Тени прошлого

Май 1980 года Лили отложила перо и перечитала написанное, смахнула некстати набежавшую слезу, сложила вчетверо исписанный с двух сторон листок бумаги, какое-то время смотрела на него, раздумывая, не порвать ли и не сжечь, а затем убрала его в шкатулку, стоявшую тут же. Какая, в сущности, глупость! Зачем она это делает? Кому нужны эти ее письма? Ведь она все равно не решится никогда их отправить, да и к чему? Ему ведь теперь все равно. И он сам во всем виноват, это он все испортил и довел ее до этого жуткого отчаяния. Ненавижу, — подумала она, — не-на-ви-жу! А забыть его, выкинуть из памяти, тоже не получается. Хотя, разве она может забыть его, она бы и рада, да вот… Хотя, уж себе-то могла бы и не лгать: не можешь ты, Лили Эв… Поттер забыть его. Не можешь и не хочешь. Да и настоящей ненависти у тебя к нему нет, ты только хотела бы ненавидеть его, убеждаешь себя, что должна. А на самом деле ты все еще его…несмотря ни на что… Нет! Нет, — одернула она себя. Знать его не желаю. Потому что нельзя простить того предательства, это попросту невозможно. Она, если уж быть честной до конца, хотела бы его простить, да вот не получается, это свыше ее сил. Как?! Как он мог снова предать ее? Лили достала из шкатулки черно-белую фотографию, склеенную из двух разорванных половинок. — Зачем? Зачем ты это сделал?! — прошептала она запечатленному рядом с ней, еще счастливой и улыбающейся, черноволосому юноше и провела по изображению рукой, словно хотела убрать с его лба спадающую на глаза прядь. Фотография была магловской, поэтому молодой человек был неподвижен; он смотрел на нее задумчиво, с какой-то затаенной грустью. — Ты сам все испортил, и только ты один во всем виноват, — продолжала шептать Лили, обращаясь к молодому человеку на фотографии. Хлопнула входная дверь, и из гостиной раздались громкие возбужденные голоса Джеймса и Сириуса, вернувшихся с очередного собрания Ордена. Лили убрала фото в шкатулку, закрыла ее, достала из кармана палочку и, направив на шкатулку, прошептала заклинание. Ни к чему, чтобы кто-то знал ее тайны. Лили тяжело поднялась из-за стола, вытерла глаза, не хотелось сейчас объясняться с Джеймсом, почему плакала, да кто обидел. Впрочем, Джеймс мог списать все на часто меняющееся настроение, что свойственно ее положению, но все равно, лишний раз затрагивать эту тему не хотелось. В гостиной, судя по всему, продолжался бурный спор. Интересно, что там у них стряслось? Лили убрала шкатулку в комод и направилась в гостиную. — Это же уму непостижимо! — бушевал Сириус. — Дамблдор, похоже, просто из ума выжил, раз верит этому… — Значит, у него есть на то причины, Бродяга, хватит! — Джеймс, похоже, был явно растерян и…расстроен. — Мы должны верить Дамблдору, потому что иначе, кому нам еще верить? — Дамблдору, да, но не этому мерзавцу! У него же на лбу написано, что он был и остается Пожирателем. — Что здесь происходит? — спросила Лили, войдя в комнату. — Вас, должно быть, на улице слышно. — Бродяга сомневается в словах Дамблдора, — отозвался Джеймс. — Не Дамблдора, а Снейпа! — ответил Сириус. — А это, согласись, разные вещи. — Снейпа? — она постаралась, чтобы голос не дрогнул, и дай Мерлин, чтобы она не побледнела. — А при чем тут он? — Он, видишь ли, теперь наш тайный осведомитель, — голос Джеймса звучал глухо. — Только идиот может поверить его россказням, что, дескать, он раскаялся и решил исправиться, — не унимался Сириус. — Бродяга! — осадил его Джеймс. — Выходит, у Дамблдора были причины ему поверить. Давай на этом закончим, — произнося эти слова, Джеймс в упор смотрел на жену. — Ладно, — успокоился Сириус, — что будем делать? — спросил он. — Поговорим завтра, ладно? — отозвался Джеймс. — Как скажешь, дружище. Но все-таки подумай еще раз насчет хранителя. — Я подумаю, Бродяга. Спасибо. — Ну, тогда я пойду. До скорого, Сохатый. Пока, Лили, — кивнул он ей. — Что случилось? — спросила она у мужа, как только Сириус ушел. Джеймс стоял, отвернувшись к окну. — Случилось то, что Тот-Кого-Нельзя-Называть, как ты знаешь, завладел неким пророчеством, где сказано, что скоро родится ребенок, который сможет его сокрушить. Дамблдор полагает, что это может быть твой, то есть, я хочу сказать, наш ребенок. И он считает, что нам нужно защитить дом заклятием Фиделиус. — А…почему Сириус…при чем тут… Сев… Снейп? Джеймс так и не взглянул на нее. — При том, — проговорил он по-прежнему глядя в окно, — что эти сведения Дамблдор получил ни от кого иного как от Снейпа. Он, дескать, перешел на нашу сторону и, рискуя жизнью, как подчеркнул наш многоуважаемый директор, стал нашим агентом. Сириус ему не верит. — Вот как? — у нее вспотели ладони. А еще в наступившей тишине ей показалось, что сердце стучит так громко, что услышит не только Джеймс, но, пожалуй, и случайный прохожий, идущий мимо их дома. Джеймс повернулся и посмотрел на нее. — Знаешь, а я вот ему поверил. Снейпу, я хочу сказать. — Да? — голос все-таки дрогнул. — Да, Лили, — он подошел к ней, положил руки ей на плечи и посмотрел прямо в глаза. — Ведь у него же были причины раскаяться, как говорит Дамблдор. Тебе не кажется? — Откуда мне знать? — она выдержала его взгляд. — Ведь он из-за тебя, правда? — Не знаю. И знать не хочу! — голос обрел твердость. — Мне это совершенно безразлично. И я не понимаю, почему ты завел этот разговор. — Лили, — Джеймс взял ее за руку и крепко сжал ее, — скажи мне, только правду: ты с ним…встречалась…после нашей с тобой свадьбы? — Я не встречалась с ним, Джеймс, ты же знаешь! Я же все тебе тогда рассказала, помнишь, почти год назад, когда мы встретились в Косом переулке. — Все? Лили, ты правда все мне тогда рассказала? Она отдернула руку и испуганно отстранилась. — Что ты хочешь этим сказать? Джеймс снова подошел к окну, отвернулся и заговорил, не глядя на жену: — Лили, наверное, мне нужно было с самого начала тебе все рассказать, но я просто не предполагал… Видишь ли, в чем дело: когда мне было четырнадцать, и я приехал домой на летние каникулы, то вскоре заболел драконьей оспой. В легкой форме, как маме объяснили колдомедики в Мунго. Недели три я там провалялся, поправился, меня выписали, а через три дня я снова оказался в больнице, какое-то осложнение. Меня снова пичкали зельями, лечили всякими заклинаниями, а когда выписали, то колдомедик объяснил отцу, который меня забирал, что подобные осложнения иногда случаются, но опасность миновала, и они сделали все необходимое. Но есть одна проблема: иногда при осложнениях эта болезнь дает побочный эффект. Нечасто, но я оказался в числе тех, кому не повезло. Словом, у меня не может быть детей. Я тогда не придал этому значения, помню еще, подумал, что это даже к лучшему, я же собираюсь стать аврором, а аврору, как выражается Аластор Моуди, лучше не иметь семьи, дабы избежать риска. Теперь ты понимаешь? Она без сил опустилась на стул и сжала ладонями виски. — О, Джеймс! Он резко повернулся к ней: — Это…это ведь его ребенок, да? — Джеймс, пожалуйста, послушай. Я совсем запуталась. Я была в отчаянии, когда ты меня встретил. Мне тогда умереть хотелось, я не знала, что мне делать. А ты…ты мне очень помог тогда, пожалел меня. Ты всегда хорошо ко мне относился. А потом, когда ты сделал мне предложение…я еще не знала, клянусь тебе! То есть…я не была до конца уверена, не знаю, надеялась, может, это ошибка. Но оказалось, что это правда, и я испугалась, знаю, я должна была сказать тебе сразу. Прости меня, Джеймс, пожалуйста, прости меня! Он подошел, опустился перед ней на колени и снова взял ее руки в свои. — Ты…любишь его? Лили покачала головой и ничего не ответила. — Любишь? — продолжал настаивать Джеймс. — Я его любила. Ты, наверное, и сам это знаешь. Мы с ним не разговаривали два года после того как, ну, ты помнишь, на пятом курсе. Он приходил мириться, я его прогоняла, ну, а потом я поняла, что это глупо, и мы все-таки помирились. Уже после окончания Хогвартса. И все было хорошо, то есть, это я так думала. Дура! — Что же произошло? — Ничего особенного, — горько рассмеялась Лили, — ровным счетом ничего, он просто предал меня. Еще раз. — И он не знает? — Нет! И не узнает никогда! Может, он и сожалеет, и все что говорит о нем Дамблдор — правда. Может быть, он и впрямь осознал, допускаю. Да только поздно! Уже слишком поздно, понимаешь? — Лили… — И я не хочу больше о нем слышать! Не хочу! И Лили, не выдержав, разрыдалась. Джеймс обнял ее за плечи, прижал к себе. — Ну, не надо, успокойся, все будет хорошо, слышишь? — Не могу… простить…предал меня…предал снова…не узнает… — всхлипывала она. — Не плачь, Лили, не нужно, тебе нельзя волноваться. Успокойся. Я же с тобой. Я всегда буду с тобой. Я все сделаю, чтобы защитить тебя и…ребенка. Я всегда буду рядом, я не оставлю тебя, то есть, вас. А там…там посмотрим. Все обойдется, — он прижимал ее к себе и укачивал, как маленькую. — Ты, — она подняла на него глаза и улыбнулась сквозь слезы, — хороший, ты очень хороший, Джеймс. Я так тебе благодарна! — Просто я тебя люблю, — проговорил он, стирая слезы с ее щек. — Я знаю. Я…тебя тоже, Джеймс. Джеймс вздохнул и еще крепче прижал ее к себе.