***
Идею с хором наложниц гаремные красавицы приняли на ура, но на деле все оказалось не так-то и просто — многие девушки не то что петь, даже рот открывать вовремя не успевали. А Кинбо так и вовсе медведь на ухо наступил, однако купеческая дочь больше всех желала спеть для Сайхитея, она даже выкупила себе место в первом ряду импровизированного хора — чтобы ее оттуда было хорошо видно. Хооки хотела было затесаться в задние ряды, чтобы ее оттуда не видно и не слышно было, но Корин не позволила подруге затеряться в толпе соперниц, что нынче готовы были выступать единым певческим фронтом, лишь бы привлечь внимание Императора. Девушки очень много репетировали, Корин даже вызвалась руководить процессом — плавными взмахами рук показывая каждой группе, когда следует вступать. Слух у Корин был превосходный, и она сразу же слышала, когда кто-то фальшивил или вступал не в свою очередь, яростно отчитывая провинившихся. Больше всего попадало, конечно, Кинбо, которая, впрочем, не смущалась и продолжала самозабвенно выпевать рулады в первом ряду. В какой-то момент и без того хрупкие нервы самопровозглашенной руководительницы хористок не выдержали: — Нет, это вообще ни в какие рамки не лезет, Кинбо! Ты мало того, что вступила не в свою очередь, так еще и басом затянула тот кусочек, что должны исполнять сопрано! — Это неправда, это была не я! — не моргнув даже глазом, нагло соврала виновница срыва очередной репетиции. — Я что, по-твоему, совсем глухая?! — взорвалась Корин, яростно теребя белый платок, при этом даже не замечая, что своей силищей Хранителя уже изорвала его на мелкие клочки с той же легкостью, с какой разрывается тонкая рисовая бумага. — Не знаю, твои проблемы с ушами меня не касаются! — невозмутимо пожала плечами купчиха. — Это у тебя проблемы — с головой! А если ты сию же минуту не замолчишь, так я тебе устрою еще большие проблемы! — завопила Корин, в сердцах бросая клочки платка на пол комнаты, в которой репетировали девушки. Чуть охладило пыл Корин лишь легкое касание плеча — Хооки подошла к подруге и этим жестом призывала успокоиться — мол, не стоит эта дурында таких нервов. Кинбо попятилась, но сдаваться не желала: — Я должна быть на виду, я должна произвести впечатление на Императора! Это моя судьба, так Гентокуин предсказал! Вот! — Что ж, ладно, — вздохнула Корин, снимая руку Хооки с плеча и сжимая своей рукой в поисках поддержки. — В таком случае, будешь просто открывать рот, поняла? Иначе выгоним из хора! На том и порешили, теперь Кинбо так старательно открывала рот когда надо и когда не надо, что у многих при взгляде на нее сводило скулы и безудержно хотелось зевать. В общем, все дело спасала Хооки, стоявшая через девушку от купчихи — ее прекрасный мелодичный голос колокольчиком разливался над всеми.***
Гентокуин видел, как стараются его подопечные, он даже пару раз присутствовал на репетициях хора, вызывая у девушек бурю энтузиазма своим появлением — особенно у Кинбо, которая, сложив белы ручки на колышущейся груди, открывала рот шире обычного, пока не получила от Корин ехидное замечание о том, что скоро либо челюсть у Кинбо от стараний отвалится, либо муха в открытый рот залетит. Конечно же, помимо переругивающихся периодически Кинбо и Корин евнух не мог не выделить красавицу и свою любимицу Хооки, чей голос был натуральной усладой даже для ушей брюзгливого управляющего гаремом. «Эта девушка действительно прекраснее цветка, а голос ее подобен пению горлицы на рассвете. Я ясно вижу — она мой ключ к прежнему могуществу и положению при императорском дворе! Сайхитей непременно должен услышать ее пение», — вот какие мысли бродили в не обремененной волосами голове Гентокуина при каждом посещении репетиций. Мужчина безуспешно оббивал порог спальни Императора, караулил его после каждого заседания совета министров, у тронного зала пас, однако молодой Император и слушать не хотел о посещении гарема. — Не до развлечений сейчас, кода такое шаткое положение на границах империи, — то было последнее слово достопочтенного Сайхитея накануне выступления хора наложниц. Новость эта среди девушек вызвала волну расстройства, у многих опустились руки, Кинбо разворчалась, что зря себе только место в первом ряду покупала, а у Хооки даже глаза заблестели от едва сдерживаемых слез — нет, не то чтобы она так уж хотела петь для Императора, просто ей было жаль потраченных усилий и неоправданных надежд. Но не потерявшая присутствия духа Корин сердито прикрикнула на расклеившихся дамочек: — А ну отставить панику! Поем! Все поем завтра! Даже если Император-сама нас не услышит, так ему передадут, как замечательно мы пели для него, и в следующий раз он обязательно придет! На том и порешили. Выступление действительно прошло на ура, и среди гаремных красавиц, по секрету говоря, присутствовала некоторое время прекрасная высокая наложница в парандже, знакомая лишь Кинбо, пожалуй — ибо она видела ее как-то на пороге своей комнаты. Если бы Кинбо не открывала так широко и старательно рот, она бы признала в этой «девушке» пресветлого Сайхитея, а он-то как раз очень хорошо всех рассмотрел и запомнил. Особенно красавицу рядом с купеческой дочкой и статную фигурку руководительницы этого замечательного хора. Однако, «старающаяся» в первом ряду Кинбо не раз заставила прекрасное лицо красавца-Императора кривиться в гримасе, что, собственно, и послужило поводом для того, чтобы покинуть зал, в котором проводился импровизированный концерт.