День прошел незаметно, но при этом перекатывался по пальцам, словно патока, оставляя после себя зудящий след на бледной тонкой коже. Желание смыть его с себя становилось огромным, но уступало другому, въевшемуся в моё нутро: мне было жизненно необходимо её постоянное присутствие. Оно стало практически осязаемым, а образ преследовал меня повсюду. Я хотел подойти к ней, сказать хоть что-то, безумно желал увидеть улыбку, но страх перед возможным отказом не позволял мне даже попытаться приблизиться к ней. Он отодвигал моё неведение ещё дальше.
Я видел, как вытянулись лица её друзей, когда листочек перекочевал из музыкальных пальцев в безразмерную кладезь для книг. Испытывал поистине высокое наслаждение, подставляясь под взгляды Поттера и Уизли, вновь не обратив на это внимание. Я видел всё, что происходило вокруг, но смотрел лишь на удаляющуюся спину и вечно взлохмаченную копну волос. Не знаю, сколько ещё я мог бы так простоять, находясь в двух шагах от двери, если бы не твердая рука на моем воротнике и толчок, направлявший бренную тушку в подземелья.
Я решил, что стоит поговорить с другом после Зельеварения, на котором я получил ровно двадцать красочных и завуалированных ругательств от крёстного и ещё примерно в полтора раза больше, но более прямых – со стороны мулата. Причём Забини не ограничивался временем урока, он активно продолжил высказываться относительно взорванного за пять минут до конца занятия котла. Я с трудом выполз из кабинета, стараясь не касаться липкой массы, которую наш добрый декан не захотел с нас убирать, и с чувством выполненного долга отправился в душ. Однако, было верхом наивности думать, что Италия не атакует Англию, и платой за эту веру в лучшее стало пойманное моим аристократическим лицом полотенце, очень быстро нашедшее пристанище на моих бёдрах. Ещё одна порция ругательств была брошена мне в спину, словно это могло помочь. Я гордо прошагал к своей кровати и плюхнулся на зелёный плед, наслаждаясь неземной мягкостью. Блейз прошипел что-то нечленораздельное и двинулся в гостиную факультета, а я так и остался в плену постельного белья.
Пробуждение было вызвано не явной нехваткой воздуха, а количеством цветочного парфюма, щедро провонявшего шёлковую материю подушки, которая мирно покоилась на моем лице, заботливо придавливаемая другом.
— Блейз, Мерлин тебя подери, Забини. Ей стоит выбрать другой букет… Не представляю, как ты можешь спать, когда вокруг витает этот… Язык не поворачивается назвать ароматом.
Ехидная ухмылка, плотно засевшая на моём лице, была сбита с него той же синей подушкой с бронзовыми кружевами и резким цветочным амбре, который теперь будет преследовать меня в самых ужасных кошмарах.
— Какого дементра ты вытворяешь?
Моему праведному гневу не было конца, а рука уже тянулась к этой ненавистной подушке, равно за секунду до того, как я услышал голос друга, вызвавший во мне весьма двоякие чувства.
— А я в какой-то момент даже поверил, что мы друзья... - Голос был наполнен даже не осуждением, а уж скорее нечеловеческой грустью, пронзившей мой слух. — И не делай такое лицо! Нет, ну правда, ты мог бы и рассказать, а не дожидаться, пока я узнаю о твоём свидании с Грейнджер от наших однокурсников!
В его глазах плясали смешинки, а я сидел и искренне поражался подобным метаморфозам, происходившим с его настроением. Тихий удар, сопровождавший встречу душистой подушки с лицом её обладателя, был заглушен гоготом вошедших в спальню Слизеринцев, соизволивших остановиться только, когда Забини распластался перед ними на зелёном ковре.
— С чего вдруг такая уверенность? - Смеясь и уворачиваясь от летящего в меня шёлкового исчадия Ада, прохрипел я прежде, чем в голову пришло осознание, в каком виде я предстал перед однокурсниками.
Блейз спрятался за Гойлом, технично скрываясь за дверью, вынуждая меня остановиться перед всеми в чём мать родила. Казалось, никто даже не обратил внимания на подобное. Лишь Лорен насмешливо изогнул бровь, изучая меня взглядом, довольно нагло копируя мой собственный жест.
Я сделал вид, что глубоко чихал на их мнение и грациозно дошагал до шкафа. Тело нещадно ломило, а голова разрывалась от гула, но сейчас это было не важно. Поморщился, потёр лоб, словно это могло снять боль, принялся одеваться. Словно так и надо. Словно встреча с Грейнджер —
привычна. Словно это привычное, мать его, свидание.
Но это не было свиданием.
Мысль отдалась тупой болью и рычанием на задворках сознания, но об этом было решено подумать позже. Гораздо позже. После разговора с Блейзом. А возможно, и после
нашего полета. Тогда я даже не успел поразмыслить, какого чёрта, начали существовать мы, возможно, потому что уже успел смириться, не думая. А может, потому что меня окликнули.. В это обстоятельство я тоже не особо вникал.
— Драко!
Голос тёмноволосого шестикурсника ворвался в мои размышления, подобно урагану, выметая устоявшиеся там потоки мыслей, оставляя лишь раздражение. Я медленно обернулся, попутно вспоминая, кто это вообще такой? Лорен Томпсон. Чистокровный. Такой же чёртов аристократ. Такой же сын Пожирателя.
— Ты что же, решил проверить, кто этот съехавший с катушек?
Эта мерзкая ухмылка, искривившая тонкий рот неимоверно бесила, как и его пренебрежительный тон, которым брюнет обращался к моей важной зад...персоне. Я вопросительно изогнул бровь, на что получил красноречивый взгляд, коим этот Змеёныш окинул мою форму для квиддича. Невольная улыбка на долю секунды завладела моими губами. С ней же я отправился к тяжёлой деревянной двери, на ходу окидывая гада взглядом.
— Может быть. Кстати, раз уж тебя это так волнует, я могу кинуть в него Жалящим. Чтобы ты не напрягался и не искал того, кто ухлёстывает за твоей возлюбленной.
И прежде чем тот смог хоть что-то ответить, я выскользнул из комнаты, хлопнув на прощанье дверью.
В общей гостиной было прохладно, несмотря на разожжённый камин. Я уселся в своё любимое кресло, бросая ленивый взгляд на разыгрывающих новую шахматную партию друзей. В голове снегопадом разлетались части мыслей, не поддаваясь воссоединению. Наконец, мне удалось "слепить" две верные и ёмкие линии размышлений, пугающие меня больше, чем гнев крёстного.
В какой-то момент мне стали противны Слизеринцы. Как люди. Особенно такие, как Томпсон. Эти грёбанные выскочки..аристократические задницы...такие же, каким был и я ещё в прошлом году. Раньше я вёл себя так, словно был избалованным, обиженным судьбой ребёнком. Хотя...по сути я таким и был. Тогда. В прошлой жизни. До того, как осознал, что это медленно, но верно переходит во владение мной.
Сейчас же.. Это было подобно взгляду со стороны. Впервые ко мне пришло осознание:
за это поведение она меня ненавидела. Я даже не удивился прошедшему времени, в котором теперь думал. А ведь должен был. Определенно должен. И она.. Она
должна была меня ненавидеть. Но почему-то казалось, что этого больше нет. Нет этой всеобъемлющей ненависти, пропитавшей когда-то каждую клеточку наших тел.
Впервые, мы были свободны от этих обязанностей. И это было непривычно.
Неправильно. Но это было.
Размышления почти незаметно пришли ко второй, не менее шокирующей и в каком-то смысле даже противной реальности. Сейчас, сидя в гостиной факультета, особенно ощущалось наше сходство с Золотым Трио. Мы так же любили засиживаться допоздна, разговаривая на любые темы. Мы так же ходили в Хогсмид, подолгу обсуждая всё подряд и попивая сливочное пиво в "Трёх мётлах".
Мы были такими же детьми.
Единственным отличием была сторона, на которой мы должны были сражаться.
Сторона, выбранная не нами. И если Поттер спасал весь мир, то я спасал свой - семью, которой у шрамированного не было. О которой он не имел ни малейшего понятия.
Невольно взгляд скользнул по заканчивающим игру друзей. И снова эта глупая улыбка, которую видели только они. Я улыбался так, как можно улыбаться только самым близким друзьям: добро и благодарно. Именно эти люди не дали мне сломаться. Помогли измениться.
Блейз победно крикнул, а Пэнс переместилась на подлокотник моего кресла, как всегда делала, когда мулат одерживал победу.
Ожидая поддержки. Сжала мою ладонь, успокаиваясь. Я ответил всё той же улыбкой и слегка приобнял за плечи, поднимаясь, попутно кивая Блейзу. Он всегда понимал язык жестов.
Наших жестов.
Стоило портрету захлопнуться за спинами, и я уже был готов к расспросам. Но Забини молча двинулся в темноту коридора, прекращая молчание лишь за порогом подземелий. Его взгляд моментально наполнился былым задором, или мне показалось, и это лишь отражение огня факелов в тёмных глазах. В любом случае, стоило ему открыть рот, как я опередил его...Точнее ошарашил просьбой.
— Могу я взять твою метлу?
— Ты действительно думаешь, что я должен сомневаться?
Одновременно. С улыбкой на губах. И задорный смех уже разлетается по коридору. Холодный воздух ворвался в лёгкие, обжигая горло. Заставляя кутаться в мантию.
— Конечно.
Едва отдышавшись. В один голос. И вновь смех, разрывающий застоявшийся воздух. Утихший буквально через секунду. Одновременные взгляды, полные презрения — в сторону проходящих мимо Гриффиндорцев. Не составило труда выловить из своры красно-золотых её макушку. А после — чёрные патлы и рыжую мочалку. Львы шли с Травологии, шумно обсуждая впервые увиденные растения.
Всего три шага по заснеженной тропинке, и можно смело разбить в мясо ненавистные рожи. Три шага, отделяющие от этих мягких губ, вкус которых по прежнему хранится в памяти. Внутри меня. Желание впиться нежным поцелуем, смять и нежно посасывать нижнюю губу вымело другие эмоции и оскорбительные слова, которые были готовы вот-вот сорваться с языка в сторону недалёких, которые уже поливали меня грязью. Ну, или пытались. Я решил не думать об этом.
— С дороги, придурки!
Голос Блейза снова врывается в подсознание, заставляя моргнуть и невольно дёрнуться. Взгляд встретился с карими глазами, в которых плескалось замешательство, удивление и что-то ещё.. Нечто, что она успела спрятать глубоко внутри.
— Оставь их.
Я лениво обвел взглядом Львят и двинулся в сторону поля, невольно задевая Поттера плечом. Очкарик ощетинился, подобно бродячему псу. Медленно обернулся на меня, прожигая взглядом, пытался испепелить, наверное. И уже разминал кулаки, едва оставаясь на месте, как вдруг...
— Довольно! Прекратите немедленно!
Звонкий голос отдался гулким эхом, отлетая от стенок черепной коробки. Голос полон фальшивой ненависти, но это замечаем лишь мы втроём. Отец всё-таки был прав, Гриффиндорцы слепые и глупые. Грейнджер буквально тащила их за шкирку, а мы наблюдали за вполне себе весёлой картиной. Я даже чуть не засмеялся, с того как Гриффиндорка пытается впихнуть злых парней в широкие двери.
Блейз медленно двинулся по тропинке, негромко окликнув меня. Услышал что-то невразумительное и не сбавлял шага, оставляя меня на месте. Понимая, как мне необходимо сейчас смотреть в её сторону. Нужнее, чем воздух, с таким трудом поступающий в лёгкие, когда она оборачивается. С секунду пытается уловить мой взгляд. И двигает губами... Едва различимо, но достаточно для понимания. И весь мир замирает, сужаясь до этого мимолетного шепота, отдающегося в голове её голосом:
— Я скоро.
***
Я прижимался напряженной спиной к промерзшей стене трибуны и не понимал, что происходит с моей жизнью. Не помню, когда же всё стало переворачиваться с ног на голову, но чувствовал, что это ощущение стремительно проходит. Я смотрел в спину удаляющейся с поля Грейнджер, начиная вспоминать прошлое. Неужели я снова начал её ненавидеть?
Женщина в страхе захлопнула тетрадь, пряча её в мягкую подушку где-то между тканью, скрывающей пух, и атласной наволочкой, поспешно укрылась тяжелым одеялом с головой, стараясь не дышать, едва не попав под луч Люмоса.
***
— Малфой, я уже не надеюсь на конструктивный диалог, но хоть поесть-то можно нормально?!
Крик души лучшего друга, пролетевший, возможно, по всему Большому залу, угодил точно в мой лоб. Уверен, удар должен был прилететь именно туда. Я уже даже привык к такому проявлению эмоций от обычно спокойного Забини. Я ко многому привык.
— Драко, он прав, тебе стоит хоть что-нибудь съесть.
Писклявый голос Паркинсон перестал выводить меня из себя, однако внутри что-то уже начинало щёлкать, подобно надоедливому стуку часов. Я посмотрел на Панси тем взглядом, которым затыкал всех уже на протяжении бесконечно-долгого месяца. Это подействовало, но внутри стало только хуже. Лучше бы она продолжала вещать своим мерзким голосом. Аппетит пропал окончательно, если так можно выразиться, учитывая, что он и не появлялся. В отличие от Золотого Трио, что влетели в зал, подавая мне условный сигнал:
мой завтрак закончен.
По уже прочно устоявшемуся сценарию я поднялся со своего места и направился к выходу из безумно шумного зала. И лишь когда тишина лестниц и холла в тщетных попытках заглушить гомон студентов успокаивала мой разум, я осознал всю суть собственного состояния.
Я был опустошён.
— Я знал, что добром это не закончится.
Голос Забини самым наглым образом разрушил хрупкую тишину, что звенела в голове громким набатом. Он знает, почему я стал таким. Думает, что знает: треклятая Грейнджер. Словно на ней свет клином сошёлся.
Не сошёлся. Не на ней.
— Можешь ничего не говорить, я уже привык.
Он обижен на меня, это сложно не заметить, но я держу слово, данное самому себе. С некоторых пор я могу говорить только об учёбе. Не знаю, в какой момент обмен шутками с друзьями и повседневная болтовня перестали являться неотъемлемой частью моей жизни. Неужели мне это настолько противно?
Я разучился говорить ни о чём.
— Хочешь, можем молча кого-нибудь избить? Заколдовать? Тебе же это раньше нравилось…
Он всё ещё пытается догнать меня в этой череде коридоров. Там, где я сам уже не могу найти
прежнего себя. Того, кто может ответить на его внезапно выросшие в геометрической прогрессии вопросы. Того, кто может не орать на Паркинсон всякий раз, как она обжигает прикосновением своих ледяных рук. Того, кто ненавидит Гриффиндорцев и эту грёбанную школу.
Я почувствовал, как Блейз врезался в мою спину, но это не волновало. Внезапная мысль была намного больнее, чем столкновение тел. Да, верно, все фибры моей сгнившей души говорят мне только о ненависти.
— Теперь я ненавижу двоих: грязнокровку и отца.
Ощущение, что врезавшееся в меня тело вздрогнуло было точно таким же реальным, как дрожь, что пронзила каждую клеточку моего естества. И только тут реальность подсказала мне, с кем я сейчас заговорил. В нос ударил резкий запах непонятно из чего созданных духов.
Её маггловский аромат. На языке завертелись несколько десятков отборных ругательств, но на лице не дрогнул ни один мускул. Нельзя. Не сейчас.
— Слышишь, Грейнджер?
Вдоль стен пролетел удар каблука о каменный пол. Шаг, ещё один. Отходишь от меня, убегаешь. Верно, ты не должна изменять себе. Ты должна поступать
правильно.
— Ну же, скажи мне, ты слышала, что я сказал?
Я уже смотрел в её расширившиеся зрачки, когда звук собственного голоса заглох где-то за поворотом. Замечательно, именно такой взгляд должен быть направлен в мою сторону. Злость, ненависть.
Я не заслуживаю другого.
— Ненавидь меня, грязнокровка.
И страх накрывает меня с головой. Страх от того, что я снова ей вру.
Вру самому себе. Неужели моя гордость теперь ничего для меня не значит? Почему я не чувствую той дрожи в руках, возникавшей при одной мысли о ней, об отце? Или…
— Я ненавижу, Малфой.
Она выплюнула моё имя. Выкинула из своего грязного рта, словно пакет с дурно пахнущим мусором, и даже бровью не повела. Но почему тогда мне кажется, что она тоже
врёт?
***
Холодные стены родового гнезда всегда помогали мне лучше, чем пропитанные фальшивым счастьем стены школы. И хотя особой радости смена локации не доставляла, я был рад возможности отвлечься. Однако, ощущение, словно я безвозвратно изменился не отпускает меня до сих пор. Здесь весь мир снова становится другим.
Я перестал посещать семейные завтраки, потому что теперь нет никакой семьи. Теперь есть только я, отец, множество портретов древних аристократов и семейный склеп с их скелетами.
Её там нет.
Обыск всех открытых кабинетов и комнат не привел ни к одной зацепке. Она просто испарилась, вместе с любым упоминанием о ней. Она исчезла вместе с теплом, что медленно тлело в стенах огромной каменной глыбы. И от этого становилось ещё противней. В один ужасный момент Нарцисса прекратила своё существование в стенах Менора. И лишь он знает, куда пропала Леди Малфой.
Ругаться с отцом совершенно не хотелось. Точнее пропало всякое желание даже видеть бывшего холённого аристократа. В один прекрасный момент, когда он позволил Нарциссе исчезнуть, я снова его возненавидел. Однако, до моих желаний ему, как и всегда не было дела. Всё очевидней становилось его никчемное решение: я помолвлен с Асторией Гринграсс.
Чудесная новость, о которой он пока не решился мне сообщить.
В своих раздумьях и хаотичных заглядываниях во все открытые комнаты Менора, я оказался у высоких резных дверей, что нередко становились моей защитой. Портреты древних Малфоев сверлили мою спину, в то время, как приступ неудержимого смеха неумолимо разрывал тишину мрачного поместья. Я впервые подумал, что начал
понимать треклятую Грейнджер.
Она спасалась от окружающих людей, мыслей, звуков за точно такими же стенами: в библиотеке. За книгами, которые способны лишь сообщать новую информацию, окутывая собственным иллюзиями, древностью и тишиной, подобно тёплой мантии. За стеллажами, способными скрыть что угодно от посторонних глаз, можно не бояться быть самим собой.
Впервые за несколько лет совместного обучения я понял, что меня так влечет к ней: мы оба
хотим быть собой.
***
— Гермиона, ты же сможешь нам помочь, верно?
Меня всегда раздражали фразы с подобным смыслом, вылетающие из этого рта. Уизли бесил меня до глубины души, с каждым разом всё больше, ему стоило лишь приблизиться к ней, как внутри меня просыпался знакомый с начала этого учебного года звон. Поттер что-то активно пытается доказать Грейнджер, Уизли кивает головой, а выражение её лица говорит о чём-то совершенно отречённом.
О чём ты думаешь, грязнокровка?
В бок ощутимо упирается острый локоть Блейза, возвращая меня в реальность. Неужели я сказал это вслух? А впрочем, что в данном факте такого удивительного? Я ведь столько раз называл её этим словом, они не могли не привыкнуть.
— Прекратите!
Её голос разлетается по коридору в тот самый момент, когда кулак Уизли почти приблизился к моему лицу. Стоит позже сказать "спасибо" отличной реакции Забини и предложить нового ловца для треклятого снитча.
— Не стоит даже пытаться, отребье.
Блейз выплевывает ругательства Гриффиндорцам в лицо и тащит меня по коридору, а изнутри распирает желание вернуться, упасть перед ней на колени и просить о прощении. Просить за годы страданий, что я ей причинил. Хрупкая девушка пытается успокоить двух разбушевавшихся парней, это даже не смешно звучит. Раньше я бы засмеялся ей в лицо.
Раньше я бы даже не думал о ней.
