Бесконечная игра

POV Китнисс

Наблюдаю, как Кит зашнуровывает ботинки, набрасывает на плечи ветровку. Он старается двигаться тихо, но я – тише: долгие годы каждодневной охоты не прошли даром. К тому же, сын слишком много взял от Пита. До очередного выпуска Игр осталось каких-то жалких полчаса, но именно эти тридцать минут – самые страшные. Они наполнены страхом, от которого дрожит мелкой дрожью каждый мускул, они полны отчаянной исступлённой надежды, которой уступают место все мысли и чувства. Ещё несколько лет назад Голодные Игры транслировались на все экраны Панема четыре раза в день, но теперь количество выпусков уменьшилось до одного. Телеведущие радостно предвкушали интригу, объявляя эту страшную для всех родителей весть, но люди в каждом дистрикте знают, что это – лишь усиление давления, ещё один способ показать, как все мы беспомощны перед лицом Капитолия. Как снижение поставок продовольствия или удлинение рабочего дня в шахтах, только бьёт по самому больному – по сердцу, истекающему кровью по отправленному на Арену ребёнку. И в эти жуткие минуты Кит снова хочет оставить меня одну. - Уходишь? – голос сочится ненужным ядом, но я не могу заглушить обиду, говорящую за меня. Парень вздрагивает и выпрямляется. Голубые глаза смотрят на меня в упор, без тени страха, хотя ему впору опасаться моего родительского гнева. - Да. - Ты обещал быть со мной, помнишь? Кажется, взгляд сына немного смягчается. Он нервно теребит полы куртки, словно хочет мне что-то сказать и не решается. Складываю руки на груди, смеряю его самым гневным из своих взглядов. Я учила детей держать свои обещания, но, кажется, всё это рухнуло вместе с нашей семьёй, оставшись где-то в безоблачном прошлом. - Мам, бабушка… - Не хочу ничего слышать о ней, - перебиваю его, морщась. Миссис Мелларк, похоже, невзлюбила меня с первого взгляда, ещё тогда, когда увидела у себя на заднем дворе голодную оборванку, обессилено обнимающую тонкий ствол дерева. Я стала победительницей Игр, я вышла замуж за её сына, я родила ей внуков, но так и не заслужила даже толику приязни. Почему теперь она должна волновать меня? - Ты никуда не идёшь, понял?! – безапелляционно заявляю я, разворачиваясь, чтобы вернуться в гостиную. Может быть, я не права, и сын, наверняка, не станет больше любить меня, но мой разум затуманен, а глаза застит страх остаться одной, когда Джин, быть может… При одной мысли об этом становится трудно дышать. Я жду, что Кит пойдёт за мной или попытается спорить, но за моей спиной стоит мёртвая тишина. Останавливаюсь, прислушиваюсь, но не слышу ничего, кроме стука собственного сердца. - Мам, бабушка умерла. Дыхание перехватывает от неожиданности известия. Круто разворачиваюсь, недоверчиво смотрю на сына. Он спокоен и будто равнодушен, но в глазах его я чётко вижу подтверждение его слов. - Как? Когда? Что?.. Господи… Кит только пожимает плечами. Мне непривычно видеть его таким сдержанным и безразличным, но теперь я вспоминаю, что именно таким всегда был Пит в самые трудные моменты нашей жизни. - Она умерла вчера вечером, а сегодня мы с папой её похоронили. - Почему… - горло перехватывает, - почему вы мне ничего не сказали? Господи, Кит, да что происходит?! - Папа не хотел тебя волновать: на тебя и так слишком много свалилось в последнее время, - его голос утрачивает стальные нотки, становится мягче, успокаивает. Подумать только, даже в своём горе Пит продолжает оберегать меня. Или просто не хотел видеть? Качаю головой, пытаясь принять всё это. И внезапно болезненная мысль молнией рассекает сознание: Пит остался один. Совсем, ведь я только что собиралась лишить его и общества сына. Чувствую себя последней дрянью. Мне нужно сделать хоть что-нибудь, чтобы перестать испытывать это отвращение к собственной персоне. Сдёргиваю с крючка охотничью куртку, быстро зашнуровываю ботинки. Кит остаётся неподвижным, лишь удивлённо смотрит на меня. До начала выпуска осталось полчаса. Этого времени как раз хватит, чтобы добраться до пекарни. Берусь за ручку двери и оглядываюсь: - Ты идёшь или нет? Всё, что мне остаётся – это крепко сжимать её руку. Даже Прим здесь бессильна, а что уж говорить обо мне? Здоровье мамы подорвано – сначала голодом и горем, потом неусыпной заботой о нас, о моих детях, о её пациентах – и теперь безобидная с виду простуда забирает её у нас. Молча глотаю слёзы, незаметно стираю слёзы со щёк. Я должна быть сильной – ради себя, ради Прим, плачущей в подушку в своей комнате, ради Пита, который не может смириться с собственным бессилием, ради притихших от предчувствия близкой беды детей. И ради неё. Каждая минута может стать последней для мамы, и в эти последние минуты она не должна видеть ничьих слёз. Тихо скрипнув, отворяется дверь. Пит старается ступать как можно тише, и я улыбаюсь сквозь слёзы этим его попыткам. Муж садится рядом со мной, обнимает за талию, сжимает мою руку в своей. - Отдохнёшь? Качаю головой. Я хочу быть с ней рядом, когда… Мы и так слишком много времени провели вдали друг от друга, чтобы пренебрегать и этими последними мгновениями. Присутствие Пита немного успокаивает, кажется, рядом с ним мне будет легче смириться с неизбежным. Задумавшись, не сразу замечаю, что мама начинает чаще дышать, её грудь резко вздымается и снова опадает. Не понимаю, что происходит, но подступившая паника сковывает меня по рукам и ногам. - Пит, что… - готовлюсь к худшим его словам, но вместо ответа Пит лишь резко поднимается и выходит в коридор. – Мам…мама, борись, - исступлённо шепчу я, не желая понимать, что она не слышит меня. Слышу, как в коридоре Пит зовёт Прим, и через минуту сестра появляется в спальне мамы. Её лицо покраснело и покрылось дорожками слёз, волосы растрепались, а руки дрожат, когда она пытается заплести светлые пряди в косы. Пит приглушённо шипит на Джин и Кору, просунувшихся в комнату вслед за Прим, и я благодарна ему: детям не место рядом со смертью. Перепоручив девочек растерянному Киту, муж вновь возвращается ко мне и стискивает меня в своих сильных объятиях. Обвиваю его шею руками, утыкаюсь носом в его плечо, прикусываю кожу на плече, чтобы не закричать и не заскулить, как побитая собака. Он терпит, и я всё стерплю. Только потому, что он рядом. - Мне так жаль, - под пристальным взглядом сына я сажусь рядом с Питом. - А мне не очень, - вдруг говорит он, прищурившись. Меня пробирает дрожь: Пит, которого я знала, не может так говорить. Что стало с ним? Или я совсем его не знала? Но следующие его слова приносят подобие успокоения: - с того мгновения, как не стало его, - я знаю, что он говорит о своём отце, - я знал, что она уйдёт, и это лишь вопрос времени. Мама чахла буквально на глазах. Она очень любила его. Но спасибо, Китнисс. Это становится для меня открытием: мрачная, всегда неприветливая мать Пита была способна на такую всепоглощающую любовь. Я стараюсь не думать о том, что они слишком похожи на нас: его отец любил мою маму, она любила шахтёра, а миссис Мелларк всю жизнь безответно любила пекаря. Я, Пит и Гейл – мы так же ходим по кругу, недосягаемые друг для друга, и, кажется, движемся уже по инерции после стольких-то лет. Пытаюсь представить, что было бы со мной, если бы я вот так навсегда потеряла Пита, и понимаю лишь одно: мне страшно даже думать об этом. Стрелка часов медленно, словно нехотя, наползает на цифру «9», и в то же мгновение телевизор загорается первыми кадрами заставки. На экране появляются неизменные Цезарь и Клавдий, называют количество оставшихся в живых трибутов и призывают нас приготовиться к двум часам увлекательного путешествия по Арене. Стискиваю руки между коленками, чтобы унять дрожь в пальцах. Пит и Кит не сводят глаз с экрана, на котором мелькают лица детей и зелёные ландшафты Арены. Меня охватывает неприятное тягостное чувство дежа вю от того, насколько эта Арена похожа на ту, где победили мы с Питом. Глупость, конечно, но словно все эти Игры затеяны только для того, чтобы окончательно раздавить нас с Питом. Меня, как главную зачинщицу и бунтовщицу. Когда на Джин наскакивает парень из Первого, моё сердце замирает на миг, а потом снова – когда дочь, не дрогнув, всаживает свою стрелу ему в шею. Одна мысль о том, что моя девочка день за днём становится убийцей, претит мне, но это та цена, которую она должна заплатить за возможность вернуться. Сосредоточенное выражение, кажется, намертво прилепилось к лицу Джин, и это не даёт мне покоя. Готова поспорить, она что-то задумала, но мне ли не знать, как опасны игры с Капитолием? За шанс перехитрить Сноу и Распорядителей Игр приходится платить слишком высокую цену. Я почти не обращаю внимания на соперников дочери и окончательно успокаиваюсь, когда лицо Джин не высвечивается на потемневшем экране телевизора. Расслабляюсь, ожидая, что сейчас вновь появятся ведущие со своей извечной ничего не значащей болтовнёй, но камера вдруг вновь выхватывает пещеру и мою дочь. А ещё высокого темноволосого парня, крепко обнимающего Джин. Они о чём-то разговаривают, а затем Джин кладёт голову ему на плечо, а он целует её в макушку. Не успеваю понять, что происходит, как на экране возникают Цезарь Фликеремен и Клавдий Темплсмит. - Что скажешь? Неужели история повторяется? – кольца Цезаря ярко переливаются, когда он смыкает пальцы в замок. - Похоже на то, Цезарь. Но нельзя сказать, что я этому не рад. Они очень милы, не так ли? – обращается в пустоту Клавдий, и за кадром раздаются аплодисменты и восторженное гиканье толпы. Мужчины ещё несколько минут перебрасываются шутками и делятся впечатлением от «новых несчастных влюблённых из Двенадцатого», а потом прощаются с телезрителями до завтра. Как только экран тухнет, я обращаю растерянный взгляд на сына. - Ты…ты знал? Что происходит, Кит? Она с ним…как давно? Кит прикрывает рот ладонью, пытаясь скрыть смех. Хмурюсь, не видя в происходящем абсолютно ничего смешного. - Я видел Ивена всего пару раз в школе до Жатвы. А Джин с ним даже не знакома была, - смешок всё же срывается с его губ, а я чувствую, как сердце холодеет. – Разве ты не понимаешь, она пытается спастись таким образом? Как вы спаслись. Кит переводит взгляд с меня на отца и обратно. Чувствую на себе пристальный взгляд Пита. Чего он ждёт от меня? - То есть это…неправда? – осторожно переспрашиваю. - Они притворяются, - уверенно говорит он. Прячу лицо в ладонях. Не такой жизни я желала Джин. Она ступила на тот же путь, что и я когда-то, но она понятия не имеет, куда он ведёт. Даже если они выберутся с Арены – что потом? Репортёры, камеры, притворные улыбки, навязанная свадьба – изнуряющая бесконечная игра. - Мам? – ладонь Кита ложится мне на плечо. Поднимаю взгляд, рассеянно смотрю на него, потом на Пита. Он, как и я, ничем не может помочь Джин выпутаться из липкой паутины лжи, оплетающей её с каждым новым мгновением всё сильнее и сильнее. - Если это поможет Джин вернуться к нам, то…что в этом плохого, Китнисс? Разве ты не понимаешь, что? - Я просто хочу, чтобы хоть у неё всё было по-настоящему! Мои слова разбиваются о гробовую тишину, и я запоздало понимаю, что сказала это вслух. Две пары одинаково голубых глаз неотрывно смотрят на меня, и в них – боль. Нелюбимые. Нежеланные. Я, кажется, столько раз ранила Пита, что к боли он почти привык. Но не Кит. И, если его отец ничем кроме взгляда не выдаёт себя, то его щёки загораются ярким румянцем, кулаки сжимаются, а через миг сын срывается с места. Хлопок входной двери, отозвавшийся дрожью по телу, выводит меня из оцепенения. - Китнисс, ты хоть иногда можешь держать язык за зубами? – зло, раздражённо бросает мне мужчина. Ничего не отвечая Питу, я выскакиваю из дома вслед за сыном, но путь мне преграждает плотная пелена дождя. Где-то там, среди темноты и подступившего холода мой сын, мой мальчик, мой первенец. Где-то бесконечно далеко от меня. Сажусь на верхнюю ступеньку крыльца и устало прислоняюсь лбом к резным столбикам перил. Меня колотит, к горлу подползает тошнотворный ком из слёз. Чувствую себя разбитой, древней старухой. Редкие холодные капли залетают под крышу, заставляя меня поёжиться. Зачем я сказала им это? Ведь я на самом деле так не думаю? Для меня они – настоящие, самые любимые, самые желанные. Моя проблема лишь в том, что сейчас я не могу думать ни о чём, кроме того, что каждый кадр, в котором я вижу дочку, может стать последним. Потом, когда Джин вернётся – или упокоится рядом с сестрой – я смогу разобраться во всём, я найду в себе силы для этого. Ведь ещё не поздно, верно? Проблеск неожиданной мысли заставляет встрепенуться. Нет, уже поздно, слишком поздно. Мне тридцать пять, я потеряла родителей, младшую дочь и себя где-то по дороге с 74-х Голодных Игр до крыльца дома бывшего мужа. Я разрушила всё, до чего смогла дотянуться, и не смогла понять этого. И у меня больше нет времени на то, чтобы жалеть себя и горевать, потому что я собираюсь сохранить то, что у меня ещё осталось. Возвращаюсь в дом, стряхивая мелкие блестящие капли с волос и кофты. Пит стоит спиной к двери, опустив голову, опершись руками о каминную полку. - Ушёл? Киваю, но, спохватываясь, говорю вслух: - Ушёл. - Китнисс, - он поворачивается ко мне, и я едва сдерживаюсь, чтобы не отшатнуться: в глазах Пита пустота и усталость. Где ты, мой мальчик с хлебом? Мне пусто и страшно без тебя, я боюсь думать, что своими руками убила тебя. – Я не прошу у тебя ничего, разве что уважения к моим детям. Разве это так много? Качаю головой. Мне больно от его слов, но я не имею права на эту боль. Не после всего, что я сделала с ним. - Ты свободна, ты можешь быть с Гейлом или с кем-то другим, но дети – мои, наши дети – не должны думать, что они – ошибка, которую ты предпочла бы забыть. Растерянно хватаюсь за имя Гейла, мелькнувшее в его словах. Я виновата перед детьми, безусловно, и я сделаю всё, чтобы добиться их прощения, но не это кажется самым важным в этот момент. Гейл. Пит думает, я с ним. - Я не хочу быть с Гейлом. Шагаю к нему, но Пит отходит назад. Отступать ему почти некуда, но, кажется, он скорее упадёт в огонь, чем позволит мне прикоснуться к нему. - Пит, прости… Я…я много боли причинила тебе, знаю, но, может, ты сможешь простить меня? Все эти годы я думала – то есть, не всегда, конечно, - я не умею хорошо говорить, моя речь сбивчивая и путанная, но идёт от сердца, - что Сноу наказал меня, отобрав право выбора не быть чьей-то женой - твоей женой, никогда не рожать детей – наших детей, - боюсь смотреть на Пита, чтобы не увидеть боль на его лице. – Но он наградил меня, а я и не заметила. Пит, я… - Ни слова больше, Китнисс, - сталь в его голосе заставляет меня поднять на Пита удивлённый взгляд. – Я устал, я так страшно устал. Устал надеяться и разочаровываться, устал напоминать себе, что вся наша жизнь – игра, а потом сомневаться в собственной правоте. Смерть Коры поставила всё на свои места. Я молчу, сбитая с толку, опустошённая. Я надеялась совсем на другую реакцию. Ждала ли я, что он раскроет мне объятия? Не знаю. Глупая? Определённо. Он не верит мне, ни единому моему слову. Но самое ужасное то, что я больше не знаю, что делать, не знаю, как заставить его поверить. Молча наблюдаю, как Пит выходит в коридор, надевает куртку. - Останься здесь. Там ливень, а… - А ты куда? – выдавливаю из себя, хоть горло першит от подступающих рыданий. - Пойду, поищу Кита, пока он чего-нибудь не натворил. Он слишком похож на тебя.