Записки из старинного трюмо.

— Прости меня. От ее голоса он чуть вздрогнул, и мурашки мгновенно укрыли руки. Но потом он понял, что дело не только в голосе. Все дело в ощущении… В ощущении ее рук на его плечах. Она так тихо подошла сзади, как только он ее не заметил? Хрип шагов на снегу, скрип входной двери… Почему он ничего не услышал? Может, просто чересчур глубоко ушел в себя? Топор выскользнул из пальцев и увяз в снегу. Заставить себя обернуться, значит потерять ощущение ее прикосновения. — Стас. Ты слышишь меня? — она вкрадчиво заговорила, и уже начала было думать, что теперь он будет отмалчиваться. — Я слышу, — тихо проговорил он, наслаждаясь последней секундой этой недоблизости, которая была неожиданно приятна. Когда он обернулся, руки Ирины соскользнули вниз. Женщина внимательно посмотрела на Стаса. — Я вела себя глупо, — не дожидаясь его слов, снова начала говорить рыжая. — Я не знаю, что это было. Мне надо бы тебя слушать, ведь только благодаря тебе я до сих пор жива. — Ир, дело не в этом… — Если бы не ты, я бы свихнулась. Провести наедине с собой столько времени одной, сколько нам предстоит — худшее из того, что могло случиться. Меня убивает одиночество. — Ты не одна, — возразил мужчина. — Ты же знаешь. — Да. — Ирина вдохнула морозный воздух и прикрыла глаза, собираясь с мыслями. — Я не хочу больше ссориться. — Не будем, — улыбнулся Стас. — Я тоже должен был принимать в счет твои желания и твое состояние. Выезжаем послезавтра. Зимина улыбнулась обезоруживающей улыбкой. Такую он видел лишь однажды. Это была наиболее обнаженная улыбка из всех, когда она ничего не срывала за душой. Это и была улыбка души. Мужчина поднял дрова с земли, Ирина глубже укуталась в шарф. — Я есть приготовила. — Я жутко голоден. — Карпов усмехнулся. — Пришлось бы съесть тебя, но ты спасла себе жизнь. Рыжая покраснела, и первая пошла вперед. Стас лишь двинулся следом, довольный тем, что в его жизни еще есть такие моменты, когда он что–то чувствует. Ради этого стоило рисковать, ведь вознаграждение было в два раза больше. — Что будем делать потом? — Читать книги, разговаривать, молчать… А еще обязательно есть. — В этом весь ты, Карпов! — Смейся–смейся! Я, между прочим, мужчина. Мне нужны силы! Тело пронзила судорога. Ей снова снилось, как мужчина с размытым лицом набрасывает на голову ребенка мешок. Сжимается сердце. Под нос суют белый платок, хватает секунды, чтобы ее голову вскружил следующий же вдох. Ощущение было равным тому, как оглушает запах чего–то сильно алкогольного — в дыхательных путях взрывается непередаваемое ощущение. Она хочет кричать, в какой–то момент ей даже удается сделать рывок вперед, но тиски железных рук и эфир парализуют с головы до ног. Чувство протеста настолько сильное, что отключается она не сразу. Борется до последнего, но ослабевает и теряет сознание. Когда она приходит в себя, ребенка нигде нет. Мальчика куда–то увели, она одна и, кажется, она отлежала себе руку. До нее не сразу доходит осознание того, что ее кисти обрамляет какой–то странный холод. Она вытягивает левую руку из–под живота, избавляя ее от веса своего тела, и слышит лязг металла. Первой была фраза: «Вы серьезно?!». Но за ней последовала лишь пустота. Неужели они настолько опасаются ее, что заключили в оковы? В самые настоящие оковы! Широкие, обхватывающие кожу не тонкой полоской металла, а настоящим широким браслетом, закрепленные кольцом в бетонной стене. Истерический выдох срывается на полпути. Глаза начинает щипать. Паника накатывает одной всеохватывающей волной. Она никогда не выберется отсюда. Спасти ее может только чудо. Но на него она перестает надеяться, как только пространство за дверью содрогается от детского крика. Яркое воображение выдает такие картинки, что холод охватывает ее всю, а страх заставляет дрожать. Перепачканную щеку пересекает мокрая дорожка. Слезы душат не от мыслей за себя, а от криков ребенка. Когда все смолкает, она чувствует себя опустошенной, выпотрошенной, обессиленной. И тут дверь открывается… «Стас!» Стук в висках не сразу дает сосредоточиться на реальности. Вся мокрая, Ирина резко садиться в постели, закрыв лицо руками. Карпов появляется в дверях секунду спустя, взъерошенный, напуганный. Он никогда не привыкнет к тому, как она выкрикивает его имя. Он ждет, пока она отдышится. Его помощь не требуется. Здесь он ничем ей не поможет. Он собирается уйти. — Стас… Она так жалостливо зовет его, что он замирает на месте, так и не ступив ни шагу. Оборачивается. — Да? — Побудь со мной. Пожалуйста. В этот раз все еще реальнее, чем тогда. Ее просьба обескураживает его. Стас проглатывает комок. Как вести себя при таких обстоятельствах? Она двигается, когда он подходит к кровати, освобождая ему место. Он опускается в полулежачее положение и приподнимает руку. Она ныряет под нее и кладет голову ему на грудь. От его футболки пахнет его запахом. Таким, который не идентифицируешь. Такой запах есть у каждого человека. Этот запах успокаивает ее. Стас, как–то неловко, пытается успокоить ее, поглаживая по голове. Но большего ей и не нужно. Ирина расслабляется и медленно проваливается в сон. На губах застывает так и не сказанное в голос «спасибо».