Бесконечная игра

POV Джин

Всё осталось позади: наши неприветливые менторы, нелепые команды подготовки, мой хмурый напарник. Здесь, в этой узкой комнате, освещённой холодным светом светодиодных ламп, есть лишь я и Октавиус. И тревожное, гнетущее чувство скорой погибели. Мой стилист внимательно ощупывает и обсматривает мой: туго зашнурованные сапоги до колен, узкие штаны, водолазку и ветровку. Вся мрачного чёрного цвета, серебристыми нитями вышит лишь номер дистрикта. Сделав правильные выводы из материала костюма, Октавиус может дать мне неплохие подсказки, но всё равно его занятие кажется мне бесполезным – уверена, на Арене я продержусь недолго. Хотя и должна. - Должно быть неплохо… - протягивает парень. – Не слишком жарко, не слишком холодно… Материал водонепроницаемый, так что может быть вода…ну, или дожди? – заметив мою кислую улыбку, поспешно добавляет он. Что может быть лучше водоёма? Плавать я не умею. - Ладно, посмотрим, - безжизненным голосом отвечаю я. - Сразу с диска не сходи, подожди, пока окончательно погаснут цифры над Рогом, а то… -…подорвусь, - машинально отвечаю я. – Я видела в одних Играх. Октавиус кивает. В его глазах я вижу неприкрытое сожаление. Неужели ему и правда меня жаль? Неужели те, кто из года в год провожает детей на бойню, сделав это своей рутинной работой, умеют сожалеть? Уж до моей команды подготовки, похоже, не дошло, что с Арены я могу и не вернуться. - Джин, - он прикасается к моему подбородку, заставляя меня поднять на него взгляд, - подумай, ради чего ты хочешь победить? Больше всего? - Ради мамы, - не задумываясь, выпаливаю я, но затем спохватываюсь: - и ради папы, конечно же, и ради Кита, но… - быстро добавляю я. Щёки горят: я не могу выбрать, кого из них больше люблю, я не должна выбирать. – Если я не вернусь…это добьёт маму, - последние слова я произношу едва слышно. Наверняка, эта комната, как и все помещения, где находятся трибуты, напичкана камерами, а мамина слабость – слишком личное, чтобы распространяться о ней на весь Панем. Октавиус понимающе кивает, едва заметно улыбаясь одними губами. Неожиданно для себя я улыбаюсь ему в ответ. Здесь не место для улыбок, и я даже не уверена, что доверяю стилисту, но его улыбка обезоруживает. Мне сложно поверить, что его участие ко мне искренно, но так хочется верить. Стенка цилиндрической кабины из толстого пластика шуршит за моей спиной, заставляя нервно оглянуться. Неживой голос из пустоты начинает отсчитывать последние секунды, и сердце ускоряет и без того бешеный бег. Октавиус кладёт руки мне на плечи, привлекая к себе внимание. - Знаешь, Цинна говорил мне: «Я всегда ставил на Огненную Китнисс и ни разу не ошибся». Я же поставлю на её дочь и, уверен, тоже не ошибусь. У меня не получается скрыть благодарную улыбку и слёзы, жгущие уголки глаз. Электронный голос, льющийся сверху, становится настойчивее, сообщая, что до начала Голодных Игр осталось три секунды. Что случается с опоздавшими, я не знаю и узнать не хочу. Поспешно запрыгиваю на металлический диск, вытягиваю руки по швам, чтобы ничто не мешало пластиковому цилиндру, отрезающему меня от мира. Паника охватывает меня, руки сжимаются в кулаки, желание разбить прозрачную стену, за которой меня ждёт смерть, зудит на кончиках пальцев. Закусываю губу, смахиваю одинокую слезу рукавом. Я сильная. Я смогу выжить. Или хотя бы достойно умереть. Солнечный свет нестерпимо слепит глаза, и несколько мгновений я не вижу вокруг себя ничего, кроме белого сияющего полотнища. Но постепенно сквозь болезненную белизну проступают силуэты окружающего мира, и я уже могу разглядеть фигуры своих противников на таких же блестящих дисках, а впереди – мигающие цифры, отсчитывающие секунды до начала моего кошмара. Десять секунд кажутся вечностью, но, в то же время, пролетают слишком быстро. Звучный протяжный гудок, пронёсшийся над круглой поляной, становится сигналом к действию. Двадцать четыре трибута, как по команде, делают шаг вперёд. Я напряжённо всматриваюсь в металлический, блестящий на солнце Рог Изобилия, пока глаза не начинают болеть. Именно там скрыто всё оружие, все припасы, которые могут дать шанс каждому из участников Игр. Уйдёшь от Рога с пустыми руками – и, считай, ты покойник, если только не найдутся щедрые спонсоры. Но, с таким ментором, как Лорен, мне, скорее всего, придётся рассчитывать только на себя, а, значит, я должна во что бы то ни стало добыть себе оружие. И непременно лук. Глухой хлопок привлекает моё внимание. Через три диска от меня, между своим и соседним дисками, валится на траву рыжеволосая девчонка, обхватив руками окровавленные ошмётки ноги пониже колена. Нестерпимо яркая кровь обагряет траву вокруг, и я слышу, как кого-то сбоку от меня рвёт. Трибуты недоумённо переводят взгляды друг на друга, и никто не двигается с места. Я не могу оторвать взгляда от алого фонтана, бьющего между пальцев девочки – не нужно быть врачом, чтобы сказать, что она обречена. Тошнотворный ком подбирается к горлу, я с усилием сглатываю, проталкивая его обратно: сейчас не время и не место показывать свою слабость. Первым что-то соображает парень из Дистрикта-2. Он осторожно двигается по прямой, всматриваясь в зелёную траву, не сдвигаясь с линии ни на дюйм. Лишь не дойдя до Рога несколько метров, он отклоняется от воображаемой тропы. Я почти слышу вздох облегчения, когда ничего не происходит, а в следующий миг он издаёт победный клич, хватает с земли копьё и, потрясая им, оборачивается к нам, застывшим у своих дисков. У меня пересыхает во рту: умно, ничего не скажешь, столкнуть нас на клочке земли шириною в пару метров. Нет возможности убежать или отклониться, избежав столкновения с противником. В этот раз у Рога, определённо, останется больше человек, чем обычно. Что-то словно толкает меня в спину, и я делаю шаг, затем ещё один, перехожу на бег. Взгляд впивается в землю под ногами, ухо улавливает слабые стоны раненой девочки и топот нескольких пар ног. Я будто вижу прочерченную по земле полосу, которая отделяет безопасный сектор. Относительно безопасный, потому что парень из Второго с ухмылкой и копьём наперевес ждёт своего первого противника. И им стану я. От страха ладони потеют, а сердце, кажется, бьётся где-то у горла. Не сбавляя скорость, я пересекаю незримую границу, оббегаю парня и его копьё, огибаю Рог. Здесь пока пусто, но прямо на меня бегут несколько человек. Подхватываю с земли первое, что попадается под руку – тяжёлый мачете, с которым я совершенно не умею обращаться. Рукоять скользит в потной руке, я судорожно пытаюсь вспомнить всё, чему нас бегло учили на тренировках. Моим первым противником становится рослый нескладный парень из Дистрикта-4. Он пригибается, уходя от неумелого удара, и толкает меня в бок, от чего я теряю равновесие и падаю на спину. Клинок выскальзывает из ладони, теряясь в траве, парень же надвигается на меня, гадко улыбаясь. В его руках я вижу короткое копьё с широким наконечником. Паника накрывает меня удушающей волной, и я уже готова расплакаться и заголосить, вымаливая пощаду, лишь краем сознания понимая, что никто меня не пощадит. Собрав последние силы, я пинаю его в колено, от чего он пошатывается и падает рядом со мной. Копьё всё ещё зажато в его руке, мой взгляд прикован к блестящей стали наконечника, а пальцы путаются в зелёных стеблях травы, неожиданно нащупывая холодный металл. Сердце ликует, когда рукоять небольшого ножа сама ложится в ладонь, пальцы сводит судорогой – не отодрать. Парень поднимается на локте, занося руку для страшного удара, и тут я изо всех сил ударяю его в свободную руку. Нож входит в податливую плоть по самую рукоять, пригвождая её к земле, хриплый крик трибута едва не разрывает барабанные перепонки, а тёплые капли оседают на моих щеках и руке. Копьё вываливается из побелевших пальцев, с глухим стуком встречаясь с землёй, и звука слаще я не могу себе представить. Мгновенно я взвиваюсь на ноги, ища пути отхода, но тут мой взгляд наталкивается на лук и колчан, полный стрел, небрежно прислонённые к Рогу. В два прыжка преодолеваю расстояние, отделяющее меня от желанного оружия, радостный вздох рвётся из груди, когда пальцы смыкаются на рукояти лука. Забрасываю колчан и лук за спину, окидываю взглядом клочок земли, примечая небольшой нож вроде того, что только что спас мне жизнь, и внушительных размеров рюкзак. Быстро надеваю рюкзак, закрепляя лямки на груди, нож отправляется за голенище сапога. Нужно уходить. В сознание врываются звуки побоища, окружающего меня. Сколько трибутов уже погибло? Наверняка, по самым маленьким горестным похоронным звоном уже скоро прозвучит пушка. Могу ли я кому-то помочь? Нет, вряд ли – сердце сжимается, когда я отметаю эту мысль. Сунуться в самую гущу битвы, когда я только что избежала гибели – просто самоубийство. С таким же успехом я могла подставить грудь под удар трибута из Четвёртого. Передо мной, как из-под земли, возникает девочка с длинным и тонким ножом. У неё русые волосы и голубые глаза, а на губах играет хищная улыбка. Кажется, я не успеваю ничего сообразить, а мои руки сами изо всех сил отталкивают её в сторону. Она пошатывается и отступает назад, пересекая невидимую черту, оказываясь в секторе между дисками. Улыбка сползает с её лица, сменяясь удивлением, а затем – ужасом. Делаю шаг прочь, напряжённо держа в поле зрения диск впереди, до боли сжимаю челюсти, когда позади меня раздаётся хлопок. Только вперёд. Может, вернуться? Тоненький вскрик возносится к голубому небу и обрывается скорбной тишиной. Может, остаться? Иди, Джин, иди. Шаг, потом ещё. Я могу помочь. На Играх не бывает союзников. Здесь каждый сам за себя. Здесь каждый – против тебя. Если я хочу победить, мне не стоит мешать им убивать друг друга. Над головой неприветливо шумит лес вроде того, что окружает наш дистрикт. Выбираю извилистые тропы, всё больше отдаляясь от Рога, вокруг которого всё ещё продолжается бой. Прислушавшись, с радостью отмечаю, что за мной никто не идёт, пытаюсь расслабиться. Но тревожная тишина вокруг, нарушаемая лишь перешёптыванием деревьев, держит в напряжении каждый нерв. Крепче сжимаю в руке ладошку сестры. - Нам влетит. Кит окидывает меня презрительным взглядом. - Не влетит. Мы уже большие. - А Кора – нет. Ей только четыре. Брат хмурит светлые брови, сжимает кулаки, упирает руки в бока. - Если хочешь, можешь остаться здесь. Я иду. Ждать его у ограды, вслушиваясь в мерное дребезжание тока по проводам, - хуже не придумаешь. Но и Кору я тоже бросить не могу. Придётся потащить её за собой в лес. - Ещё годик-полтора, и мама сама повела бы её в лес, - тон Кита смягчается. Я вижу, что ему не по себе при мысли, что он отправится за ограду один. – Я добуду индюшку или зайца. Это будет хороший подарок маме. - А мы насобираем лесных цветов, правда, Кора? – присаживаюсь на корточки перед ней, надеясь не напугать. Если она расплачется или раскричится, сюрприз не удастся, а нам влетит. - Насобираем, - кивает она и улыбается мне. - Идём быстрее, - брат подталкивает меня в спину и тянет Кору за другую руку. Мы проходим несколько десятков метров до знакомой дыры в ограде. Первым на другую сторону перелазит Кит. Я осторожно передаю ему сестру: сверху и снизу звенит ток, и говорят, что одного прикосновения к проводу можно обуглиться до костей. Меня пробирает дрожь, и пару мгновений я мнусь перед дырой, но выдавливаю улыбку в ответ на взгляд Коры и шагаю вперёд. С мамой спокойнее, сейчас же мы словно оказались в ином мире. Впрочем, Кит уверенно шагает по влажной от весеннего дождя тропинке, и я тоже приободряюсь. Остановившись у трухлявого пня, он запускает руку вовнутрь и несколько мгновений что-то сосредоточенно ищет там. - Что там? – Кора дёргает меня за рукав. - Не знаю, малышка. - Можно я посмотрю? – она нетерпеливо переминается с ноги на ногу, но руки не отнимает. - Не надо… - Нашёл! – Кит с гордой улыбкой вздевает над головой небольшой лук. Вздох восхищения срывается с губ. Лук почти такой же, как у мамы, только меньше, и к нему – стрелы, целый пучок с серым оперением. - Дядя Гейл мне сделал,- поясняет он. - Дай! – Кора тянет ручки к оружию, но брат убирает его за спину. – Кит! Дай!– она начинает хныкать, и я боюсь, что это перерастёт в истерику. Нельзя, чтобы кто-нибудь заметил нас здесь.- Я маме всё скажу! - Я потом дам тебе посмотреть. Если не будешь плакать, - находится Кит.- Плаксам такое давать нельзя. И ябедам тоже. Она надувает губки, но смолкает и вновь вкладывает свою ладошку в мою. Лес зелёным шатром смыкается над нашими головами, прямые исполины обступают нас со всех сторон. Птицы разглядывают нас, и в их щебете мне чудится хныканье Коры и серьёзная речь Кита. Но солнце греет по-прежнему тепло, небо так же, как и раньше, голубеет, а тропинка не сменяется трясиной. Кажется, лес принимает нас. Тогда от родительской взбучки нас не спасла ни жирная индейка, ни огромная охапка лесных цветов. Наказания избежала лишь Кора, зато мы с Китом получили за троих. При воспоминании о тех днях мои губы трогает улыбка. Могла ли семилетняя малышка, размазывая горькие слёзы по щекам, знать, что эти дни будут едва ли не самыми счастливыми в её жизни? Желудок сводит от голода – мне всё-таки не стоило вчера отказываться от ужина. За моей спиной по-прежнему слышна лишь тишина: должно быть, я ушла довольно далеко, и другим трибутам меня не нагнать. Сегодня, по крайней мере. Значит, можно поохотиться. Примечаю безмятежную белку на дереве в паре метров от меня, накладываю стрелу на тетиву, неслышно подбираюсь поближе. Тетива звенит едва слышно – и зверёк обмякает, пригвождённый к дереву наконечником стрелы. Пальцы машинально перебирают рыжий мех, когда я понимаю, что лишь пару раз видела, как мама свежевала добычу, а сама и вовсе никогда не делала ничего подобного. Пытаюсь воскресить в памяти подходящие картинки из прошлого и, кажется, мне удаётся. Но вспомнить гораздо легче, чем проделать это самой: шкурка поддаётся плохо, окровавленная тушка выскальзывает из пальцев. Я чуть не плачу от обиды на собственную никчёмность и несколько раз едва не бросаю своё занятие, но голод берёт своё. Наконец, я насаживаю кое-как ободранную тушку на импровизированный вертел и медленно поворачиваю её над костром, следя, чтобы огонь разгорался не слишком сильно. Ещё не хватало, чтобы меня прикончили во время моего первого ужина на Арене. Покончив с едой, я снова пускаюсь в путь. На Арену опускаются сумерки, а это значит, что мне нужно найти какое-то укрытие, где я могла бы поспать хоть немного, не боясь быть убитой во сне. Мама на своих Играх спала на ветвях высоко над землёй, но я почти не умею лазать по деревьям. Я уже готова поддаться отчаянию, когда за зарослями кустарника замечаю что-то вроде пещеры. Шипение спички кажется мне нестерпимо громким под каменным сводом, когда я заглядываю вовнутрь. Но пещера пуста, а в глубине слышится мелодичный перезвон родника. О большем я не могла и мечтать. Раздавшийся снаружи гимн Панема заставляет меня выглянуть из убежища. На потемневшем окончательно небе появляются и угасают навсегда портреты погибших участников Игр. Я не запоминаю их лиц и номера дистриктов, лишь отмечаю, что их шестеро и среди них нет моего напарника. Когда небо гаснет, я заползаю обратно в пещеру, умываюсь ледяной водой и прижимаюсь спиной к каменной стене, покрепче прижимаю колени к груди, пытаясь унять дрожь. Битва у Рога Изобилия была только прологом к страшной пьесе, разминкой, которая исключила из наших рядов слабейших. А те, кто пережил сегодняшний день, дорого продадут свою жизнь. Игра началась.