Сердце преисподней

      Возвращение в маленькую круглую комнатку казалось почти освобождением, и девушка тихо выдохнула, успокаиваясь и избегая смотреть на демона, который вышел из предпоследнего круга Ада следом за ней.       – Сколько дней мы уже здесь? – вдруг спросила Мику, прислоняясь спиной к черной глади стены, в которой еще недавно была дверь, ведущая в грех, называемый Гордыней.       – Несколько, – туманно проронил грешник, кинув на нее мимолетный задумчивый взгляд, – Но не волнуйся, не так уж долго.       Она недовольно поджала губы, но не стала допытываться точного ответа и только устало скользнула вниз по стене, опускаясь на черный глянцевый пол.       – Тогда почему я не хочу ни спать, ни есть? – отрешенно поинтересовалась она, будто ее не слишком-то волновал этот вопрос. Впрочем, так оно и было. Ей просто хотелось понять все, что казалось прежде неясным, перед своей возможной гибелью.       – Безумие Ада, – парень пожал плечами, будто эти слова могли объяснить абсолютно все, и бесшумно приблизился к Мику, – Здесь все пропитано волей преисподней. Конечно же, ты будешь хотеть только то, что навяжет Ад.       Этот сухой ответ, казалось, удовлетворил ее, и девушка кивнула, устремив взгляд в одну точку и обхватив руками колени, подтянутые к груди. Он стоял перед ней, не отводя уже глаз, но на его лице невозможно было ничего прочесть, будто он надел каменную маску, скрывающую само наличие каких-либо чувств.       Спустя несколько секунд Мику тихо промолвила, устало смежив веки:       – Но мне почему-то кажется, что я слишком устала, чтобы идти дальше.       Послышался тихий шорох, и демон преклонил колено, опускаясь перед ней и заглядывая в ее измученное лицо. Она подняла глаза и встретилась с его взором, в котором все также невозможно было увидеть никаких эмоций.       – Тогда поспи немного, – он вдруг улыбнулся самыми краешками губ, непривычно мягко и заботливо, будто ничего на свете не было для него важнее девушки, сидящей перед ним, – Поспи, а я буду охранять твой сон...       Она широко распахнула глаза, пытаясь выровнять сорвавшееся вдруг дыхание, а он как-то плавно, но быстро и бесшумно оказался рядом с ней, и осторожно обнял ее за тихо вздрогнувшие плечи, кажущиеся сейчас слишком слабыми и хрупкими.       Осталась последняя дверь. Последний грех и последний круг Ада. Всего раз еще нужно войти в неизвестность, имя которой, впрочем, уже несложно угадать, и наступит финальный этап великого плана грешника. Плана по покорению тьмы. Плана, в котором уже почти до конца сыграла предписанную ей роль эта невинная девушка, что сейчас так доверчиво кладет голову на плечо демону и прижимается ближе к нему. Она, кажется, чувствует едва уловимое тепло, приносящее покой в ее устало отбивающее глухие удары сердце, и в этот миг готова следовать за ним беспрекословно, куда бы он ни вел ее.       Парень чуть повернул голову и вдохнул легкий аромат ее волос, утомленно прикрывая глаза. Он понимал, что сейчас начинается отсчет заключительных минут. Осталось немного и Ад, наверное, решил подарить им двоим последний отдых, пусть короткий и почти незначительный, но все же кажущийся в эту секунду таким важным.       На его красивом бледном лице играла немного печальная полуулыбка, которой залюбовалась Мику, из-под ресниц глянувшая на демона. Никто не знал, насколько лживо это прекрасное выражение, насколько фальшива ласка в его прикосновениях, потому что каждый нежный взор мог только следить за тем, чтобы эта девушка не предала и дошла до конца, исполнив свое предназначение.       Она, наверное, понимала это.       И безбоязненно заснула в его объятиях, успокоенная размеренным дыханием и заботливыми прикосновениями грешника.       Заметив, что девушка погрузилась в сон, демон едва слышно вздохнул, и с его бледных губ сошла мягкая улыбка. Он поднял руку на уровень глаз, и в его ладони, на миг полыхнувшей темным пламенем, появилась небольшая черная тетрадь, с которой он никогда не расставался. Парень переводил взгляд со своих записей на последнюю оставшуюся глянцевую дверь и думал о своем плане. Мечтал о власти и вспоминал путь, который привел его к исполнению желаний. Путь, который и был описан в потрепанной черной тетради...       Чуть меньше года назад.       Это было началом его восхождения.       Красивый, почти божественно прекрасный внешне парень со светлыми распущенными волосами, немного не достающими до плеч, лежал, раскинув руки, на сером бетоне крыши высокого здания и смотрел в ослепительно-голубое небо, разбавленное тонкими мазками белых облаков. Он находился на земле уже почти неделю, оставив Рай и почему-то не испытывая желания возвращаться. Каждый раз он задерживался в этом грешном мире все дольше и знал, что свет не доволен им, но ничего не мог с собой поделать.       Отсюда небеса казались низкими, но недостижимо совершенными, требующими поклонения, и на губах светловолосого ангела вдруг появилась непривычная грубая усмешка, смотрящаяся пока еще дико на мягком добром лице.       – Братик, ты снова здесь! – раздался вдруг звонкий девичий голос, в котором слышалась счастливая, хоть и слегка укоризненная улыбка.       Парень не ответил, но его искрящиеся голубые глаза потеплели. Миниатюрная блондинка подошла ближе и склонилась над ним, тихо шурша большими снежно-белыми крыльями.       – Я скучала... На этот раз ты очень долго здесь пробыл, – в ее словах звучала легкая обида.       – Прости, – он виновато улыбнулся, с нежностью глядя на сестру.       – Почему ты так задержался? – она все еще была немного недовольна, – Мы волновались.       Он поморщился, услышав это «мы», которое иногда срывалось с губ Рин. Что, впрочем, неудивительно, ведь ангелы были одной семьей, единым целым, и многие говорили о себе во множественном числе, потому что все слуги света были идентичны друг другу, думали и мечтали об одном и том же, испытывали одинаковые эмоции...       Его тошнило от этого. Выворачивало наизнанку от осознания вынужденной принадлежности к идеальной системе, где все равны, и никто не выделяется, где любое слово, непонятное окружающим, является богохульством, где все так слепо верят в существование Бога, наличие которого даже для жителей Рая не было доказано.       Он старался не думать об этом, но не мог избавиться от отвращения при виде этого фарса, в котором с таким наслаждением принимают участие ангелы. Когда подобные кощунственные мысли все же появлялись, он пугался и стыдливо опускал глаза, мгновенно чувствуя, как его начинает ослеплять божественный свет, который пронизывал все вокруг. Чувствуя себя загнанным в угол, грязным и очерненным, светловолосый парень скрывался ото всех на земле, куда так редко спускались остальные. Здесь он мог быть самим собой, мог на фоне чужих пороков и грехов чувствовать себя по-настоящему светлым, и постепенно привыкал к свободе в мыслях и ощущениях. Однако рано или поздно приходилось покидать вольную жизнь, и каждый раз это было все болезненнее, сложнее.       – Братик, почему ты молчишь? – заботливо коснулась Рин его лба, и он вздохнул, прикрывая глаза.       Пора отправляться в Рай. Пора возвращаться домой...       Он поморщился и резко поднялся на ноги, с наслаждением потянувшись.       – Прости, Рин, – повторил слова извинения парень, – Мне просто хотелось немного побыть одному.       – Последнее время ты слишком часто спускаешься на землю, – девушка покачала головой, – Мы думаем, что ты должен больше времени проводить с нами...       Блондин пристально посмотрел на нее, едва удержавшись от презрительной усмешки, которая наверняка испугала бы его сестренку. Она продолжала:       – Ты все больше отдаляешься от Рая. Нас это беспокоит, – в ее глазах была написана искренняя тревога, и только поэтому он до сих пор не сказал ни слова. Знал, что, если она узнает его истинные чувства, будет переживать еще больше. И правильно, потому что секунда за секундой он все дальше уходил во тьму...       Рин ждала от брата чего-то, что успокоило бы ее, чего-то, что означало бы, что он все также предан Богу, но парень молчал, заставляя нервничать. Она осторожно коснулась его руки и заглянула в голубые, будто стеклянные сейчас глаза:       – Ответь мне, братик...       – Мне нечего сказать, Рин, – он старался не смотреть на сестру, чувствуя, что слишком сильно хочет поделиться с ней тем, чего ей знать нельзя: своими мыслями.       – Но мы переживаем... – снова начала она, и парень, не выдержав, перебил:       – «Мы»? Снова «мы»? Сколько можно?! – он крепко стиснул зубы, оттолкнув руку девушки, – Неужели ты сама не понимаешь, как глупо это звучит?       – О чем ты? – теперь он действительно напугал ее. Агрессия была непривычна и неприятна ей, она боялась его внезапного крика и искренне недоумевала, почему он так себя ведет. Почему смотрит с такой болью? Почему так яростно сжимает кулаки?       – Мне надоело бездумно следовать законам и заповедям! Я хочу думать, чувствовать и жить самостоятельно, Рин! Хочу отличаться от остальных...       – Я не понимаю, братик...       Он готов был завыть от странного жжения в сердце при виде растерянности и ужаса на ее лице, но ощущал почему-то, как понемногу освобождается от опутывающих его изнутри цепей. Он словно падал с невообразимой высоты и был по-настоящему счастлив, вольный, наконец, мыслить так, как хочется. Теперь он мог дышать полной грудью, чтобы легкие разрывались от обилия живительного кислорода, мог мечтать о славе и о силе, подобной Богу, и испытывал неконтролируемую радость от того, что теперь нашел в себе силы разорвать эту пуповину, связывающую его с Раем.       Парень тихо рассмеялся своим мыслям, запрокинув голову к небу, которое вдруг начало темнеть, и прошел мимо сестры ближе к краю. Глянув вниз, он улыбнулся, и улыбка эта показалась Рин немного безумной, неприятной. Затем неожиданно взобрался на высокий бордюр, которым заканчивалась крыша, и, подобно распятому на кресте, раскинул в стороны руки, окидывая взглядом огромный город, развернувшийся перед ним яркой картиной, которая, кажется, дышала и двигалась вместе с изображенными на ней людьми. Людьми не идеальными, порочными, но свободными и живыми...       – Посмотри на меня, Рин... – заговорил он громко, чувствуя, как резкий ветер возносит его слова к хмурящимся небесам, – Посмотри на себя. Мы прекрасны и чисты, мы похожи на божества... Мы – ангелы, – он улыбнулся широко и надменно, будто, в самом деле, отлично знал, насколько совершенно дарованное ему тело, – Но все смертные видят только красивых марионеток и не замечают тонких нитей, которые, подобно стальным канатам, сковывают наши души...       Он глубоко вдохнул холодный режущий легкие воздух и за его спиной вдруг взметнулись огромные крылья, белые, но совсем не такие ослепительно чистые, как у его сестры. Рин, очевидно, тоже заметила некоторую серость его оперения, и в ее глазах мелькнул страх и отчаяние, а руки сами собой потянулись к балансирующему на краю парню.       – Пожалуйста, братик, не нужно так говорить... Не гневи Господа, – бормотала она, и по ее щеке скатилась первая в ее жизни слеза. Вот только позже она привыкнет плакать...       – Прости, сестренка, – он покачал головой, не гладя на нее, – Прости, но молчать я больше не могу. Ведь даже Бог и дьявол – всего лишь механизмы, нарочно придуманные, чтобы заставить всех без исключения склониться перед системой. Но я не склонюсь! Не буду больше беспрекословно подчиняться!       – Пожалуйста... – шепотом повторила она так тихо, что он не расслышал ее мольбу за воющим ветром.       – Я так боялся сказать... Так боялся признаться даже самому себе, что жажду силы, – он говорил сумбурно, глаза его лихорадочно блестели, – Но теперь мне не страшно. Я хочу стать сильнее Бога, Рин! Я хочу превзойти этого мифического идола...       – Что ты говоришь?! – вскрикнула девушка, в страхе отпрянув от брата, – Ты ведь ангел, как ты можешь не верить в Господа?       Небеса почернели, сдвигая тучи над головами жителей города, и злобно громыхали, словно отвечая на преступные речи ангела, который сейчас был готов, наконец, отвернуться от Рая.       – Ты увидишь... Ты увидишь, Рин, я поднимусь выше, чем ты можешь себе представить. Только дождись, сестренка! – прошептал он и камнем ринулся вниз, расправив крылья и позволяя ветру подхватить себя в воздухе.       Небо сверкнуло ослепительно-яркой молнией, и со свинцовых облаков сорвались первые капли дождя, беспощадно молотя по дрожащим плечам светловолосой девушки и смешиваясь со слезами, которые градом катились по ее смертельно бледным щекам.       Ангел отринул само существование Бога, и так был совершен его первый грех.       Это стало началом его падения.