Мышь под веником

Дальнейшие события происходили для меня словно во сне - каком-то туманном и нереальном, запоминающемся рваными обрывками, граничащими с бредом. Я не понимала, на самом ли деле чувствовала чьи-то руки, подхватившие меня и затем несущие куда-то, ощущала ли мягкое покачивание машины, стремительно летящей вдаль, слышала ли чей-то успокаивающий шёпот, вырывающий меня из глухого безмолвия, видела ли яркий свет, просачивающийся сквозь кровавую пелену... Помню лишь, что сидела на чьих-то коленях, вытянув на стол руки, из которых кто-то ловкий извлекал осколки; а я всё тыкалась рожицей кому-то в грудь, рубашка на которой отчего-то всё более становилась красной; и слышала всё тот же шёпот - мягкий, завораживающий, усмиряющий агонию потрясённой души. Время от времени в него вторгался приглушенный голос Энди, хотя я никак не могла сообразить, откуда ему было взяться. - Придержи-ка ей руку, Джаред, - тихо командовал он. - Зажми-ка вот здесь... Поверни ладонь кверху... Я не знаю, ощущала ли боль: на тот момент она разрослась во мне настолько, что заполнила каждую клетку и, переступив порог чувствительности, стала привычным состоянием. Только звяканье пинцетов, бульканье спирта во флаконе да бряканье медицинских щипцов слышалось в тишине, заставляя сильнее вжиматься в того, кто держал меня на коленях. И мне всё казалось: если он меня оттолкнёт, я тут же умру от какой-то зловещей страшной силы. - Энди, что с ней? - словно из мрака, касалось меня. - Шок. Так бывает... Как это всё случилось, Джей? - Стейси подлезла под стойку. Чтобы та не рухнула на меня. - И ты ей это позволил? - Я не видел, что эта штуковина падает. И вообще не понял, что произошло. - Ладно, - голос Холланда прозвучал тише. - Сам-то ты цел? - Да, чтоб его...! Стейси приняла удар на себя. - Ну, и шельмец ты, приятель! И что такого в тебе сокрыто, что девушки даже собой рискуют ради тебя? - Не говори ерунды, дружище! Стейси просто высокоморальный человек и готова к самопожертвованию. - Думаешь, дело в этом? - Уверен, - и со стороны Лето послышался вздох. - Я был бы счастлив, будь это не так, но... Уж кто-кто, а эта девушка меня точно не переносит. - Что ж... видимо, ты заслужил. Хотя не думаю, что при таком раскладе она, не раздумывая, бросилась бы на твою защиту. Подумай об этом, Джей... А сейчас я сделаю парочку уколов. Предупреждаю: она отключится после них. Поэтому лучше сразу перенести её в палату. - Нет, Энди. Я не оставлю её в клинике. Пусть даже в твоей. - Но, Джаред... - Нет! Это однозначно! Короткая пауза, тяжёлый вздох Холланда, и дальше - его голос: - Ладно. Как знаешь. А затем я ощутила покалывающую боль в плече - и голоса растворились в навалившейся на меня тьме - плотной, густой, накатывающей клубами. Я видела себя среди гор, погрузившихся во мрак и превратившихся в безликие тени. Обступая меня плотным кольцом, они казались злобными величавыми монстрами и потому невероятно пугали. И я карабкалась по ним вверх - одна-одинёшенька, без какой-либо страховки, - соскальзывая с зацепок, сползая на осыпях, теряя опоры. От длительного напряжения болели все мышцы, дрожащие колени стирались в кровь, хватающиеся за выступы руки обдирались до костей. Я оставляла за собой кровавые следы, чувствовала жгучую боль и думала лишь об одном: только бы не сорваться! Неистовый ветер был мне в лицо, сыпал в глаза пыль и песок и вгонял мелкие камешки под самую кожу; а я настырно устремлялась вверх, как если бы от этого восхождения зависела моя жизнь. Внезапно вблизи я услышала какой-то шум и, повернувшись, заметила человека с чайного цвета глазами. И тут же меня изнутри прожгло огнём, дыхание выдало нервный спазм, а из груди вырвался какой-то жалобный стон: - Брюстер? Нет! Только не это! На минуту мой мозг дал сбой, тело отказалось повиноваться, и я заскользила по отвесной стене, чётко осознавая, что удержать меня ничто не сможет. И тут же этот человек протянул мне ладонь: - Дай руку! - Нет! Не трогай меня! Убирайся! Нет! Нет! Нет! Я вздрогнула с такой силой, будто меня норовил коснуться сам дьявол, руки невольно разжались - и я полетела в бездонную пропасть, ведущую куда-то за грань бытия. Потрясённое сознание готовилось отключиться, а встрепенувшийся в ушах ветер породил в голове последнюю мысль: мне не вернуться обратно. - Не-ет! - прорезал темноту мой крик. - Господи, помоги мне! И вдруг кто-то подхватил меня, мягко и осторожно привлёк к груди, и я опять услышала всё тот же усмиряющий шёпот: - Тише, Стейси, тише. Это всего лишь сон. Успокойся. Всё в порядке. - Пожалуйста, не дай мне упасть! - жалобно пропищала я, тыкаясь лицом в своего спасителя. - Я тебя не брошу. - Но в горах темно. И холодно. Я совсем замёрзла. Крепкие руки тотчас укутали меня чем-то мягким и тёплым. - Я согрею тебя. - Но там - этот человек. Мне страшно. - Не бойся, мышонок. Ты не одна. Я не дам тебя в обиду. Внутри меня побежали тёплые потоки, тягучая темень, казалось, стала менее плотной и отступила на задний план. Дыхание стало ровнее, мысль о том, что кто-то надёжный находится рядом, отогнала страхи, и, с облегчением вздохнув, я наконец-то спокойно уснула. А когда проснулась, было уже утро. Правда, я не могла быть в этом уверенной до конца - владевший мной сон всё ещё сковывал ресницы, - но уже улавливала доносящееся из-за окон дыхание пробудившегося ветерка, заливистый щебет птиц, влагу предрассветной росы и какой-то неясный шум, на фоне которого развивалась вся эта звуковая гамма. Приглушенный и размеренный, он походил на шёпот океана, и, прислушавшись к нему, я переключила внимание на себя. Со мной было что-то не так. Обычно я просыпалась в какой-нибудь замысловатой позе, которой позавидовал бы самый опытный акробат; а потом ползала по постели, собирая в кучу руки, снимая со стены ноги, откапывая из-под подушек голову и отдирая с шеи удавку из замотавшейся на ней ночнушки. Сейчас же я лежала смирно, как гвоздик, укутанная до самого носа, отчего мне было трудно даже дышать. Чувствуя, что ещё немного - и я просто-напросто задохнусь, я шевельнулась в надежде освободиться от сдавливающих меня пут. И тут же меня накрыла острая боль - такая сильная, жгуче-холодная, пронизывающая каждый нерв, что с губ моих сорвался непроизвольный стон. Что со мной? О, небо! В ту же минуту возле меня раздался какой-то шорох, кто-то, лежащий рядом, придвинулся ближе, и чьи-то руки осторожно обняли меня. - Доброе утро, мышонок! - Джаред? - о, Господи! Так это его проделки? - Ты что, упаковал меня в спальный мешок и подвесил на гладкой стене? - О, если бы! Но, к сожалению, мы с тобой не в горах. - А где? Я ничего не вижу! Где я? - Ты - дома. Дома? Тогда почему не расползлась суспензией по кровати, а горло мне не сжимает задравшееся неглиже? Хотя сегодня оно, похоже, задралось ещё выше: на голову. Потому-то я никак не могла открыть глаз. - А что здесь делаешь ты? - спросила я, удивляясь всё больше. - Ты - у меня дома, малышка. Где-е? Дома у дядюшки Ау? В его постели? Как я в неё попала? О, Боже! Я затрепыхалась изо всех сил, морщась от тиранящей тело боли. Что он со мной сделал? Изрубил на куски? Заквасил в бочке? За что? За то, что я отказалась остаться у него когда-то? Глупая Бриар Винклер! Знала бы она, чего избежала! Похоже, ей повезло куда больше, чем мне! - Тише, Стес, тише, - руки Джареда прижали меня к груди. - Прошу тебя, успокойся. Волнения сейчас тебе вредны. - Тогда зачем ты меня связал? - Связал? Нет, что ты! Это я укутал тебя пледом. Ночью у тебя был жар, и ты дрожала в ознобе. - Жар? Почему? Что происходит? Бог мой, Джаред, сними с моей головы ночнушку! Она закрывает мне глаза, и я ничего не вижу. - Это не ночнушка, кроха, а повязка. Эта короткая фраза, произнесённая тихим тоном, подействовала на меня, как приговор, и я потрясённо умолкла, мгновенно вспомнив всё, что произошло накануне. Падающая стойка в баре Линчера, звон бьющихся стёкол, градом летящие на меня осколки и алая жидкость, заливающая глаза. - О, Боже! - сорвалось с моих губ, тогда как внутри меня всё онемело. - Что с моим лицом? Оно изуродовано? Обезображено? Изрезано на части? - Нет, Стейси! Нет. - Тогда - с глазами? - я вздрогнула с новой силой. - Я не могу видеть? Они повреждены? О, Господи, я ослепла?! - Да нет же! - крепкие руки не выпускали меня. - В этом плане с тобой всё в порядке. Правда, осколки исцарапали нежную кожицу вокруг глаз, и вчера она здорово кровоточила. Но Энди провёл почти стерильную обработку, применил редкую и очень эффективную мазь и уверил, что всё заживёт очень быстро. Но при одном условии: полный покой. Поэтому, сама понимаешь, тебе нельзя волноваться. Нельзя? Это легче сказать, чем сделать! Можно ли было не волноваться, проснувшись в постели у дядюшки Ау? Да ещё и с завязанными глазами! Не удивлюсь, если даже обнаружу наручники на запястьях. Тем более, что пошевелить руками я отчего-то и в самом деле не могла. Пытаясь заглушить в себе проявления нездоровой фантазии, я отогнала прочь подобные мысли и с опаской спросила: - А у меня не останется шрамов? - Энди брызгал слюной и бил себя кулаками в грудь, уверяя, что этого не случится. К тому же, как он говорил, его мазь способна творить чудеса. Ею даже бальзамируют трупы, чтобы те не разлагались. Это был прежний дядюшка Ау - озорной, ироничный, чуть дерзкий. Он так и искрился добродушным позитивом, и пусть я не могла его видеть, но отчётливо улавливала излучаемые им положительные флюиды. И это придавало уверенности, что всё будет хорошо. И я даже рассмеялась - тихонько, осторожно, слегка ткнувшись носом Джареду в грудь. - Не думала, что мои дела так плохи. Я ещё собиралась пожить. - Энди говорил, что после этой мази ты проживёшь тысячу лет. И даже ощутишь настоящий вкус жизни. - Ах, вот как? Поэтому я проснулась в твоей спальне? - Э-э... Вообще-то это комната для гостей. Но если хочешь, мы можем перебазироваться и туда. - Я подумаю об этом, - отвечала я в том же духе. - А пока раскутай меня, и я перебазируюсь домой. - Домой? - в голосе Лето проскользнуло неподдельное удивление. - Стейси, это плохая идея. Плохая? Чтобы убраться отсюда и поехать домой? Он что, шутит? Интересно, на кого из нас свалилась дурацкая стойка? - Это ещё почему? - Потому, что твоим рукам досталось значительно больше. Они порядком изрезаны. Настолько, что в ближайшее время тебе их лучше не тревожить. Что? Он издевается? Я решительно шевельнулась, пытаясь освободить из-под пледа хотя бы одну руку и убедиться в правдивости сказанных слов. Однако мои старания не увенчались успехом: меня тут же пронизала всё та же жгучая боль - такая острая и невыносимая, что лицо исказилось страдальческой гримасой, а с губ наряду с шипением сорвалось болезненное: - А-ай! - Вот, - снова осторожно обнял меня Джаред. - Об этом я и твердил. Теперь-то ты со мной согласна? Я не могла говорить: боль холодными импульсами всё ещё бродила во мне, отравляя усталый мозг и стуча по нервам, и её отголоски указывали на то, что этот человек был абсолютно прав: сама я сейчас не могла даже пошевелить руками. - А как же мне делать элементарные вещи? - жалобно пискнула я, стараясь проглотить подкатывающий к горлу ком. - Нужно предоставить это кому-то другому. - Кому? - недоверчивый скептицизм так и пронизал каждую произнесённую мной букву. - Тебе, что ли? - Хотя бы. Думаешь, мне это не удастся? На минуту я представила этого человека в роли заботливой сиделки. Униформа на оголённом торсе, завязанный сзади передник, на голове - миниатюрный кокошник. И он, с ног до головы перепачканный шоколадным муссом, неуклюже пытается меня им накормить. От подобной мысли у меня ёкнуло сердце, по жилам пробежался холодящий душу импульс, а на щеках стыдливо проступил румянец. - Думаю, это будет чересчур, - шепнула я. - Я не привыкла, чтобы за мной ухаживали, как за ребёнком. К тому же у каждого человека есть определённые функции, сделать которые за него не сможет никто. - Например, подковать блоху или вышить крестиком портрет Моны Лизы? - проиронизировал Джаред. - А если это невозможно? - У меня получится. Я не старая рухлядь. И не овощ. Я справлюсь. - Стейси, да будь же ты реалисткой! Тебе не обслужить себя самой. - Я смогу. Потихоньку. Только отвези меня домой. На минуточку Лето умолк, и мне лишь осталось гадать, о чём он мог думать. Затем я опять уловила тихий шорох, прогнувшуюся рядом с собой подушку и смятенно поняла, что он навис надо мной, опираясь на локти. А затем даже вздрогнула, ощутив прикосновение его щеки к своей. - Ну, почему ты так зажимаешься всякий раз, когда к тебе проявляют заботу? - его тихий шёпот у моего уха, словно стальным лезвием, полосанул меня по нервам, заставляя на миг замереть сердце. Господи, ну почему этот человек, затрагивал именно эту тему! И что я могла ответить? - Я не зажимаюсь, - пролепетала я. - Просто не хочу быть обузой. - Обузой? Ха! Обуза - это Бриар Винклер на твоём месте! Бьюсь об заклад, она бы и не подумала сейчас упираться! И даже прыгала бы от радости выше потолка, игнорируя боль и слабость. Но, знаешь, что, Стейси? Не думаю, что ей бы я предложил остаться в своём доме. - Мне ты тоже можешь делать это чисто из вежливости, - вырвалось у меня негромко, прежде чем я успела прикусить язык. - Что? - дядюшка Ау опять удивился. - Ты подозреваешь меня в лицемерии? Почему? Разве я давал для этого повод? Нет. Утвердительно ответить на это я не могла. С момента нашей первой встречи двуличия за этим человеком я не замечала. Но это ещё не значило, что он им не обладал. - Просто мы не так давно знакомы, и... - И - что? Ты просто перестраховываешься, дабы не разочароваться? - Нет, я..., - чёрт возьми, а он, похоже, прав: я автоматически ставила клеймо на каждом представителе сильной половины, ещё даже не зная его. - А мне кажется, ты просто предвзято относишься к мужчинам. Возможно, у тебя есть на то веские причины, но это неправильно, Стес: не все они одинаковые. Не все говорят одно, а думают другое. И, к слову, я предлагаю тебе помощь искренне, от души. Пожалуйста, соглашайся. - Но ты ведь уже всё решил и вряд ли отпустишь меня, как бы я ни упиралась. Не так ли? - Конечно. Оставить тебя сейчас одну я не могу. Но и выглядеть настоящим тираном тоже не хочу и потому очень надеюсь, что ты всё же внемлешь голосу рассудка и согласишься на это по собственной воле. Прошу тебя, Стейси, позволь тебе помочь. Кровь во мне будто подхлестнули, отчего она витиевато забурлила и ринулась по венам в галоп. И, стараясь совладать с подступающими слезами, я задрожала всем телом, невольно выдавая себя. Ну, зачем этот человек касался этой темы? Отчего говорил таким тоном, как будто ему было не всё равно? Зачем называл меня так ласково, так нежно - кроха, глупышка, мышонок? Могла ли я верить ему? - Стейси, - произнёс он, по-своему оценивая моё молчание, - ты же знаешь, в моём доме тебе ничего не грозит. И если ты опасаешься чего-то на подобии постыдной выходки Линчера, то совершенно напрасно. Кстати, никак не пойму, как ты могла работать у такого разгильдяя? - У меня не было выбора, - слабо возразила я. - Выбор есть всегда. Тем более, что работа не бог весть какая. Официант - это же не престижная должность, которую днём с огнём не сыщешь. Следовательно, надо быть разборчивее в выборе работодателя. - Когда я к нему нанималась, у меня не было времени думать. Мне срочно нужны были деньги. И это оказалось решающим фактором в принятии решения. - Деньги? Зачем? - Чтобы выплатить стоимость парашюта. А она, должна заметить, немаленькая. - Парашюта?! - моего собеседника накрыло красноречивым потрясением. - Это того, которого я изрезал? И Пит, жадная скотина, обязал за него заплатить?! Как он мог?! Он же знал, что случилось! И даже сам был в этом виновен! - Парашют принадлежал не Питу, а хозяину водных аттракционов. А этому человеку плевать, что там произошло. Он никаких объяснений слушать не стал. - Чёрт! - выдохнул Лето с заметным волнением. - Что же ты сразу мне всё не сказала? - А зачем? Чтобы ты опять привлёк меня на фонтанные работы? Это было сказано спокойным ровным тоном, лишённым каких бы то ни было намёков или желаний уколоть. Однако Джаред замолчал, и мне лишь снова оставалось гадать, о чём он мог думать. Затем я ощутила, как он едва слышно вздохнул и прикоснулся щекой к моей макушке. - Прости меня, Стейси, - тихо шепнул. - Я не думал, что дело обстоит так серьёзно, и поначалу воспринял всё как дерзкую выходку расхлябанной особы. - Да, я знаю, что создала именно такое впечатление. - Но сейчас я вижу совсем другого человека: растерянного, неуверенного, напуганного собственной беспомощностью. И не желающего, чтобы кто-то это заметил. Похоже, больше всего на свете ты боишься быть самой собой, такой, какая есть, - честной и открытой. И это несправедливо, потому как ты осуждаешь лицемерие в других, а сама то и дело кривишь душой. И опять всё во мне перевернулось вверх дном, истерзанные нервы встали на дыбы, порождая зверское желание вскочить на ноги, пулей вылететь в дверь и броситься наутёк без оглядки. О, если б я это могла! Если бы мне удалось безболезненно хотя бы пошевелиться! Если бы я сумела хоть что-нибудь разглядеть! Но повязка, закрывающая глаза, лишала меня мощного ориентира, тело парализовала едкая боль, и я была такой беспомощной, как никогда прежде. Ядовитое отчаяние, так долго державшее меня в осаде, собрав свои силы, пошло на решающий штурм, заручилось союзничеством измученных эмоций и накрыло усталый мозг ударной волной - мощной, внезапной, беспощадной. Я ощутила себя такой несчастной, израненной незаслуженными происками судьбы, обиженной людьми и напрочь забытой Богом. Жалость к самой себе накрыла меня с головой, и крепость, державшая оборону, пала, издав из-под повязки судорожный всхлип. И тут же я услышала над собой тихое и очень ласковое: - Эй, Стейси-мышонок, ты что, плачешь? Ну-ка, не смей! Не то солёная жидкость намочит бинты, зайдёт в ранки и станет щипать, разъедая их. Ну, здорово! Ну, просто блеск! Мне даже поплакать нельзя, как оказалось! И как после этого себя не жалеть? Хотя, надо заметить, реветь с закрытыми глазами выдалось весьма неудобно. И даже невозможно. Да и как можно было это делать, если слёзы, не имевшие выхода наружу, скапливались где-то внутри и затем тиранили меня со средины? Но и остановиться тоже выдалось не так-то легко. - А потом в реакцию вступит заморская мазь Энди, - продолжал свою речь дядюшка Ау, - выжжет всю кожицу на лице, и ты превратишься в заколдованную лягушку с выпученными глазами. Хоть я и была морально подавлена в этот миг, однако воображение всё же выдало мой портрет после всех перечисленных пыток. Выпавшие волосы; гладкая, словно колено, голова, из которой даже струится дымок; выкрошившиеся зубы, из необъятных владение которых то и дело вываливается язык; и лезущие на лоб глаза, как у жертвы Бухенвальда. Мать моя женщина! Ну, и видок! Я даже рассмеялась - судорожно, нервно, слегка конвульсивно, - совсем не замечая, что делаю это в плечо лежащего рядом мужчины. - А почему в заколдованную? - не удержалась от любопытства я. - Потому, что эта мазь, может, и чудодейственна, но по запаху - редкостная гадость. Я нюхал. Отдаёт несочетающейся смесью индейского кураре, едкого дёгтя и старушечьего нафталина. Словом, всего того, что способно превратить такую милашку, как ты, в страшное чудовище. Джаред посмеивался, в его тёплом голосе отчётливо слышались лукавые нотки, говорившие о том, что он просто шутил. Впрочем, верить ему я и так не собиралась. Уже хотя бы потому, что запах применённой Энди мази настойчиво улавливала из-под повязки, и он не имел ничего общего с россказнями жулика Лето. Напротив, он благоухал садовыми лилиями, скрашивался дыханием алоэ и подпитывался йодными нотами чистотела. Ну, что он за человек, этот дядюшка Ау? Постоянно меня дразнит! Хотя сейчас его приёмы были мне очень нужны: они не только отвлекали от навалившихся тревог, но и остужали наплыв слёз и дарили позитив в виде улыбки. И мне было так приятно слышать его мягкий пленительный тембр, дарящий ощущение покоя и действующий на мои воспалённые нервы, словно живительный бальзам. - И сначала ты покроешься плесенью и пятнами, - продолжал подшучивать он, - затем у тебя вырастут между пальцами перепонки, ты позеленеешь, начнёшь квакать и потянешься к болотам. И что тогда будешь делать? - Обращусь за помощью к Энди. Сумел заколдовать - пусть расколдует. - Боюсь, медицина против этого бессильна. - Тогда пусть расколдовывает, как в сказке: поцелуем. - Ого! - не ожидавший такого, Лето более чем удивился, отчего на минуту даже умолк. - Везёт же некоторым! Только вот... почему именно этому чурбану Энди? - Ну как же? Ведь это из-за него я окажусь в таком состоянии. Ведь если бы не его мазь... Вот пусть и постарается. На то, чтобы стать сказочной принцессой, я не претендую, но помочь вернуть мне прежний человеческий облик он должен. Разве нет? Джаред не ответил, и я даже ощутила лёгкую растерянность. Быть может, я сболтнула что-то не то? Ляпнула какую-нибудь глупость, которую ни на одну нормальную голову не натянешь? Ведь сейчас зрительный контакт был мне недоступен, и всё моё восприятие ограничивалось лишь звуками. А когда они утихали, я чувствовала себя неуверенно-неуютно. Чёрт возьми, почему он молчит? О чём думает? Чем я так облажалась? - Стейси, - я ощутила прикосновение его тёплых пальцев к своим волосам, - а ведь это не из-за него ты окажешься в таком состоянии, а из-за меня. Значит, мне и расколдовывать. Ведь если бы ты не подлезла под эту чёртову стойку..., - он вдруг опять коснулся щекой моей щеки - и его горячий шёпот погнал по моим нервам щекочущий импульс. - Ну, зачем ты это сделала, глупышка? - Я испугалась, увидев, что она падает на тебя. - Да и пусть бы падала! Напротив, тебе нужно было отбежать от неё куда-нибудь подальше. И позволить ей изрезать его на части? Покромсать, как он - парашют? Интересно, понимал ли он сам, какую говорил глупость? - Я не привыкла бросать напарника в беде, - шепнула я. - Меня так не учили. И снова он помолчал, видимо, раздумывая над моими словами. А затем склонился к самому уху и с интригующей загадочностью произнёс: - Тогда позволь заботиться о тебе. Пусть мы и не в горах, но всё-таки в одной связке. Его губы как будто невзначай коснулись моей мочки, опаляя дыханием кожу, скользнули вниз по щеке и, взбудоражив всё естество, накрыли мои губы. Я не поняла, что произошло, - лишённая способности видеть, я не отдавала себе в этом отчёта. Только ощутила, как боль и отчаяние во мне испуганно спасовали под действием более мощной силы - тёплой, неуёмной, стремительно разливающейся во мне чарующе-приятной лаской. И я неожиданно увидела в ней источник долгожданного облегчения. И, растворяясь в ней без следа, внезапно поймала себя на том, что остаться в доме этого человека казалось не такой уж и глупой затеей.