать, но ее хватали и усаживали обратно. Увидев вошедших, староста бросился к ним и, привстав на цыпочки, сгреб Хаула за фиалковый шелк на груди.       – Да где же вы ходите! – пролаял он и встряхнул чародея с неожиданной силой – Вы были нужны здесь.       – Что случилось? – спросил не сопротивляющийся Хаул.       – Лили, – жена старосты всхлипнула. Шенон снова подскочила, но Генри поймал ее, заботливо усадил и что-то тихо сказал, гладя ее руки. – Лили похитили.       – Кто, когда? – выпали Майкл, не подумав.       – С час назад. Влезли в окно, там примято все.       Староста выпустил Хаула и, топоча, обежал комнату по кругу.       – Всю деревню подняли уже, каждый дом осмотрели       – Одеяльце, одеяльце не взяли, – запричитала Шенон, от горя она была не в себе. – Ей же холодно без одеяльца.       Староста метнулся к Хаулу и попытался снова схватить его за грудки, но чародей ловко отстранился.       – Спокойнее, – попросил он. – Мы знаем, где ребенок.       Четыре пары глаз уставились на него с надеждой.       – Ну, почти знаем. Скоро узнаем, – уточнил он.       Такая уклончивость никому не пришлась по душе.       – Скоро – это когда?       – Надеюсь, что прямо сейчас. Где-то здесь недалеко должна быть пещера. Большая, со сталактитами, с достаточно широкими проходами к ней, чтобы можно было провести коров.       Староста сверкнул глазами.       – Есть, – сказал он. – Идем.       – Лучше я отведу, – Генри оставил жену и подошел к ним.       – Отведет он... Наворотил уже дел.       – Я. Отведу, – проговорил Генри раздельно. – Ты старый. А я моложе тебя и сильнее. Скорее, – он направился к выходу, – За мной.       Толпа у калитки стала еще больше, и протискиваться сквозь нее не хотелось никому.       – В какой стороне? – уточнил Хаул.       – Да вон, за рекой, – Генри указал на возвышенность чуть севернее Драконьего Зуба и поспешил на улицу, но Майкл успел заграбастать его огромной медвежьей лапищей за локоток, а Хаул, не сговариваясь, подхватил под второй. Маги сделали шаг в указанном направлении. У-ух – свистнул ветер в ушах, земля крутанулась у них под ногами, как колесо, и услужливо подставила другой бочок.       Через мгновенье все четверо, включая Кальцифера, оказались у подножия поросшего деревьями холма. Одной стороной он полого спускался к лесу, а второй – прижимался к началу небольшой гряды. К складке между холмом и более каменистой возвышенностью вело нечто наподобие тропы – полоска земли не столько вытоптанная, сколько расчищенная. Кто-то убрал с нее весь валежник, обломанные ветки и пучки сухой прошлогодней травы, как будто, проходя раз за разом, подбирал все, что может гореть.       Вход в пещеры тоже был расчищен, так что вся компания примчалась к нему и влетела, почти не притормозив, но внутри им пришлось замедлиться. Подземные переходы оказались неровными и извилистыми. Они изгибались и разделялись. Перенестись по ветру было бы невозможно, даже если бы там был ветер. Применить заклинание скорости – тоже, потому что движение в нем осуществлялось по прямой, а прямых участков почти не наблюдалось. Хаул мог бы бросать свое тело вперед от одного изгиба до другого, но тут вставала главная проблема – он не знал, куда идти. И Майкл не знал, и даже Кальцифер.       Только сын старосты был знаком с этой местностью. А он, не тратя время на размышления, подтянул штаны и со всех ног побежал в переход обычным человеческим способом. Демон полетел рядом с ним, освещая путь, а колдуны бросились следом. Где-то там, в глубине горы плакала маленькая Лили, ей было страшно и холодно без одеяльца, и она была в руках двух людей, которые желали ей зла.       Кальцифер светился холодным голубоватым светом. Выступы скалы в нем казались белыми пятнами, а тени – непроглядными черными дырами. Никаких полутонов, никакого полумрака, только белое и черное, отчего все казалось плоским и нереальным. Ощущение глубины и объема терялось совершено, и бежать было тяжело – непонятно куда ты ставишь ногу, насколько высок бугорок и насколько глубока ямка. Но Генри это словно вовсе не мешало. Он бежал действительно быстро. Молча, целеустремленно, иногда лишь на секунду задерживаясь в местах, где проход разделялся.       Хаул от него не отставал, не смотря на то, что его новомодные туфли с гладкой тонкой подошвой подходили для чего угодно, но только не для пробежек по пещерам. Иногда он оскальзывался, а мелкие камешки внезапно выворачивались из-под его каблуков, так что он чуть не падал, но продолжал мчаться, не снижая скорости. Все дальше и дальше.       Никто не разговаривал, только тяжелое дыхание и топот трех пар башмаков отражались от сводов тоннеля.       Майкл бежал позади. Огромный, почти такой же черный, как тени вокруг, он шёл ровными мощными бросками, благо, его ботинки на толстой каучуковой подошве подходили для этого как нельзя лучше. Вот только он был дальше всех от Кальцифера, и, когда тот скрывался за очередным поворотом, молодой колдун на пару мгновений оставался в полной темноте и двигался дальше наугад, удерживая перед мысленным взором картину окружающего, какой она была до исчезновения источника света. Он не хотел задерживаться, чтобы сотворить освещающее заклинание, потому что тогда остальные убегут далеко вперед, и он не будет знать дороги. Потеряться он не потеряется, но пока отыщет в карманах фунтик с заклятьем, показывающим следы, отстанет еще сильнее. А кто знает, что их ждет там, впереди, и, может, им в первую же секунду понадобятся все силы их небольшого отряда.       – Кальцифер, – наконец пропыхтел он с мольбой. – Свети… мягче… ярче.       – Я тебе что, фонарь что ли?! – оскорбился Кальцифер. – Я огненный демон. Очень могущественный и опасный, между прочем. И если стану светить еще сильнее, то могу вспыхнуть как сверхновая, ясно? – рявкнул он.       Майкл умолк. Когда Кальцифер начинал употреблять свои странные демонские слова, это значило, уступок не жди.       Проход постепенно становился шире и ровнее, потолок выше, а похожие на норы узкие темные ответвления встречались все реже. Наконец, впереди вместо непроглядной тьмы показался освещенный проем – тоннель вышел в пещеру.       Майкл огляделся. Первым, что бросилось ему в глаза, были тела коров. Три из них лежали рядком почти в центре огромного величественного зала, а еще три – ближе к дальней от входа стене. В странном голубоватом свете, заливавшем пещеру, их шерсть казалась фиолетовой, и ни у одной из них не было правой передней ноги.       Сейчас гигантская каменная полость была совершенно сухой, но когда-то давно здесь капала вода, и за тысячи лет она образовала вытянутые наросты, свисающие со свода. Их верхняя часть терялась в темноте, а нижнюю холодный свет выхватывал так, что они походили на клыки, а вся пещера – на пасть огромного чудовища. Ближе к краям устремленные друг к другу сталактиты и сталагмиты соединялись и образовывали колонны, похожие на искривленные стволы каких-то фантастических мертвых деревьев, выбеленные ветрами и дождем.       Но самым страшным было не это. Рядом с коровами стоял пастух. Его правая рука больше не пряталась под одеждой и свободно свисала почти до колен, тонкая и длинная, с крюком вместо ладони. И из того же самого плеча у него теперь отходила еще одна рука – пока бесплотное, аморфное голубоватое облачко, лишь начавшее приобретать правильные очертания. Оно колыхалось и пульсировало в такт сиянию десятков голубых нитей, соединявших его с существом, расположившимся на широком каменном выступе возле кучи хвороста.       Первым тишину нарушил Кальцифер.       – Ну, здравствуй, Энцелад, – поприветствовал он собрата.