Сон наяву 2. Право на оправдание.

Как оказалось, мой организм мои же желания в расчет не принимал, поэтому я всплыл на поверхность из глубин сна где-то через 4 часа. Рядом с кроватью на столе стояла чашка с ужасным зельем, которое мне предстояло выпить. Естественно, спросонья, я едва ли думал о чем-то таком – просто взял и выпил. Какое счастье, что кроме меня в палате никого не было – Казекаге чудом умудрился сдержать позывы желудка взбунтоваться. Я шумно выдохнул, пошевелил языком: лекарство оказалось еще хуже, чем о нем говорили. Оставалось надеяться, что оно было действенным. Впрочем, если его делали наши врачи под руководством одного из самых знаменитых медиков Конохи – волноваться незачем. Воспаление легких. Звучало настолько… противно, что меня даже передернуло. Ладно, главное, что живой. Кристина-сан пообещала поставить меня на ноги в течение недели… Я расслабился и тихо усмехнулся, подумав, что всю эту неделю Канкуро будет работать за меня, но потом быстро стер улыбку: увидят, что улыбаюсь – подумают, что Казекаге спятил. Я посмотрел в окно. А за окном как всегда заметало песком, висела на слепом небе луна, вобрав в себя сияние всех звезд, и ночь распластала свои крылья, укутывая своим теплым дыханием Суногакуру. Стук в дверь отвлек меня от разглядывания заоконного пейзажа. - Да, - сказал я, приглашая войти. Дверь чудом удержалась, не слетев с петель. Она со всей дури хряснулась о стенку, являя всему лазарету чудесную трещину. Я с трудом вздохнул, когда Темари, подлетев ко мне, порывисто начала меня душить, а Канкуро неодобрительно качал головой, глядя на пострадавшую стенку. - Гаара, - сестра наконец-то дала ход кислороду. Я жадно глотал воздух, не забывая сверлить Темари взглядом. – Как ты? Мы прокрались под покровом ночи, минуя охрану, стремясь увидеть брата, который пал жертвой холода и простуды! – вдохновенно выпалила Темари. Я возвел глаза к потолку. Походу, у Темари сегодня поэтический настрой. А это значит, что Канкуро сегодня досталось. Как я и предполагал, брат выглядел грустным и задумчивый. - Я в порядке, - наконец, ответил я. – Что нового? Темари села рядом со мной и открыла было рот, но брат опередил ее. Жалобно посмотрел на меня, сжав кулаки, и я понял, что у него случилось что-то плохое. Канкуро обычно только фыркал или молчал, надувшись, а тут такое! Я сделал удивленное лицо. - Гаара, - выдавил наконец Канкуро. В его, казалось бы, взрослом голосе проскользнула слезливая детская нотка. – Кристина-тян…, - сказал он, и у меня внутри все ухнуло вниз. – Она съела весь мой шоколад! – выпалил Канкуро. Темари хрюкнула и залилась смехом. Я вздохнул с облегчением. Мало кто знал, что помимо марионеток и боевого раскраса у Канкуро была еще одна любовь – любовь к шоколаду. Вроде у него даже была огромная тумбочка в несколько слоев, где он прятал самые вкусные виды молочного и горького шоколада, который он покупал, выполняя миссии, прохаживаясь по Скрытым Деревням, где шоколад имел совсем другой, не менее экзотический вкус. Я усмехнулся. С такими нагрузками немудрено, что Кристина-сан ела шоколад. Я пообещал Канкуро компенсацию, а потом мы еще долго разговаривали о состоянии Сунны, о политике и тактике, стратегиях и схемах обороны. Это было ужасно нудно, но это было то, чем занимается Казекаге. И, раз уж меня признали, то теперь остается лишь оправдывать это бесценное доверие. Темари сказала, что сегодня утром пришло письмо от Гондайме Хокаге. Она быстро схватила и спрятала его, по известной нам всем причине: никто с точностью не мог сказать, что было в письме, потому что его не открывали, но лучше его больше никому не показывать. И на меня обрушился вал из тоски и угрызения совести. Я матерился сквозь зубы некоторое время, прекрасно сознавая, что за свою ошибку могу очень поплатиться. Хокаге обычно передавала все письма и документы с Темари, а письмо, пришедшее с пометкой «срочно» могло расцениваться только как очень важное дело. Я лгал Кристине. Большинство из нас обманывали ее, врали за глаза, но при этом очень дорожили ею. И этой девушке нельзя было узнать правду, иначе все то, к чему мы пришли, может сорваться и с оглушительным треском рухнуть в пустоту. И остаться горькими, болезненными воспоминаниями, которые когда-то были событиями, наполнявшими наши сердца странной сладковато-теплой дремой. - Где письмо? – спросил я, чувствуя неладное. Темари порылась в своих рукавах, покраснела и буркнула что-то вроде: «Оставила в твоем кабинете». - Сходить? – предложил Канкуро. Я покачал головой и, откинув одеяло, встал. Меня слега пошатывало, но голова была на удивление ясная, а кашлять и вовсе не хотелось. Единственным дискомфортом была боль в легких и небольшая слабость, но бывало и хуже. Я собрался сходить сам. - Ты с ума сошел! Ты ведь еще слаб! – пыталась было возразить Темари, но я взглядом заставил ее замолчать. С такими вещами лучше разобраться самому. Возможно, еще не все утеряно. Кто знает, что там, в письме. Надо сказать, что, идя по коридору, я не выглядел, как Казекаге. Я еле тащился, а от пяти десятков ступенек у меня двоилось в глазах. Я даже одет был неправильно! Дойдя до своего кабинета, я остановился, словно уткнувшись носом в невидимую преграду. Дверь моего кабинета была приоткрыта. В коридоре царил полумрак, освещаемый лишь несколькими десятками плачущих воском свечей. Напряжение в воздухе царило такое, что его, казалось бы, можно было резать кунаем. Я медленно направился вперед, когда вдруг в кабинете раздался чей-то вопль и послышался звон битого стекла. Тяжелый, сочный хруст заставил меня вздрогнуть – кто-то или что-то только что разнесло в щепки мой рабочий стол. Я бросился в кабинет. Картина, которую я там увидел, меня просто потрясла. Мой кабинет был разнесен в дребезги, а виновники этого погрома стояли в обломках, направляя друг на друга кунаи. Мацури я узнал моментально. Она, не заметив меня, продолжала яростно атаковать оппонента, нанося ему сокрушительные удары, отчего в воздух взмывали осколки битого стекла и деревянные щепки. Ее я узнал не сразу, но как только до меня дошло, что лицо Кристины в крови, что ее совсем недавно дивные длинные волосы отсечены кунаем, а сама она еле держится на ногах из-за усталости, а на ее лице – нежелание драться, я освирепел. Нет, даже не так. Я стал безумен. Сразу же пропала слабость и испарилась боль в легких. Куда что делось? Я рванул к двум дорогим мне девушкам, одна из которых была моей первой ученицей, а другая – возлюбленной. И в тот момент я был не на стороне ученицы. Я, зарычав, вклинился между ними и ударом ноги уложил Мацури на замусоренный осколками и щепками пол. Едва ли бы я на этом остановился – я преподал бы Мацури финальный урок, а затем отослал бы ее куда подальше, на границу, с глаз долой. Как в ссылку. Кристина-сан буквально повисла на моей спине, когда я подходил к Мацури. Моя ученица пыталась сесть, размазывая слезы и кровь из прокушенной губы по всему лицу. Она нервно икала и блестела мокрыми карими глазами. И в них был вовсе не испуг. Какое там! Несмотря на то, что она только что отгребла от меня, она была явно счастлива тому, что успела сделать. - Гаара… Перестань, - прошептала Кристина. Ее дыхание было сбивчивым, а голос – уставшим. Ее сердце молотило сквозь мою спину и я, нервно закусив губу, повернулся, чтобы увидеть ее лицо. Твою мать! Я мысленно перебирал все ругательства, известные человечеству, и мимоходом подумал, что, возможно, мне стоит пополнить словарный запас. Она просто позволила себя избить и изуродовать. Ее правую щеку пересекал глубокий порез, сделанный кунаем. Губы были разбиты, а волосы… Я застонал, прижимая девушку к себе. Ее чудные волосы теперь едва доходили до плеч. Я обнимал Кристину, а сам не сводил взгляда с Мацури. Торжество в ее глазах сменилось потусторонним ужасом, а на лице так и читалось: «Что я натворила!» - Что здесь происходит?! – рявкнул я, чувствуя, что будь во мне Шикаку – я бы уже разнес всю Суногакуру. – Мацури, объяснись! - Не надо, - прошептала мне в плечо Кристина, и я не посмел ей перечить. Не сейчас. Сейчас ей нужна помощь, нужен отдых. - Я с тобой позже разберусь, - пообещал я Мацури, и куноичи зарыдала, закрывая лицо руками. Я поднял Кристину на руки и вынес ее из разгромленного кабинета, оставляя позади свой гнев, смятение, недоумение и ревущую ученицу. Докатились… Когда мы дошли до медицинской палаты и я опустил Кристину-сан на пол, до меня дошло, что я, не задыхаясь и не кашляя, с каким-никаким грузом на руках умудрился пройти все 50 ступенек и чувствовал себя довольно неплохо. - Тебе лучше лечь, сейчас начнется отдача, - сказал Кристина. Я с недоумением посмотрел на нее, но не посмел противиться приказу врача, бухнулся на кровать, не сводя глаз с куноичи. Та молча подошла к большому зеркалу и, скривившись, принялась водить руками по лицу, залечивая ушибы и порезы своей медицинской чакрой. - Кристина-сан, - я решительно нарушил зависшую в комнате тишину. Шиноби скосилась на меня задумчивыми зелеными глазами. – Почему ты позволила Мацури просто отлупить себя? - На тумбочке рядом с тобой в маленьком пакете возьми большую розовую таблетку, - сказала она мне. Я сжал зубы и не пошевелился. - Ты не ответила. Она все молчала, размеренно водя руками по лицу. Синяки рассасывались, царапины исчезали под ее умелыми пальцами. Но не ее потерянное и грустное выражение лица. И не темные круги под глазами – следы заботы обо мне. И ее недавно длинные, но теперь коротковатые волосы тоже не восстанавливались. - Если ты сейчас не выпьешь таблетку, то тебе будет очень плохо, - выдохнула Кристина, поворачиваясь. Я молча поднялся, подошел к свободной соседней кровати и, прямо глядя на куноичи, поставил эту кровать впритык со своей. - Если ты сейчас же не ответишь мне, а потом не ляжешь спать, - тихо, но довольно ясно сказал я, - то я не подумаю пить таблетку. И ты будешь чувствовать себя виноватой. Кристина вздрогнула. На секунду она растерялась, но потом ее глаза полыхнули странным мрачным огнем. Девушка стояла напротив меня, сжав зубы, высоко вздернув подбородок. Как на допросе. Я мысленно охнул от подобного сравнения. Я устраиваю ей допрос, хотя это то, чего мне нельзя делать. Если ей захочется – она сама расскажет. Я нарочито громко вздохнул, встал и медленно, глядя на девушку, демонстративно положил большую розовую таблетку себе на язык. Кристина не сводила с меня глаз. Я понятия не имел, о чем она думала, когда смотрела на меня так… неопределенно. В воздухе повисло тяжелое предчувствие ссоры. Это было то неприемлемое, то нежелательное и отвратительное, что бывает в человеческих отношениях, подобных нашим. Этого можно было избежать, но не всегда получалось. Но сейчас, когда я стоял перед ней, такой напряженной и молчаливой, удрученной и мрачной одновременно, я впервые пожалел, что она не такая, как все. Она была нечитаемой, непредсказуемой, неопределенной… Маленькая зеленоглазая тихушница, которая могла красиво улыбаться, сверкая белоснежными клычками, а в другой момент ты бы уже захлебывался кровью, а ее клыки впились бы в твое горло. Кто знает, может, это было то, за что я полюбил ее. Помимо этого, она понимала меня. И это было важно… Мацури никогда даже не подползет к ее уровню. И дело даже не в возможностях шиноби, а в качествах человека. Кристина многое рассказывала о своем мире, где правит человек, а ему помогает машина. И никаких техник шиноби, никаких печатей и взрывных свитков. Человек делает все, не обладая никакими сверхъестественными способностями. И зачастую все зависит от ума и от внутреннего мира… А внутренний мир Кристины был вне моего понятия. Пока… Так я надеялся. В итоге, понимая это все, я осознавал, что просто обязан не допустить ссоры с ней. Я просто подошел к ней и прижал ее к себе. И в тот момент я понятия не имел, кому это было нужнее: мне или ей. Она сначала будто оцепенела, а потом тихо вздохнула, и я почувствовал ее руки вокруг своей талии. Мы стояли так не очень долго: я привык, что мое тело не считается с моими желаниями. Я перебирал неровные темные пряди ее волос, когда знакомая тяжесть повисла в легких. В следующий момент я уже шатался, как пьяный, чувствуя пожирающую боль в легких. Кристина была как всегда предусмотрительна. Ее руки вновь скользили по моей спине, расчищая дыхательные пути, облегчая кашель. - Не надо, - просипел я в перерывах между тяжелым дыханием. Я твердо отодвинул ее руки, показывая, чтобы она даже не думала ко мне приближаться. Кристина смотрела удивленно, даже где-то немного обиженно. - Я должна помочь тебе, - твердо заявила она, снова протягивая ко мне руку, сияющую чакрой. Я помотал головой и, продолжая покашливать, двинулся в сторону кровати. Отдача действительно была не из лучших. Я весь трясся, явно ощущая высокую температуру. Легкие пылали огнем, в горло, казалось, напихали песка. А ведь она предупреждала меня… Такая заботливая. Иногда, даже чересчур. Я не мог позволить ей тратить свою последнюю чакру на облегчение моего собственного недоразумения. После «беседы за чашкой чая» с Мацури она сама едва стояла на ногах. Полное использование собственной чакры привело бы к использованию резервов. В ее случае резервом была чакра Мидайи. А мне вовсе не хотелось, чтобы Кристине опять пришлось страдать. Хотя, если она узнает то, что от нее все скрывают, она не только будет страдать, но и возненавидит всех нас. Рассказать о секрете было бы правильно, но жестоко. Поэтому пока нужно было прикусить язык и заткнуться. Я улегся поверх одеяла и прикрыл глаза. Дыхание потихоньку выровнялось, стало немного легче. Кровать рядом слегка шевельнулась и скрипнула. Я открыл глаз и, скосившись, увидел по соседству Кристину. Она лежала на боку, лицом ко мне, обняв подушку, и смотрела на меня. Я вздохнул, повернулся на бок, поморщившись от боли в легких, и так же обнял подушку. Девушка слегка улыбнулась, протянула руку, коснулась моего лба и волос. Помолчала немного. Я устал, но упорно заставлял себя не засыпать. Кристина смотрела на меня, в меня, сквозь меня, и ее глаза потихоньку тускнели, прикрываясь. - Давай попробуем поспать, - прошептала она, и, так и не успев убрать руку от моего лица, застыла. Я еще пару минут смотрел на нее, не веря, что она все еще рядом со мной. А потом позволил сну взять над собой верх. Не знаю, сколько я спал, но что-то разбудило меня. Я чувствовал себя вполне приемлемо, слабость уходила, легкие жгли уже меньше. Все еще сонный, не проснувшийся до конца, вялый, я разлепил глаза и уткнулся взглядом в Кристину. И сразу понял, отчего проснулся. Кристина лежала в той же позе, что и заснула, только рука, которая раньше прижималась ко мне, сейчас лежала немного в стороне и судорожно мяла простынь. Щеки девушки были влажноватыми. - Не бросай меня, - внезапно прошептала она. Я сел в кровати и слегка склонил голову, наблюдая за ней. Снится что-то? Я протянул руку и слегка сжал холодную влажноватую ладошку. Что же ей снится, если ее прошиб холодный пот? - Я с тобой, никогда тебя не оставлю, - прошептал я. Она поджала губы и слегка поморщилась, а на меня навалилась такая тоска, что я готов был выпрыгнуть из окна на крышу и повыть на луну. Меня раздирала нежность, привязанность и чувство вины, которую я никогда не смогу загладить. Если бы она знала правду, то ее не было бы сейчас рядом со мной. Она не заботилась бы обо мне так, как делает это сейчас. Не спала бы рядом, повернувшись ко мне лицом, не целовала бы и не перебирала бы мои волосы. Она ненавидела бы меня, презирала бы… Я понял бы это. Сейчас, оглушенный столь внезапным чувством, я стал эгоистом. Если бы я не боялся потерять ее, то я все рассказал бы ей. Но, узнав правду, она уйдет. И у меня не будет ни шанса удержать ее. Рассказать ей правду – это признать себя проигравшим. А до тех пор, пока ценой победы и проигрыша остается она – я не хочу проигрывать. Я наклонился и осторожно поцеловал спящую девушку в лоб. - Забыл меня, - почти невнятно прошептала Кристина, вздохнув. Я оторопел. Забыл? Кто забыл? – Даже во снах теперь редко приходишь… Итачи. Я вздрогнул и, застонав сквозь зубы, рухнул на кровать. Ками, что делать? Я ведь знал, что она все еще помнит его, что все еще носит в глубине себя тот траур… Траур по человеку, который жив. Все еще любит его, бережет и нежит в своих мыслях, почти не осознавая этого. Я встал, пошатнувшись, стянул со своей кровати одеяло и укрыл им Кристину. Она слегка улыбнулась и, что-то совсем по-детски пролепетав, уткнулась в него носом, словно кошка, свернувшись в трогательный комочек. - Пока ты рядом – весь мир принадлежит мне, - прошептал я, глядя на нее. – Но если ты уйдешь, то я потеряю даже себя… Настроение было паршивым. В глубине души я готовил себя ко всем развязкам, но даже расчет всех возможный вариантов мало похож на настоящий финал. Я шел в свой кабинет, надеясь найти письмо, которое прислала Хокаге. Казалось, что с каждой ступенькой я поднимаюсь к чему-то неизбежному и страшному. Душа, моя маленькая и темная душонка, ревнивая и жадная, носилась внутри, то подступая к горлу, то вырываясь наружу непонятным стоном-всхлипом. Я забыл, когда плакал в последний раз. Слезы, липкие и противные, кровь моей души, текли медленно и, срываясь, падали на пол. А я поднимался по высокой лестнице, чувствуя, что то, чего я так боюсь, уже близко. В моем кабинете было почти как раньше. Только окно новое еще не вставили. А так – и стол новый, и мебель на месте. На новеньком, томно поблескивающей темной вишней столе, лежала кипа бумаг. Порывшись в ней, я нашел, что искал. Маленький свиток с надписью «Срочно». Я долго держал его в руках, сидя в кресле, не решаясь открыть. Будто там какое-то проклятье, которое настигнет меня сразу же, стоит лишь надорвать конверт… - Жалкий трус! - в сердцах рявкнул я на весь кабинет. Рванул конверт и развернул выпавшее послание. Чем больше я его перечитывал, тем злее я становился. Цунадэ писала, что недавно Акацки объявились недалеко от северных ворот Конохи. Среди них был замечен и Учиха Итачи. Хокаге, весьма взволнованная таким событием, приглашает на совещание через неделю в Коноху. На совещании будут все те, кто поддерживал миф о смерти Учихи – Сакура, Наруто, Саске, Какаши, Гаара и Темари с Канкуро. Самые близкие друзья. Остальные группы, близкие с Кристиной были предупреждены лишь не разговаривать с ней об Акацках. Я задумчиво повертел письмо в руках. Внутри все кипело и бурлило. Казалось, еще немного, и у меня из ушей повалит пар. - Я убью его, - негромко сказал я. И почувствовал, что схожу с ума. Что говорит за меня? Любовь или страх потери? Где начало этого всего, и каким будет конец? У двери послышался легкий шорох, и я, вскинув голову, уставился на вход. – Мацури, - мой голос звучал очень холодно. Я не знал, что он может быть до такой степени холодным и жестким. Кристина говорила, что, когда я разговариваю с ней, мой голос похож на перекатывающийся бархат…. – Что тебе нужно? Ученица вошла в мой кабинет и застыла напротив, не смея поднять головы. Ее плечи и руки тряслись, но сейчас она не плакала. - Гаара-сэмпай… - прошептала она, сжав кулаки. - Ты пыталась убить девушку, которую я люблю, - я заметил, что Мацури вздрогнула от моих слов так, будто рядом с ней ударили хлыстом. – И после того, что ты натворила, у тебя хватает наглости появляться передо мной? Объяснись, раз уж пришла, Мацури. Ученица стояла передо мной, словно статуя. Окаменевшая, застывшая, бледная. Молчала долго, потом нашла силы посмотреть на меня. - А вы? – шепнула Мацури. Я приподнял бровь. – Разве вы не захотели бы убить человека, который забирает у вас то, что вам дорого? Я был зол, но в этот раз сдерживал себя, пытаясь говорить холодно и тихо, а не орать, вновь разнося кабинет. - Я ценю твои чувства ко мне, Мацури. Но если бы ты убила ее, то ушла бы следом, и я нисколько не жалел бы. Каждый в этой жизни имеет право выбирать. Ты выбрала меня, но я выбрал ее. Людей, которых я люблю – я защищаю. И мне не будет разницы – воевать лишь с тобой, или с целым городом, или с Акацками – я не откажусь от нее, не позволю ей пострадать. - Вы обезумели, - прошептала Мацури, делая шаг назад. – Вы изменились. Гаара-сэмпай, вы уже не тот, что были раньше. - Раньше я не любил, - ответил я, сжимая в руках письмо. – Не знаю, сможешь ли ты понять. Это мои первые чувства, настолько искренние, что я сам от себя не ожидал. Это мое решение. И пока Кристина-сан его поддерживает, пока она рядом со мной и не отвернется от меня – я буду рядом с ней. Но даже если случится так, что она оставит меня – я все равно буду верен ей. Ты первая девушка, которая набралась смелости и признала меня учителем. Она первая девушка, которая достучалась до меня, пока я боролся с Шикаку. Первая, кто раскрыла меня, раскусив все мои внутренние страдания и вечную борьбу с этим миром и собой. Она первая девушка, которая признала меня личностью. Тебе не дотянуться до нее…