Бесконечная игра

POV Джин

Говорят, когда смерть близка, перед человеком проносится вся его жизнь: мелькают размытые скоротечностью воспоминаний лица родных и друзей, вновь вспоминаются радости и горести, взлёты и падения. Теперь я знаю, что это ложь. Смерть приходит медленно, мучительно, скрадывая секунды и минуты, оставляя только бесконечные часы отчаяния и боли. Или это только здесь так? На Арене ведь всё неправильно, может, потому и смерть здесь такая: медлительная и немилосердная? Какое-то время Ивен просто молча смотрит на меня. Глаза слипаются, веки тяжелеют, да и темнота мешает рассмотреть выражение его лица. Да не очень-то и хочется: теперь всё равно, написано на его лице сочувствие или торжество. Но, когда я думаю, что парень вот-вот уйдёт, оставит меня, он осторожно пристраивается рядом, оберегая свои раны, приобнимает меня, позволяя положить голову ему на плечо. И пусть каждое движение, каждое прикосновение отдаётся болью во всём теле, я отвечаю на его молчаливое приглашение. Задыхаюсь; будто со стороны слышу собственное свистящее дыхание. Сенс наклоняется ко мне, обеспокоенно заглядывает в лицо. Он тянется куда-то в сторону, а я вспоминаю о большом ноже с зазубренным лезвием. Наверное, будет больно, но лишь мгновение, да и потом что эта боль по сравнению с болью, плавящей мои мышцы?.. Но вместо холодного лезвия я чувствую лишь капли прохладной воды на губах. Послушно делаю пару глотков, а затем собираю последние силы и произношу: - Иди… - голос похож на шелест, но я знаю, что Ивен прекрасно слышит меня. Он только морщится, даже в темноте я могу разглядеть это – вот и весь ответ. - Иди… Ивен качает головой. - Ивен… - Нет, Джин! Я не оставлю тебя, слышишь?! – он повышает голос, и эхо его раздражения отбивается от каменных сводов. Пожимаю плечами, насколько хватает сил. Может, он ждёт, что это печальное завершение истории влюблённых из Двенадцатого принесёт ему дополнительные очки в борьбе за победу? Если и так – пускай. Мне не жалко, я даже хочу, чтобы он вернулся. Жаль только, что я не вернусь. И всё же вопрос зажигается искоркой любопытства, вертится на языке, срывается с губ: - Почему? Парень рядом со мной вздыхает. - Люблю тебя, - привычным уже тоном произносит он. Я знаю, что он это для камер, и нет ни капли искренности в его словах. Ивен поворачивается ко мне, касается носом виска, шепчет тихо, едва слышно: - никто не должен умирать в одиночестве. Это уже для меня. Своеобразное милосердие, но на Играх и это – редкость. Определённо, с каждым словом, с каждым жестом у Ивена всё больше шансов выбраться. Хочу что-то сказать, но сгибаюсь пополам в жестоком приступе кашля. Кашель выворачивает все внутренности, кажется, будто я умру прямо сейчас, а, может, и впрямь умираю. Сквозь пелену боли и отчаянного, животного страха смерти я чувствую, как Сенс гладит меня по спине, убирает волосы с лица, подсовывает флягу к губам, шепчет что-то успокаивающее, чего я не могу разобрать за страшным шумом крови в ушах. Отбрасываю кисть в сторону, раздражённо скрещиваю руки на груди. - Ничего не выходит! Сестрёнка смотрит на меня с удивлением, и мне вдруг становится стыдно: даже у малышки Коры больше выдержки, чем у меня. Папа останавливается позади меня, я чувствую, как пристально он рассматривает картину. - Успокойся, - он не кричит и не ругается, хотя явно не доволен тем, что я разбрасываюсь его кисточками в его мастерской. - Мне никогда не научиться… - На самом деле, - он улыбается мне и заговорщически подмигивает, - всё не так уж и плохо. Просто нужно кое-что подправить… Вот здесь, - он наносит тоненький мазок, и лицо девочки на холсте выравнивается, - и вот здесь, - ещё одно движение – и у медведя, которого Кора держит в руках, глаза становятся симметричными, - и вот ещё здесь… Видишь, - отец отступает на шаг, любуясь плодами своей работы, - всё у тебя получается… - Пап, но… - Никаких «но», Джин. Ты не должна так просто сдаваться, верно? Правда, Китнисс? – он оборачивается к маме, ища у неё поддержки. Она рассеянно кивает ему в ответ: завтра первая Жатва Кита, и она целый день не расстаётся с ним, всё время пытаясь заключить его в объятия. Вот и сейчас она прижимает его к себе, непривычно притихшая, бледная, рассеянная. Ревность шевелится во мне, а в следующий миг я заливаюсь стыдливым румянцем: не представляю, что будет со мной, если завтра вытащат бумажку с его именем. Папа на секунду хмурится, а затем ободряюще улыбается маме своей тихой мягкой улыбкой, и успокоение разливается в моей душе. Не может случиться ничего страшного, если папа вот так улыбается. Кажется, так же думает и мама, потому что она улыбается папе в ответ и пожимает плечами, будто извиняясь за своё состояние. - Иди сюда, Китнисс, - папа протягивает к ней руку, а Кит с готовностью выскальзывает из материнских объятий. - Пит… - Иди, иди. Он убирает с мольберта моё незаконченное творение и ставит на него чистый холст. Я сажусь на кресло рядом с Корой, сестра кладёт мне голову на плечо, а я обнимаю её и её медведя. Кит присаживается на подлокотник, не сводя глаз с родителей. Мама нерешительно берёт кисть в руку, а папа становится позади неё, обхватывает её ладонь, направляя яркие мазки. Они кажутся такими счастливыми, особенно когда чуть снисходительная улыбка отца отражается отблесками счастья в серых маминых глазах, и я верю, что с нами не может случиться ничего плохого. Негромкий хлопок, раздавшийся снаружи, заставляет Ивена вздрогнуть, а меня – нехотя открыть глаза. Отстранив меня от себя, парень выходит из пещеры, но тут же возвращается. Он спешит: припадает на раненую ногу сильнее, чем прежде. На лице его застыло выражение почти счастливое, и я замечаю, как что-то поблёскивает в его руке в тусклых лучах догорающего снаружи дня. Но раньше, чем я успеваю о чём-либо спросить Ивена, он вонзает иглу мне в руку, и я проваливаюсь куда-то во тьму. Солнечный свет слепит глаза, пытаясь увернуться от его беспощадных лучей, поворачиваю голову и не замечаю боли, к которой уже привыкла. Осторожно приоткрываю правый глаз: по всем моим расчетам я уже должна быть мертва, но вместо загробного мира я вижу каменные стены пещеры, знакомый вход, через который сочится яркий свет, и Ивена, на лице которого блуждает улыбка. И прежде, чем вопрос успевает слететь с моих губ, парень приникает ко мне поцелуем. - С возвращением в мир живых! – отстранившись, произносит он. Мой взгляд беспокойно мечется по сторонам, пытаясь найти хоть какую-то зацепку, которая приведёт меня к ответу. Но в пещере, кажется, всё так же, как было два дня назад, всё так, как было, должно быть, и вчера. Может ли смерть быть такой жестокой, что, заключив в свои холодные объятия, продолжает манить мечтами, которые не сбылись? - Ущипни меня, - с трудом размыкаю губы, голос кажется чужим, незнакомым. Сенс усмехается, но с готовностью выполняет мою просьбу. Вскрикиваю: боль настоящая, теперь на руке будет красоваться вполне настоящий синяк. Потираю ушибленное место, но в душе я даже рада этой боли, ведь она несказанно меньше той, что так долго терзала меня своими щипцами. - Но…как? – решаюсь я на вопрос. – Ты ведь не достал антидот… Или?.. – нехорошее предчувствие закрадывается в душу. - Не достал. Но кто-то в Капитолии, видимо, очень не хотел, чтобы ты умирала. Поднимаю глаза к предполагаемым камерам и тихо произношу: - Спасибо ему. Перевожу взгляд на парня, тут же в глаза бросается синяк у Ивена под глазом, рана на щеке и располосованная ножом рука. - Ты ранен! – вскакиваю с лёгкостью, о которой успела забыть, подхожу к нему, но он только отдёргивает руку, убирает лицо. - Это пустяки. Уже заживает. Пожимаю плечами: навязываться с ненужной Ивену помощью я не собираюсь. Вдыхаю воздух полной грудью, наслаждаюсь запахом нагретого леса, льющимся в проход. В этот миг я почти забываю, что нахожусь на Арене, и что обратный отсчёт до того момента, как мою жизнь снова попытаются отнять, уже идёт. - Сколько времени прошло с Пира? - Почти двое суток. Я уже начал беспокоиться, что они прислали лекарство слишком поздно. - Надо будет поблагодарить Лорен. - Поблагодаришь, если выберемся. Его слова возвращают меня к неприглядной реальности. Снова необходимо выживать, бороться…убивать, а ведь на это не осталось почти никаких сил. С момента, когда меня укусила змея, я перестала следить за ходом Голодных Игр и даже не представляю теперь, сколько соперников у нас осталось. Но собираюсь это узнать. - Ивен, кто из трибутов ещё… - последнее словно терпким комком застревает в горле. -…жив? – холодно и бесстрастно заканчивает за меня Ивен. – Дай-ка подумать… Девочку из Третьего прикончили вчера вечером – её фото появилось на небе… - он несколько мгновений хмурится, вспоминая, из улыбчивого влюблённого превращаясь в знакомого мне мрачного парня из Шлака. – Двое, не считая нас. Девчонка из Первого и парень из Дистрикта-7. С ним справиться будет довольно легко, а вот она… - …профи… Поджимаю губы. У меня ещё есть все шансы погибнуть. Сенс берёт меня за руку, пожимает ладонь. Морщинки на его лбу разглаживаются – и вот передо мной снова влюблённый мальчишка, утешающий свою возлюбленную. Надоело. - Мы справимся, Джин. Может, будет сложно… - его взгляд скользит по моему лицу, - ...но мы справимся. Разве у нас есть выбор? - Нет, - качаю головой. Воспоминания о семье, оставленной дома, о родных, чьими чувствами так нещадно играют, бросая из надежды в пламя отчаяния, заполняют мои мысли, – выбора у нас нет. Тогда давай быстрее покончим с этим, - собираюсь подняться, но Ивен удерживает меня на месте. - Подожди, тебе нужно подкрепиться. Ты совсем ослабла… - Лук держать сумею, - зачем-то огрызаюсь я. Безразличие, с которым парень говорил об убитых трибутах, испугало меня и выбило из колеи. Он не жалеет о них, ни капельки, так почему должен пожалеть меня? Хватка Сенса не ослабевает, он пропускает мою колкость мимо ушей. - Поешь, тебе нужны силы. Охотник из меня неважный, так что вот… - на большом листе, как на тарелке, он протягивает мне какие-то коренья и плоды. Взгляд натыкается на пригоршню блестящих ярко-красных ягод, я киваю на них: - Снова мимо, Ивен. Это волчеягодник*, - выражение лица Сенса из упрямого становится удивлённым, а затем виноватым. Он уже хочет стряхнуть ягоды на землю, когда я останавливаю его руку и ссыпаю ядовитые сочные бусины в карман: - вдруг пригодится? – шепчу я, пожав плечами, и подмигиваю, напоминая парню о нашем договоре. Мы вышли на финишную прямую. Теперь хороши все средства. Наскоро подкрепившись, мы покидаем наше убежище. Теперь уже навсегда: я уверена, что сюда мы больше не вернёмся. Молча бредём по тропе, сжимая до боли в пальцах каждый своё оружие, прислушиваясь лучше, чем когда-либо прежде. Но один вопрос всё же не даёт мне покоя, и я решаюсь нарушить повисшее между нами молчание. - Ивен, - нагоняю его, тяну за куртку, призывая остановиться. Он замирает на месте, удивлённо глядя на меня. – Как получилось, что тебя не нашли? Парень только пожимает плечами. - Не знаю. Я сам удивился. Может, не нашли, а, может, и не искали. Не всё ли равно? – в его слова просачиваются нотки раздражения. - Всё равно. Мне просто было интересно. Он ускоряет шаг, и мне приходится поднапрячься, чтобы поспеть за ним. За короткое время мы проходим довольно большое расстояние, и я понимаю, что невиданное капитолийское лекарство полностью восстановило мои силы. Делаем привал у речушки, наполняем фляги. Я вглядываюсь в зелёное пространство вокруг нас, но всё указывает на то, что мы здесь одни. - Мы можем так вечно ходить по кругу, - вздыхаю. На лице Ивена снова появляется усмешка. - Если мы будем вечно ходить по кругу, зрители заскучают. Так что нет, не будем. - Тогда останемся здесь и подождём, пока кто-нибудь не найдёт нас? – предлагаю я. - Хорошо, - негромко отзывается парень. Мы усаживаемся рядом, сжимая в руках оружие. Нервы напряжены до предела: в каждую секунду кто-нибудь из двоих живых трибутов может на нас напасть, или Распорядители выпустят на нас очередных переродков. Но ничего не происходит, лишь ветер колышет камыши на берегу, да заливаются трелями невидимые птицы на ветвях деревьев. Так проходит час, затем другой и третий. Я ищу взгляда Ивена, он – мой, мы молча переглядываемся, но боимся задать вопрос, тревожащий нас обоих: почему ничего не происходит? В другом месте и в другое время мы бы обрадовались этой передышке, но на Арене, когда финал Голодных Игр так близок, это означает лишь то, что Распорядители уготовили для нас что-то особенно страшное. Стремительно темнеет, на искусственном небосводе загораются ненастоящие звёзды. Тело затекло, пальцы жалобно ноют от напряжения, по-прежнему сжатые на рукояти лука. Ивен вертит в руке нож, пристально вглядываясь во тьму. Мы оба дёргаемся, как ужаленные, когда прямо над нами гремит гимн Капитолия, а затем один за одним появляется силуэт девочки из Дистрикта-1 и паренька из Седьмого. Провисев в ночном небе положенное им время, облики наших соперников угасают. Навсегда. Глядя в опустевшее небо, мы с Ивеном поднимаемся со своего места. Размыкаю пальцы, сжимающие оружие, нахожу ладонь напарника, сжимаю её и получаю ответное рукопожатие. Напряжённо вслушиваюсь в ночь, наполненную обычными лесными звуками, ожидая услышать рёв фанфар или рокот планолёта над головой – что-нибудь, извещающее о нашей победе. Но тишина противно скребёт по сердцу, заставляя поверить в худшее. Не смотрю на Сенса: мне больно видеть в его глазах то разочарование, которое я сама сейчас испытываю. И в тот момент, когда думаю, что теперь кому-нибудь из нас придётся убить другого, я слышу нервный смешок, сорвавшийся с губ Ивена, а потом он произносит: - Ну, Джин, где там твои ягоды? __________________________________ *Волчеягодник (лат. Dáphne) – растение, известное благодаря своим душистым цветкам и ядовитым ягодам.