***
Он спал рядом со мной. Спал тяжелым сном разочаровавшегося в жизни человека. Туомас был в этот миг совершенно мне не знаком, такое бывало и наяву. Я смотрела на него и не знала, что говорить и как действовать. Отрезок жизни длиною в вечность прошел без меня. Я не знала, о чем он вспоминал в такие моменты, и что хотел бы забыть навсегда, он был со мной и где-то далеко одновременно, а еще, я знала это, Туомас боялся повторения коматозного кошмара. Он уходил в себя, и я не могла разорвать цепи на вратах таинственных лесов его запутанной души. Вот и во сне он беспокойно метался по подушке и что-то пытался сказать, чем, собственно, и разбудил меня в эту глухую осеннюю ночь. Я нервно провела рукой по волосам, соображая, что делать, и вдруг поняла, что я больше не могу бороться. Просто нет сил.***
Есть у меня силы или нет – меня не спрашивали, меня просто в очередной раз швырнули прямо под пули, не оставив возможности пойти в обход. Я виляла между ними, пряталась среди деревьев, прикрывала голову руками и бежала напролом, малодушно радуясь, что выйду победительницей. Однако, уже вылетая из окопа и осматриваясь в учиненной врагами разрухе, я все еще продолжала улыбаться, не замечая, что прямо на меня таращится пулеметное дуло. Война. Бесконечное поле битвы с судьбой, которая почему-то не жалует своих победителей. В этот раз я вновь была один на один с врагом, и мне уже начало казаться, что надежды на спасение нет и не будет. Всё наше хрупкое с таким трудом отвоеванное счастье лопнуло как радужный мыльный пузырь, осело на землю серой пылью, ранило осколками, оттого еще больнее. Рана она большая, кровь остановил, повязку наложил и иди себе дальше, заживет скоро, а осколки – как крошки в постели, сколько не убирай, всё равно продолжают откуда-то появляться, и болят противно и нещадно. Я моталась по квартире как загнанный в угол зверь, которого до этого вытащили из пожара, потом долго били, а теперь тычут палкой с острым наконечником – вроде и не больно уже, а обидно до слез. Только сил не осталось не то чтобы отбрехиваться, даже нервы в порядок привести. На кухне выкипал чайник, я упорно его игнорировала, и зачем, спрашивается, вообще плиту зажигала в четыре утра? Хоть на работу идти не надо, и то спасибо. На работе было бы легче, я была бы занята чем-то, а так…. Да чем, чем ты была бы занята, скажи? Металась бы также точно между фикусом и туалетом, портила бы всем нервы. И к одной огромной проблеме добавилась бы еще и взвинченная непутевая начальница. Всё как всегда – то, чего ты больше всего боишься, обязательно прискачет к тебе в радужной обертке, скрывающей гнилую середину, и широко улыбаясь, скажет: «А вот и я, не ждали?». Не ждали, куда уж тут, и без того тошно! Я сдержалась, чтобы не хватануть сахарницей о стену и оттого, чтобы в двадцатый раз за полчаса не позвонить в клинику. Тогда уж точно там никто не посмотрит на то, что я великое начальство, зашлют так далеко, что никакой МЧС потом не достанет. Да…. В небе догорали звезды, лохматились сердитые тучи, остывал мой чай, а мне хотелось выть и биться головой о стенку. Внутри просто засела пустота, вольготно наматывая на цепкие пальцы оставшиеся крохи самообладания. Теплый пар поднимался вверх над чашкой в крупный зеленый горох, у меня дрожали губы, и холодело на сердце. Рецидив. Рецидив! Рецидив…. То, чего мы так сильно боялись, и чему невольно стали причиной. Не страшно было прийти на работу и увидеть кровать, накрытую белым покрывалом, страшно было выйти под утро в ванную и обнаружить там Туомаса. Не буду рассказывать, что я в тот момент испытала, потому как тело соображало быстрее мыслей. Надо было вернуть его в зал, позвонить своим, вызвать «Скорую», пощупать пульс, проверить…. В конечном итоге я встала посреди ванной и поняла, что не знаю, что мне делать. Я, ведущий врач Германии, вытащивший с того света сотни людей, полностью спасовала в данной ситуации. Я впадала в ступор, если Туомасу вдруг становилось хуже, не знаю почему, но рядом с ним я была не врачом, а так, девчонкой-малолеткой, стоящей посреди темной улицы и орущей в пустоту. Нельзя было его трогать, но я, повинуясь какому-то неизвестному инстинкту, вдруг решила, что в зале мне будет думаться лучше. Дорога из ванной показалась вечностью. Шаг, еще шаг, еще так далеко, невероятно далеко…. Я и раньше выволакивала Туомаса на себе, когда мы учились ходить, но почему-то сейчас меня не слушались ни ноги, ни мозги. Я то и дело грозила поскользнуться и упасть, и уволочь за собой бессознательного Туо, но я не давала себе возможности сдаться. Вот, наконец, зал, и диван, и телефон совсем рядом, не плакать! Нельзя! Я трясущейся рукой набрала номер клиники, сегодня, кажется дежурит фрау Эльза…. И всё, меня как обухом ударили. Ничего больше не помню. «Скорая» ехала до утра, минуты растянулись как резиновые. Я сидела на полу у дивана, прижимала к себе ладонь Туомаса, и повторяла одну только мантру: «Я с тобой». Он был в сознании, но ничего не говорил, допытываться о том, что случилось в ванной, было бесполезно, одно его: «Болит» лишило меня дара речи и способности мыслить. Его увезли в клинику через каких-то десять минут, меня взашей вытолкали обратно в квартиру и приказали спать, а я еще долго вслушивалась в ночь, откуда доносились остервенелые завывания «Скорой помощи». Фрау Эльза специалист высокого класса, она лучше меня разберется, что к чему, правильно, так лучше. Может, ничего серьезного не случилось, может, он просто поскользнулся, упал, может….. Я продолжала себя успокаивать, а мозг с упорством голливудских режиссеров рисовал яркие картинки оживших триллеров. Я как прикованная смотрела на мобильник, который специально положила подальше, хлебала холодный чай и старалась не думать. Лучше бы это меня забрали в клинику! И что, и кому было бы легче? На душе было гадко, в доме вдруг стало пусто и холодно. Вот рубашка Туомаса, подаренная мной на Рождество, валяется у стиральной машинки, и некому впихнуть ее обратно, вот его чашка с остатками кофе без кофеина, который он ненавидит, и мои фиалки сиротливо прижались друг к дружке. И вроде бы все как раньше, и сейчас он встанет с кровати, подойдет ко мне сзади, положит руки на плечи…. Ох, черт, что ж ты со мной делаешь?! Я уговаривала себя пойти спать, хоть двадцать минут, хоть полчаса, лишь бы не думать и не накручивать себя, но упорно продолжала сидеть в кухне и таращиться на часы на мобильном. Пять, десять, двадцать, скоро рассвет, а вдруг….. И не будет больше этих вязких как патока минут, и этого мерзкого холода и ощущения непоправимого, а будет только боль и какое-то тупое одиночество, ставшее частью меня. Всё как всегда. Счастья нет, и не будет. Я шумно вздохнула и одним глотком допила остатки горького чая. Нет ничего хуже неведения, может, поехать в клинику, сесть под реанимацией? Почему я уверена, что Туо повезли именно туда? Почему фрау Эльза так странно мне ответила? Нет! Нет, не смей даже предполагать! Он сильный. Он очень сильный, гораздо сильнее меня. Я упорно старалась избегать называть его по имени, сглазить боялась. В данный момент я верила всему, напрямую противореча профессии врача, но мне было плевать! Небо разорвала алая полоска, так похожая на кровь, и я вдруг поняла, что усну прямо здесь и сейчас. Надо идти, надо отдохнуть. Я встала, цепляясь за стены, и побрела из кухни. Скоро будет спальня, а там наша кровать, подушка, все еще хранящая его запах, такой родной, такой привычный за эти годы. И мне на миг покажется, что ничего не случилось, и я опять услышу его приглушенный голос, шепчущий мне, чтобы я рассказала обо всем завтра…. И я одергиваю себя, вдруг осознав, какими мелочными кажутся все внезапные проблемы, и какими решаемыми, только бы он….. Только бы был жив! Я дохожу до спальни и усаживаюсь на кровать, глаза слипаются сами-собой, мобильник оживает в моей руке, и я от неожиданности роняю его на одеяло. Дрожащей рукой стараюсь достать уехавший под подушку аппарат и одновременно перекричать внутренний голос: «Не бери, а может…. Подожди! А если…..». - Алло? – голос меня не слушается. В трубке слышны какие-то щелчки, как будто что-то мешает, так обычно бывает, когда я нахожусь в клинике возле различных аппаратов, и фрау Эльза убила бы меня собственноручно, если бы узнала, что я использую возле приборов мобильник, но на дисплее высветился ее номер. - Алло, фрау? - Ханни, я живой. Мои мысли, собравшись в кучу и визжа вразнобой, уносятся куда-то в пустоту. Живой! Туомас... любимый….***
Наша обоюдная осенняя исповедь сделала свое благое дело, открыв нам те черты друг друга, которые до этого нам очень не хотелось выставлять напоказ. Человек вообще по натуре своей существо стеснительное, еще и постоянно боится остаться непонятым, тем более мы, которые с каждым прожитым днем открывали друг друга заново, тем самым увеличивая опасность разочароваться. Я откинулась в кресле и улыбнулась себе, отметив, что становлюсь все больше похожей на Туомаса, даже не знаю, радовало ли это меня. Говорят, так бывает, когда долгое время проводишь под одной крышей, я же называла эту схожесть взглядов высшими сферами понимания друг друга. Часы стремительно отсчитывали время, поторапливая меня, в душе нарастало волнение. Боже, я готова была расцеловать и придушить Туомаса в этот момент, причем, одновременно. Конечно же, в этом был весь он, тот, кого я с каждым днем открывала для себя заново. Я перебрала в уме события последних шести месяцев и сделала вывод, что живу в сказке, ставшей реальностью, до того фантастическим казалось всё произошедшее. И была в этом заслуга Туо, и только его. - Ты с ума сошел, слышишь? – со смехом говорила я, отказываясь внимать его словам. - Сошел, конечно, и ты вместе со мной, - парировал он. Я вновь вздохнула и закрыла глаза. Мне казалось, что весь мир как океанская волна сейчас накроет нас с головой. У нас было два выхода: либо вверх без оглядки, либо вниз, откуда больше не будет возврата. Туомас выбрал первое, положившись на какое-то внутреннее чутье, и не проиграл. Не знаю, что будет с нами дальше, но в кошельке отныне хрустело больше, чем пять Евро, намного больше, а на безымянном пальце моей левой руки блестело обручальное кольцо. - Ты – моя жена, Ханни, наконец-то моя, поэтому, должна будешь меня слушаться. А что мне еще оставалось? Туомас не имел привычки советоваться, с кем бы то ни было, он был прямо-таки уверен в собственной правоте, и настоящее еще раз меня в этом убеждало. Только вот, что скажет нам общество? Кого они ждут там с распростертыми объятиями? И не обернется ли нам наша дерзкая выходка чем-то непоправимым? Нет, даже думать не хочу! Туомас заглянул ко мне в гримерную, балансируя подносом с чашками кофе. Я покачала головой. - Знаешь, что я сейчас с тобой сделаю? - Ничего не сделаешь, я тебе живым нужен, чтобы аккомпанировать, хотя бы. - Туомас, я тысячу лет не пела, я уже и нот не помню, ты слышишь? – в сотый раз за прошедшую неделю завела я свою песню. - Всё ты помнишь, доверься мне. А потом его руки привычно прижали меня к себе, и я готова была хоть в омут за ним прыгнуть, не то что, выйти на сцену.***
Свет софитов ослепил меня, с непривычки сцена показалась огромной, а зал – враждебным. Всё было чужим и неизвестным, и если бы не благое мероприятие, если бы не ради нас, то я бы в жизни не согласилась на его авантюру. Зрители замерли и взорвались аплодисментами. Свет погас, к ним вышел он, тот, кого они ждали с таким волнением, таинственного господина Вальда, того, кого я с гордостью именовала своим мужем. Туомас прятал лицо под маской, Призрак был готов представить всем свою Кристину. В этом был весь он: таинственный, авантюрный, гордый, любящий поражать воображение и испытывать на прочность чужие нервы. Загадка, которую мало кому было дано разгадать, и душа, которая продолжала скрываться в золотой клетке. Маститый рокер превратился вдруг в дворянина 17 века, и все придворные покорились мановению его руки. Рояль вздрогнул, заплакал, приоткрыл завесу в неведомый мир, в тот, куда я давно уже была не вхожа. Я посмотрела на него, поправила собственную кружевную маску и подошла к микрофону. Боже, сколько же лет прошло с тех пор, когда я точно так же стояла рядом с ним и верила в чудо! Я запела песню Туомаса, написанную специально для меня – старинную балладу на новый лад, повествующую о феях, пугающей лесной чаще и всепобеждающей любви. Нас узнавали и пугались одновременно, заворожено следили и отдалялись в иные миры, сегодня мы были в своей стихии – господин леса и его фея. Пусть так, загадки тоже нужны миру.***
„Wenn im Feenwald nachts die Sternblumen blüh'n…“ Я шла по лесу. Пробиралась сквозь заросли орешника, сплетенные своими ветвями и мешающие двигаться. Колючие ветви цеплялись за мое платье, оно уже давно было разорвано и висело грязными клоками, как это похоже на мою жизнь! Мне следовало остановиться, перевести дыхание, подумать, поискать избушку, но нет же. Какая-то неведомая сила гнала меня вперед, совиные глаза чудились везде, деревья казались чудовищами из бабушкиных сказок, от страха я не могла дышать. Ночь слишком стремительно опустилась на этот заброшенный лес, и мне казалось, что я брожу в нем целую вечность. Моя корзинка с секретными травами давно утопла в болоте, светлячки, до этого весело освещающие мне путь, куда-то исчезли. Луна скрылась за лохматыми облаками. Быть дождю с грозой, ох не зря солнце окрасилось красным, перед тем, как раствориться в озере с волшебными кувшинками. Что ж за день сегодня такой странный, что даже лесные гномы и те мешают мне доделать начатое! Все мои мысли сбились в клубок, ладони царапали колючие ветки, я вытирала кровь и шла дальше. Он нужен мне, этот необычный цветок синего папоротника! Нужен, ведь я не могу больше жить в этом кошмаре, а он поможет положить ему конец. Все мои секретные травы разбежались по лесу, ускользая от моего взгляда, или, может, я старею? Кто знает, кто знает…. Знал один старый ворон, но и его уже забрали к себе добрые духи. Я осталась жить как мне угодно, вот жизнь и несла меня по течению. Я даже с трудом вспомнила, зачем явилась в заколдованный лес, если бы не светлячки, мое хладное тело, вероятно, забрали бы болотные русалки. И никто бы не вспомнил о выжившей из ума деревенской знахарке…. Я в сотый раз сняла с сучковатой ветки кусок своего несчастного платья и поежилась. Лесной народец вывел меня на поляну, над которой гордо взошла луна, заставив меня застыть на месте. Фиолетовые цветы с ярко-красной серединой покрывали мягкое зеленое поле, луна серебрила их своим нежным светом, а у меня в жилах стыла кровь. Ночь на изломе зимы. Праздник фей и эльфов. Ночь, когда цветут звездолисты…. Проклятая ночь! Мысль серой тенью скользнула ко мне и тут же улетела прочь, напуганная дивными цветами, ведь когда-то давно…. Нет, скорее, это был просто сон. Невесомый туманный сон. Не было никакой реальности, не было магии, не было луны. Было только одиночество, тайные травы, чужие слова, огненная искра и ночь…. Вечная ночь в заколдованном лесу. Я столько всего натворила, что даже смерть не принимает меня и прячет синий папоротник…. В ночь звездолиста лес принадлежал феям – коварным и бессердечным существам, от которых не жди ничего хорошего. Мне бы бежать отсюда без оглядки, но что-то удерживало на поляне. Бабушкины сказки растворились в ночной безлунности, страх отпустил из когтей мое сердце, и я осторожно ступила на волшебную поляну. Тихо-тихо, стараясь не выдать своего присутствия, я прикоснулась к нежному цветку звездолиста, погладила лепестки, заставляя поверить, что я не причиню хрупкому волшебству никакого вреда. Цветок качнул головкой и оказался в моей раскрытой ладони. Я улыбнулась себе и тряхнула рыжими волосами. Никто лучше меня не знал, какую силу, и какую опасность таил в себе благословенный феями звездолист, мне нужен был этот цветок…. Лесные духи шепнули мне, что нужен. Лишь только я сошла с дивной поляны, в лесу поднялся ветер, деревья зашумели своими усохшими ветвями, покрылись сочной листвой, совы проснулись и разлетелись в разные стороны, ухая и вращая желтыми глазами, белые волчата прибежали на зов леса. Я поспешила скрыться за разлогим деревом, которого не коснулось волшебство. Скоро полночь. Скоро будут танцы фей, и тогда живой мне не уйти…. Впрочем, разве не этого я ищу уже так давно? Нет! Звездолист…. Ведь он зачем-то был мне нужен…. Дерево вдруг охватило неясным бледным светом, я зажмурилась, мне заломило виски, и я бросилась бежать от этого странного места. Светлячок вылетел мне навстречу, я последовала за ним. Всякие лесные существа мелькали то тут, то там, смех чаровниц-фей смешался с плачем ветра, я знала, что настала полночь, и спасения нет…. Но что это? Лунный луч указывал на какую-то пустошь, окруженную зарослями того самого синего папоротника. Серебристый свет привел меня к тому, кого я уже и не надеялась увидеть…. На заброшенном и наводящем страх месте, бывшем когда-то болотом, а еще раньше здесь стоял красивый дом из белого эльфийского мрамора, здесь когда-то жила любовь…. Сейчас здесь была лишь статуя, та, к которой я шла столько лун. Мужчина в развевающихся одеждах. Мой мужчина, мой король, мой волшебник…. Моя шальная память вмиг вернула мне все то, что я столько мучительных лет пыталась забыть. Мы были волшебниками. Он – чародей, сын белой Луны, властитель воздуха, и я – дочь Огня, та, что подчиняла себе любых духов, та, кого слушались растения и животные. Мы были воплощением истинной любви во всех пяти измерениях, и никакая сила не могла сравниться с нами, разве можно победить чистое добро? Оказалось, что можно…. На моих глазах задрожали слезы, я бросилась к своему окаменевшему господину и взяла его за ледяную ладонь. В середине зимы, в эту жуткую полночь, небо прорезала молния, грянул гром, ослепив меня на миг, а через секунду меня уже прижимали к себе руки живого человека, в груди вновь билось сердце, и мне хотелось умереть прямо здесь и сейчас.***
- Ханна…. Моя Ханна, неужели, это ты? - Это я… Я снова с тобой, и снова настала эта жуткая ночь. - Ты простишь меня? Простишь за то, что не послушал тебя? - Прощу… Ты сейчас рядом, а это значит, что я не зря рыдала раненной волчицей в глухую ночь листопада, не зря зализывала раны и скрывалась от всех на свете. Это значит, что я не зря прожила эту тысячу лет. И я стара, я не знаю, как долго еще смогу терпеть, мой Томас. - Неужели ты позволишь призрачной королеве фей одержать верх над тобой? - Неет, Томас, не позволю! Однажды она уже разлучила нас, ты сорвал звездолист в ночь их проклятых танцев, на тебя пало проклятье, но твоя магия осталась с тобой. И моя - тоже! Черная королева не получит власти над огнем! Моя сила умрет вместе со мной…. И кто знает, призраки ведь бессмертны…. Он осторожно вытирал мне слезы, и я понимала, что он не осуждает меня. Невозможно. Так жить было невозможно! Все считали меня сумасшедшей злобной ведьмой, живущей на окраине леса, да я ею и была. Седые волосы, выпавшие зубы, ободранное платье, вечная боль, серое одиночество, и все только для того, чтобы раз в тысячу лет хотя бы на несколько часов обрести молодость и силу, и соединиться с тем, кому принадлежит мое сердце. Шрамы моей израненной временем души вновь раскрылись, и даже любовь Томаса была не в силах их исцелить…. - Ханна, если бы ты знала, как мне хочется жить…. Я, ведь, ничего не помню, ничего не слышу. Я просто раз за разом переживаю весь тот кошмар превращения в камень, раз за разом слышу смех призрачной королевы…. И только ты помогаешь мне дождаться этой ночи на изломе зимы. Ты любишь меня сквозь время…. Ты меня спасаешь. Синий папоротник не дарует тебе покоя, уж поверь старому колдуну, чья магия здесь бессильна. Прости меня, любимая…. Я молчала, лишь крепче прижимаясь к нему. Скоро рассвет, наше время истекает, но я знала. Впервые за три тысячи лет я точно знала, что буду делать! Ради него, ради себя, ради нас!***
Я сунула руку в карман своего несчастного платья и с облегчением нащупала внутри цветок звездолиста. Кто знает, может это был наш последний шанс? Не для того я три тысячи лет металась по лесу, как напуганная грозой птица, не для того я умирала тысячу раз, лишь бы только не видеть, как Томас вновь обращается в камень, и не для того отец-Огонь даровал мне магию! Не для того, чтобы мы так просто сдались. Слова на древнем языке, созданном духами, сами-собой всплыли в моей памяти, невесомое пламя само зажглось на ладони. Я глубоко вздохнула и открыла глаза. Томас еще спал, свернувшись клубком и все еще сжимая в кулаке отобранный у меня синий папоротник. Пусть поспит…. Пусть…. А я не могу! Я устала чувствовать себя бессильной, но и смотреть на его страдания я тоже больше не в состоянии. Пусть лучше Черная королева меня убьет, чем такая жизнь. Однако что-то внутри меня было точно уверено, что нет в пяти измерениях такой магии, которую невозможно было бы победить, и нет такого проклятья, которое невозможно было бы снять. Я решительно встала на ноги, одернула платье и огляделась вокруг. Ощущения подсказывали мне, что у меня остался всего лишь час для задуманного. Моя магия все еще была со мной, надо спешить. Я оглянулась на спящего Томаса, мысленно прощаясь, и поняла, что могу не успеть до первых лучей солнца. Тогда я рассыплюсь в прах, ведь у древней старухи, чью молодость так грубо отобрало время, не будет сил пережить еще одну тысячу лет до следующей ночи на изломе зимы…. Любовь, конечно, великая сила, она и так целую вечность держала меня в этом сером измерении, но оказалась не властна над временем. С того момента, как проклятье забрало нас в свои липкие сети, мы утратили свое бессмертие, и давно бы уже воссоединились в мире добрых духов, который стоял вне всяких измерений, но черное волшебство отняло у нас даже смерть, оставив только старость…. И вечное страдание. Я провела рукой по воздуху, окутывая Томаса путами тумана. Пусть. Пусть так…. Лучше будет, если он проспит нашу последнюю рассветную минуту, чем увидит, как я умираю на той проклятой поляне. - Verzeih' mir, Geliebte…. [*нем. «Прости меня, любимый» прим. автора] Туман, повинуясь моей воле, посеребрил волосы Томаса и увенчал его голову короной. - Прости меня, мой король. Слезы мешали мне идти, в голове разбуженным роем копошились мысли, перебивая друг друга и мешая мне сосредоточиться на заклинании. Каленым железом мое сердце жгли последние слова Томаса. - Это не жизнь, Ханна, это даже не серое существование…. И, знаешь, мне бы хотелось умереть прямо сейчас, лишь бы не стоять еще тысячу лет непонятным изваянием, скрытым от чужих глаз, и хранить лишь надежду на то, что я когда-нибудь вновь увижу тебя, прижму к себе и проведу так несколько часов до рассвета…. Я люблю тебя, если бы ты только знала, как сильно я тебя люблю, и как я перед тобой виноват…. Я закуталась в плащ из тумана и украдкой вытерла набежавшие слезы. Плащ позволит мне на некоторое время оставаться невидимой для фей, а там…. Там будет видно. Деревья сами расступались передо мной, признав в некогда беззубой старухе свою госпожу, северная звезда освещала мой путь. Сквозь магические переплетения я слышала отзвуки чужих заклинаний, до меня долетали звуки колдовской музыки, и я знала, что этой ночью королева фей ищет себе новую жертву. Поляна предстала передо мной во всем своем черном великолепии. Цветы качали головками в такт музыке странного инструмента, называемого в народе Плачем ветра. Да, шальной мальчишка давно уже был во власти фей, им все было подвластно. Люди боялись фей, и были правы. Они, по доброте духов, не знали обо всей опасности, что исходила от лесных чаровниц, но природный инстинкт хранил их от бед. Если бы только мы были так же осторожны, как жители окрестных деревень, если бы только не считали себя неуязвимыми…. Лишь только я вступила на поляну фей, звездолисты всколыхнулись, ветер, заточенный в инструмент, жалобно застонал. Меня предупреждали об опасности, но в пяти измерениях не осталось такой силы, которая была бы еще в состоянии меня испугать. Я протянула вперед раскрытую ладонь – на ней тут же вспыхнул язычок пламени. Плащ полетел прочь с моих плечей, и я предстала перед напуганными феями во всей мощи дочери Огня. Быстрым движением я растерла в пальцах звездолист, и свободной рукой призвала к себе Пламенный клинок – опасное оружие, сотканное из чистого живого огня, магию которого можно было вызывать лишь в крайнем случае. Клинок разрезал мою ладонь, на цветы звездолиста – чистые и неоскверненные, полилась кровь проклятой волшебницы. Стараясь не спутать слова, я произнесла заклинание, и шагнула в пламя, что вырывалось из горящих цветков. Поляна пылала, феи сгорали в пламени Клинка, молнии и сияющий свет разрезали путы черного волшебства, но моей магии было недостаточно, чтобы снять проклятие. Королева фей свалилась на меня, казалось, прямо с неба, и теперь в бессилии металась вокруг поляны. Ее силы не могли укротить клинок живого огня, тем более – разбить путы моего заклинания. - Эй, Морта, я клянусь тебе всеми пятью измерениями, что уничтожу твою поляну и оставшихся фей, чего бы мне это ни стоило! - Чего ты хочешь, Ханна? – с напускным равнодушием поинтересовалась королева фей. Я не ответила, Морта и так знала, чего я хочу, и что ее магия не в силах разрушить заклятие Ночи красной луны. Ночи, которая бывает только раз в жизни. В эту ночь сходятся вместе нити всех пяти измерений, и магия их губительна, тем более, если она усилена волшебством фей. Я понимала, что это конец. Горизонт медленно розовел, скоро Томас вновь обратится камнем, а я рассыплюсь горсткой пепла…. Месть не принесла мне облегчения, а синий папоротник был слишком далеко, чтобы лишить меня жизни…. Я обернулась, привлеченная странными отголосками знакомой мне магии, и застыла на месте. Сквозь завесу огня, превозмогая черное волшебство и магию камня, ко мне бежал Томас. Вокруг него сплетались мерцающие нити. Туман, вода, земля, огонь…. Не хватало лишь его собственной стихии – воздуха. Ветер, заточенный в инструмент, с воем вырвался из оков и рванулся на зов повелителя. Мы соединили ладони, чтобы умереть вместе, застыв в камне, или одержать победу! Последняя битва, последние нити оплетают нас, звучит заклинание, которого я не знаю. В последний раз на меня смотрят бездонные глаза Морты, и в последний раз цветет звездолист. Соединив силы, мы поняли друг друга без слов. Вновь призвав Пламенный клинок, я полоснула лезвием по ладони Томаса и смешала его кровь со своей собственной. Магия подхватила это хрупкое волшебство. Прогремел взрыв, поднялся ветер, сметающий все на своем пути, огонь лизал нам кожу, но не причинял боли. Последние секунды до рассвета. Всё или ничего.***
Поляна медленно превращалась в пепел. Сверху оживляющим спасением лил дождь. Просыпались птицы, спавшие целую вечность, и несмело начинали первую песню. Хрупкие нити могущественного волшебства еще светились на кончиках наших пальцев, а мы просто стояли посреди всего этого грандиозного буйства стихий, и не могли насытиться друг другом. - Как ты узнал, скажи мне, как? - Когда я проснулся и увидел, что тебя нет рядом, а есть только туман и твое осторожное волшебство, я понял, что ты решила натворить, - Томас убрал с моего лица непослушные волосы и прижал к себе, - Что бы было, если б я не успел, вот, скажи мне? - Рядом с тобой стоял бы еще одни камень, - я пожала плечами и только сейчас поняла весь кошмар произошедшего, - Что за заклинание мы с тобой сотворили? - Заклинание Последней минуты. Мне всегда не хватало именно этой минуты, чтобы снять проклятье…. - Почему ты не рассказывал мне об этом? - Не хотел давать призрачную надежду. Я ведь не был уверен, сможем ли мы собрать воедино все стихии, да еще и подкрепить их лучами рассветного солнца. - Дааа…. Гляди, что мы с тобой натворили! – сказала я и обвела рукой поляну. Томас рассмеялся и вновь обнял меня. - Оно того стоило, Ханна! Видела бы ты глаза Морты! - Я видела их, Томас, три тысячи лет они являлись мне в кошмарах. Обещай мне всегда слушать то, что я говорю. - Обещаю! - Иначе, я сама превращу тебя в камень! А потом мы долго приводили в порядок освобожденный от проклятья лес и уничтожали последние отголоски чужеродной магии фей. На том месте, где раньше стояла одинокая статуя, вновь возвышался наш замок. В лес пришла весна, навсегда прогнав из него зиму, и всё живое приветствовало солнце. Всего час.… Всего лишь час помог нам обрести утраченное счастье. Томас взял меня за руку, и мы пошли к нашему замку. Еще столько всего предстоит сделать, стольким людям помочь, многое наверстать, но мы были вместе, и никакая сила больше не посмеет нас разлучить. У самого входа Томас подхватил меня на руки и понес внутрь. Лес расцветал и наполнялся пением дивных птиц. Добрые духи улыбались нам с неба и благословляли своей благодатью. В наше королевство навеки вернулась любовь.***
Первые уверенные переливы пианино сменились гитарой. Туомас небрежно вышел в центр сцены, рядом со мной, сел на стул и прикоснулся к струнам. Нашей сказке должна была аккомпанировать только гитара – этот удивительный инструмент, известный людям с давних времен, и похищающий сердца. Я произносила слова на немецком языке и растворялась в музыке, отныне нашей музыке. Я удивлялась причудам Туомаса, тому, как ему удалось рассказать в старинной сказке всю нашу историю, переплести вымысел и реальность, меня и фею, себя и холод столетнего леса, боль и любовь, слезы и счастье. Помню, как он пропадал тогда часами и днями в спальне, обложившись словарями и выискивая у себя в текстах ошибки, и как потом гордился, когда я заворожено читала лирику и пробовала напевать первые несмелые мотивы. Туомас все эти годы прятался за вуалью тайны, он уверенной рукой мастера сплетал загадки и правду, скрывался под маской сам и скрывал меня. и нам верили, Боже мой, нам верили! - Wenn im Feenwald nachts die Sternblumen blüh'n… - прошептала я завершающую строчку и улыбнулась про себя. Знать бы, что расцветет в нашем волшебном лесу….. - Только время ответит, любимая, только время, - будто бы прочтя мои мысли, ответил Туомас.