Эмпат

Душно. Нечем дышать. Взгляд перескакивает с одного лица на другое. Раскалывается голова. Одинаковые. Они все одинаковые. Воздуха не хватает. Он хватается за голову, с силой сдавливая пальцами виски. Больно. Секунды плывут. Перед глазами всё плывет в свете солнца. Оно ослепляет. Лиц не видно. Но он знает — они одинаковые. Он чувствует. Жарко. Задыхается. Медленными шагами бредет по улице. Ноги словно ватные, не слушаются. В ушах стоит непосильный для его барабанных перепонок звон. Лопнут. Пойдет кровь. Нет. Ёнджэ крепко зажмурился, сильней сдавливая виски. Сфокусировался на темноте перед глазами. Но солнце светит ярче. Пробивается сквозь тьму. Освещает всё вокруг. Заливает своим жаром. Ужасно душно и нечем дышать. Горло стягивает удушьем. Своими пламенными объятиями оно захватывает в себя. Погружает в себя. Ему не выплыть. Вокруг только он. Его много. Но он один. Он смотрит на Ёнджэ. Протягивает руку. Коснись. Его голос звенит в ушах, оглушая. Он открыл глаза. Его лицо. Улыбаясь, душит его своим жаром. Ёнджэ не замечает, как хватается за его руку, и вот он уже держит его. Сжимает его ладонь, а на асфальт капает кровь. Жжет. Нестерпимо. «Ты убиваешь меня», — собственный голос звучит потерянно, с надеждой. Убьет. Убьет — и конец его страданиям. Конец боли. Он больше не почувствует боли. Всё обратится в белый свет, окутает, охладит, но не даст замерзнуть. Это будет его раем. «Элис. Какой сюрприз», — его голос оглушает своими колокольчиками. Звонкий, но такой хриплый. Такой притягательный, как и свет, исходящий от него. И Ёнджэ не в силах обернуться. Он чувствует чье-то присутствие. Он знает: она здесь. Но этот голос. Эти глаза, эти руки. Это тепло. Жар. «Сдавайся, Ёнджэ. Сдавайся», — звучит на периферии его сознания. Обманчиво нежный голос, до боли родной. Желание погрузиться в него с головой захватывает с головы до пят. Пронзает электрическим током, отдаваясь в животе сладким трепетом. Томительным и незнакомым доселе. Ёнджэ громко выдохнул, не решаясь выпустить его ладонь из своей. «Сдавайся», — снова оглушает. Сдавайся. Нет. «Всё будет как прежде», — разливается мягким материнским звоном женский голос. Ёнджэ хмурится, но не выпускает теплую ладонь. В зное его прикосновения она уже кажется холодной. А кровь заливает асфальт под ногами. Ее много. «Неужели во мне столько крови?» Капли падают, ударяясь об алое полотно у его ног. Оно растекается, угрожает испачкать. Запятнать его собственной кровью, собственной болью. Показать свою силу, дать понять, что он слабак. Он не справится. Его страхи обнажены. Они ему не подчиняются. Непокорные. Как и этот жар. Он ему не подчиняется. Не подчиняется. И никогда не подчинялся. Это было лишь иллюзией. Тонкой, как корка льда ранней весной на поверхности грязного пруда где-то на окраине Атланты. Что он там забыл? Почему не Нью-Йорк? «Ты особенный, Ёнджэ», — голос пронизывал всё его тело, сталкиваясь с каждым нервным окончанием. Будоража сознание и заставляя смотреть на него во все глаза. Он улыбается ему. Дэхен. Дэхен улыбается тепло и искренне. Как может только он. Ёнджэ пробирает дрожь. Неправда. Дэхен врал, врет и будет врать. Но не касаться его — мучение. Не чувствовать его — его личный болевой предел. «Беги», — его лицо искажается болью, рука выпускает из своей хватки. Ёнджэ недоуменно смотрит в ответ, чувствуя, как сердце пронзает болью. «Беги», — отдается эхом в ушах. Ёнджэ уставился на свою кровоточащую ладонь, не в силах совладать с дыханием. Нет. Он не уйдет. «Беги». Нет. «Беги, Ёнджэ!» — Нет! — подскочив на диване, Ёнджэ дрожащими руками обхватил себя за плечи, чувствуя резкий контраст с реальностью. Шумно дыша, он широко раскрытыми глазами уставился на свои ладони, ощущая противное жжение в кончиках пальцев. Действительность набатом звенела внутри, отбиваясь ужасным шумом от стенок черепа. По щекам скатывались соленые крупные капли, падая на руки. Он стер их со своей кожи, тут же принимаясь тереть щеки. Шмыгнул носом. Слова Дэхена все еще висели в памяти, заставляя сердце сжиматься расцветающим внутри липким страхом. Он вновь шмыгнул носом, ощущая, как жжёт пазухи изнутри, а по складке над верхней губой стекает что-то тягучее, похожее на терпкий сироп. Он коснулся носа, стерев сироп и разглядывая пальцы в рассветной темноте. Выдохнул, тут же стирая остатки крови с лица тыльной стороной ладони. Сон обрушился на него, сдавливая действительность в тиски и вытесняя ее за грани реальности. Становясь реальностью. Он слишком часто видел кошмары по ночам. Но ни один из них не был так похож на реальность. Они были скорее отголосками его воспоминаний, способом вместить в мозг всё, что он смог приобрести за прошедший день. Но эти сны... такие кошмарные. Такие отличные от всего, что с ним было. Поднявшись со своего дивана, Ёнджэ прошагал до кухонки, доставая из холодильника бутылку с водой. Жадно приложился к горлышку, заглатывая прохладную жидкость. Жар постепенно покидал его тело, уступая утренней свежести. В квартире было почему-то слишком холодно. Или он только сейчас это почувствовал? Мурашки пробежались по коже, когда он, босой, прошагал к окну, выглядывая на улицу сквозь прозрачное, чуть грязноватое, в разводах окно. Нужно было его помыть — через него было плохо разглядеть звезды на небе, которые в рассветной дымке постепенно стирались, превращаясь в белоснежные пуховые облака. Поежившись, он вернулся в постель, закутываясь в одеяло. Озноб охватил его тело, вынуждая вздрагивать и кутаться еще сильней. На дворе было лето, но он чувствовал себя так, словно вышел раздетым на улицу в ужасный ливень со снегом. Не хватало еще заболеть. Он ведь всегда ходил одетым. Толстовка с капюшоном, джинсы, неизменные футболки. Что же теперь творится с его телом?.. Озноб не отпускал, его трясло. Ёнджэ закусил нижнюю губу, безуспешно пытаясь справиться с дрожью во всем теле. Ему не хватало тепла. Здесь было слишком холодно. Сквозь неприкрытые шторами окна, казалось, проходило слишком много холода. Он не чувствовал себя в безопасности. Здесь он умирает. В этих четырех стенах и крохотной ванной с туалетом — единственной отдельной комнатой — он умирал, сходя с ума от бессилия. Ему не хватало Дэхена. Его прикосновений. Его тепла. Но его предали. — Просто проверь, Ёнджэ. Ты ведь умеешь. — Нет. Я не хочу. Не собираюсь. — Я уверен, этому должно быть какое-то объяснение, — в десятый раз повторял Джим, пытаясь через километровое расстояние связи донести до него свои слова. Но он упирался, не желая слушать. — Он должен был сказать мне сам. Если не сказал, значит, это не для моих ушей. Значит, он меня предал. — Просто проверь. — Он не нравился тебе, — вдруг поддел Ёнджэ, отводя от себя разговор, — что изменилось? — Возможно, он твой шанс. Я уверен, они не смогут его отобрать у тебя. Просто проверь. Если он ничего не сделал, пока ты был у него, значит, при необходимости ты сможешь сбежать. Всхлипнув, Ёнджэ прижал ладони к лицу, чувствуя подкатывающуюся к горлу тошноту. Он хотел, чтобы всё это закончилось как можно скорее. Чтобы он смог жить как обычные люди. Чтобы он смог найти свое место в этом мире. В этой системе. Превратиться в детальку, способную вести ход времени. Вернуть свой единственно возможный вариант при слишком высоких возможностях. Но он так устал. Это бессилие вынуждало сжиматься под одеялом, всхлипывая и жмурясь от боли в сердце. Оно болело, сжималось, не позволяет ему дышать полной грудью. Мысль, что он — лишь выброшенная из системы прогнившая деталь, разрушала целостность его восприятия, не давая смотреть на вещи трезво. Кто он такой? Он никто. Задавая себе вопрос, тут же собственноручно забивает себя под землю ответом. Он никто, и места своего у него нет. Он сидит в четырех стенах, разглядывая свои руки, которые принесли ему столько страданий. Проводит пальцами по коже, ощущая распространяющийся вслед за прикосновением противный укол боли. Вся его кожа так чувствительна к малейшим касаниям. Она причиняет ему дикую боль. Каждое нервное окончание принимает то, что не должно. Впитывает то, что не принадлежит ему, делая это частью него. И он не знает, как от этого избавиться. Это проклятье. Это не дар. Слабо шевельнувшись под одеялом, Ёнджэ шмыгнул носом, тут же резко выдыхая. Нос мерз, а из глаз не переставая текли слезы. Неосознанно вырывались, стекая по щекам и утопая в мягкости одеяла, увлажняя ткань. Он не мог остановиться, всхлипывая. Нос уже закладывало, дышать становилось сложнее. Глаза опухали, зрение застилалось пеленой. Хотелось выть на луну от бессилия. Да только солнце уже появлялось из-за горизонта, унося звезду с неба. Наступал новый день. Новый, полный бессилия и отчаяния день в жестоком мире, где у него нет собственного места. Казалось, если его не станет — ничего не изменится. Мир продолжит существование, система не даст сбоев, механизм не дрогнет ни на миг. Его словно нет и никогда не было. Он сомневался, были ли у него хотя бы документы. Или он и вовсе пустое место в этих стенах. Того гляди, хозяйка квартиры забудет и вселит нового жильца, не заметив его бледной тени на диване. Он проживал свою жизнь бесследно, время было скоротечно. Вот ему уже двадцать. Двадцать напрасно прожитых лет, и позади ровным счетом ничего. Ни семьи, ни друзей, ни любви, ни каких-либо свидетельств его существования. Он не сделал ничего, что оставило бы след. Куча спасенных жизней не в счет. Это совершенно не удовлетворяло его вывернутую наизнанку душу. Цена за спасенные жизни была выше, чем это удовлетворение. Но его собственная жизнь отнюдь не была выше тех спасенных жизней. Выше — его безнадежное существование, наполненное болью. Эту потерю не покроет ничто, кроме семейного тепла и полного душевного спокойствия. Ёнджэ не думал ни разу, с чем ему придется столкнуться в жизни, если он достигнет своей цели. Работа, семья, дом, животина с противоблошиным ошейником на диване в гостиной этого дома. Что дальше? Любовь? Что это? Чувство? Одно из тысяч. Оно так же, как и эти тысячи, сидит в его памяти. Если любовь такова, он бы, наверное, хотел ее почувствовать. Если она такова, как то, что он чувствовал от тех плачущих жертв чужой глупости, то он бы хотел, чтобы кто-то так же плакал, думая о нем. Но это всё, что он знал. Что стоит за всем этим плачем, на чем всё это строится, как к этому подступиться, как узнать того, кто сможет пролить слезу, когда заболит влюбленное сердце... Голова шла кругом. Любовь — очередное чувство, наполненное болью. Но этой боли хотелось, она казалась гораздо приятней, чем любая другая. Когда твое сердце болит за кого-то — это приятно. Это согревает израненную душу, заживляя черненые раны. Но, оглядываясь по сторонам, он понимал, что даже мысль об этом далека от его действительности. Сейчас у него не было своего места, не было такого дома, семьи и плачущего по нему сердца. Он не был нужен никому. Абсолютно никому. Его держал здесь только долг перед Джимом Фёргом. Свое обещание он нарушить не мог. Ведь ему нужно было немного. Только знать правду. А Ёнджэ сейчас совсем не в силах справиться с ней и узнать, что она скрывает. Узнать то, что нужно Джиму Фёргу. Неужели это его место? Бороться с проклятьем, чтобы помогать. Всем, кроме себя. Себе он помочь не в состоянии. Без Дэхена. Воспоминания о словах Джима вновь ударили по голове, вызывая дикую боль в затылке. Он не хотел об этом думать. Но думать больше было не о чем. Совершенно. Сердце болело и сжималось в бессилии. От сдерживаемых эмоций становилось дурно. Они разрывали изнутри, но он не мог с этим ничего сделать. Пока он не найдет свое место в системе, он не сможет ничего с этим сделать. Он будет все таким же беспомощным. Все таким же... одиноким. Сегодняшний его день не особо отличался от предыдущих. Разве что в них не было тепла. Мысленно он возвращался к годам в ФБР. В них не было тепла, которое окружало его последние два года. Только теперь вокруг него весь город, и он не обязан подчиняться. Тем не менее, свободы это не давало. Он по-прежнему не мог дышать. И сейчас он зависел лишь от самого себя. Поборов новый приступ озноба, он поднялся с дивана, подбирая с пола вещи. С момента прихода домой он больше не надевал ни толстовку, ни джинсы, ходя босиком и в обычных шортах, майке. Новое постельное спасало от контакта с порциями эмоций, он мог себе позволить расслабиться и оголиться, сбросив надоевшую одежду. Два дня тишины и беспробудного кошмарного сна. Теперь ему нужно на работу. Траты на продукты еще никто не отменял, да и нужно было прикупить несколько новых вещей, а эти постирать в какой-нибудь из общественных чисток. Всего несколько центов — и вещи будут пахнуть чистотой и свежестью дешевого стирального порошка. С нее смоются чужие эмоции, тяжелые дни, грязь городского смога. Может, станет легче. Может, на нее упадет еще больше дерьма, словно магнит, тянущегося к чистоте. Раз в неделю он подрабатывал на стройке, недалеко от Манхэттена. Потребность в разнорабочих была высока с нынешним темпом развития экономики города. Новый строящийся офисный комплекс, возможно, сможет претендовать на славу «empire-state». В принципе, его это не интересовало, главное, платили неплохо, и ответственный за стройку славно о нем отзывался, благодаря чему Ёнджэ мог временами подрабатывать, пока стройка не закончится и новое высотное здание не украсит Статен-Айленд. Закончив с одеждой, Ёнджэ закинул в рот таблетку, желая заранее оградить себя от несчастных случаев, и тут же проглотил ее, не потрудившись запить водой. Бросил в карман мобильник, выходя из квартиры. Рабочий день на стройке всегда начинался раньше, чем день офисных клерков. В том числе и ФБР. Но уж те-то точно не прочь последить за ним ночами. Как бы сильно им не было это в тягость. Ёнджэ уже который день удивлялся, почему не возобновили слежку за ним и поиски. Они словно залегли на дно, готовясь к броску молниеносной атакой. И Ёнджэ боялся, что не сможет быть готов к этому. Во всяком случае, что-то здесь было не так. Предчувствие не обманывало его никогда. На стройке, как всегда, шла работа. Каждый был занят своими делами. В лучах рассветного солнца все казались слишком измученными, хоть и начали относительно недавно. Было шумно и пыльно. Завидев издалека своего временного начальника, Ёнджэ приветственно махнул рукой, тут же увидев его привычную кривую улыбку. Темноволосый мужчина со сползшей на бок каской на голове подозвал его пальцами, давая понять, что сегодня для Ёнджэ найдется предостаточно работенки и время не ждет. — Сегодня мы просто зашиваемся, мальчик мой. Будем вкалывать как проклятые. Но и жалованье неплохое, — мужчина усмехнулся в своей кривой манере, вручая Ёнджэ запасную каску и форму. — Спасибо, мистер Джонс, — Ёнджэ перехватил форму, вежливо улыбаясь и стараясь казаться бодрым и веселым. Мужчина махнул ему, картинно стукнув пальцем по стеклу своих наручных часов. Время не ждет. Пора приниматься за работу. Натянув каску поверх капюшона, он развернулся, чтобы уйти, но его окликнули. — Парень, почему ты надеваешь каску поверх?.. — мужчина жестом обвел ореол вокруг своей головы, намекая на привычку Ёнджэ прятать голову под тканью. — О, эм... аллергия на пластик, сэр, — растерянно моргнув, Ёнджэ побыстрей удалился, не дожидаясь ответа. Быстрее приступит — быстрее освободится. Купит одежды и продуктов, постирает одежду и вернется домой. Снова в свои четыре стены с обоями в цветочек. Снова станет никем и перестанет существовать. Как ни странно, мысли о Дэхене покинули его, пока он усиленно старался работать, не обращая внимания на палящее утреннее солнце. Ёнджэ устало опустился на широкую импровизированную скамью, сооруженную из кирпичей, глубоко вдохнул полной грудью, морщась от пыли, забившей за несколько часов беспрерывной работы его ноздри так, что начинало казаться, будто он дышит лишь ею, а не воздухом. Снял каску, стянул с головы капюшон, расстегнул толстовку, снимая ее и оставаясь в одной футболке, насквозь промокшей от пота. Уперся локтями в колени, опуская голову и закрывая глаза. Солнце нещадно палило, ветер сухими порывами обдувал волосы, запутываясь в них и превращая их в пыльную копну соломы. Он устал, но до конца его смены было еще несколько часов, а сейчас был лишь небольшой перерыв на обед. — Тут не занято? — услышав на удивление бодрый голос, Ёнджэ поднял голову, встречаясь с выжидающим взглядом серо-голубых глаз. В метре от него стоял парень, держа в руках два кофе из кафе напротив, судя по рисунку на стаканчиках, и большой бургер. Форма была заляпана какой-то известкой, а светлые волосы походили на выжженную солнцем траву, потерявшую весь хлорофилл. Выглядел небрежным и смешным в таком виде. Но сейчас здесь так выглядели все, в том числе и сам Ёнджэ. — Нет, садись, — Ёнджэ подвинулся в сторону, чтобы дать парню как можно больше свободного места. Он довольно быстро опустился на свободное место, шумно вздыхая и принимаясь суетиться со своим бургером, чем невольно привлекал к себе внимание Ёнджэ. — Будешь? Я два не осилю, — снова он обратился к Джэ своим громким бодрым голосом. Ёнджэ посмотрел на него, затем на протянутый ему большой стаканчик. — О, черт. Я так спешил за кофе, что даже забыл снять перчатки. Испачкал стакан, — он приподнял стаканчик в своей руке, показывая, что и правда не снял перчатки. На стаканчике были пыльные следы от его пальцев. — Но вкус кофе от этого не пострадал. Могу гарантировать. Парень чуть наклонился к Ёнджэ, вынуждая того немного отклониться подальше. Но тот словно не заметил, продолжая беспечно улыбаться, предлагая свой кофе. — Я всегда такой забывчивый. Но мне так хотелось нормального кофе, а не той дребедени с кофеином, что разливает этот старенький автомат. Подумав, Ёнджэ таки взял из его рук стаканчик, робко отпивая из него напиток. Кофе уже слегка остыл, но на такой жаре и не хотелось горячего. Лишь бы только взбодрило. — А ты немногословен, — с набитым ртом пробурчал парень, покосившись на Ёнджэ. — Меня зовут Алекс. Я тут пару дней. Алекс протянул свою руку для рукопожатия, но заметив растерянный взгляд Ёнджэ, усмехнулся, пряча ладонь. — Прости. Руку запачкал в кетчупе. Я, пожалуй, доем сначала, — он снова укусил бургер, тщательно, но спешно пережевывая булочку с начинкой из мяса и салата. — Ничего, — проговорил в ответ Ёнджэ, радуясь, что не пришлось оправдываться перед новым знакомым. С ним редко кто-то заговаривал первым, а сам Джэ не стремился к знакомствам — это только лишний повод для ненужных и неловких объяснений. — Я Ёнджэ. — Рад знакомству, Ёнджэ, — снова беспечно растянув губы в улыбке, Алекс продолжил молча доедать свой обед, больше не смотря на Джэ. — Взаимно, — кивнув, Ёнджэ отпил кофе, поставив его рядом с собой. От нового знакомого исходило приятное тепло. Он был весел и беспечен, невольно раздавая свои эндорфины всем находящимся вокруг. И Ёнджэ сумел подхватить немного, чего бы вполне хватило на улыбку. Он и не был против. В его жизни мало поводов для улыбок и смеха. Он и не помнил, когда в последний раз хотя бы вот так легко разговаривал с кем-то, не затрагивая свои проблемы. А этот парень был… безболезненным? — Ты давно здесь работаешь? — вдруг заговорил Алекс, уже осилив весь бургер и теперь довольно потягиваясь рядом. — Я работаю здесь временами. Раз в неделю, может, — Ёнджэ натянуто улыбнулся, не желая распространяться о себе. Он не привык к этому. — А я вот загремел, похоже, надолго. Меня выперли из академии, — чуть откинувшись назад, парень оперся на руки, подставляя лицо солнцу. Из-за каски лучи все время обходили эту часть его тела, поэтому оно выглядело бледнее по сравнению с остальной кожей. — Отстающий? — поинтересовался Ёнджэ, чуть повернув к нему голову и вглядываясь в профиль. Острые очертания подбородка, шеи, выпирающий кадык. Кожа была бледной, но к шее постепенно темнела. Алекс сглотнул, поднимая голову. Тонкие губы озарила усмешка. Ёнджэ тут же отвернулся, выдыхая. — Гулял много, — невозмутимо отозвался Алекс. — А ты? — Я? — переспросив, Джэ на мгновение встретился с его взглядом, смутившись и отвернувшись. — Я не учусь. — Совсем? — по голосу Алекса было понятно, что он удивлен. Джэ нахмурился. — Меня обучали на дому. Теперь я просто работаю. — Надоела родительская опека? — протянул новый знакомый весьма понимающе, как могло показаться со стороны. — Ты слишком любопытный, — скривившись от раздражения, Ёнджэ поднялся с кирпичей, разминая затекшую шею. — Я могу рассказать о себе, если ты не хочешь говорить о себе, — донеслось снизу чуть громче. Ёнджэ повернулся к парню, смотря в его глаза. Тот так же внимательно, изучающе смотрел на него в ответ, задрав голову и прищурившись от солнца. — Разговора о погоде было бы достаточно, — наконец подав голос, Ёнджэ наклонился, беря стаканчик с кофе. — Спасибо за кофе. Вкусно. Развернувшись, Джэ пошел прочь, собираясь доработать свою смену в тишине и покое. Эти расспросы нервировали. Несмотря на его заражающее позитивом настроение, Джэ не мог ничего ему поведать. И как раз это раздражало. — Не за что! — крикнул Алекс ему в спину и, как чувствовал Ёнджэ, он по-прежнему улыбался и лучился счастьем. До ужаса заразительным счастьем. Даже не верилось, что оно бывает настолько заразительным.