Бесконечная игра

POV Китнисс

От одинаково серой толпы, суетящейся в ангаре, отделяются несколько человек и направляются прямо к нам. Напрягаюсь: сейчас, когда безумная радость от встречи с Джин схлынула, я задумываюсь, можем ли мы доверять этим людям или же, избежав одной ловушки, попали в другую. Но трое парней и девушка, подошедшие к нам, безоружны и смотрят приветливо, хотя и несколько настороженно. - Мисс Мелларк и мистер Сенс? – осведомляются они, глядя на Ивена и Джин. Когда они коротко кивают, те сверяются с какой-то бумажкой и удовлетворённо улыбаются: - идите за нами. Вы все. Замешкавшись на пару секунд, мы все переглядываемся. Кажется, настороженность застыла в каждом взгляде. Но выхода у нас нет, и мы двигаемся с места. Джин крепко вцепляется в руку Пита. Миссис Сенс берёт под руку сына, а младшая из девочек крепко сжимает в своей ладошке ладонь брата. Мы медленно движемся по переплетениям коридоров. Лестницы, лифты, снова лестницы – и бесконечные повороты. Даже если бы путь был проще, ничего бы не стоило потеряться даже самому ловкому следопыту. Люди вокруг нас одеты в одинаковую одежду: мужчины, женщины и даже немногочисленные дети. Кажется, они даже не делают различий между военными и гражданскими. Краем глаза замечаю тоску в глазах дочери, когда она провожает взглядом жителей Тринадцатого. Ещё бы: Джин любит красивые платья, а в сравнении с униформой Дистрикта-13 даже потрёпанные костюмы трибутов выглядят симпатичнее. Дочка хмурится и трясёт головой, будто отгоняя от себя слишком назойливые мысли, и улыбка трогает мои губы. Кажется, Джин тоже понимает, что не это станет нашей основной заботой. Наконец мы останавливаемся у таблички, которая гласит: «Уровень 4». Наши провожатые манят нас вглубь коридора, и мы уже привычно подчиняемся. Здесь несравнимо тише, чем наверху, и народу поменьше. По обеим серым стенам тянутся одинаковые серые двери. Будто жадный художник выкрасил Тринадцатый в одну-единственную серую краску. От этого и люди здесь кажутся одинаковыми, безликими, серыми. Даже в Двенадцатом серый цвет имел множество разных оттенков: хмурое осеннее небо под стать моим глазам или глазам Гейла, светло-серые домики в Шлаке – угольная пыль, въевшаяся в белый, сизо-серый дымок над пекарней Пита. Но здесь нет ни белого, ни сизого, ни дымчатого – только серый, как холодная сталь. - Вы разместитесь здесь. Семья Мелларк, - девушка толкает дверь ближайшего к нам отсека. – Семья Сенс, - она указывает на соседнюю. – Мистер Хоторн с дочкой, - кивает на дверь напротив. Она произносит наши имена так, будто всю жизнь только этим и занималась, но в то же время прохладно и отстранённо, как будто ей нет до нас никакого дела. – И, наконец, мистер Эбернети, - девушка стучит по одной из дверей, и наружу высовывается кудрявая каштановая голова. – Солдат Карлайл, у вас появился сосед, - тоном, не терпящим возражений, отчеканивает она, и неизвестному мужчине не остаётся ничего, кроме как согласно кивнуть, хотя по глазам видно, что этой новости он не рад. Хеймитч открывает рот, чтобы возразить, но один из парней опережает его. - Приказ мистера Хевенсби. Возражения не принимаются, - его взгляд холоден, как серые стены вокруг. Старый ментор поджимает губы, а в его взгляде отчётливо проступает нескрываемая неприязнь, кажется, к каждому, кто населяет Дистрикт-13. А, может, и к нам, которые вытащили его из его личного пропитанного алкоголем хаоса. Вот только нашим провожатым плевать на чувства, которые они вызывают у нас: они лишь выполняют приказ, который отдал им кто-то свыше. Только теперь я понимаю, что никто так и не назвал имени Прим, и уже собираюсь напомнить о сестре, но тут девушка оборачивается к ней. - Мисс Эвердин, вы, кажется, говорили, что в Двенадцатом вы работали в больнице? Говорила? Когда это Прим успела пообщаться с солдатами Тринадцатого? - Да, - коротко кивает сестра, - я врач. - Отлично! – теперь в глазах девушки зажигается неподдельный интерес и, кажется, даже радость. – Тогда вам отведут комнату в больничном крыле. - Хорошо, - мгновенно соглашается Прим, хотя её согласие не требуется. Здесь всё решают за нас. - Обустраивайтесь, - в голосе одного из солдат отчётливо слышится попытка придать своим словам хотя бы какую-то приветливость. – Через полчаса вас ждут в штабе у Президента Койн. Это на втором уровне. Мисс Эвердин, - он манит за собой Прим, и та беспрекословно подчиняется его приглашению. Их шаги затихают у лифта, а в душе остаётся неприятное ощущение. Будто мы куклы, которых просто переложили из одной коробки в другую. Тринадцатый живёт по жёсткому распорядку, и иерархия здесь ещё более несокрушима, чем за пределами его. Президент Сноу создал в Панеме хотя бы призрачное подобие свободы, хотя каждый человек в дистриктах прекрасно знает, что находится в полной и безоговорочной власти одного-единственного человека. Но там за нас хотя бы не решают, что надеть и где жить – если это, конечно, не победители Голодных Игр. Вот, кто действительно находится под стеклянным, но нерушимым колпаком – остальные же вольны выбирать там, где дозволена эта роскошь. Но Тринадцатый не терпит роскоши – в том числе и роскоши выбора. Гейл первый уводит за собой Джейн и скрывается в своём отсеке. Проводив его взглядом, Кит толкает дверь в наш отсек. Щёлкает выключатель, и на потолке тускло загорается светильник. Наше новое жилище состоит из двух комнат и ванной. В первой я с шевельнувшейся в груди неловкостью обнаруживаю двуспальную кровать, в другой же стоят две односпальных кровати – эта явно предназначена для детей. Кит и Джин, думая, что мы не видим, переглядываются и бросают взгляды на большую кровать. Только Пит, как и я, всё отлично видит. Вот только он не смущается, а остаётся таким же невозмутимым. Вспоминаю свою неуклюжую попытку загладить перед ним свою бесконечную вину, которая всё равно обернулась сокрушающей ссорой. Может, этот отсек с одной кроватью на двоих – наш шанс? Ведь невозможно жить с человеком и оставаться таким же отстранённым, почти безразличным, каким выглядит в последнее время Пит. Тем временем Пит притягивает к себе Джин, и та блаженно склоняет голову к нему на плечо, закрывает глаза. Он усаживается на кровать, усаживает её рядом с собой и принимается баюкать её, как маленькую. Сердце вновь затапливает тёплая волна нежности к дочке и радости от того, что мы снова вместе. Но вмешаться в их идиллию я не смею, лишь смотрю со стороны, кусая губы, то и дело норовящие расплыться в улыбке. Слышу приближающиеся негромкие шаги, а в следующее мгновение в кухне появляется Пит. Треплет сына по светлой головке, почти невесомо целует меня в висок. Снова шаги, а затем из ванной раздаётся журчание воды, и я внутренне напрягаюсь. Не знаю, что сказать ему… Не знаю, как… Этого просто не должно было случиться. Я была не готова. И никогда, наверное, не буду. Кит – другое дело, он был ключом к нашему спасению, хоть это и не отменяет того, как безумно мы с Питом любим сына. Рождение Кита было предопределено, теперь же… Пит становится рядом, отбирает у меня, застывшей, глядя в одну точку, ложку, принимается помешивать жаркое. Пытаюсь собраться, но мысли разбегаются в стороны пугливыми мышами. Я не люблю Пита, хоть он и дорог мне бесконечно. Возможно, если бы у нас было больше времени, если бы страх и опасность не дышали бы нам в спины, заставляя обменяться кольцами поскорее, я бы смогла полюбить его по-настоящему. Но всё вышло не так; однажды я просто проснулась женой и будущей матерью, минуя все стадии влюблённости. Я знаю, что чувств Пита с лихвой хватит на нас обоих, но мне бы тоже хотелось отплатить ему хоть каплей той любви, которую он испытывает ко мне. Но я не могу. Вот только тело мне словно не подчиняется, радостно откликаясь на любое его прикосновение, даже взгляд. Даже теперь, когда он вот так искоса поглядывает на меня, кровь бежит по венам быстрее, а щёки окрашиваются алым. Я не могу оставаться равнодушной, когда он целует меня, когда касается будто бы невзначай… Пит никогда не настаивает, но это и не нужно – я и без того поддаюсь ему слишком легко. Его внимательный взгляд скользит по мне, он словно пытается разгадать причину моего напряжённого молчания. Признание, которое вот-вот сорвётся с моих губ, вполне естественно, но я всё равно отчего-то медлю. Краем глаза вижу, как хмурится Пит, недоумевая, и понимаю, что тянуть больше нет смысла. Набираю в лёгкие побольше воздуха, будто перед прыжком, и, зажмурившись, выпаливаю: - У меня снова будет ребёнок, Пит. Ложка со звоном выпадает из пальцев мужа. Кит, встревоженный резким звуком, начинает вертеться на своём стульчике. Несколько долгих секунд Пит неотрывно смотрит на меня, а в голубых глазах постепенно, несмело загорается счастье. - Ты…ты серьёзно? – наконец выдыхает он. Хмурюсь, хотя мне почему-то хочется рассмеяться. Сейчас всё по-другому, не как когда я объявила, что беременна Китом. Нет того звенящего напряжения, нет нацеленных на наши двери телекамер, нет угрозы за нашей спиной. Только я, Пит и наш сын, и этот уютный дом, и дитя, что растёт во мне. Будто бы мы обычная семья. - Думаешь, я стала бы шутить такими вещами? – вкладываю в свои слова обиду, которую на самом деле не чувствую. Мгновение – и мои ноги отрываются от пола, а мягкие губы мужа покрывают беспорядочными поцелуями моё лицо, спускаются ниже и, наконец, достигают живота, где прижимаются особенно жарко и трепетно. Я снова краснею, чувствуя расползающийся по телу жар, и пытаюсь отбиться от ласк Пита, которые сейчас слишком неуместны. Поддавшись моей немой просьбе, он всё-таки ставит меня на пол, но из своих рук не выпускает. Вдруг ощущаю, что меня начинает колотить от страха: кажется, я совсем не готова снова пережить всё это. Обхватываю талию Пита руками, прижимаюсь к нему теснее, напитываясь его уверенностью, которая мне сейчас так необходима. - Разве тебе не страшно? – дрожащим голосом спрашиваю я. Пит оставляет поцелуй на моей макушке, и, даже не глядя на него, я чувствую его широкую улыбку. - Я слишком счастлив, чтобы бояться. - И всё-таки, Джин, что всё это значит? – многозначительный взгляд Пита пробегается по стенам нашего нового жилища. Кит усаживается на стул напротив сестры, впивается заинтересованным взглядом ей в лицо. Последней место на стуле занимаю я, пытаясь угадать ответ по глазам дочери. Тревога ядовитой змеёй заползает в сердце, и там, где только что теплилось хрупкое счастье, прорастает чёрный цветок страха. Взгляд Джин перебегает с одного лица на другое, но не цепляется ни за одно. Джин не умеет лгать: не знаю, как ей удалось одурачить весь Панем, но от меня её враньё не укроется. Вот и сейчас дочка отчаянно краснеет, кусает губы, отводит взгляд, чем подтверждает худшие мои подозрения, такие, что я даже боюсь облечь их в слова. Но, пока ещё она не произнесла тех страшных слов, есть ещё надежда… - Я потом расскажу, - выпаливает она, ещё больше заливаясь краской. Джин ужом выскальзывает из отцовских объятий и вмиг оказывается у двери. – Нам уже пора. Мы можем не найти штаб так сразу. Обратный путь до второго уровня проходит в напряжённом, полном подозрения молчании. Украдкой глядя на Пита, я понимаю, что самые худшие мои мысли нашли отражение в сердце и мозгу бывшего мужа. В бесплодных попытках разгадать эту шараду я не замечаю, как мы оказываемся перед массивными двустворчатыми дверями. Но, кажется, серый цвет никогда не вытравится из Тринадцатого – эти двери тоже металлически блестят, как и все другие. У дверей в штаб нас нагоняет Ивен с матерью, опасливо жмущейся к нему. От меня не ускользают встревоженные и чуть виноватые взгляды, которыми Джин обменялась со своим мнимым женихом. От этой таинственности начинает болеть голова и подступать злость; хочется как следует встряхнуть Джин и добиться-таки от неё правды. Но это позже: перед нами уже распахиваются металлические двери, открывая большую, ярко освещённую комнату. Почти всё её пространство занимает огромный овальный стол, окружённый стульями, на противоположной дверям стене красуется большой тёмный экран. Во главе стола я замечаю женщину с пепельными волосами до плеч и острым любопытным взглядом. Кроме неё здесь никого нет, кроме полного краснолицего мужчины, в котором я с некой смесью удивления и безотчётного страха узнаю Плутарха Хевенсби. Кажется, минувшие годы совершенно не тронули его, он выглядит так же, как при нашей с ним встрече на приёме у Сноу, разве что одет в такой же, как у всех, серый комбинезон. Заметив нас, он расплывается в улыбке, которая всё-таки не отражается в его глазах, и подходит ближе. - О, мистер Мелларк, миссис Мелларк. Рад снова с вами встретиться. Жаль, что я не могу сказать того же. Но, прежде чем я успеваю раскрыть рот для ответа, в беседу вступает Пит. Легонько кивнув бывшему распорядителю, он произносит: - Вообще-то мисс Эвердин, - я заливаюсь краской под испытывающим взглядом мужчины. – Мы с Китнисс уже около года в разводе, мистер Хевенсби, так что, я думаю, мне полагается другой отсек. Кажется, мои щеки сейчас больше всего похожи на цветущие маки. Ума не приложу, зачем Пит с ходу выложил им всё о нашей жизни. Мне кажется, я не выдержу и мимолётного взгляда Плутарха, но тот вовсе не смотрит на меня; его остановившийся взгляд направлен на Пита, а на лице красуется непередаваемая гамма эмоций. Тут и сожаление, почти сочувствие, и разочарование настолько горькое, что вполне сойдёт за презрение. - Конечно, мистер Мелларк. Но, скажите, это того стоило? – он, похоже, даже не пытается скрыть горечь в голосе. Перевожу удивлённый взгляд на бывшего мужа. Только едва заметное движение плеч Пита говорит о том, что он слышал последние слова Хевенсби, и это был его ответ. Спрашивать бесполезно: если Пит ни о чём не рассказал мне до сих пор, то теперь не расскажет и подавно. Мы уже совсем не так близки, как были когда-то. Что ж, придётся привыкать к тому, что и у Пита от меня есть тайны. - Мисс Мелларк, мистер Сенс, - холодный, будто неживой, голос Президента Койн разбивает молчаливую неловкость. – Подойдите, пожалуйста. Когда Ивен и Джин исполняют её просьбу, она долго и придирчиво осматривает их, а после удовлетворённо кивает. На тонких губах даже мелькает улыбка. - Мистер Хевенсби, - негромко зовёт она, - это именно то, чего нам так недоставало. Вы с мисс Найтони отлично поработали, спасибо. От этих её слов меня пробирает холод. Для этой женщины наши дети – вещи, которые она долго искала. Только вещи. Вещь подчиняется, вещь не может сопротивляться, вещь можно безнаказанно сломать. - Что это значит, Президент?! – мой голос взвивается к холодному свету ламп неожиданно даже для меня самой. Она переводит свой взгляд на меня, склоняет голову набок, словно раздумывая над ответом. А после так же ровно произносит: - Ваша дочь, мисс Эвердин, согласилась помочь нам в смещении режима диктатора Сноу. - «Помочь в смещении»? – недоумённо переспрашиваю я. Рядом с Койн Джин недовольно хмурит чёрные брови, а ни лице её написано такое знакомое мне выражение безграничного упрямства. Она легонько мотает головой, мол, не сейчас, но я предпочитаю не замечать этого предостерегающего жеста. Мне нужны ответы. Здесь и сейчас. - Иными словами, - под поощряющим взглядом женщины в разговор вступает Плутарх, - Джин и Ивен станут новыми символами восстания против Капитолия. Язык прилипаёт к нёбу, слова комом встают в горле, в ушах шумит, а перед моим мысленным взором одна за другой проносятся картинки, написанные кроваво-алым. Рядом с революцией даже Голодные Игры кажутся детской забавой. Я отлично помню, как сама едва не стала на тот же путь, но я совершенно точно знаю, что никогда не желала такой судьбы своему ребёнку. - Нет! - Китнисс, - шипит на меня Пит, - не здесь, - он удивлён не меньше моего, но лучше держит себя в руках. Как всегда. - Мам, - впервые с начала этого разговора в него вступает Джин, - это моё решение. И я его не переменю, - в голосе её отчётливо слышится дрожащий страх, но от того она лишь выше вздёргивает подбородок. Я слишком хорошо знаю это упрямство – я так часто видела его в зеркале. А потому уверенность точным ударом бьёт в сердце: она не отступит. - Надеюсь, вам у нас понравится, мисс Эвердин, - почти отчеканивает Президент, и я понимаю, что аудиенция окончена. – Завтра каждый из вас получит своё расписание, а пока отдыхайте. И вы тоже, - она благосклонно кивает Ивену и Джин. Едва дождавшись, когда за нами захлопнется дверь нашего отсека, я даю волю своёму гневу. - Символ революции, Джин?! Серьёзно?! Ты в своём уме?! Джин втягивает голову в плечи и досадливо морщится. Пит только качает головой. - Так было нужно. Кто-то должен остановить его, мама, - это не слова моей дочки. Я почти слышу, как кто-то другой произносит их. Может быть, этот голос похож на голос Гейла… Но моя Джин никогда даже не задумывалась над тем, что есть из себя режим Сноу. И уж точно у неё никогда не возникала мысль о восстании. Так кто же и когда вложил ей в голову эти мысли? - Это очень опасно, Джин. Ты не подумала, чем это может обернуться для нас всех? – Пит, как всегда, не повышает голос, но его тихие слова рождают отклик, какой не получил мой яростный окрик. - Подумала! – рявкает вдруг Джин, а я вижу, что она едва сдерживается, чтобы не расплакаться. – Именно об этом я и подумала. Я должна была сделать это, чтобы вытащить вас из Двенадцатого…и чтобы наказать его…за Кору… - она начинает шмыгать носом, и Пит тут же притягивает её к себе. - Джин права! – молчавший до этого Кит вдруг заливается краской и стискивает кулаки. – Все эти смерти, и голод, и Игры… Это должно однажды закончиться. И кто сказал, что мы не можем положить этому конец?! Вспышка сына добивает меня. Я падаю на кровать и прячу лицо в ладонях. Осознание смертельной опасности бьётся в сердце. Я думала, что моя дочь избежала опасности, покинув Арену живой, но как же сильно я ошибалась! Её решение, такое пылкое и необдуманное, но искреннее, сделает из Джин излюбленную мишень для Кориолана Сноу. И я должна буду её защитить. Любой ценой.