Бесконечная игра

POV Китнисс

Ветер шумит в листве, земля под ногами раскрашена в пятнистый жёлто-зелёный ковёр. Привычно прислушиваюсь к знакомым звукам леса, вглядываюсь в тени на деревьях, каждый миг готовая к появлению миротворцев или дикого зверя. Напряжение, от которого я почти отвыкла, покалывает кончики пальцев: сегодня я должна быть внимательной, как никогда раньше. - Мам, - крохотная ручонка тянет меня за свитер, - мне страшно… Почему папа не пошёл с нами? Оборачиваюсь и вижу застывший слезами страх в глазах дочери. Откладываю лук в сторону, подхватываю Джин на руки, крепко прижимая к груди. Пита в лес калачом не заманишь, и к тому же лес – это моё, что-то настолько личное, что я не готова делиться этим ни с кем, кроме тех, кто держит в своих руках моё сердце. - Папе сюда нельзя. И потом, Кит заболел, он сейчас с ним. - А мы не можем пойти к папе и Киту? – она обнимает меня за шею. - Нет, Джин. Мы должны быть здесь. Опускаю её на землю, сама сажусь рядом, пододвигаю к себе лук и стрелы. Не могу сдержать улыбку, когда вижу нахмуренное личико Джин, обиженно надутые губки. Ей не нравится лес, но я тоже боялась до истерики, когда отец впервые привёл меня сюда. Зато потом лес спас жизнь и мне, и всей моей семье. Хочется надеяться, что у моих детей не будет такой нужды, но не перестраховаться я не могу. Кто знает, что станет со мной и Питом через месяц, год, пять, десять лет? Мои дети не должны быть беспомощными. Проходит несколько минут, мы не двигаемся и не разговариваем, но я замечаю, что Джин это надоело. Она ёрзает на своём месте, потихоньку пододвигаясь ко мне, а через минуту несмело протягивает руку к луку, аккуратно трогает тетиву и тут же отдёргивает ладонь, словно страшась наказания. Голубые глаза смотрят на меня вопросительно, словно спрашивая разрешения, и я киваю. Знаю, Пит не одобрит, если узнает: лук и стрелы не игрушка для трёхлетней девочки. Но я буду спать спокойнее, если буду знать, что мои дети смогут за себя постоять. И Пит тоже. - Это зачем? – Джин дотрагивается до стрелы, но я быстро отвожу её руку от острого наконечника. - Чтобы… - подбираю слова, чтобы ни в коем случае не расстроить добрую девочку. Но дети чувствуют ложь лучше всех других, и я решаюсь на правду: - …убивать зверей. - Зачем? – глаза дочки округляются, в них вновь поблёскивают слезинки. Злюсь на себя, на своё косноязычие. Пит смог бы объяснить ребёнку даже такие неприятные вещи так, чтобы она поняла и не расстроилась. Я – не он, но тоже попытаюсь. - Иногда это нужно… Мы едим их, Джин. Разве тебе не нравятся отбивные, которые делает бабушка? Или папины мясные пироги? - Нравятся, - она улыбается, испуг исчезает из её глаз. – Только ты же не убила тех зверушек? - Нет, не я. Мы купили их в лавке. Но бывает такое, что денежек нет, и купить не за что… Тогда помогает вот это, - похлопываю ладонью по рукояти старого лука. Может, глупо объяснять это ребёнку, и уж тем более, ребёнку, который с самого рождения не нуждался абсолютно ни в чём. Но я пытаюсь, потому что мне нужно, чтобы Джин не боялась леса и того, зачем мы сюда приходим. - Именно за этим мы ходим в лес. Тебе нравится лес? - Нет, - признаётся она, смешно сморщив носик. – Здесь страшно. Порывисто прижимаю дочку к себе. Её личико утыкается мне в бок, тёплое детское дыхание щекочет кожу. Сердце щемит от нахлынувшей нежности и любви. Я убью за своих детей, и для этого мне не нужен будет лук – голыми руками придушу любого, кто посягнёт на их жизнь или спокойствие. Но если меня вдруг не станет…они должны суметь защитить себя и друг друга. - Не бойся, - оставляю короткий поцелуй на шелковистых волосах. – Твой дедушка когда-то так же привёл сюда меня, и мне тоже было страшно. А потом лес спас меня…и бабушку, и тётю Прим… - От чего? – Джин поднимает на меня взгляд, в котором блестит интерес. Стискиваю дочку в объятиях, словно пытаясь защитить её от холода и ужаса, которые таит в себе это страшное слово, которого она пока ещё не понимает. - От голода, - едва слышно шепчу я, боясь того, что испытывала ещё, кажется не так давно. Голод и бедность для меня теперь в прошлом, но я по-прежнему иногда просыпаюсь ночами в холодном поту и с противным ощущением под ложечкой. Джин хмурится, не в силах понять всё, что я сейчас ей наговорила, поэтому я просто беру её личико в свои ладони, оставляю поцелуи на румяных щёчках, и произношу: - Я хочу, Джин, чтобы ты не боялась леса, чтобы ты полюбила его, как свой второй дом. Хочу, чтобы ты и Кит научились охотиться, как охотился ваш дедушка, и чтобы вы любили лес, как он. Хочу, чтобы вы всегда были в безопасности. Не знаю, что видит на моём лице дочка, но лицо её приобретает снисходительное выражение. - Ладно, - она берёт мою ладонь в свою маленькую ладошку, - давай придём сюда ещё. Зелёные верхушки деревьев смыкаются и размыкаются над головой, словно гигантские пальцы. Зажмуриваюсь. Обступившая меня темнота рябит точками всех оттенков зелёного, голубого и жёлтого, от чего становится дурно, и я открываю глаза. В голове набатом звучат обеспокоенные голоса Цезаря и Клавдия, объясняющих телезрителям всю опасность укуса гюрзы. Сердце вновь начинает болеть, как вчера вечером, когда я увидела насаженную на нож Ивена Сенса змею. С этой самой секунды я знаю, что не пройдёт и двух дней, как я похороню Джин рядом с младшей дочерью. - Китнисс… Голос Гейла заставляет меня перевести взгляд на друга. Он осторожно извлекает из силков зайца, и сейчас я чувствую себя этим несчастным зайцем, только моя ловушка – моя материнская любовь. - Может, всё ещё образуется, - он выпускает из ладони нож и прикасается к моей руке, пытаясь успокоить. Выдавливаю из себя улыбку и качаю головой. Кому-нибудь другому я залепила бы пощёчину за эти слова, но я знаю, что Гейл просто пытается меня поддержать, только не может подобрать правильных слов. Да и есть ли в мире правильные слова для матери, которая знает, что дни её ребёнка сочтены, и даже не может быть рядом с ним в эти последние часы? Нет таких слов. Нет. Моё молчание, видимо, пугает Хоторна, потому что он бросает своё занятие и подсаживается ко мне, обнимая за плечи. Подобие тепла разливается по застывшему от ужаса телу, но не достигает сердца. Гейл заглядывает мне в глаза, оставляет нерешительные поцелуи на моих щеках, лбу, уголках губ, словно пытаясь отогреть своими прикосновениями. Видя, что я по-прежнему не шевелюсь, он морщит лоб, обдумывая что-то. - Скоро Пир, не так ли? – непонимающе киваю, и он продолжает: - ты получила на Пиру лекарство для Пита. Может быть, антидот получит и Джин. Даже не пытаюсь поймать этот отблеск надежды, что пытается дать мне Гейл. Даже здесь, уже за границей Двенадцатого, я чувствую всю ненависть президента Сноу, которая теперь направлена не только на меня, но и на мою дочь. И эта ненависть убьёт её легче, чем яд сотни змей. - Ты не знаешь, как дорого это стоит. Даже стакан воды сейчас стоит целую кучу денег, не говоря уже о таких сильных лекарствах. Будь у дочки ментор, подобный Хеймитчу, я бы могла ещё на что-то понадеяться, но я знаю, что Лорен и пальцем не пошевелит, чтобы помочь Джин: настолько она стала трусливой и равнодушной ко всему. Джин Мелларк станет просто ещё одним трибутом Лорен Этерн, который не вернулся с Игр. А она скоро забудет об этом в своём морфлинговом тумане. - Пит отправлял деньги, - Гейл продолжает настаивать. Во мне рождается раздражение, которое я не должна чувствовать по отношению к своему другу. Гейл воображает, что знает правила, что что-нибудь понимает в мире Голодных Игр, хотя не понимает вообще ни черта, и я едва сдерживаюсь, чтобы не сказать это ему в лицо. Но мне не выдержать этой боли в одиночку, если ещё и он отвернётся от меня. Поэтому я, сдерживаясь из последних сил, медленно и раздельно говорю: - Всех наших денег не хватит… Всех денег Капитолия не хватит, чтобы купить жизнь моего ребёнка! Порывисто поднимаюсь и отхожу от него. Прячу лицо на шершавой поверхности древесного ствола, обдираю пальцы до крови, цепляясь за неровную кору. Хочется закричать от боли, душащей меня, но криком я только привлеку к нам внимание миротворцев. И если мне терять уже почти нечего, то Гейл и его дочка не должны страдать из-за меня. Тихие шаги охотника громом отдаются в ушах, когда он подходит ко мне сзади. Он обнимает меня за плечи, прижимает к своей широкой груди, его дыхание щекочет затылок. - Почему ты сейчас не с Питом? – натужно спрашивает он. Задерживаю дыхание, представляя, чего стоил ему этот вопрос. Его слова логичны, но всё дело в том, что я не могу заставить себя даже заговорить с бывшим мужем или встретиться с ним взглядами. Я знаю, что не смогу дать ему поддержки, которая ему нужна так же, как и мне, и не смогу принять то почти безразличное участие, которое он попытается дать мне, просто потому, что должен поддержать мать своего умирающего ребёнка. Его утешит эта Эви, и Кит, и Хеймитч, и даже моя Прим. Я же удовольствуюсь утешениями Гейла. - Ему и без меня сейчас плохо. Не оборачиваясь, чувствую, как Гейл пожимает плечами и будто бы облегчённо вздыхает. Мне всегда было неловко перед другом из-за тех чувств, что он испытывает ко мне, но сейчас я имею полное право быть равнодушной ко всему, кроме судьбы дочки. - Я бы отдала свою жизнь за её, если бы могла, - хрипло шепчу я, чувствуя, как горячие слёзы отчаяния катятся по щекам. - Я знаю, - так же шепчет Гейл. – Подождём… Может, ей повезёт. Ты не должна хоронить Джин раньше времени, Китнисс. Киваю, стирая слёзы тыльной стороной ладони. Я бы могла понадеяться хоть на что-то, но ведь удача никогда не бывает на нашей стороне. Много лет назад, спасая свою жизнь, я сделала всё для того, чтобы сейчас Сноу имел полное право раздирать на кусочки мою душу, отнимая у меня детей одного за другим. Я выжила, я дала людям надежду, а затем выкрутилась из хитроумной ловушки, что расставил для меня президент, и теперь он отыгрывается на жизнях моих дочерей. «За ошибки по-прежнему платим мы, Китнисс. Только теперь жизнями наших детей». Голос Пита так реально звучит в моих ушах, что я украдкой озираюсь в поисках бывшего мужа. Но я знаю, что Пит ни за что не пошёл бы в лес, а, значит, это лишь моё уставшее сознание издевается надо мной, вкладывая в мысли эти ужасные, ранящие сердце слова. Пит знал. Поэтому он не сказал мне ни одного слова, которое позволило бы надеяться на успешное возвращение Джин. Он ошибся в случае с Корой, но оказался прав здесь. И за это я его ненавижу так же, как и за ту его ошибку. - Пойдём, Китнисс, уже поздно, - Гейл тормошит меня, заставляя отпустить дерево, на котором, наверное, остались следы от моих ногтей. Послушно плетусь за другом сквозь лес, не разбирая дороги, полагаясь только на Гейла. Если бы ему сейчас вздумалось завести меня в какое-нибудь болото или в лапы к миротворцам, я бы не поняла этого до самого последнего мгновения, настолько далеки от реальности мои мысли. Но Гейлу я могу доверять, как самой себе, он не предаст и не бросит в беде. Едва ли я ошибусь, если скажу, что он без раздумий отдаст за меня свою жизнь. Только я этого не хочу. Бездумно, как во сне, добираюсь до Деревни Победителей, опираясь на руку Гейла. Внутри всё холодеет, когда у самых ворот мы нос к носу сталкиваемся с Питом. Он обводит нас взглядом настолько быстрым, что я не успеваю разгадать выражения его глаз, и, сухо кивнув в знак приветствия, уходит раньше, чем я произношу хоть слово. В доме сиротливо светится одно только кухонное окно. Нерешительно, словно я здесь больше не хозяйка, берусь за ручку и распахиваю дверь, вхожу и приглашаю войти Гейла, топчущегося на пороге. Дом окутан темнотой и мертвенной тишиной, от которой сердце начинает стучать неровно и пугливо. Взгляд цепляется за луч света, льющийся из приоткрытой двери на кухню, я несколькими широкими шагами преодолеваю расстояние до кухни, распахиваю дверь как можно шире, тянусь к этому электрическому свету, как к последнему своему спасению. На звук моих шагов Кит, сидящий за столом в одиночестве, поднимает на меня взгляд и тут же опускает, словно пытаясь скрыть предательски покрасневшие веки. Он плакал, но не признается никогда, особенно мне. Стремительно подхожу к сыну, желая приласкать его, успокоить, но лицо его становится замкнутым, охлаждая мой порыв. Так я и стою в нерешительности, сверху вниз глядя на понурую светлую голову своего первенца. Даже представить не могу, как тяжело сейчас Киту. Если Джин умрёт – когда – он останется один между Питом и мной, один в вязкой натянутости, которую рождает слово «бывшие». Кит и Джин вместе переживали наш развод, утешали друг друга, как могли, опирались друг на друга. Они стали неразлучны, почти неделимы. А теперь? Я даже не смогу отвлечь его от этой бесконечной боли от потери сестры, потому что переполнена такой же жгучей болью. Даже когда Кит замечает за моей спиной Гейла, в его голубых глазах не загорается уже привычный огонёк осуждения. Подойдя ближе, Хоторн протягивает Киту руку, и тот, помедлив несколько мгновений, медленно, будто неохотно, пожимает её. - Чаю? – равнодушно бросает он. - Нет, - опережая ответ Гейла, отвечаю я. Знаю, что именно это Кит и хотел услышать. - Ладно. Вязкая тишина липким коконом окутывает нас, мешая дышать. Кажется, если мы помолчим ещё минуту…секунду, мы больше никогда не сможем заговорить друг с другом иначе, чем как едва знакомые люди. Отчуждение, которое с каждым мгновением растёт между нами ледяной стеной, пугает меня, особенно потому, что я знаю, что виной ему я, и никто другой. Поэтому я спешу разбить тишину первым, что приходит на ум. - Что здесь делал отец? – вопрос получается более резким, чем мне хотелось бы. Слишком резким, и я сама пугаюсь, потому что Кит вскидывает на меня взгляд, полный вопроса и вызова одновременно. Задержавшись на лице Гейла всего на секунду, этот взгляд возвращается к моим глазам. - Хлеб принёс. Он снова замолкает, но взгляд не отводит. Выражение его глаз меняется, испуг и мольба появляются в них. - Мам, Джин обречена? Падаю на стул рядом с сыном, сжимаю в ладони его холодную руку, но большего себе не позволяю, боясь спугнуть это мимолётное доверие. Но я должна сказать ему правду – правду, которой я сама страшусь, потому что другой у меня нет. - Почти наверняка, - глухо выдавливаю из себя. Взгляд Кита испуганно мечется по кухне, пока не натыкается на лицо Гейла. Вслед за ним перевожу взгляд на Хоторна и с ужасом вижу осуждение на его лице. - Зачем ты травишь матери душу? – скрестив руки на груди, спрашивает он. В глазах сына что-то захлопывается, его открытость во мгновение ока испаряется, и Кит резко выдёргивает свою руку из моей. - Не ваше дело, - бросает он. - Кит… Он прищуривается, словно прицеливаясь, и переводит взгляд на меня. - Знаешь, - отодвинув стул, он поднимается, и я уже знаю, что сейчас он уйдёт, - я хотел уйти в пекарню ночевать, но папа не разрешил. Он не хотел, чтобы ты осталась одна, - язвительность в его голосе хлыстом бьёт по истерзанному сердцу. – А теперь я вижу, что он зря опасался этого, - сын переводит многозначительный взгляд с меня на Гейла, и я чувствую, как румянец зажигается на моих щеках. Наверное, Пит подумал о том же, когда встретил нас у ворот. Прежде, чем я придумываю ответ, Кит широким шагом выходит из кухни, намеренно зацепив плечом Гейла. Ступени слегка скрипят под его шагами, протяжным плачем впиваясь в мою душу. Приподнимаюсь на своём месте, перегибаюсь через стол, опершись руками о крышку. - Зачем ты зацепил его, Гейл?! – в горле клокочут слёзы обиды, мешая говорить. – Разве ты не видишь, что ему больно? - А тебе что, не больно?! – он тоже повышает голос. – Он не должен так говорить с тобой, особенно в такое время. Будто ты виновата! Нервный смешок срывается с губ. - А я и виновата. Мне больно – и я причиняю боль всем вокруг. Гейл, ты даже не представляешь, что я сделала. С ним, и с Питом… - закрываю лицо руками, пряча в ладонях подступившие слёзы. Слышу, как рядом под весом друга скрипит стул, инстинктивно отодвигаюсь на миллиметры, но, уверена, Гейл заметил этот мимолётный жест. Сейчас кажется неправильным даже вот так просто сидеть рядом с ним, не то, что прикасаться к нему или позволять ему прикасаться. – Он имеет все причины злиться на меня. С чего он должен учитывать мою боль, если я совсем не учитываю его? - Ты его мать, - твёрдо отвечает Хоторн. - Которая не заботится о сыне. - Ты думаешь о Джин. - Нет, дело не в этом… Понимаешь… нет, тебе не понять. Я наговорила ему столько всего, что удивлена, что он вообще приходит в этот дом. И потом, ты. Ему трудно смотреть на нас с тобой рядом… - Мне кажется, он уже не маленький ребёнок, - нарочно повышает голос Гейл, и я испуганно хватаю его за руку, заставляя замолчать. - Что ты делаешь?! Хочешь, чтобы Кит даже не взглянул на меня?! - Китнисс… - Ты не понимаешь, ты никогда не поймёшь! – вся боль разом наваливается на меня, но я отталкиваю руки Гейла, когда он хочет коснуться меня. – Я сломана, раздавлена… Кит – это всё, что у меня осталось, может быть. И ты сейчас хочешь лишить меня и его! - Китнисс, - он меняется в лице, - прости. Но я не могу слышать, как он так говорит с тобой. Качаю головой. Сейчас я, как никогда, чувствую свою отчуждённость от остального мира. Голодные Игры никогда не заканчиваются – они просачиваются за выжившими в реальную жизнь, принимают причудливые формы повседневности, но остаются прежними опасностями подстерегать нас на каждом шагу. Я, Пит, наши дети – мы отделены от остальных в нашем дистрикте печатью Голодных Игр, и этого ничто не изменит. Коротко и порывисто обнимаю Гейла, благодаря его за участие, но большего позволить себе не могу, хоть знаю, что он ждёт этого. Изо дня в день, как раньше, и особенно сейчас, когда меня не связывают больше узы брака с Питом. Может быть, когда-нибудь… Впрочем, Гейлу будет лучше без меня: я приношу несчастья. Даже тем, кого сама произвела на свет.