Мышь под веником

- Эй, Стейси, полегче! Ты словно вколачиваешь сваи на стройке! Я оторвалась от забивания в стену крюка и, опустив молоток, посмотрела на шедшего за мной Джареда. - Что? - Я говорю, ты мутузишь по скале так, что она ходит ходуном. Я даже рискую сорваться. Он шутил - смеющиеся искорки в голубых глазах отчётливо подтверждали это. А ещё хотел вернуть меня в реальность, потому как мысленно я то и дело уносилась прочь. И проницательный Джаред, конечно же, это видел. - Просто здесь очень твёрдый гранит, - пыталась я оправдаться, - поэтому крюк никак не входит в стену. - А по-моему, он уже вылез с обратной стороны. Ты законопатила его, словно затычку в бочку. Боюсь, его теперь не извлечь. В самом деле? Я посмотрела на результат своих трудов. Джаред был прав: я действительно перестаралась. - Мне не нравится твоё настроение, Стейси. О чём ты думаешь всю дорогу? - Да так, ни о чём. - Тогда думай о том, что делаешь. И не отвлекайся. Понимая, что он был абсолютно прав, я лишь кивнула и, глубоко вздохнув, покарабкалась дальше. Однако сегодня держать под контролем мысли я не могла, и вскоре они снова от меня улизнули, возвращаясь к событиям вчерашнего дня. Признаться, приём на киностудии нарушил мой покой, и, вернувшись домой глубокой ночью, я ещё долго не могла уснуть. Мне казался невероятным тот факт, что из всех мужчин на планете глупая Винклер сумела подцепить именно Брюстера. Почему его, а ни кого-нибудь другого? Чем это было? Чистой случайностью? Коварным замыслом судьбы? Иначе как её похабной шуткой это назвать было сложно, потому как видеть этого человека я хотела меньше всего. Хотя, должна заметить, когда-то я об этом мечтала. Мне очень хотелось, чтобы он увидел произошедшие во мне перемены, и понял, как ошибся. И вот именно так и произошло. Так почему же у меня на душе лишь подавленность и беспокойство? Пытаясь от них отмахнуться, я тряхнула головой и сделала глубокий вдох. Странно, даже вчера мне было значительно легче, и я нашла в себе силы решить проблему с ультиматумом Шенна. На фоне состоявшейся злосчастной встречи она показалась смешной и ничтожной, не стоящей ни нервов, ни сил. Поэтому, вернувшись с раута, я достала свой эскиз, отсканировала на компьютер и без колебаний отправила адресату. Ведь он всё равно вряд ли его заинтересует, так чего же я парилась на этот счёт? Правда, ставить на нём подпись я всё же не стала, убеждая себя в том, что она не важна. Скорее всего, Джаред спровадит этот шедевр в корзину раньше, чем захочет высказать автору всё, что думает о его талантах. Так какая разница есть она или нет? Словом, я подстрелила сразу двух зайцев: и сдержала слово, данное Шенну, и себя не выдала, замаскировавшись под элементарную человеческую забывчивость. Ощутив некое облегчение, я вместе с этими зайцами затем улеглась в постель и, отгоняя всякие мысли, наконец уснула. Но наутро меня разбудил телефон, и, ещё не совсем проснувшись, я потянулась к тумбочке, где он лежал. - Алло? - просипела в трубку. - Привет, Стейси! Ты уже проснулась? Поспишь тут, когда звонят ни свет ни заря! Разгоняя сладость сонного забвения, моя память напомнила, что сегодняшний день был субботним, и я мысленно пожелала звонившему потерять свой мобильный. Это же надо было додуматься звонить так рано в выходной! - А кто это? - Винс Брюстер. - Кто?! Вот теперь я окончательно проснулась и, усевшись на постели, притиснула к груди лёгкий плед. - Это Винс, Стес. Вчера мы виделись на приёме. - Я помню. Но... откуда у тебя мой номер? - Раздобыл. Я ещё вчера хотел поговорить, но потерял тебя из вида. И вовсе не потерял. Я намеренно улизнула. Благо, Джаред на киностудии был, как у себя дома, и знал множество тайных ходов. - Нам не о чем с тобой говорить, Винсент. - Как это? А о нас? - О нас? Мне это понятие незнакомо. - Брось, Стейси. Ведь мы же когда-то встречались. - Это было давно. И осталось в прошлом. И уж никак не служит поводом поднимать меня с постели. - Но, Стейси, я ведь когда-то тебя любил. У меня внутри всё перевернулось, кровь по жилам пустилась в галоп, разгоняя по нервам яд недоверия. Любил? А ведь годы ничуть не изменили его: он по-прежнему кривил душой. - Послушай, давай встретимся, - продолжал он. - Вспомним всё, поговорим. - Не вижу в этом смысла. Что было, то прошло. И мы уже совсем другие. - О, да, ты так приятно преобразилась! Я даже оцепенел, когда Бриар вчера тебя назвала! Мог ли я думать, что та Стейси, которую я знал когда-то, превратится в красотку, достойную самого Джареда Лето? - Да, Брюстер, я изменилась. И теперь не имею дела с серыми воробьями, а летаю с настоящими журавлями высоко в облаках. На минуту на том конце умолкли, и я поняла, что эта фраза была значимой не только для меня. Едкая, словно отрава, она колючим дротиком вонзилась в понимание Винса, отчего он даже вздохнул: - Да ладно, Стес. Ты что, обиделась тогда на мои слова? Так ведь я сказал правду. Я знаю. Это был единственный случай, когда он отважился это сделать. А до того без конца лицемерил и лгал. Из личной выгоды. Преследуя корыстные цели. И именно это было обидным. - Нет, - отвечала я сухо. - Просто я прочла сказку о гадком утёнке. - И стала настоящим лебедем? О, Стейси, я хочу тебя увидеть! - Нет! И не смей мне звонить! Сказала, как отрезала, и, отбросив мобильный, нервно перевела дух. Надо же, какая наглость! И как только этот двуличник посмел мне звонить?! И где откопал мой номер? У Терри? Наверняка без него не обошлось. Но зачем Брюстер настаивал на встрече? Запоздалое раскаяние? Понял, что тогда, пять лет назад, совершил роковую ошибку и решил всё вернуть? В ту минуту неожиданно раздался звонок в прихожей, и, оторвавшись от раздумий, я посмотрела перед собой. Кто это мог быть в такое время? Нормальные люди в свой выходной, как правило, спят подольше; только назойливые паскудники, подобные Винсу, шарятся по домам. Я нервно сглотнула. Неужели это именно он? Сумел узнать номер - сумел и адрес заполучить? Я ощутила, что внутренне закипаю, и от греха подальше решила дверь не открывать. Быть может, он решит, что меня нет дома, - ночую у Джареда, к примеру, - и просто уйдёт. Однако через минуту звонок повторился - как мне показалось, намного настырней, - и я не сумела сдержаться. Вихрем слетела с кровати, метнулась на кухню и, схватив веник, бросилась ко входу. Сейчас я отобью у него охоту сюда соваться! Но это был не Брюстер. На пороге стоял Джаред и с крайним удивлением взирал на меня. Его глаза скользнули по моей оторопевшей мордашке, затем - по руке, сжимающей веник, и подстегнули меня вспыхнувшей в них иронией. - Ты что, с утра пораньше затеяла уборку? - Нет, я..., - совсем смешавшись, я завела руку с веником за спину. - Только не говори, что это твой летательный аппарат, и ты на нём совершаешь утренний моцион. Ах, он паршивец! Да как он посмел?! Как он мог намекать, что я баба Яга, промышляющая на метле? С трудом сдерживая улыбку, я с деланной угрозой выставила веник вперёд. - Нет, это приспособление, которым я встречаю непрошенных утренних гостей! - Думаю, на меня это не распространяется: ты непременно сменишь гнев на милость, когда узнаешь, зачем я пришёл. - Зачем бы ты не явился, убирайся, пока цел! Если, конечно, жить хочешь. - Ах, так? Ладно! - и, лучась игривой иронией, Джаред сделал вид, что собрался уходить. - Тогда сегодня на Rocky Ridge я покарабкаюсь сам. Недоуменно оглядев собеседника, я только тогда заметила, что он был в альпинистском костюме; и моя наигранная воинственность сменилась извиняющимся видом. - Что? Куда? Э-э..., - я так торопливо отбросила веник, что он загудел куда-то в прихожую. - Джаред, может ты войдёшь, чаю выпьешь? - Нет, - открыто улыбнулся он, - чаю я не хочу. И тебе его пить не стоит. Лучше собирайся: сегодня мы идём в горы! И вот я поднималась по отвесной скале, а мой наставник шёл на некотором расстоянии и пристально за мной следил. Зато рядом со мной вскарабкивался воображаемый Брюстер и с ехидной усмешечкой то и дело заглядывал мне в лицо. Я видела его физиономию за каждым выступом, в каждой расщелине, на каждом камне. И, преисполняясь негодованием, вгоняла ему в лобешник крюк, встёгивала в ноздри оттяжку, лупила молотком по черепку - да так сильно, что скала обиженно дрожала и пыхтела пылью. И, признаться, я получала от этого какое-то едкое удовольствие. Ведь на мой взгляд, Брюстер заслуживал этого. А всё случилось шесть лет назад, когда я ещё была сама собой - застенчивой, покладистой, доброй, немного нерешительной, верящей в чудеса и обожающей сказки. На тот момент я ещё не дружила со спортом, не интересовалась содержанием калорий в продуктах и, как однажды уже говорила, была пышкой. Полные люди не могут похвастать обилием внимания со стороны, поэтому, когда на одной из вечеринок я познакомилась с Винсом, посчитала это редкой удачей. Правда, я не надеялась, что это надолго: все парни, которые были у меня до того, как правило, очень быстро сбегали. И я их понимала: кому приятно, когда твоя девушка походит на бесформенный мешок? Но Брюстер был упорным: стал звонить, подолгу общаться, настаивать на свидании. Я была ошеломлена. Во-первых, Брюстер был мужчиной весьма заметным, и многие представительницы моего пола томно вздыхали ему вслед. Но всем красавицам мира он, казалось, предпочёл меня. И даже в окружении моделей я ловила на себе его взгляды, перехватывала адресовавшиеся мне улыбки, принимала предназначавшиеся лишь мне комплименты. И я, хоть и не считала себя красивой - ведь я смотрела на вещи реально, - всё же ощущала невероятное окрыление и неподдельную радость. Во-вторых, Брюстер не сбежал от меня после парочки свиданий. Напротив, наши встречи стали регулярны и порой длились до самой ночи. А если прийти на неё что-то ему мешало, он обязательно звонил и предупреждал, указывая причину и назначая новую. В-третьих, этот человек не стеснялся появляться со мной на людях. К тому времени мне уже приходилось сталкиваться с подобным, и случалось, что кто-то из друзей или знакомых в ответ на едкое прозвище в мой адрес обильно краснел или стыдливо опускал глаза. Винс же никогда не тушевался при этом и всегда мог достойно ответить. Причём, смысл его речей сводился к прописной истине: главное в человеке не тело, а душа. И я ему верила. Мне нравилось думать, что он ценил мою внутреннюю суть, что его привлекают мои моральные качества - доброта, смирение, чуткость, кротость, женственность, романтизм... Мне казалось, он чувствовал то же самое, и я по глупости решила, что встретила человека родственной души. И я влюбилась. Без оглядки. Будучи не избалованной мужским вниманием, я не могла поверить, что такой человек - красивый, внимательный, умный - нашёл что-то интересное во мне. Но сам он неизменно смеялся такому заверению, удивляясь моей заниженной самооценке, и, подведя меня к зеркалу, всякий раз приводил аргументы, способные его развенчать. И я начинала верить, что имею привлекательную внешность, загадочные пленительные глаза, милую улыбку, мягкие и чарующие жесты... Словом, с этим человеком я впервые поверила в себя и ощутила на равных с другими. Так минуло около полугода. Стоит заметить, что за всё это время Винс ни разу меня не коснулся. Нет, неконтролируемой невоздержанностью я, конечно же, не страдаю и к числу похотливых дурочек, запрыгивающих с ходу в постель, не принадлежу. Но всё же полгода отношений - это, согласитесь, серьёзно; и мысль, почему так происходит, иногда посещала меня. Но мне нравилось думать, что Брюстер был джентльменом и уважал женщин, и именно это обстоятельство сдерживало его. Причём настолько, что он даже не целовал меня. Разве что в щёчку. На прощанье. Как бы там ни было, а всё было как было, и однажды вечером он сделал мне предложение. Случилось это в канун Нового года, когда мы собирались на праздничную вечеринку к друзьям. Стоя у зеркала, я надевала серёжки, а подошедший сзади Винсент какое-то время за мной наблюдал. Затем приступил ближе, слегка приобнял и, глядя на моё отражение, произнёс: - Стейси, как ты смотришь на то, чтобы мы поженились? - Что? - непроизвольно слетело с моих губ. - Я уже давно подумываю об этом, а вот сегодня как раз такой вечер когда я не могу больше молчать. - А..., - неожиданно я утратила дар речи и внятно могла только мычать, - что же случилось сегодня? - Во-первых, сегодня Новый год - особенный праздник, наполненный ожиданием чудес. Так пусть оно будет не напрасным. А во-вторых, вчера мне пришёл запрос из дочернего агентства, и после праздников я уезжаю в Небраску. Прозондировать почву, разузнать что и как. Сколько я там пробуду, не знаю. Если понравится, останусь. Поэтому, сама понимаешь, тянуть с таким решением я не могу. - Да... я... понимаю. - И я подумал, что оставлять тебя в неведении к происходящему несправедливо. А после всех наших встреч ещё и нечестно. И хочу, чтобы ты поехала со мной. Интересно, что бы вы почувствовали, если бы любимый мужчина сказал вам такое? Радость? Окрыление? Душевный трепет? Если да, значит, я не такая уж безмозглая дура, потому что я тогда ощутила именно восторг. Мне показалась достоверной пословица "Не родись красивой...", и, думая, что вижу её подтверждение на себе, я не помнила себя от счастья. - О, Винс, - шепнула я, с трудом сдерживая внутренний трепет, - я не могу в это поверить! Быть может, всё это только снится? - Нет, - не отрываясь от моего отражения, как-то странно улыбнулся он. - Всё это - наяву. - Но... мне это кажется невероятным! На тебя вон какие красавицы западают, а ты... делаешь предложение мне? - Именно тебе, Стейси Айерс. - Господи, что же ты во мне нашёл? Я же вовсе не красива. Этот вопрос слетел с моих губ сам собой, в порыве эмоций, и носил скорее риторический характер. Однако Брюстер счёл необходимым дать на него ответ. Он слегка подался вперёд и, наклонившись к моему уху, чуть слышно шепнул: - Лучше уж синица в руках, чем журавль в небе. Это было, как плевок в лицо, как отрезвляющая оплеуха, от которой моё понимание встрепенулось, розовая пелена слетела с глаз, и я неожиданно прозрела. Я внезапно поняла, что вовсе не чувства двигали этим человеком, а слепая холодная корысть. Я в одночасье постигла, что все его слова о моей привлекательности были лживы, а заверения во внутреннем превосходстве - лишь пустым местом. Он вовсе так не считал. Как и многие другие, во мне он видел жирную корову, бесформенную бегемотицу, страшного крокодила, к которому даже брезговал прикоснуться - вот почему он меня даже не целовал! А жениться хотел из циничных соображений. Ведь красивая жена захочет красивой жизни, потребует внимания и подарков, вынудит его с ней считаться. А калоша вроде меня будет довольствоваться малым и примет за великое счастье те крохи, которые Брюстер сочтёт нужным ей дать. И в том количестве, в котором заблагорассудится лишь ему. К тому же, красавица-жена львиную долю времени станет тратить на себя, а не на ведение хозяйства и, вполне возможно, готовить не будет уметь. Я же готовила преотлично, и Брюстер прекрасно об этом знал. Да и наставить в будущем мужу рога в отличии от красотки я вряд ли сумею. Ведь кто позарится на такую страшилу, как я? Словом, в ту роковую минуту замысел Брюстера стал мне очевиден, и я отдала ему должное: он до тонкости всё рассчитал. Но зачем же нужно было так лицемерить, облекая выгоду в проявления романтизма, маскируя под искренность холодный расчёт? Это был переломный момент в моей жизни, и, стоя у зеркала, я возненавидела и себя, и своё отражение, и мужское криводушие, и фразу о синице, навсегда въевшуюся в мой мозг. И особенно лицо этого человека - двуликое, притворно-улыбчивое, уверенное в своей правоте. Я резко замахнулась и огрела по нём скальным молотком - решительно, дерзко, не жалея силы. Но в порыве отчаяния попала по своей ладони, что тут же вернуло меня в реальность; образ Брюстера отступил, растворяясь на фоне скалы, из разбитого пальца брызнула кровь, а из глаз - слёзы. - Стейси, ты что?! - тут же достигло уха с лёгким укором. - Господи, я же просил следить за своими действиями! Конечно же, Джаред был прав. Но даже сейчас, спустя годы, эти воспоминания так болезненно мне давались, что я не могла сдержаться и, припав лбом к стене, тихонечко разревелась - не столько от физической боли, сколько от той, что всё ещё жила внутри меня. Через минуту я услышала шорох рядом, и тут же руки Джареда привлекли меня к себе. - Да что с тобой сегодня, мышонок? Чёрт возьми, не надо было с таким настроением идти в горы! - Нет, всё хорошо, - всхлипнула я. - Просто я промахнулась. И попала по пальцу. Он молча взял мою руку, осмотрел и, сокрушённо покачав головой, потянулся к своему карману. - Джаред, у меня тоже есть бинт, - проронила я, понимая его намерения. - На этот раз я взяла. - Взяла? - он удивлённо повёл бровью, с улыбкой беря у меня перевязочный материал. - Молодец!... А помаду - тоже? - Угу. - Тогда - молодец в квадрате! Если бы ты ещё научилась отличать пальцы от крючьев, было бы совсем хорошо, - он замотал мне палец и, взглянув на вершину, до которой осталось метров десять, вынес вердикт: - Дальше первым пойду я. - Но ты же хотел посмотреть, выдержу ли я дистанцию. - Хватит, я уже насмотрелся. Боюсь, как бы до вершины ты не добралась с разбитой головой. - Нет, я смогу. Это вышло случайно. Просто... - Стейси, не спорь. У тебя есть выбор: либо дальше веду я, либо мы спускаемся. Нет, я этого не хотела, поэтому поспешила с ним согласиться и уступила позицию ведущего. Признаться, разбитый палец доставлял массу неудобств и боли. Однако что такое физическая боль по сравнению с душевной, если даже сейчас она давала о себе знать? А тогда, пять лет назад, она и вовсе затмила все мои мысли и учинила в сознании настоящий переворот. Я поняла, что мои представления о жизни были ложны, а все те качества, которые мне прививали - скромность, покладистость, сердечную мягкость, надёжность - не стоили выеденного яйца. Ведь мужчин в первую очередь интересовала внешность, а душа... Душа отодвигалась на задний план. У некоторых - так далеко, что достать её было невозможно. А значит, быть любимой у меня не было шансов. Только используемой. В корыстных целях. Одна лишь мысль об этом вызывала во мне нервную дрожь, поэтому уже на следующий день после предложения Винса я отважилась на кардинальные перемены. Пересмотрела пристрастия и привычки, изменила питание, занялась спортом. Сначала - короткими пробежками по округе, затем - лыжными вылазками в горы. А когда появились первые результаты и моя одышка привыкла к нагрузкам, я записалась в фитнес-центр, стала посещать секцию ритмической гимнастики и приобрела абонемент в бассейн. В результате через год я себя не узнала, через два от меня прошлой не осталось и следа, а через три я себя полюбила и отчётливо уяснила, что к прежнему образу жизни не вернусь никогда. Я обзавелась новыми друзьями, которые разделяли мои взгляды и исповедывали здоровый и активный образ бытия. Мы часто собирались вместе, ходили в походы, устраивали велопробеги, путешествовали под парусом, лазали по горам... И всякий раз получали колоссальное удовольствие от достигнутой цели. Словом, неординарное предложение Брюстера послужило хорошей терапией и помогло мне кардинально измениться. И, наверное, я должна быть ему благодарна, ведь если бы не оно, я бы так и осталась обрюзглой упитанной клушей, обсиженной мухами и обросшей мхом. Вот только если бы оно не повлекло за собой побочные эффекты. А заключались они в том, что я больше не верила мужчинам. Ни на грамм. Ни на йоту. Ни на секунду. За каждым их взглядом (а они стали обращать на меня внимание) мне чудилась циничная оценка, за каждым словом - неизменная ложь, за каждой улыбкой - насмешка. Мне казалось, искренность с их стороны невозможна, и за всеми их возвышенными речами мне слышалась лишь слащавая лесть. С тем, чтобы завлечь, охомутать, одурманить. И использовать с полной выгодой для себя. Поэтому с ними я знакомилась редко, а отношений не заводила никогда. Так мне было надёжнее. Так мне было спокойнее. Так мне было легче. Это служило хорошей защитой, потому как околпачить себя позволить я не могла. И только Джареду я разрешила подступиться чуть ближе - пусть и не сразу и не очень-то смело. Интересно, почему? Потому, что он знаменит? Безумно красив? Очень сексуален? Господи, какая глупость! Я-то ведь знала, что это не так. Просто это был первый мужчина, который при виде меня не рассыпался в комплиментах, не нахваливал мою внешность, которая, к слову, стала того достойна, а правдиво назвал меня тем, кем я действительно есть: обычной серой мышью. - Дай руку! Я подняла голову и протянула ему ладонь с завязанным пальцем. - Не эту. Другую. Я не хочу причинить тебе боль. Я выполнила просьбу и позволила вытащить себя на вершину. - Ну, вот мы и наверху! - он пристально в меня вгляделся своим особенным взглядом. - Ты в порядке? - Да. - Воды хочешь? - Угу. - Возьми вот здесь, - и он протянул снятый со спины рюкзак. - Выбери укромное местечко и отдохни, а я пока соберу снаряжение. Пока он сматывал верёвки, я послушно достала бутылку с водой и, сделав пару глотков, неспешно прошлась по вершине. Сейчас, когда солнце давно миновало зенит, здесь уже ощущалась вечерняя прохлада. День был безветренным, и даже тут дыхание воздушных потоков едва замечалось. Бывало, правда, налетал какой-то порыв, рыскал между немых валунов и, поняв, что поживиться нечем, затем уносился прочь. Увесистые камни, цари вершины, сторожили её многолетний покой и, тыкая в небо колотыми гранями, выгревали на солнце старческие бока. Лавируя между ними, я подошла к противоположному краю хребта и окинула взглядом предоставившуюся глазам панораму. А впереди, сколько охватывал взгляд, простирались величественные горы. Покрытые пятнами разных грунтовых пород, они обволакивались сизой дымкой тумана, и чем дальше устремлялся мой взор, тем эта пелена была непроглядней. Только неровности тёмных хребтов да верхушки-курганы выглядывали из неё, словно кости из томящегося бульона. На переднем плане соседняя гора проглядывалась наиболее ярко, но, окутанная белёсой мглой, казалась лишённой солнечного света. А небольшой горный кряж, раскинувшийся у её ног, красовался не только грядой холмов, но и кустарниковой формы горной сосной, греющейся на солнце. Здесь, на вершине Rocky Ridge, растительности не было. Только где-то внизу зеленел какой-то куст, живым пятном выделяясь среди безжизненного камня; и, желая получше его разглядеть, я приступила ближе к обрыву. И тут же услышала предостерегающее: - Эй! Отойди от края! - Джаред, там что-то растёт! Я хочу его разглядеть. - Тебе всё равно это не удастся: оно далеко. А вот сорваться вниз ты рискуешь. - Нет, я - осторожно. - Прошу тебя, Стейси, - настаивал он. - Там - ничего интересного: обычная пихта. - Она сумела вырасти среди камней. Это настоящее волшебство! А ты говоришь, ничего интересного! - На том участке камни перемежаются с грунтом, вот и всё волшебство. Но ты права: такая тяга к жизни достойна восхищенья. - А откуда ты знаешь? - неожиданно исполнилась подозрений я. - О том, что там - грунт, и о пихте? Ты что, там бывал? - Приходилось. Меня не устраивал такой сдержанный ответ и, готовая узнать побольше, я даже раскрыла рот. Да так и застыла от настигшей меня догадки, которая затем перешла в непроизвольный вопрос: - О, Боже! Так это именно там находится то самое ущелье? - Именно там. - А до него далеко? - Метров двести, - и он потянул меня за руку. - Отойди от края, прошу тебя. - Джаред, пожалуйста. Мне интересно. - Не нужно тебе им интересоваться, Стес. В нём нет ничего привлекательного. Более того, оно опасно: скатившись в него, ты не сможешь выбраться обратно. - Но ты же сумел. Он посмотрел на меня - пристально, ровно, серьёзно, - словно хотел уловить таящийся за словами подтекст. - Стейси, ты девушка. У тебя намного меньше сил. Хотя, - он вдруг улыбнулся, увлекая меня обратно к месту подъёма, - если в тебе будет столько же эмоций, сколько сегодня, ты даже скалу сможешь разрушить. - Каких эмоций? - не поняла я. - Ненависти, возмущения, негодования, боли - всех тех, которым сегодня я был очевидцем, - усевшись на пологом камне, он усадил меня впереди себя и слегка приобнял. - Чем они вызваны, Стейси? Сегодня они отвлекали тебя от подъёма, и ты совершала его на полном автомате. - Нет, - пыталась отвертеться я, - тебе показалось. - Стейси, я не дурак. И я следил за тобой каждую секунду. Что с тобой происходит? Ты не хочешь довериться мне? Довериться? Могла ли я сделать это? Да, я позволила Джареду стать к себе ближе, но доверять ему безраздельно всё ещё не могла. Да и тема эта была мне крайне неприятна - настолько, что я предпочитала молчать. Поэтому я лишь прижалась спиной к груди Лето и со вздохом произнесла: - Я не умею доверять людям. Маленькая пауза, окрашенная недоумением моего парня, затем - отдающий сожалением его голос: - Почему? - Потому, что вы, мужчины, всякий раз доказываете, что вам нельзя верить. - Чего? - он искренне удивился, видимо, гадая, кто же породил во мне подобное убеждение. - Это раздолбай Брюстер заставил так тебя думать? Да, спасибо за всё этому поганцу. Он сумел изувечить чувствительную зону в моём сердце, и после этого я стала облекаться в защитный панцирь жёсткого прагматизма. - Вот ведь мерзавец! - вёл дальше Джаред. - Жаль я не знал этого раньше, а то бы ещё вчера на приёме размозжил его никчемную черепушку. - Даже если бы ты сделал это, на свете всё равно бы осталось множество других прохиндеев, - я посмотрела на Лето и решила скрасить неприятный мне разговор каплей озорства: - Включая вас, сэр. - Чё?... Меня?... Да как вы...? - он, казалось, так и захлебнулся возмущением, хотя что-то в нём говорило, что он просто дурачился. Но он так лихо изображал чувства, что я без сомнений верила в их подлинность. Вот что значит прирождённый актёр! - Это возмутительно! Это...! Можно подумать, что вы, женщины, всегда говорите нам правду! - За всех женщин не скажу, а лично я - всегда. - Неправда! Вы даже сейчас мне нагло лжёте! - Лгу? Я? О-о! Не надо всех судить по себе, мистер! Если вы сами без конца мне врёте, это не значит, что так же поступаю и я! - Да я не солгал вам ни единого раза, мисс Айерс! - Конечно. Вы просто ни разу не сказали правды! - Ну, вы посмотрите на неё! Она ещё и не верит! Леди, это вы так тонко намекаете на то, что я лжец? - Вам лучше знать, мистер. - Ах, вы, несносная девчонка! И что только в вас сокрыто такого, что безумно нравится мне? Батюшки! Что он говорил-то? Напрочь сбитая с толку, я оторопело похлопала ресницами. Ведь мы дурачились - лукавство в глазах и шальные нотки в голосе свидетельствовали об этом, - но вместе с тем Джаред произносил слова, которые озадачивали меня. Как я должна воспринимать их? - Чего? - спросила я то же самое, только одним словом. - Да, вы нравитесь мне, вздорная мисс. И если уж быть до конца честным, то есть кое-что, что я действительно скрываю от вас. Глаза его полыхали, ирония в них угасала, и я уже затруднялась понять, шутит он или нет. - Вот видите! - на всякий случай продолжала я игру. - Это лишний раз подтверждает, что вам нельзя верить! - Но сейчас я во всём признаюсь, а вы уж сами решайте, верить мне или нет. Признаться? В чём он хотел мне признаться? Что я полная дура? Глупая идиотка? Что я ему надоела и он не хочет больше меня знать? По моему лицу пронеслось беспокойство, по спине - холодное волнение; а Джаред наклонился к моему уху и, смакуя каждое слово, шепнул: - Я люблю тебя, Стейси Айерс! Я ощутила, что замираю. Мысли во мне вдруг умолкли, кровь в жилах остановилась и сердце замедлило ход. Но в следующий миг оно встрепенулось, толкнулось о рёбра с такой живой силой, что во мне забурлил неизведанный раньше процесс - совершенно другой, обновлённый. И я вдохнула полной грудью, про себя удивляясь, как без такого живительного кислорода я до сих пор могла жить. И я опять взглянула на Лето. Глаза цвета небесной лазури пронизывали меня до молекул, и полыхающее в них пламя подтверждало, что их обладатель уже не шутил. И я испуганно сжалась. Моя неуёмная память совсем невпопад подсказала, что что-то похожее в жизни у меня уже было: признание, радость, замирание сердца. А потом... Что, если и сейчас всё опять повторится? Смогу ли я снова всё перенести? Я отшатнулась, обдала Джареда растерянным взглядом и, пытаясь укрыться от возможной развязки, вскочила на ноги. Однако его крепкие руки тут же меня удержали. - Эй, ты чего испугалась, малышка? Я же не сказал, что сброшу тебя с вершины. Глупый! Глупый Джаред! Практически ты сказал именно это, только другими словами. - Вот уж не думал, - продолжал он, - что до наглости въедливую грызунью можно напугать обычным признанием в любви. - Ты... не понимаешь. Я... не хочу этого слышать. - Вот ещё! Почему? Во мне живёт это чувство, и я хочу, чтобы ты о нём знала! - Но... ты можешь обидеть меня. - Глупости! Любовью обидеть нельзя! И я буду говорить о ней тебе, Стейси! Потому, что именно ты её порождаешь, именно тебе она принадлежит. Он опять привлёк меня к себе - властно, но мягко, - прижал мою голову к плечу и, наклонившись, коснулся губ своими устами. И я вдруг ощутила, что безоговорочно сдаюсь. Моё упорство поколебалось, былые страхи слетели с обрыва, а в душе возродилась надежда, что на этот раз всё будет совершенно иначе. Ведь с Джаредом Лето многое происходило по-другому. И он не только не брезговал ко мне прикасаться, но и делал признание, которого от глупого Брюстера я так и не дождалась.