Бесконечная игра

POV Джин

На следующий день после завтрака Лорен запирается в своей комнате, а Тем коротко рассказывает нам о завтрашнем интервью. Я знаю об интервью по рассказам родителей, поэтому почти не слушаю его, всё время думая о причине, по которой распорядители дали нам с Ивеном одинаковое количество баллов. Наверняка это не простая случайность – на Играх ничего не бывает просто так. - Эй, Джин, - Ирма мягко треплет меня по плечу, и, вынырнув из своих мыслей, я понимаю, что мы остались втроём. - А где Тем? Женщина неопределённо поводит плечами, и я понимаю, что наша с Ивеном подготовка к интервью полностью легла на её плечи. Она учит меня ходить на каблуках, но в остальном мои манеры не становятся для неё проблемой: папа и тётя Прим сделали из нас с Корой едва ли не принцесс. В школе шептались, что всё это от того, что нашим родителям не нужно тяжело работать, чтобы прокормить нас. А вот с Ивеном ей приходится тяжелее: он готовился стать шахтёром, его отец и дед были шахтёрами, и его семья не знала ничего, кроме Шлака, Котла и забоев. Его взгляд полон презрения, когда Ирма начинает терпеливо разъяснять ему правила хорошего тона, принятые в Капитолии, но постепенно оно уходит из его глаз, уступая место интересу и, кажется, веселью. Впервые с момента нашей встречи на Жатве я вижу, как улыбается мой напарник. И я улыбаюсь в ответ, а следом улыбается и Ирма, и маска сдержанности слетает с неё как по мановению волшебной палочки. Весь день, а затем и вечер мы занимаемся осанкой Ивена, моей походкой, жестами благодарности и снисходительными улыбками, которые нам нужно будет продемонстрировать перед всем Панемом уже завтра. Время от времени Ирма пытается представить наши с Ивеном наряды для завтрашнего интервью, и с каждым разом нарисованные в её воображении костюмы кажутся мне всё менее реальными. К тому времени, как безгласые накрывают в столовой ужин из десяти блюд, приближающаяся Арена кажется мне далёкой и нереальной. В семь утра меня будит настойчивый стук в дверь. Выглянув из спальни, я с разочарованием обнаруживаю свою команду подготовки во главе с Октавиусом. Каждый из них нагружен внушительными косметическими чемоданчиками, и мне становится дурно при мысли, что всё их содержимое будет сегодня использовано на мне. После быстрого завтрака меня усаживают перед туалетным столиком, велят расслабиться и принимаются за свою работу. Они стригут мои волосы, хотя делали это по приезде в Капитолий, втирают что-то в мою кожу, хотя она кажется мне идеальной, придают новую форму бровям, хотя прошлая была очень даже ничего. Мой взгляд то и дело возвращается к глухому чехлу, висящему на вешалке в дальнем углу комнаты: именно там сокрыто творение рук Октавиуса, и мне до жути хочется поскорее увидеть свой наряд. Наверняка, это что-то чёрное и снова связано с огнём и нашим дистриктом. Но, когда моим мучениям у зеркала, к счастью, приходит конец, Октавиус с лукавой улыбкой медленно расстёгивает «молнию» на чехле. Меня заставляют закрыть глаза, и я молча терплю, пока стилист застёгивает на мне платье, а Тения заплетает ненавистную косу. Лишь когда по комнате проносится вздох восхищения, я осмеливаюсь открыть глаза и поражаюсь увиденному в зеркале. На этот раз Октавиус наряжает меня в голубое платье, под цвет моих глаз. Папиных глаз. Я вспоминаю его взгляд – тёплый, любящий, заботливый, но, вместе с тем, уверенный – и на душе теплеет. Я знаю, что даже сейчас, через многие мили, эти глаза внимательно наблюдают за мной. В сотый раз повторяю себе, что я вернусь. Ради мамы. И потому, что он верит в меня. Это платье почти в точности повторяет то, что было на мне на Параде трибутов, только к этому Октавиус добавил шлейф. Широкие рукава и шлейф расшиты золотыми нитями, и, присмотревшись, я понимаю, что вышивка напоминает мне перья. Хмурюсь, пытаясь понять замысел стилиста, но Октавиус отвлекает меня, прикрепляя брошь с сойкой мне на грудь. Теперь я птица – небесно-золотая, лёгкая и воздушная. - Отлично выглядишь, - отстранившись, парень ещё раз окидывает меня оценивающим взглядом. – Готова? У меня вырывается нервный смешок. - Если я скажу «нет», меня же не отпустят домой? - Не отпустят. - Значит, готова. - Прекрасно, - стилист ободряюще улыбается, а моя команда подготовки одаривает меня витиеватыми комплиментами. – Я верю в тебя. В гостиной нас с Ивеном дожидаются менторы. Я выхожу первой, а парень присоединяется к нам через несколько минут. В глазах напарника я замечаю плохо скрываемое восхищение, и с удовлетворением замечаю, что выглядит не так эффектно: голубая рубашка с вышивкой и чёрные строгие брюки. Должна признать, в таком Ивене сложно разглядеть хмурого парня из Шлака. Я широко улыбаюсь ему, и он, кажется, чуть краснеет. - Полегче, мисс Мелларк, - Тем смеётся, глядя на нас, а Лорен вторит ему вымученной улыбкой, - разобьёшь парню сердце. - Вот уж не думаю, - хихикаю я, но получается довольно глупо. Признаться, я была бы не прочь разбить ему сердце в надежде на то, что он добровольно отойдёт в сторону, как в своё время сделал папа. Но вот восхищение исчезает из глаз Сенса, уступая место привычной настороженности, и я понимаю, что ему недостаточно увидеть девушку в красивом платье, чтобы тут же пожелать отдать за неё жизнь. Лорен и Тем сопровождают нас в телецентр, где будет проводиться интервью. Миротворцы провожают нас за кулисы, и это – живое напоминание о том, что мы – не капитолийские звёзды, а пленники, единственной задачей которых является яркая смерть. За сценой мы выстраиваемся в колонну и терпеливо ждём своей очереди. Девчонки бросают друг на друга ревнивые взгляды, и я не без удовольствия отмечаю, что на мою долю достаётся больше ревнивых и завистливых взглядов. Возможно, на Арене они захотят прикончить меня за то, что моё платье куда красивее и роскошнее их, но сейчас я действительно наслаждаюсь ощущением своего превосходства. Я выхожу на сцену предпоследняя, надеясь не споткнуться и не запутаться в вышитом шлейфе под пристальными взглядами остальных трибутов, выстроившихся у стены. Усаживаюсь напротив Цезаря и широко улыбаюсь в зал. Наверное, там собралось не меньше нескольких тысяч зрителей. А сколько глаз приковано к экранам по всему Панему! Где-то там, в Двенадцатом, на меня смотрят папа и мама, и Кит. Я должна быть сильной ради них. Я должна показать всем, что значит носить фамилию Мелларк. - Ух, как долго я ждал этого момента, Джин! Ты не представляешь. - Не представляю, - теперь моя улыбка адресована одному лишь ведущему. Интересно, сколько же всё-таки Цезарю лет? - Ну, и как тебе нравится наша столица? – он ослепительно улыбается мне в ответ. - Честно? - Насколько это возможно. Еле слышно, чтобы не было слышно в микрофон, выдыхаю. Только не правду, Джин. Стараюсь припомнить всё, что видела в Капитолии за эти дни, но, как назло, в голову ничего не приходит кроме их дурацких нарядов. Цезарь ждёт, испытывающее глядя на меня. Время идёт. Если я буду отмалчиваться всё отведённое мне время, о спонсорах можно забыть. - Непривычно, - осторожно произношу я, сопровождая слова улыбкой. – Знаешь, я видела Капитолий в книгах и передачах, но вживую он… Другой. У меня просто нет слов! – пожалуй, это самый честный ответ, на который я способна в данный момент. Мой собеседник смеётся, рассеивая все мои опасения. - Знаешь, я живу здесь уже… - он морщится, словно пытаясь вспомнить, -…довольно долго, но иногда и я не нахожу слов, чтобы описать его великолепие. Согласно киваю. Не говорить же ему, что я имела ввиду нечто совсем иное. Улыбка соскальзывает с лица Цезаря, уступая место скорби, и я напрягаюсь. Сердце глухо ноет от нехорошего предчувствия: кажется, я знаю, какой следующий вопрос он задаст мне. - Мы все очень скорбим по твоей сестре… Она была так молода, - изящным движением он достаёт из кармана платок и прижимает его к уголкам глаз. Я с силой сжимаю кулаки, ногти больно впиваются в ладонь. Мышцы лица сводит от неестественно натянутой улыбки, которую я не имею права погасить. Только не о ней. - Очень молода, - тихо отвечаю я. – Я хотела вызваться добровольцем вместо неё. По залу проносится скорбный и, вместе с тем, восхищённый вздох. - Но? - Но она не позволила. Сейчас я корю себя за то, что тогда послушала её. Ведущий сокрушённо качает головой и протягивает мне раскрытую ладонь. Я не задумываясь вкладываю свою руку в его и легонько пожимаю. Цезарь бередит мои раны, но очень мягко и осторожно, так что я почти чувствую благодарность к нему. - А что твои родители? Как они справились? Весь Панем скорбел вместе с вами. И до сих пор скорбит. Я киваю и опускаю глаза, выторговывая себе у притихшего зала несколько секунд на раздумья. Вот он, момент истины. Я знала, что на интервью речь зайдёт о маме с папой с того момента, как Ирма вытащила моё имя на Жатве. Я и интересна всем этим ряженным богачам лишь потому, что дочь Китнисс и Пита, чья история любви однажды потрясла весь Панем. И им вовсе не обязательно знать, что их кумиры стали сломленными потерянными людьми. Вздёрнув подбородок, я начинаю говорить, тщательно подбирая слова: - Спасибо, что поинтересовался, Цезарь. Конечно, было очень…тяжело… Но они справились. Знаешь, как справлялись всегда. Они ведь поддерживали друг друга всегда. И нас с братом тоже… Их любовь стала той опорой, которая позволила нам подняться после смерти Коры… Это ложь. Я буквально кожей чувствую взгляд Ивена, который единственный в Капитолии, кроме менторов, знает, что я лгу. Только ленивый в Дистрикте-12 не трепал имя моей семьи после гибели Коры: о родителях сплетничали в шахтах, в Котле и в очереди к врачу, и даже вмешательство дяди Гейла и тёти Прим не помогло. Ивен знает, что мои родители развелись и с момента развода, кажется, больше не виделись. Уверена, знает об этом и президент Сноу – должно быть, он знает всё обо всех в этой стране – но для других эта информация недоступна. И эти другие сейчас жадно ловят каждое моё слово, желая узнать побольше о жизни своих любимцев после того, как они пропали с экранов телевидения. - Что ж… - Фликеремен преображается в один миг. – Давай-ка теперь о хорошем. Я недоумённо смотрю на него, а на лице автоматически возникает улыбка. Лгунья из меня хоть куда. - Итак, скажи мне Джин, есть ли у тебя…возлюбленный? - Возлюбленный? – я чувствую, что краснею. Не думала, что после давнего признания папы они ещё затрагивают подобные темы на интервью: его признание в любви всё равно ничто не способно затмить. – Нет возлюбленного. - Ну как же так? – он всплёскивает руками. – У такой красавицы – и свободное сердце? Не лги нам, не лги, Маленькая Пересмешница. На секунду я хмурюсь. Пересмешница? Он назвал меня так вчера во время объявления оценок, и теперь вот снова. Глупые символы, глупые аллегории. Я не птица, иначе бы уже давно улетела бы домой. - Вот так, Цезарь, - снисходительно улыбаюсь ему, как ребёнку. – Знаешь, я видела, что такое настоящая любовь…только у моих родителей. И, скажу тебе, что другая мне не нужна. Но такая встречается только раз, может быть, в сто лет, - пожимаю плечами, словно это абсолютно не трогает меня. И это действительно так. - О, надеюсь, ты ещё передумаешь. Ведь ты ещё так молода! К сожалению, Джин, наше с тобой время истекает. Но пару секунд ещё есть…Уверен, Китнисс сейчас смотрит на тебя…Что бы ты сказала ей? Прямо сейчас. Глядя сквозь толпу, я представляю мамино лицо: бледное лицо, бескровные губы, огромные серые глаза. Я знаю, что она хочет от меня услышать. - Я вернусь, мама. Обязательно вернусь. Как в тумане я направляюсь на своё место в ряду трибутов, как в тумане вижу вышедшего на сцену Ивена. Его голос звучит словно сквозь толстый слой ваты, а слова не откладываются в моей голове. Прихожу в себя я лишь очутившись в автомобиле, везущем нас в Тренировочный Центр. Сцена – явно не моя стихия. - Вы славно держались, - говорит Тем, а его напарница лишь сдержанно кивает. У меня складывается ощущение, что с момента нашего последнего разговора Лорен вовсе разучилась говорить. – Теперь смывайте свой грим, переодевайтесь – и ужинать. Он старается говорить бодро, но нотки сочувствия скрыть не удаётся: через считанные часы мы окажемся на Арене, откуда, быть может, вовсе не вернёмся. На минуту зайдя к себе в комнату, я понимаю, что не хочу ужинать. Сейчас я не смогу проглотить ни кусочка, а если и заставлю себя, всё выйдет обратно. Прислушавшись к голосам, доносящимся из столовой, бесшумно выскальзываю в приоткрытую дверь и направляюсь на крышу. Пальцы привычно распутывают надоевшую косу, шлейф волочится за мной по пыльным ступеням, а я и не думаю его подбирать. Вышивку мне не жаль: я больше никогда не надену это платье. Мертвецам платья не нужны – только саван. Если же я вернусь… В Капитолии считается дурным тоном дважды появиться на публике в одном и том же наряде. Едва оказавшись на крыше, я замечаю его и злюсь: Ивен нашёл это место первым. - Осторожнее, не упади. Распорядители расстроятся, что одна из жертв обошлась без их участия. Он не поворачивает, но я слышу, как парень тихо хмыкает. - Здесь силовое поле. Я бы не упал, даже если бы захотел, Джин. Неловко переминаюсь с ноги на ногу. Уходить я не хочу, а находиться здесь с ним… Я не хочу иметь с ним ничего общего, и эти минуты на крыше ломают весь мой настрой. - Я должна вернуться, - тихо говорю я ему в спину. Помедлив несколько секунд, Ивен поворачивается ко мне. Свет от уличных фонарей достигает двенадцатого этажа, поэтому я с лёгкостью различаю испытывающий взгляд его тёмных глаз. - Я тоже. Это больше похоже на «нет», чем на «да». Ивен не собирается дарить мне победу. - Меня ждёт мама. - Я должен кормить семью. Злюсь. На себя. На него. С чего я взяла, что он так просто уступит мне жизнь? Ну почему, почему он не может уступить? Делаю несколько шагов по направлению к нему, а он остаётся неподвижным, лишь смотрит, скрестив руки на груди и опершись спиной о перила. Его уверенная поза выбивает почву у меня из-под ног. Уверена, сейчас я похожа на хнычущую девчонку. Но я готова биться в истерике, лишь бы он уступил. - Я не хочу убивать тебя, - тихо произношу я. Он смотрит не мигая. - Я тоже не хочу убивать тебя. Кажется, это всё, что он может сделать для меня. Усмехаюсь: тоже неплохо. - Давай так, - предлагаю я, - если мы вдруг встретимся на Арене…не станем драться, хорошо? Просто пройдём мимо, как будто бы и не заметили друг друга, - я замираю, ожидая ответа. Но ответа нет, - Ивен! С облегчением замечаю, что он кивает и улыбается. - Договорились. Если только они дадут нам пройти мимо друг друга.