Тетрадь мыслей

Гермиона Грейнджер никогда не отличалась какими-то особенными качествами, кроме способности использовать мозги. Она не была для меня привлекательной или красивой, да и вообще мало, кого интересовала. Может быть, девчонка даже получала удовольствие от своей правильности.. Она всегда была неидеальной настолько, что зубы сводило от невольной усмешки. Сколько раз я пытался её сломать, унизить? Уже не помню. Однажды она сказала, что люди не решают, кем рождаться. Верно, они повинуются судьбе, в которую эта девчонка не верила, и тем ещё сильнее бесила меня. Однажды я заметил за собой одну странную особенность: я постоянно пожирал эту несносную Гриффиндорку глазами. Возможно, мне стоило посетить Святого Мунго, но родители скорей всего не поняли бы меня.. Да что там, даже крёстный поднял бы бровь в знак удивления. Я срочно нуждался в чём-то, что будет способно отвлечь от грязнокровки... Уже тогда в голове начал подтрунивать маленький колокольчик, извещавший об опасности моих размышлений. Но мне было не до него, я прикладывал все силы, чтобы понять, а с каких пор я старался поймать взглядом это некогда ненавистное воронье гнездо? Когда начал замечать себя в максимальной близости от неё на совместных занятиях, а то и вовсе останавливался в нескольких дюймах от её стола. Я и правда не понимал, когда желание сидеть рядом с ней за столом Гриффиндора стало настолько ощутимым. В тот день я сильно задумался, что не заметил, каким образом добрел до библиотеки... Даже Мерлин не ведал пути, по которому я шёл. Тогда я впервые столкнулся с ней непозволительно близко. Толчок, и мои руки уже хватают падающую девушку за локти. Но стоило увидеть удивление в карих глазах, как понимание накрыло с головой. Я уверен, именно этой волной меня отбросило от Гриффиндорки в другую сторону коридора, прижало к окну и не давало пошевелиться. — Смотри, куда прёшь, Грейнджер! Задрал подбородок как можно выше, чтобы она не увидела за наигранным гневом панического страха, натянул улыб... ухмылку на губы. В тот момент я казался себе идеальным. Смахнул с мантии несуществующие пылинки, предварительно поморщившись так, словно погряз в противной слизи. Но ведь она намного хуже. Я развернулся на каблуках и продолжил вышагивать в том же направлении, в котором и шёл до того, как столкнулся с ней. Я честно пытался не обращать внимания на этот ненавидящий взгляд, прожигающий дыру в идеально отглаженной мантии. Я всеми фибрами души желал не думать об этой чертовой Грейнджер. Старания были тщетны. Это уже стало частью меня. В который раз я ловил себя на мысли, что слишком долго смотрю на Гриффиндорку, слишком близко подхожу к её компании. Интерес к выпадам Поттера был безнадёжно утерян. Зато Уизли, стоящий на ничтожном расстоянии от неё вымораживал больше, чем её грязнокровность, которая, Мерлин побери, от этой девчонки ни черта не зависела. В очередной раз я замечал, что больше не прожигал её ненавидящим взглядом, а просто смотрел в пустоту, не думая совершенно ни о чём. Но всё равно рано или поздно, переводил взгляд на гордо-вскинутый носик, покрытый почти незаметными веснушками, которые не раздражали, соплохвост их за ногу, а вызывали лишь огромное желание поцеловать каждую отдельно. А после — уткнуться в тонкую шею, прикусить практически незаметную родинку на прозрачной мраморной коже и вскрыть собственные вены, освобождая из плена чистую кровь, потому что Грейнджер — последняя грань, которую нельзя было переступать. Но когда для меня существовали запреты... И все-таки, я был прав, когда думал, что мне не стоит ехать в Хогвартс на последний год, вот только причины кардинально различались... Раньше думал, что меня будут гнобить все, кому не лень, но всё осталось по-прежнему: Слизеринцы уважали и беспрекословно подчинялись, Гриффиндорцы – презирали и пытались сказать хоть что-то, надеясь задеть меня или других представителей Змеиного факультета. Пуффендуй и Когтевран благополучно отсиживались в стороне, по всем известным причинам: одни слишком умные, чтобы лезть, а вторые..ну, что с них взять. Тогда я впервые отвлёкся от мыслей о Грейнджер. Но, не трудно было догадаться, с кем я столкнулся, стоило мне приблизиться к массивной деревянной двери. Гриффиндорка, занимавшая практически все мои мысли, появилась, словно специально ждала именно этого грёбанного момента. — Смотри, куда прешь, Малфой! Сколько пафоса и злости было в голосе, произнёсшем мою же фразу. Уверен, она этого даже не заметила, а я почти физически ощутил, как эти слова полоснули по слуху чем-то острым. Но сколько гнева тогда было в живых карих глазах, похожих на ледяное море, отличающихся от него лишь цветом... Я снова засмотрелся, оказываясь с ней на непозволительно ничтожном расстоянии. Её глаза были так мило распахнуты, позволяя мне разглядеть мельчайшие вкрапления на внешнем слое радужки, почти целиком поглощенной расширившимся зрачком. Тогда её искреннему удивлению не было предела, но всё бы отдал, лишь бы ещё раз увидеть, как широко распахнуты эти шоколадные океаны, когда я всем телом прижимаю её к стене. А ещё этот соблазнительно-приоткрытый рот, от которого исходило обволакивающее тепло. Я был далёк от осознания того, что мои губы столкнулись с её, просто вдруг чётко ощутил их сладкую невесомость, они окутывали, в точности, как мягкое одеяло.. И как же безумно необходимо было сейчас же окунуться в это тепло, погрузиться в это нежное упругое тело и ловить губами желанные стоны.. Но стоило этому самому стону сорваться с губ, как я быстро открыл глаза и уставился на неё, словно не она стояла передо мной. Вот он, предмет моей безумности, распахнулась, прижатая к стене и не сопротивлялась. Только спустя несколько минут последующих перемещений по коридорам школы, я понял, что она хотела этого. Прижималась ко мне грудью, поглаживала руками спину и всячески старалась сделать вид, будто это не её голос прорывался сквозь огромное количество преград. Словно это не она обнимала меня, точно не она. Она же Грейнджер... Грёбанная правильная Гриффиндорка, которая не может стонать подо мной. — Гермиона. Имя вырвалось совершенно произвольно. Неосознанно. На выдохе. Воздуха катастрофически не хватает, а глаза распахиваются ещё шире, словно я превратился в профессора Дамболдора и раздел её, сопровождая свои действия звериным рыком. Я медленно отошёл, и лишь Моргана знает, чего мне стоило наблюдать за скользящими по моим рукам хрупкими бледными ладошками, которые цеплялись за атласную ткань, как за спасательный круг, и сохранять непроницаемое выражение лица. Мне хотелось продлить этот миг.. Сделать его бесконечным, остановить чёртово время. Но вместо этого я умчался по коридору, успев поймать полный непонимания взгляд. Уезжая на Рождественские каникулы, я не мог не обрадоваться тому, что не буду видеть её хоть немного... Мне казалось, что смогу отвлечься от мыслей о некогда ненавистной Гриффиндорке. Точнее, я всячески старался помнить, что я ненавижу. Должен её ненавидеть. До безумия, до остервенения, до дрожи в каждой клеточке тела. Хотя порой мне кажется, что я уже безумен. Ужас происходящего накрыл меня большой волной, наполняя рот морской водой. Раньше я бы просто ощетинился и побил стену до содранных костяшек, стараясь привести себя в чувство, но теперь... Все было слишком сложно. Слишком очевидно. От мыслей о Грейнджер и моих, о Мерлин, чувствах к ней вновь отвлёк голос самой Гриффиндорки. Стоило ли тогда подходить к их купе? В голове до сих пор не оформился ответ как, впрочем, и тогда, когда ноги сами несли меня к приоткрытой двери, тормозя в нескольких дюймах от тонкой полоски между лакированной поверхностью и стеной. — Как ты думаешь, есть ли что-то совершенное? Слова отдались в голове набатом, а внутренний голос ответил рыком, словно она говорит со мной. Ты. Ты, Мерлин бы тебя заавадил, совершенна. Для меня, для Поттера, для Уизли, для учителей… И гиппогриф ещё знает, для кого, но на это было всё равно. Для меня, грёбанного потомка чистокровного магического рода, привыкшего к светскому обществу, ты — чёртова грязнокровка совершенна. Драклов идеал. — Природа. Лучше ничего нет. Она никогда никому не казалась неидеальной. Никто никогда не думал о чём-то, вроде: "Этот цветок должен быть более насыщенного цвета." Или "Почему этот камень не идеально ровный?" Никому и в голову не приходило, словно музыка, создаваемая человеком, может звучать лучше, чем музыка небес или воды, даже листья играют свою неповторимую мелодию, непонятную нам. Лавгуд рассказывала что-то о прелестях природы, а в голове активно фигурировала картинка, столь яркая, что становилось действительно страшно. Комната, освященная невысокой люстрой, выполненная в нейтральных цветах, медленно, но верно заполнялась нежной мелодией. В центре места, где я отдаляюсь ото всех, сидит она и играет на пианино так, точно знает, что должна делать. Мелодия ласкает слух, подобно её голосу, а по телу вновь разливается это довольно урчащее тепло. И в момент образ рассыпается, ударяясь о реальность, оставляя безумное желание и абсолютную уверенность, что это должно произойти. Она должна сыграть мне в такой комнате. — Тогда.... значит ли это, что любой человек так же идеален, как и природа? Может ли быть так, чтобы она создавала всех разными, но по-своему прекрасными? Идеальными в своём понятии? И значит ли это, что идеала, как такового, не существует? Её голос... Она говорит об идеалах и о том, что все в человеке совершенно, а сама ненавидит свой голос. — Знаешь, Грейнджер... Я открыл дверь, окидывая взглядом сидящую рядом с Гермионой Лавгуд и ощетинившихся Поттера и Уизли, медленно потирающих кулаки, готовых броситься на меня в любой момент. — Все стремятся быть совершенными, но ведь быть идеальным во всём и для всех невозможно. Если ты будешь знать всё на свете, ты не станешь идеальной. Если ты будешь все время уделять собственной внешности, ты обретешь пустую душу, которая ни при каких обстоятельствах не будет считаться идеалом. Ты можешь прятать свои мысли ото всех, соглашаясь с общественным мнением; ты можешь стараться надевать на себя самую дорогую одежду, ежедневно делать модные прически, идеальные макияж и маникюр, но с тобой не о чем будет говорить. — Хочешь сказать, что я плохой собеседник? Слишком быстрый вопрос. Вызов в голосе. Нахмуренные брови. А в глазах появляются искры раздражения, что было весьма мило с твоей стороны. Ну, конечно, ведь ты так изменилась за последний год, стараясь стать похожей на остальных. Стремясь к чему-то недостижимому. Ненужному. — Нет, я говорил не об этом.. Я знаю, ты никогда не любила, как звучит твой голос со стороны, ты никогда не хотела знать, сколько ты весишь и тебе, о Моргана, всё ещё надо втискиваться в прошлогодние джинсы, пусть они уже истерлись и порвались в трёх местах.. Я всегда презирал тебя, но для меня ты идеальна. И знаешь что, Грейнджер? Никто не идеален лишь потому, что он не нравится себе хоть чем-то, завися от мнения общества. Выпалил на одном дыхании, отмечая практически незаметный выдох облегчения и упорно игнорируя трезвонивший колокол, возвещающий об огромной опасности. Потому что она не должна радоваться моему одобрению. Она вообще не должна так спокойно говорить со мной. Я не должен делать ей комплименты. — Тогда мне жаль тебя. В твоём голосе ни грамма сожаления. Ты улыбаешься..глазами. А губы растягиваются в такой-моей-усмешке. И я впервые признаю, что сам загнал себя в тупик. Но это того стоило, в твоих глазах нет прежнего гнева, а на щёчках появился румянец. Его вызвал я. — А я и не говорил, что я идеален во всем. Не хотел таким быть, но положение обязывает. У нас с тобой разные приоритеты и обязанности. И ты права, я завишу от мнения людей, стоящих на одной планке со мной, в то время как ты можешь делать всё, что душе угодно: на тебя лишь снисходительно посмотрят. Но ты ведь пытаешься быть идеальной, я прав? Ты хочешь быть выше, чем есть, поэтому так из кожи вон лезешь. — Чем больше я стараюсь угодить другим людям, тем меньше я остаюсь собой. Я поняла за последние несколько лет, что если я не нравлюсь людям такой, какая есть, то они отправляются к чёрту. Ты вскинула подбородок, встречаясь со мной взглядом, а внутри разливалось какое-то тёплое и приятное чувство, смутно напоминающее гордость. Я гордился тобой? Да, возможно, ведь ты у меня такая умница. Я невесомо поклонился, так чтобы этого не было заметно, и покинул купе, не желая скрывать победную ухмылку. — Однако, стоит отметить, ты всё-таки умна, Гермиона. Выдохнул практически неслышно, закрывая дверь-купе. Чтобы лишь ты услышала меня...

***

Летающие свечи, живая музыка, запах дорогих изысканных блюд, парфюма и новых одежд - вечные спутники приёмов в Малфой-мэноре, вызывающие у меня лишь раздражение. С некоторых пор мне перестали нравиться "идеальные" невесты и "уважаемые" гости, которые так и норовят стать членами древнего, пусть и немного обедневшего рода. Раньше я всегда присутствовал на подобного рода мероприятиях, но после возвращения из Хогвартса, мои привычки резко изменились. Я стал реже появляться на семейных трапезах, всё чаще завтракая в своей комнате, корпя над очередным учебником Зельеварения. Пару раз даже приезжал крёстный, стоял около пяти минут рядом со мной, после чего, искренне удивлённый, возвращался в школу. Один раз даже papa заглядывал, но меня это волновало ещё меньше, чем появление Северуса. Отец долго стоял рядом с моим столом, наивно полагая, что я не догадываюсь, о чём он хочет поговорить. Отсутствие реакции его злило... Но пока он не предпринимал никаких активных действий, а значит и мне нужно сидеть очень тихо. Мысль о том, что меня хотят женить на богатой аристократке больше не кажется естественной, уж скорее начинает искренне злить... Но и сообщать об этом пока рано. Для начала, надо понять, а когда собственно говоря всё изменилось? Ну, конечно же, в моих мыслях опять возникает эта Гриффиндорка, которая таки смогла... Влюбить меня в себя? Каждый день становится страшнее, вдруг это может оказаться правдой. А что, если я просто придумываю? Тогда всё становится проще, но ведь... Я не могу её любить. Я закрываю глаза и непроизвольно начинаю чесать налившуюся чёрным Метку. Перед глазами снова возникает лицо девушки, но на этот раз искаженное болью. Надо же, я всё ещё помню, как она страдала, когда увидела "мёртвого Поттера". Интересно, если бы на его месте был я, она бы хоть что-нибудь почувствовала? Эта мысль больно полоснула по самолюбию и растворилась в котле с зельем.

***

Карета "без лошади", фестрал, видимый лишь тем, кто узрел смерть, падающий снег и ночной лес... Чудесное сочетание, рождающее в душе умиротворение и дарящее чувство свободы. Рядом о чём-то щебечут однокурсники, ожидая моих комментариев, а я лишь безмолвно сижу и смотрю вдаль, скольжу взглядом по тихой глади Чёрного озера, мыслями всё ещё находясь в холодной комнате, где оставил свою mama, сбегая от обязанностей. Сегодня Нарцисса только сказала, что стоит присмотреться к Астории, а в голове уже родилась мысль: "Отец начал действовать". И не ошиблась. Мама сразу же замолчала, стоило ей заметить изменение на моем лице. Но на её вопросы я не ответил, если быть честным, именно от них я и сбежал. — О чём задумался, друг? - Из невеселых мыслей вывел голос стоящего рядом друга. — В смысле? - Непонимающий взгляд и слегка приоткрытый рот, я стал профессионалом в использовании масок, вот только... — Я тебя слишком хорошо знаю, Драко... Что случилось? - Я грациозно встаю и с ловкостью выпрыгиваю из кареты. Спектакль нужно играть, даже если не все поверят. — Мне невесту нашли. - Голос, независимо от желания стал практически бесцветным, я не удивлюсь, если лицо точно такое же. — И в чём проблема? - А вот ему не приходится разыгрывать удивление. Конечно, ведь он такой же волшебник, как и я, и традиции у него те же. — Я люблю другую девушку, - голос обретает стальные нотки, стоит уловить в воздухе её запах. Она совсем близко. Стоит рядом со входом в Большой зал и смотрит на своих друзей, улыбается, смеётся... Как бы мне хотелось вызвать её улыбку..но между нами слишком большая пропасть. — Братец, - и вновь голос Блейза отрывает меня от мыслей, — я уже заметил, насколько всё печально. Ты хотя бы сейчас от неё взгляд оторви, - в голосе слышится улыбка... Он поддерживает меня? Я невольно перевожу взгляд на улыбающегося друга и облегченно выталкиваю из лёгких весь воздух. Я даже не заметил, что задержал дыхание. — Блейз... Я... — Вляпался... По самую макушку. Просто кивни, - затыкает меня Забини буквально за секунду до того, как у меня в голове уже оформилось полноценное высказывание за мгновение до того, как она посмотрела на меня, улыбаясь... — Здравствуй, Грейнджер, - Забини мило улыбается Гриффиндорке и проходит мимо сжимающих кулаки Уизли и Поттера, а мне приходится лишь безмолвно смотреть в её сторону. — Драко, пошли? - Голос Блейза снова застаёт меня врасплох, но моё оцепенение вызывает у неё улыбку, а значит всё так и должно быть. И плевать на смотрящих на нас учеников, плевать на Поттера и розовеющего Уизли... Плевать... — Здравствуй, Грейнджер, - ты удивлённо раскрываешь глаза, а я не могу перестать смотреть на твои губы. Я бы положил все свои силы, лишь бы снова увидеть на твоих губах улыбку, которую, чёрт возьми, вызвал я! Не удивлюсь, если сейчас и сам улыбнусь, но риск оправдан. — Надеюсь, твои каникулы прошли хорошо, потому что продолжение учёбы обещает быть на удивление скучным... Смешок со стороны Слизеринцев и понимание в твоих глазах.. Теперь я могу улыбаться, потому что ты не зря зовешься самой умной ученицей этой школы: ты ведь понимаешь, что я тебя больше не трону? — Добрый вечер, Драко. - И мой мир застыл....Тихо, почти невесомым шепотом, но моё имя таки слетело с твоих уст.. И это, Мерлин бы меня побрал, волшебно.. истинная магия.. — Надеюсь, ты не дашь мне заскучать... - Тихий, почти мурчащий от удовольствия голос, в котором теплится нежность только для меня.

***

В который раз удивляюсь, почему ученики, пусть и старосты, должны патрулировать коридоры в ночное время.. А как же сон, учёба, личная жизнь — на худой конец, когда жить-то? Шумно выдыхаю и продолжаю шагать в сторону Астрономической башни, и какая к соплохвостам разница, что я так боялся её последний год? И плевать, что ноги трясутся...и что даже на ступеньку не могу подняться.. К драклу всё это! Снова шумно выталкиваю воздух из лёгких и разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, дабы поскорее смыться отсюда, как до моего слуха доносится женский всхлип... И к чертям летит всё, чего я боялся, потому что вслед за ним едва слышно улавливается голос...её голос.. Стремительными шагами, насколько это возможно для того, кто идет навстречу своему главному страху, я поднимаюсь по лестнице, подходить к которой запрещал себе даже во снах.. Так почему все мои доводы и запреты — ничто перед её слезами? — Грейнджер? Неужели мой голос так хрипит от долгого молчания? Услышала.. дёрнулась, как от пощёчины и сжалась в трогательный комочек... Трясущийся, замёрзший, беззащитный. — И додумалась же выпереться сюда в такой легкой одежде... - Рычу сквозь зубы, смотря на короткую юбку и шерстяные сползшие по худым ногам чулки. — Гермиона? - И это действует на неё, она почти подскочила на месте, приложившись своей гривой о каменный выступ. — Что ты здесь забыл, Малфой? - Голос полон злобы и боли, даже невольно начинаю сомневаться, с ней ли я здоровался несколько часов назад? — Я сегодня дежурный по школе, - говорю то, о чём она знает.. должна знать.... — А вот что ты тут делаешь... - И слова застывают в горле горьким комом, видя опухшие от слёз глаза. — Держи, - машинально протягиваю ей белый шелковый платок с фамильным гербом Малфоев. — Спасибо, Драко. - Кажется, руки и голос дрожат в одном темпе и тянутся к теплу. Я невольно сжимаю коснувшиеся меня ледяные пальцы. — Снимешь с меня очки? - Гриффиндорка и зубрилка до мозга костей... трясётся, с трудом сдерживает слёзы перед бывшим врагом и всё равно думает о ещё не начавшейся учёбе! — А должен? - И вновь удивление в этих полных боли глазах. Чёрт возьми, как же она красива... Она неуверенно трясет головой, а внутри всё обрывается, сжимая внутренности, стоит ей коснуться пальцами моей ладони.. — Ты замёрзла. — Так очевидно? - Дрожишь, а голос хрипит, словно ты выкурила подряд три пачки маггловских сигарет. Я смотрю на тебя удивлёнными глазами, всё ещё не способный сделать что-то вразумительное.. — Драко? – В твоих глазах немой вопрос, а губы, искусанные до крови, так соблазнительно приоткрыты… — Пошли, - единственное, на что меня хватает, так это подать тебе руку и ободряюще улыбнуться. Ты не торопишься подниматься, я сжимаю твою руку в своей и впервые отчётливо ощущаю, насколько же ты замёрзла. — Спасибо, - выдыхаешь куда-то в чёрные складки осенней мантии, крепко прижимаясь ко мне. Я сначала удивленно моргаю, а после распахиваю плотную материю, притягивая к себе. — Что ты здесь делала? И почему ревёшь? – Спрашиваю я, отдаляясь от тебя. Твои всхлипы прекращаются, зрачки сужаются до тонких щёлок, тело перестает дрожать, а пальцы нервно хватаются за юбку. — Всё в порядке, - гордо, словно это сейчас что-то изменит. Ты задираешь подбородок, пытаясь смотреть на меня не снизу вверх. — Не убедительно, - я складываю руки на груди и выгибаю бровь, пытаюсь разрядить обстановку, за что получаю благодарную улыбку. — Я могу рассказать об этом позже? – Ты стараешься говорить как можно увереннее, но голос срывается, а глаза снова начинают учащённо моргать. И я знаю, что ты пытаешься сдержать слёзы. — Да, конечно. – Выдыхаю я, нежно провожу по твоей щеке рукой и смахиваю небольшую капельку. — Я к твоим услугам, можешь выплакаться в моё надёжное плечо, когда тебе угодно, - ты хмуришься, привычно реагируя на мой сарказм, а после в твоих глазах появляется то, чего я никогда не ждал – впервые за всё время море превращается в топлёный шоколад.

***

Я не обращал внимания на Гермиону Грейнджер… Не видел в ней ничего, кроме объекта для постоянных издевательств. До начала этого учебного года. Седьмой курс словно что-то изменил во мне… Или же, это война постаралась? Не знаю, что так повлияло на меня, но мысли о Гриффиндорке слишком прочно засели в моей голове. Особенно после того дня. Никогда не любил женские слёзы. Может, потому что я раньше с ними редко сталкивался? Моя mama никогда не плакала при мне, предпочитая высказывать свои чувства и переживания подушкам в собственной спальне. Часто она запиралась в комнате, и целыми днями можно было слушать эти нервные всхлипы, вызванные моим отцом. Но к её слезам я привык, слушая все того же Люциуса, который всегда, аки мантру, твердил мне главное правило — Малфои всегда выше чувств. Я часто видел слёзы Панси, с появлением которых, Паркинсон сбегала от меня, как от чумного. И это я тоже принимал, как должное, словно по-другому не могло и быть. И я ни разу не пытался как-то успокоить её. Ни разу женские слёзы не вызывали во мне эмоций. Это были лишь капли, которые чаще всего использовались одной — как способ прийти в себя, что для меня было сомнительно. Другой — как способ манипулировать мной, что опять-таки прошло мимо кассы. Тогда почему же тот день настолько чётко отпечатался в моей памяти? Почему её слёзы разорвали страхи в клочья и встрепенули душу? На эти вопросы у меня нет ответа, по крайней мере, мне так кажется… Женщина всхлипнула и нежно улыбнулась пожелтевшим страницам, поглаживая аккуратный переплет тонкой тетради.

***

Профессор МакГонагалл очень долго что-то рассказывала о порядке и обновленных экзаменах, а я откровенно скучал и с великим трудом старался успокоить желание встать с места и рассмеяться старухе в лицо. Однако, надо отдать ей должное — выдержка у неё железная, а вот с выбором темы для беседы с факультетами — беда. Я искренне сомневался, что хоть кого-то волновали ТРИТОНы или ЖАБа, но декана факультета бравых и отважных было не остановить. Я обвел скучающим взглядом представителей красно-жёлтых и невольно расслабился: я не одинок. Даже великий Поттер скучает на лекциях своей любимой учительницы, периодически толкает уснувшего Вислого и пытается поговорить с Грейнджер. И тут мои мысли вернулись к декану. Я совсем забыл, что подобное должно быть интересно именно львам, а в особенности — Гермионе. Но она не обращала никакого внимания на то, что пытается донести до нас новый директор Хогвартса, а лишь томно смотрит в окно. В какой-то момент мне показалось, что она бы с радостью сбежала из этого кабинета и улетела бы куда подальше. Внезапно в мою голову закралась странная, но оттого не менее потрясающая и шикарная мысль. В порыве, я вырвал из блокнота лист и подумал, что же я хочу написать. Мысли разбегались в разные стороны, стоило мне занести смоченное в чернилах перо над пожелтевшим листком пергамента. Повторив эту процедуру несколько раз, я устало отложил перо и снова перевел взгляд на скучающую Гермиону. Что я могу ей сказать? Я толком даже не придумал, что именно хотел ей написать, о чём спросить. Однако, стоило мне снова взглянуть на пергамент, как на нём моим же почерком написана всего одна строчка, выражающая основную мысль. Я выждал момента, когда декан отвернется от аудитории к доске, чтобы написать тему занятия, и отлеветировал листок на стол Гриффиндорки. Отметил краем глаза резкое изменение в лице проснувшегося Уизли и уже хотел было пальнуть чем-нибудь в тянущегося за кусочком Поттера, как аккуратная ладошка накрыла жёлтый пергамент, поднося его к лицу девушки. На какое-то мгновение я задержал дыхание, боясь реакции. Но улыбка, подаренная самой прекрасной девушкой Хогвартса листику с моим почерком, вновь вернула мне способность дышать, отнимая вторую по важности – способность здраво мыслить, подчиняя себе. Я медленно поднял глаза на своё безумие: на девушку со столь прекрасными карими глазами и пухлыми нежно-розовыми губами, шепчущими написанные мной слова: "Давай полетаем?"