Мышь под веником

В тягучей безмолвной пустоте возник какой-то звук. Слабый, поначалу неясный, он донёсся издалека, неуловимым дыханием пролетел по неопределённому пространству и утонул в неуютной темноте. Затем вернулся, коснулся меня, лёгким дуновением прокатился по периферии сознания, настырным шпионом проник внутрь его, я и уловила дыхание жизни. Монотонная пульсация электронных приборов, доносящиеся издалека шаги, позвякивание каких-то инструментов и чьи-то приглушенные голоса: - По мне, так это ненормально, - говорил один. - Я уже укрыл её ещё одним одеялом и даже обогреватель к кровати приволок, а она всё равно холодная, как лёдышка. - Ну, почему же ненормально, дружище? - отвечал другой. - Если учесть, сколько крови она потеряла, всё находит своё объясненье. - Да, но... меня это пугает. - Напрасно. Беспокоиться не о чем. Как только её организм очухается от шока, кроветворные ткани возобновят работу, и температурный баланс урегулируется. А пока необходимо создавать для неё дополнительное тепло и поддерживать медикаментозно. - А кто следит за назначением медикаментов? - поинтересовался до сих пор молчавший третий голос. - Что за вопрос, парни? Конечно же, я. Или кто-то ставит под сомнение мою компетентность? - Нет, старик. Никто. Абсолютно. Мы знаем, что ты хороший доктор. - Так вот, как доктор, хочу сказать: порог опасности она миновала. Теперь с ней всё будет хорошо. Что-то мне подсказало, что это относилось ко мне. Я тоже побывала за каким-то порогом - в пустынном, мрачном, тёмном месте, где из всех проявлений жизни лишь клубился липкий туман. И в нём я сидела на холодном берегу водоёма, которым, как мне подсказывало что-то, был бескрайний океан. Правда, бескрайним назвать его было сложно: обычно гордый и величественный, он почему-то походил на небольшое болотце, которое запросто можно было перейти вброд. И мне казалось невероятным, что с ним были связаны лучшие моменты моей жизни: по его побережью я когда-то прохаживалась, вела беседы, сидела в объятиях любимого человека, считала звёзды, любовалась луной... И была счастлива. Очень. И вот неожиданно всё изменилось: я сидела совершенно одна, вокруг витала безжизненная отрешённость, и меня накрывала непроглядная темнота. И ни звёзд, ни луны не было видно. Только что-то тёмное зловеще нависало сверху, безмолвно грозясь обрушится на меня, да едкий холод проникал под кожу, ядовитыми щупальцами касаясь души. А впереди, чуть поодаль, прорезывая темень, проступали очертания скалистой горы. Утопая в сизом сумраке, она цепляла острым пиком чёрное небо и отбрасывала в мою сторону молчаливо-грозную тень. Было что-то зловещее в её гордой осанке, что-то хищное, мстительно-коварное; и, бросая на неё мимолётные взгляды, я снова слышала неугомонную память, шептавшую, что там, в горах, со мной случилось что-то. Что-то страшное. Что-то злое. Что-то, что забросило меня в этом место и отделило от жизни, живыми звуками бурлившей за скалой. Внезапно сзади раздался какой-то грохот. Я оглянулась и почти в непроглядном мраке увидела летящую на меня буйным вихрем лошадь. Огромная, откормленная, чёрная, как смоль, с развевающейся на ветру огненной гривой, она размеренными ударами чеканила глухое пространство и, рассыпая во все стороны камни, неслась прямиком на меня. Причём так стремительно и бесповоротно, что я уже видела пар, вырывающийся из её ноздрей, высекаемые железными подковами искры и неистовую лють в горящих, как уголь, глазах. Я сорвалась на ноги и бросилась наутёк, не отдавая отчёта, что лечу прямиком к океану. Что-то мне говорило, что укрыться от этого чудовища можно только в горах. Но пересечь болото оказалось непросто: заполнявшая его жижа была густой и тягучей, и я окончательно в ней увязла. Затруднилась и без того нелёгкая поступь, ноги отяжелели, словно гири, тело пошатнулась, и, не удержавшись, я полетела в грязь лицом. И в этот момент лошадь меня настигла. Взмыла на дыбы, блеснув в воздухе смертоносными подковами, и, поняв, что участь моя неизбежна, я только зажмурилась изо всех сил. - Стой! Я знаю, где она! Была ли эта фраза произнесена кем-то на самом деле или же всё мне лишь показалось, да только лошадь тотчас отпрянула. Злобно фыркнула, дохнула в лицо паром, сузила налитые кровью глаза. - Ты уверен? Надо бы убедиться. Она тряхнула огненной гривой и вновь ко мне потянулась. Но в эту минуту где-то затрещал мобильник, заставив её снова шарахнуться от меня. - Вот, слышишь?! Это доносится из ущелья! Она упала туда! Я не понимала, что происходит. Мне всё казалось, что сам сатана дьявол разыскивал свою адскую лошадь, и очень боялась, что, придя, он обнаружит меня. Я попыталась подняться, но вязкая жижа обволакивала тело, держа его, словно цепями и надёжно засасывая в глубь. И я неумолимо проваливалась в трясину - липкую, неуютно-холодную, неожиданно ставшую глубокой, - а ледяная грязь уже достигала носа и рта. Ещё минута - я и готовилась задохнуться. - Стейси! О, Боже! Меня подхватили чьи-то руки, вытащили на поверхность, уложили на спину. Я попыталась разглядеть своего спасителя, но сделать это почему-то не смогла. Лишь мысль, что до меня таки добрался дьявол, потрясла в очередной раз извилины мозга, вызывая последующие опасения: что же он сделает теперь со мною? Утащит в свой ад? - Нет! Оставь меня! Не трогай! - запротестовала я, тогда как с губ срывались лишь стоны. - Дыши, мышонок! - почувствовала я живительное тепло у уха. - Ради всего святого, дыши! - Не трогай! - слова опять утонули в стоне. - Сейчас, милая. Потерпи немного. Послышался какой-то шум, звук рвущейся ткани, и к моим озябшим нервам прикоснулось сухое тепло. Но они оголились настолько, что воспринимали всё через призму неистовой боли, порождающей слабые стоны. - Ну что там? - прогремело откуда-то сверху, заставляя меня завертеться по сторонам. Ну, и чудеса! Что происходит? С каких это пор горы могли говорить? - Пит, мне нужны бинты! Много! Мой почти закончился! Его не хватит! - Понял! - Собери у ребят сколько сможешь. - Сделаю! - И позвони Холланду. Пусть вызывает спасательный вертолёт к вершине. - К вершине? - Да. Мы пойдём вверх: туда - всего двести метров, а у нас каждая минута на счету. - Хорошо. Уже набираю. - И ещё. Оставь возле себя несколько человек, а остальных отпусти вперёд прокладывать дорогу: мы должны подниматься быстро! - Всё ясно. Выполняю! Меня затрясло мелкой дрожью от мысли, что у пришедшего за мной дьявола - целая слаженная группировка, в которой никто не смеет ему перечить. Даже лошадь отступила подальше и, бросая на меня разъярённые взгляды, всё же не решалась приблизиться хоть на шаг. И я утонула в лавине страха, а с губ сорвалось чуть слышное: - Оставь меня... Отпусти... - Ни за что! - раздался в ответ такой же шёпот. - Ты нужна мне! Мы либо выберемся вместе, либо вместе останемся здесь навсегда! Здесь? В этой трясине? С дьяволом на пару? Только не это! Я собрала последние силы и всё-таки бросилась к возвышающейся впереди горе. Пусть у него и целая группировка, но быть его пленницей я не хотела! А под ноги мне попадались то кочки, то камни, то маленькие спуски, то подъёмы. В воздухе носилась пыль, била в лицо, резала по глазам. Колючие кустарники преграждали дорогу, цеплялись за одежду, царапали тело, и я оставляла за собой кровавые следы. Твёрдый монолит перемежался с травяными склонами, зыбкие песчаные осыпи сбивали с курса. А я всё карабкалась вверх, хватаясь за природные зацепки и не позволяя остановиться хоть на миг. Это был мой решающий подъём, и мне необходимо было одержать победу. Но руки не слушались, ноги подгибались, и, поднявшись на какой-нибудь метр, я затем сползала значительно ниже. И что-то мне говорило, что с такими темпами до вершины я не доберусь. Вдруг мрачную темень озарила яркая вспышка, над головой что-то завертелось, до слуха донёсся размеренный грохот. В воздухе поднялся неистовый ветер, сносящий всё на своём пути: и песок, и растения, и даже увесистые камни, которые, отскакивая, тиранили саму скалу. И, не выдержав такого напора, она задрожала, раскололась на части и стала разлетаться на куски. Гулкая дрожь, серый столб пыли, каменные осколки, сыпящиеся в глаза... Инстинктивно отвернувшись, я закрыла лицо руками и, потеряв главные точки опоры, поняла, что проиграла эту борьбу. Но меня вновь подхватили чьи-то крепкие руки, надёжно уложили во что-то, послышались щелчки, скрип пристёгивающихся кожаных ремней, а затем - тихая фраза: - Не бойся, мышонок, я рядом, - и короткая команда: - Поднимай! И в то время, как горе-гора рушилась и осыпалась, какая-то незримая сила понесла меня вверх... - Док, а у неё нет внутренних повреждений? - третий мужской голос вторгся в лабиринт моих воспоминаний. - Нет. Я тщательно просканировал её от головы до самых пяток и могу с полной уверенностью заявить: она родилась в рубашке. - Да, - согласился обладатель тихого мягкого тембра. - Она настоящая счастливица, поймавшая единственный шанс из миллиона. Причём там, где его практически нет. Голоса звучали уже настойчивее и выразительнее и казались мне очень знакомыми - настолько, что мне захотелось увидеть говоривших и я попыталась открыть глаза. Но почему-то не смогла сделать это. Да и голова моя отчего-то выдавалась огромной, как если бы её запихнули в тесный жбан или замариновали в горшочке. Я шевельнулась, но, ощутив острой иглой пронёсшуюся по телу боль, не сумела сдержать стон, вырвавшийся наружу. Голоса тотчас умолкли, говорившие приступили к кровати, тихо склонились надо мной. - Стейси, ты меня слышишь? Слышала ли я? Конечно. Уже очень явственно и чётко. И этот голос был мне знаком. - Энди? - О, ты узнала меня! - он уселся на стул рядом с кроватью. - Я рад, что ты, наконец, проснулась. Проснулась? В этом я не была уверена до конца, ведь открыть глаза мне всё ещё не удавалось. - Энди, что с моей головой? - С ней всё в порядке. - Тогда почему я не могу открыть глаз? - Потому, что на них - повязка. Повязка? Снова? Мне показалось, что я присела на край незафиксированной скамейки, которая, перевернувшись, огрела меня по лбу. И я даже дёрнулась от этого видения, да так резко, что боль колючей молнией пронизала меня снова. И в этом порыве я ощутила другое: мои руки тоже были в бинтах! Приступ слепой паники пронёсся по нервам - такой неконтролируемый и неуютный, что мне стало некомфортно в собственном теле. Дыхание задержалось, сердце пропустило удары, и я дёрнулась изо всех сил, стараясь сбежать от себя. Но острая боль пресекла эти попытки, порождая во мне новые стоны. И тут же я ощутила на себе чьи-то руки, кто-то наклонился к самому уху и нежно коснулся кончиками пальцев моей щеки. - Тише, мышонок! Пожалуйста, успокойся. Этот ласковый шёпот обладал невидимой магией и всегда имел надо мной особую власть. Действуя на тайные уголки подсознания, он умел в равной степени остудить пыл, пресечь панику, заговорить боль и даже, казалось, возродить к жизни. И принадлежал он единственному человеку: - Джаред? - Да, малышка, это я. - Джаред, Энди снова меня упаковал. - Он сделал это не из прихоти. Так надо. - Надо? - интересно, кому? - Зачем? Он минуту помолчал, видимо, затрудняясь с ответом, и этой паузой воспользовался Холланд: наклонился чуть ближе и тихо спросил: - Стейси, ты помнишь, что с тобой случилось? Да, конечно. Вместе с очнувшимся сознаньем ожила и моя память, напомнившая день соревнований. И он предстал предо мной во всей красе. - Да. Я упала с вершины. - Упала или тебя столкнули? - не утерпел обладатель третьего голоса. - Шеннон! - тут же пресёк его Джаред, на что Энди счёл нужным предупредить: - Парни, думайте, что говорите! Не то выгоню вас отсюда! - Твой брат тоже здесь? - удивилась я, обращаясь к Джареду. - Да. Этот прохвост очень о тебе волновался. - Ой, кто бы говорил! - шутя огрызнулся тот. - Сам-то вон и в горы попёрся, и в дьявольское ущелье полез. - В ущелье? - Да. Ты именно туда упала. На мягкий многослойный мох. И Джаред назвал это редкой удачей. Ах, вот как? Так значит мне это не снилось? И бинты, и говорящие горы, и телефон? А лошадь? Откуда в ущелье чёрная лошадь? И дьявол, разыскивавший её? - А как же ты выбрался оттуда? Да ещё и со мной? Это и одному-то не под силу. - Я был не один. За тобой в горы пошла целая команда. Она-то и подняла нас наверх. Ах, вот как? Так это и есть та самая слаженная группировка? Так кто же мне скажет, что изо всей этой неразберихи было явью, а что - сном? - Ну, а потом весь путь до вершины Джаред тащил тебя на себе, - воспользовался паузой Шеннон. - Ох, и болтун же ты, братец! - услышала я тихий укор. Меня уколола совесть за то, что я доставила столько хлопот дорогому мне человеку, причём так сильно, что к горлу подкатил внезапный спазм. И, стараясь не дать ему воли, я поспешила шепнуть: - Джаред, ты просто безумец! Ты же мог погибнуть. - Когда на кону стоит жизнь любимого человека, о себе не приходится думать, - не унимался барабанщик. - А он очень любит тебя, это и слепому видно. В самом деле? Может и так. Только слепой не учёл, что... Я судорожно перевела дыхание, не замечая, как тихое возражение срывается с губ: - Знаешь, Шенн, не всегда человеком руководит именно любовь. Иногда на такие поступки его толкают совсем другие чувства. - Какие, например? - Сожаление, раскаяние, стыд, чувство вины - всё то, что в глазах посторонних очень легко выдать за любовь. Последующую минуту окрасила тишина. Видимо, недоумевая по поводу услышанного, на этот раз Шеннон всё же умолк. И в этом безмолвии Джаред вновь наклонился к самому моему уху: - Стейси, милая, ну, что заставляет тебя так говорить? Я почувствовала, как давящий ком стал ещё твёрже. В голосе дядюшки Ау слышались нотки страданий, как если бы мои слова задевали его. Но это ведь было не так, и я это знала. Так зачем же он притворялся даже сейчас? Я вдруг ощутила, что до ужаса устала. Устала от недосказанности и возникшей между нами проблемы, давящим валуном тяготившей меня. Пусть мне не удавалось до конца разобрать случившиеся непонятки, но хотя бы с этой загадкой покончить я могла. - О, Джаред, хотя бы в такую минуту не нужно лицемерить! Имей, наконец, смелость признаться, что я для тебя была лишь глупым пари! - Что? - он, казалось, ничего не понял, тогда как неугомонный Шеннон тут же уцепился за мою фразу: - Чего? Каким ещё пари? - Тем, что твой брат заключил с Терри. - С Терри? - Да. Ах, Шенн, не делай вид, что ничего не знаешь! Ты ведь тоже присутствовал при этом! Надеюсь, ты не станешь разыгрывать предо мной амнезию? - Нет, не стану. Я прекрасно помню этот спор. И даже скажу больше: это я его заключал! - Что-о? - удивился Джаред. - Какой спор, старик? О чём ты? - Чего? - вторила ему я. - Да-да, именно я. С этим ушлёпком Терри, утверждавшим, что Джаред зачерствел настолько, что тебе не удастся его заинтересовать. А я доказывал, что это возможно. И Томо со мной соглашался. Это он нас судил. - А Джаред? - А Джареда не было с нами. Мы были только втроём. Я уже не могла разобрать, происходит ли это на самом деле или же продолжает мне сниться. Каким-то неразборчивым странным сном. Только как бы со стороны услыхала собственный голос: - Но Винклер мне говорила, что пари заключал именно Джаред. На то, сумеет ли он меня захомутать. - Что-о?! - голос дядюшки Ау уже наполнился возмущением. - Винклер? - подхватил и Шеннон. - Парни, парни! - напомнил о предостережении Энди, прежде чем старший Лето закончил: - Так вот оно что! Эта завистливая ворона сделала всё возможное, чтобы отравить Стейси жизнь. А когда это не получилось, просто решила убрать с дороги. Злая хрычовка! Я очень рад, что она сейчас там, где ей и надлежит быть: в кутузке. - Шенн! - Молчу, молчу, Энди. Уже молчу. Колючий спазм почти полностью перекрыл мне горло - так настойчиво и необратимо, что на глаза даже навернулись слёзы. И, стараясь опередить их мощную силу, я поспешила спросить: - Это правда, Шенн? Глупая Винклер меня обманула? - Да не сойти мне с этого места! Я вообще удивлён, что ты могла ей поверить. - Но... я ведь звонила тебе, и ты всё подтвердил. - Ха, так я же говорил о своём пари! Откуда мне было знать-то, что ты подразумевала совсем другое?! Чёртова недосказанность! Как же она порой отравляет нам жизнь! Услышанное невидимым импульсом проникло в мой слух, колючей иглой вонзилось в понимание, отчего по нервам побежали болевые потоки. Достигло сердца, коснулось ума, и меня вдруг накрыло жаркой лавиной - невыносимо удушливой и безысходной. И жар охватил всё моё естество, ударяя в голову, словно дурман, и приливая к щекам обжигающим румянцем. Неужели на самом деле всё было именно так и Джаред не принимал участия в глупом споре? И своё недоумение никогда не играл, оно было истинным, настоящим? А я... Я не верила. Я позволила себе усомнится. Я хлестнула его по лицу, полна уверенности, что он заслужил это. И после всего он не только целует мне руку, но и спасает мою грешную жизнь?! Раскаяние, стыд, сожаление, горечь - всё это сплелось во мне тугим узлом, настолько крепким, что мне опять стало тесно в собственном теле. Чувства взяли верх над рассудком и, заручившись моим слабым состоянием, вырвались из-под контроля. Я откинулась на подушки и заёрзала на постели, стараясь сдержать рвущийся наружу отчаянный крик: - Не-е-ет! Господи, только не это! Послышался шум, звук обрывающихся проводов, визг обесточенной аппаратуры, стук падающих на пол предметов, звон стекла, чьи-то ругательства, грохот свалившегося стула... - Чёрт, у неё истерика! Парни, я же просил! - Нет! Пожалуйста! Я не могла так ошибиться! Раздался торопливый топот, хруст стекла под ногами, чьи-то чертыханья и чёткие команды: - Крепко держите её! Не дайте упасть! Сейчас я сделаю укол! - Нет! Так не бывает! Это нечестно! Почему так случилось?! Слуха коснулся звон ампул, шелест срываемых упаковок, лязг медицинских принадлежностей по столу. Кто-то крепко стиснул мне руку, и, напуганная происходящим, я ещё больше затрепыхалась: - Нет! Пожалуйста, не надо! Отпусти меня! Отпусти! - Тише, Стейси. Не бойся. Тебя никто не обидит. Это всего лишь укол. - Нет, не трогай меня! Не надо! Я не хочу! - Держите крепче!... Вот так... Вот и всё. Я не поняла, что случилось, только по венам вдруг побежали щекотливые потоки, казалось, ласкающие меня изнутри. И они переполнили меня приятной истомой - тёплой, тягучей, вязкой. В голову ударило что-то, тело обмякло, и, напрочь обессилев, я откинулась на чьё-то плечо. - Эй, мышонок, - услышала тут же над ухом, - ну, что же ты так нас пугаешь? - Джаред, - жалобно всхлипнула я, - прости меня, я сглупила. - Тише, Стес, тише. Всё хорошо. - Я думала, Винклер сказала мне правду. А она попросту меня надула. - Она больше не сможет этого сделать, - снова внёс свою лепту Шеннон, - потому как арестована за попытку убийства, и в ближайшем будущем мы её не увидим. - Шеннон! - я даже уловила, как в бессильной ярости у Энди скрипнули зубы. - Если ты сейчас же не заткнёшься, я и тебе сделаю укол! Причём лошадиную дозу! Чтоб наверняка! - О! Я им - хорошие новости, а они мне - лошадиную дозу! Энди, ты сатрап! - Ещё одно слово - и я вытолкаю тебя взашей! Вместе с новостями. От них и так бедную Стейси вон как колотит. - Это не от них, - вздрагивала от непроизвольных всхлипываний я, - а потому, что я дура. - Ничего себе! - шутливо удивлялся Шенн. - Док, кажется, твои уколы имеют побочный эффект. Ты бы - поосторожнее с ними. Тот что-то ответил, однако я не разобрала, потому как сидевший рядом Джаред осторожно прижал меня к груди и шепнул на ухо: - Перестань, моя мышка. Не надо плакать. Не то солёная жидкость намочит бинты, зайдёт в ранки и станет щипать, разъедая их. Заслышав знакомые слова, я даже улыбнулась и, подлаживаясь под игру, повела дальше: - А заморская мазь Энди выжжет всю кожицу на лице, и я вновь превращусь в лягушку с выпученными глазами? - В заколдованную лягушку. Которую мне опять придётся избавлять от злых чар. Его тихий голос расслабляюще действовал на взъерошенные нервы, обнимавшие руки дарили нежность и долгожданное тепло, и неожиданно я поняла, что не хочу, чтобы они меня отпускали. Понимание того, что проблема между нами разрешилась, даровала невероятное облегчение, и мне очень хотелось удержать этот момент. Всё же как прекрасно знать, что любимый человек тебя любит! Искренне. Честно. Без какого-либо подвоха. - Джаред, - пискнула я, тыкаясь в него носом, - забери меня домой. - Ты хочешь поехать домой? - Да. В дом на побережье. Где тихо и уютно. Где живёт шёпот океана и душевное тепло. Где возможны беседы у бассейна. Где есть добрая миссис Дейвис и её целебный отвар из трав. И где нет Энди с его уколами и шприцами, превращающих меня в кухонный дуршлаг. Джаред тихонечко рассмеялся, крепче прижал меня к себе и, коснувшись моих волос губами, негромко проронил: - Конечно же, моя мышка, я тебя заберу, - а затем перевёл вопросительный взгляд на друга, на что тот тут же запротестовал: - Нет, Джаред! Даже не думай! - Энди, пожалуйста. Это важно для нас. - Нет, и не проси! Это безумие! Стейси нужен покой. - А дома мы, стало быть, будем её беспокоить? - И хороший уход, - продолжал упрямиться тот. - За ней нигде не будут присматривать так, как в моём доме. Ты это знаешь. - Да, но... ей также необходимо наблюдение врача. - Так в чём проблема? Мои двери для тебя всегда открыты. И дорогу к дому ты знаешь. Как и то, что домашняя обстановка и любящие люди являются для пациента лучшей терапией. Энди не мог против этого устоять: Джаред всегда выискивал неоспоримые аргументы. И он только выдохнул - уже спокойнее и немного тише: - Ребятки, вы сошли с ума! И я заодно, если соглашаюсь с этим. - А, значит, всё-таки соглашаешься? - тут же подхватил Шеннон с заметным задором. - Братишка, чувствую, победа будет за нами. - А ты сомневался? Да я заберу Стейси, даже если он запретит. - Ах, вот как? - улыбался и Холланд, хотя тяжелое посапывание с его стороны свидетельствовало о лёгком недовольстве. Но можно ли было устоять против веских аргументов, одним из главных среди которых было моё большое желание покинуть клинику? - Так вы уже всё решили, как я погляжу? Что ж, ладно. Пожалуй, я соглашусь. Для меня благополучие Стейси является приоритетом. Но я буду наведываться к тебе, Джей, каждый день. - Да можешь у меня хоть поселиться! - радостно улыбался Джаред, затем повернувшись к брату: - Шенн, беги открывай машину, пока Энди не передумал! Старшего Лето дважды просить не пришлось. Он тут же сорвался с места и, бубня под нос: "Ура! Ура! Победа за нами!", растворился в дверях. А дядюшка Ау наклонился ко мне и стал заворачивать в одеяло. - Сейчас я укутаю тебя, мышка, и мы поедем домой. - Но это не всё, - голос Холланда снова принял слегка командный тон. - Сейчас я принесу кое-какие лекарства. Некоторые Стейси нужно будет под вечер принять. До того, как я приеду. И попробуйте только ослушаться меня! Помните: вы обещали мне подчиняться. Он похлопал Джареда по плечу и тоже тихонечко вышел. Честно говоря, в этот момент я была согласна выполнить что угодно - сожрать тонну таблеток, сесть на ежа, вываляться в едкой мази, прилепить к носу горчичник, - лишь бы он отпустил. И понимание того, что всё складывалось как надо, переполняло меня умиротворяющим теплом, наверняка подкрашенным действием введённого мне препарата. И сопротивляться ему я вряд ли могла, ощущая внутри возрастающую с каждой минутой слабость и готовясь отключиться в любой момент. Только бы это не случилось, пока я не сказала о главном! - Джаред, - шепнула я, пока он упаковывал меня, словно кокон, - я видела твой анемон. Там, на вершине. Он на мгновение остановился, прожёг меня ощутимым взглядом, а потом наклонился и так же тихо ответил: - Если бы не повязка, ты бы увидела его и сейчас: он красуется на тумбочке у кровати. - Что? - Я принёс его оттуда. Принёс? Несмотря на то сумасшествие, которое там творилось?! Это ли не говорило о значимости этого цветка для него? Вернее, не столько его самого, сколько того, что было с ним связано. Ведь я прекрасно помнила, где оставила анемон. А это значило, что... - О, небо! - вырвалось у меня. - Неужели ты...? - Да, мой ангел, я видел твою надпись на стене. И хочу забрать свои слова обратно: помада - самая нужная вещь в горах. Я поняла всё, что скрывалось за этими словами, и радостная улыбка впервые за долгое время сорвалась с моих губ. И в тот же миг я услыхала рядом такой же лёгкий смех. - Какое счастье, что всё закончилось удачно! - признался он тихо. - Ведь я люблю тебя, моя маленькая мышка! По моим венам побежали потоки - мягкие, обволакивающие, манившие сладостным сном. Я почувствовала себя легко и свободно, оберегаемой и защищённой. На меня низошло умиротворение, боль исчезла и отступила и, отдаваясь во власть чарующего покоя, на этот раз я не стала удерживать ответ. Откинулась на мужское плечо, прислонилась к нему щекой и шепнула от всего сердца: - И я люблю тебя, мой храбрый котик!