Ion nin

Куэ сидела на полу, на плетеном коврике в комнате, служивший родителям - теперь только матери - спальней. Сидеть прямо было утомительно, и она прижалась головой к недавно вырезанной отцом колыбели, в которой лежал брат. Так было удобней и не было видно края гроба, стоящего на невысокой скамье в противоположной комнате.  Само понятие о смерти вошло в ее жизнь лет семь назад, когда умер отец матери. Конечно, это был не первый умерший в ее жизни, были заблудившиеся в лесу, слегшие от болезни, утонувшие... То были все знакомые, но чужие люди, о которых слышишь вечером от родителей. А смерть деда она осмыслила и связала накрепко в своем сознании с немалыми годами, прожитыми человеком. Отец был если не моложе многих, то, во всяком, случае, не стар. И умер. Этого она понять не могла. Будто не с ней все это происходило. И как привезли на плоту завернутое в плотную ткань тело отца, и хлопоты, связанные со всем этим.  Первым в дом явился Лоддин, несмотря на возраст, скоро управившийся с небольшой лодкой. Он и известил обеспокоенную слишком долгим отсутствием мужа Бетани еще до того, как она увидела умершего. Тяжело вздохнув, старик сообщил о смерти Эйво. Бетани точно окаменела. Послышались голоса с реки, и что-то глухо стукнулось о берег - пригнали плот. Понимание того, что ее ждет, скользнуло по лицу вдовы. Лоддин придержал Бетани за локоть. - Вам, может, не стоит туда сейчас идти. Бетани покачала головой. Лицо ее сравнялось цветом с беленым полотном. Деревянной походкой она вышла из дома. Побледневшая Куэ проводила ее взглядом, но не двинулась с места. - Да как же это случилось?.. - голос Куэ прозвучал как чужой. Лоддин, оставшийся в доме, неловко пояснил: -Он, видимо, с лодкой не справился, та перевернулась, ну он и... Куэ стала еще бледнее, а ее и без того большие глаза сделались еще больше и потемнели. Лоддин беспокойно поглядел на девушку, как бы та чего не сделала с горя. Он был почти прав. Дочь Эйво резко вскинула руки, вцепившись в волосы и закричала. Крик ее был подобен звуку, что издает раненый зверь перед смертью. Вскрик через мгновение перешел в рыдания. Старик принялся утешать ее, бормоча, что ничем уж тут не поможешь и что с матерью все хорошо, может, оно как и утрясется. На крик девушки из соседней комнаты откликнулся разбуженный младенец, заливаясь беспокойным плачем.  - Ну вот, теперь вдвоем подвываете, - расстроенно вздохнул Лоддин. - Брат твой? Куэ кивнула, утирая глаза. - Пошли, что ли, к нему. Ему тоже, видать, невесело. Все, как Алька говорила, - подумал старик, заглядывая в колыбель.  Куэ взяла мальчика на руки, покачивая его. Теплая тяжесть ребенка немного успокоила ее. Стараясь отвлечься от произошедшего, она, с преувеличенным вниманием стремясь устроить его поудобней и без конца поправляла складки одеяла, в которое младенец был укутан. Тело Эйво принесли в большую комнату и отправились во двор сколачивать гроб. Лоддин пообещал посмотреть за мальчиком, а Куэ, пересилив страх, помогала матери обмывать ледяное тело отца. Бросая быстрые взгляды, она то придерживала его, замерев, ощущая каменную холодность безвольных, окостеневшего рук, то подавала чистую одежду. Казалось, неведомая сила заставляла ее глядеть на безжизненное тело, и с ужасом и удивлением Куэ отмечала, как не похож отец на того, кто еще так недавно смеялся с ней и любил жить. Было что-то страшное и незнакомое в белом, даже голубовато-темном лице. В том, как набухло вокруг глаз, и в том, как просвечивали белки сквозь тонкую кожу век. В темных волосах искрился серебристый речной песок, а кое-где пристали шелковистые нити водорослей. От уха к затылку поднималась неприятно-розоватая рана, и в груди Куэ всякий раз подкатывало муторное чувство, когда взгляд цеплялся за нее. После она вернулась к вселяющей успокоение колыбели брата. Эйво уложили в гроб и укрыли белым полотном. Бетани села рядом, уткнувшись взглядом в сцепленные пальцы. Мысли ее задерживались на том, что гроб был сделан из досок из мастерской Эйво, что сам Эйво не закончил резную крышку для сундука. Бессвязные ее размышления прервал подошедший Лоддин.  - Как вы, Бетани? Она подняла на него погасший взгляд, и он подивился произошедшей перемене в ее лице. Бледное и какое-то сурово-жалкое, оно не могло принадлежать Бетани, любившей распевать песни о лесе. - Ничего, - чужим, странным голосом произнесла она, голосом человека долго сдерживающего рыдания. Казалось, говорить ей было в тягость. - У меня остался сын. У меня дочь, которую скоро нужно будет выдавать замуж, - она всплеснула руками и вновь уткнулась взглядом в колени.  Лоддин вдруг почувствовал всю тяжесть прожитых им лет. Неловко погладив женщину по плечу, он отошел. Эйво похоронили недалеко от дома, возле леса, который он так любил. Почва здесь была глинистая, смешанная с песком, и на то, чтобы выкопать могилу, много времени не ушло. Гроб опустили на веревках, и, вытащив их из-под дна, принялись закидывать могилу землей. Глухо стучали комья по крышке, и от этого звука Куэ сделалось еще тоскливее. Она покосилась на мать, но лица той, скрытого темным покрывалом, не было видно. Гора красноватой земли понемногу уменьшалась, скидываемая в могилу.  Неподвижно стояла Бетани, только ветер трепал края ее одежды. Пошевелилась она, только когда настал черед посадить дерево на появившемся вместо глубокой ямы холме. Качнувшись, она подошла к месту, где должна была лежать голова умершего и, присев, держала за ствол молодое деревце тиса, пока его закрепляли в земле. После, по обычаю, помогавшим хоронить дали в дорогу по куску пирога, испеченного заранее. Поблагодарив, кто-то даже поклонился, прижав руку к груди, мужчины ушли. И все звуки затихли в бывшем доме Эйво.