Бесконечная игра

POV Джин

- И как можно замаскироваться, когда ты одет в это? - Это Капитолий, Нолан, - со смехом отвечаю я нашему командиру, - если ты будешь одет по-другому, то привлечёшь к себе слишком много нежелательного внимания. Так же… Не договариваю, потому что смех, совершенно неуместный в той ситуации, в которой мы оказались, разбирает меня при одном только взгляде на Нолана: он родился и вырос в Тринадцатом и привык к серым безликим цветам униформы, которую там носят все от мала до велика, а яркие столичные расцветки чужды ему. Пятна света от карманных фонариков выхватывают из тьмы яркие лоскуты наших костюмов – алые, фиолетовые, изумрудно-зелёные и небесно-голубые. Недовольство и недоверие так чётко прорисовываются на лице солдата, что вслед за мной не удерживается от смеха Ивен; его хохот громом прокатывается по пустынному подземелью. - Тихо ты! – зло прикрикивает на мужа Лоран. – Нас сейчас и наверху услышат! И тогда эта ваша чёртова маскировка больше никому не пригодится. Сенс смолкает и поджимает губы. Там наверху – улицы Капитолия, заполненные напуганными людьми, спешащими к единственному своему убежищу – дворцу Президента Сноу. Здесь же, под землёй, темно, ужасающе тихо и вдобавок невероятно холодно; ледяной ветер сквозняков пронизывает до костей, и тут как нельзя кстати пришлись нам наши капитолийские наряды, сшитые из кожи, шерсти и тяжёлого бархата. Фонари один за другим гаснут, и в конце концов остаётся лишь одинокий огонёк в руках Ивена; жёлтый луч падает на металлическую лесенку, блестящую влагой. - Пошёл, - выдыхает муж, и его фонарь тоже потухает. С замирающим сердцем я вглядываюсь во тьму; Кит рядом со мной вслух считает ступеньки. Наконец Ивен поднимает расшатанную крышку люка над головой и выглядывает наружу. Сердце болезненно сжимается: держась обеими руками за перекладину лесенки, Сенс совершенно безоружен перед опасностями, таящимися снаружи. Впрочем, на поверхности его встречают лишь пустой боковой проулок и тусклый свет осеннего солнца. Выбравшись наружу, парень отряхивает одежду и наклоняется к нам. - Давайте сюда скорее, - манит он, ободряюще улыбаясь. Один за другим мы покидаем подземелье. Последним выбирается Нолан и аккуратно пристраивает крышку люка на место; никто не должен даже догадаться, что через этот люк десять вооружённых мятежников подошли почти вплотную к президентскому дворцу. - Куда теперь? – шёпотом спрашивает кто-то. Я молча проверяю нож и пистолет и прячу ладони в широких рукавах так, чтобы при необходимость быстро выхватить и то, и другое. Все остальные делают то же самое. - Куда теперь? – уже громче переспрашивает Уна. Озираюсь по сторонам. С трёх сторон нас окружает глухая стена, если не считать одной-единственной обшарпанной двери, которую, похоже, давно уже не открывали. С четвёртой стороны доносится шум многоликой, многоголосой толпы, взволнованно гудящей, стучащей не одной сотней подбитых каблуков. Интересно, сильно ли их напугала весть о том, что мятежники уже на подступах к столице? Способны ли они ещё трезво мыслить перед лицом надвигающейся опасности? Зададутся ли они вопросом, когда увидят десятерых капитолийцев, вышедших из безлюдного переулка, поднимут ли шум, обратят ли на нас внимание миротворцев? Если это случится, нам придётся пустить в ход оружие, а это, конечно же, тут же рассекретит нас. Но, следуя всем инструкциям и повинуясь инстинкту самосохранения, мы должны будем сделать это, потому что только так сможем спасти свои жизни. Но всё же нельзя до этого доводить. В напряжении закусываю губу: девять пар глаз смотрят мне в спину, ожидая моего решения. Сейчас даже Нолан не может распоряжаться – всё в моих руках. Их жизни в моих руках. Я могу приказать им уползти обратно в подземелье, и они сделают эти, и вместе мы подождём там прихода в Капитолий армии Тринадцатого. Моё присутствие теперь не обязательно: Сойка-пересмешница сделала своё дело и теперь, похоже, только мешает. Они с радостью задвинут меня в тень, как и всех, кто сражался со мной, забудут о нас, создавая своё королевство. Решение приходит само собой. - Нам нужно разделиться. Ропот поднимается к хмурому небу, но стихает по одному моему знаку. - Это небезопасно, Джин, - качает головой Нолан. – Нас и без того осталось слишком мало. - Это так, - стараюсь говорить спокойно: никто не должен знать, что сердце моё сжимается от страха, - но так мы больше заметны. Я не прошу разойтись в разные концы города, а лишь предлагаю двигаться на некотором расстоянии друг от друга. Так у нас меньше шансов попасться. И если кто-то потерпит неудачу…погибнет…у остальных всё ещё будет шанс достигнуть цели. На несколько мгновений тишина окутывает нас. - Может быть, она и права, - задумчиво протягивает Ивен. – Но мы должны иметь возможность как-то общаться и придти на помощь, если… - Нет, только не это, - вдруг говорит Нолан. – Если уж мы будем разыгрывать незнакомцев, то до последнего мгновения. Иначе всё может сорваться: среди беженцев почти наверняка есть соглядатаи службы безопасности Сноу и они не оставят без внимания такую толпу, движущуюся прямиком к президентскому дворцу, - и, прежде, чем я успеваю возразить или согласиться, он снова берёт всё в свои руки: - Лоран, Кебб, Найт и Марк – вы со мной первой партией. Джордан, ты с ними, если получится, снимешь хоть что-нибудь. - Но… - слабо пытаюсь возразить я. - Никаких «но», Джин. Ты ведь хочешь победить, не так ли? - Не слишком ли много знакомых по роликам лиц на один отряд? – спрашивает Кит. Неожиданно для всех Нолан подмигивает ему. - А ты надвинь капюшон пониже, Мелларк. Помни, - он снова поворачивается ко мне, - что бы ни случилось, вы не должны помогать нам. Даже если нас начнут расстреливать у вас на глазах… Вы нас не знаете, поняли? Ивен хмурится и мотает головой: - Нет, Нолан, так нельзя. - Можно, Сенс! Нужно. Это приказ, если хочешь! И без того слишком много людей погибло; пять жизней туда или сюда не сыграют значимой роли, но вы должны сделать так, как я говорю, если действительно хотите, чтобы весь этот кошмар закончился. Ты поняла, Джин? Поняла?! – он подходит ко мне и ощутимо встряхивает меня за плечи. - Поняла, - невнятно лепечу я, тщетно пытаясь сморгнуть подступившие слёзы. Нолан не обращает на них никакого внимания; он выпускает меня из рук и окидывает взглядом свой крошечный отряд. - Пора, - наконец произносит он, кивнув. – Надеюсь, ещё увидимся. Кит и Ивен вяло машут ему руками: видно, эта затея им тоже не по душе. Уна с плачем бросается брату на шею, её едва оттаскивают от Лорана, а я бессознательно пододвигаюсь ближе к брату. Они уходят, а я беспомощно смотрю им вслед, и в горле стоит комок. Нолан не дурак, он должен знать, что я понимаю, почему он так поступил – и все остальные тоже: мы слишком ценны, чтобы позволить нам пройти путь до дворца Сноу вслепую. Мы больше не может пользоваться голо, не привлекая к себе лишнего внимания, да и ловушки, которыми напичканы городские улицы, едва ли обозначены на карте. Они пройдут этот путь перед нами, находя и обезвреживая ловушки ценой своих жизней. - Не так я себе всё это представляла, - голос мой звучит непривычно глухо. Ответом мне служат лишь редкие всхлипы Уны. - Тише ты! – раздражённо выпаливаю я. – Если ты не прекратишь плакать, это только привлечёт к нам лишнее внимание… - она ведь тоже понимает, зачем Лоран ушёл с Ноланом и остальными. И уже оплакивает его, хотя парень пока ещё жив. Ошеломлённая девушка на миг смолкает. Кит привлекает её к себе, и в его голубых глазах отчётливо блестят осуждение и гнев. - Думаешь, они покидают свои дома с сухими глазами? Я не удостаиваю брата ответом. В голове нестерпимо звенят последние слова командира наших телохранителей, сердце того и гляди замрёт от страха, а перед глазами мельтешат разноцветные пятна одежды капитолийцев. Из нашего переулка мы можем отчётливо видеть всё, что происходит на главной улице, но нас, к счастью, не замечает никто. Когда наши отчаянные товарищи скрываются из виду, смешавшись с толпой, я резко поворачиваюсь к Киту и Уне. Злость переполняет меня; кажется, я уже с трудом разбираю, кто мой враг, а кто – друг. - Вот что, Кит: я иду к президентскому дворцу, и я убью Сноу. Одна или с кем-то – мне плевать, - непривычно грубые слова сами собой срываются с уст, и я не в силах совладать с собой, так я напугана и растеряна. – Я должна его убить. Нолан прав: слишком многое поставлено на карту, слишком много жизней уже уплачено, чтобы бросать всё вот так. Нельзя, чтобы что-то помешало, выдало нас… Я не могу так рисковать. Давясь комом в горле, опасаясь растерять всю свою решимость и внушительный вид, я круто поворачиваюсь к выходу из переулка. Но не успеваю сделать и двух шагов, как меня настигает Ивен; он обхватывает меня за плечи крепким объятием, останавливая. Мне хочется накричать на него и даже ударить, но всё внутри застывает, когда он мягко, но уверенно произносит: - Ты что, серьёзно думала, что я это пропущу? Он со мной. С плеч словно сваливается целый утёс. Вдвоём мы сможем сделать больше, чем в одиночку. - И я тоже, - весело поддакивает Сенсу Джордан – он у нас теперь и режиссёр, и оператор. – Не собираюсь я такое пропускать; это будет что-то грандиозное, и, конечно, каждый захочет увидеть… - Увидеть, как мы убиваем? – огрызаюсь я, не в силах разделись восторг Джордана. Но он пропускает мой выпад мимо ушей. - Это падение целой империи, смена режима, длившегося много лет. Тут, конечно, нет красоты, которая прививалась капитолийцам много лет, едва ли они могут ожидать чего-то другого, - терпеливо, как несмышлёным детям, объясняет он. – Думаю, таких рейтингов не собирало ни одно шоу со дня бракосочетания ваших родителей. - Тоже мне шоу, - ворчит брат. Я во все глаза смотрю на Кита, ожидая его решения. Я хотела, чтобы Уна выбрала кого-то одного, но сама понимаю теперь, что выбрать между любимым и братом невозможно. Впрочем, я лишь хотела, чтобы она перестала плакать… Чтобы мы все были хотя бы в относительной безопасности… - Я бы хотел остаться в стороне от всего этого, но, - он вздыхает, - не могу. Сноу забрал Кору, а потом… - его лицо мрачнеет, как затянувшееся тучами небо. – Я должен пойти с ними, Уна… - он как будто извиняется перед девушкой. Широким жестом она вытирает слёзы с лица, и лишь покрасневшие веки напоминают о том, что она недавно плакала. На лице Уны и в её голубых глазах отражается какая-то угрюмая решимость. - А меня, что, ты думаешь бросить здесь? - Нет, я… - Я иду с вами. В конце концов я всё ещё солдат Тринадцатого и должна быть верна присяге до конца… - я не уверена, есть ли в её присяге что-то об убийстве Президента Сноу. – И потом, если расчёты Нолана и твои, Джин, верны, то к концу этого дня мне, - она вздыхает и отхлёбывает воды из протянутой Китом фляги, - то к заходу солнца мне тоже будет, за кого мстить. Спустя несколько минут мы делаем шаг из пустого безопасного переулка на запруженную толпой улицу. Я ожидала всего, чего угодно, и мои спутники, судя по их напряжённым взглядам, тоже, но, кажется, никто даже не посмотрел в нашу сторону. Низко надвинув на лица капюшоны, стараясь не терять друг друга из виду, мы бредём в сторону президентского дворца. И каждый шаг приходится продумывать так, чтобы не натолкнуться на миротворца: на пятерых капитолийцев сейчас приходится один вооружённый до зубов солдат. Они зорко обозревают улицу, время от времени останавливают кого-то, чтобы проверить документы или вглядеться в раскрашенное, искажённое страхом лицо. Всякий раз, когда миротворец указывает на кого-то находящегося в моей стороне, сердце в груди замирает: лицо моё они узнают в два счёта даже под слоями краски, а вместо документов у меня и у остальных – нож да пистолет. - Не больно-то Сноу доверяет своим подданным, хоть и распахнул перед ними двери своего дома, - шипит мне на ухо Ивен, крепко держа меня за локоть. Я ничего не отвечаю. Он не доверяет нам – на остальных ему плевать. Видимо, он ожидает чего-то подобного, а Сноу враг слишком хитрый, чтобы его можно было обмануть с помощью красок да тряпок. Всё, что нам нужно, это время и немного удачи – удачи куда более сильной, чем та, что вела нас всё время до этого дня. Когда Кит застывает у меня на пути, мне приходится остановиться, чтобы не налететь на брата. В глазах его – неприкрытое бешенство, а руки сжаты в кулаки. Прежде, чем я успеваю что-либо спросить у него, Ивен ощутимо толкает меня в бок, привлекая моё внимание; подняв взгляд, я на миг думаю, что весь наш замысел провалился: миротворцы остановили и о чём-то расспрашивают Уну. За общим гулом толпы слов не разобрать, и я молюсь всем высшим силам, чтобы им не пришло в голову обыскать девушку: под плащом цвета индиго у неё оружие и серая униформа Тринадцатого; может быть, Уна и готова умереть за дело всей своей недолгой жизни, но я не готова из-за этого потерять брата, а сомнений в том, что Кит бросится ей на помощь, у меня нет. Впрочем, похоже, что покрасневшие от слёз глаза Райс и испорченный влагой и солью макияж говорят обо всём лучше любых слов и документов. Как только миротворцы отходят от неё на шаг, Кит порывается подойти к ней. В отчаянии я в один шаг преодолеваю разделяющее нас расстояние и вцепляюсь в ткань его плаща так, словно от этого зависит моя жизнь. - С ума сошёл?! – шиплю я, мысленно благодаря небо за царящую в Капитолии панику и то, что никому из прохожих нет дела до других. – Если они увидят, что ты с ней, они вцепятся и в тебя тоже. А твоё лицо достаточно мелькало на экранах, чтобы… В том, как брат смотрит на меня, в выражении его лица я отчётливо вижу маму: она бывает порой такой же упрямой, даже если это упрямство дорого ей обойдётся. Он молчит, но мне всё понятно и без слов. - Как знаешь! – выплёвываю я раздражённо и отхожу от него. Кит обнимает Уну, и даже расстояние, разделяющее нас, не может скрыть от моих глаз того, как сильно дрожит девушка. Отворачиваюсь. На миг из толпы проглядывает лицо Джордана; режиссёр подмигивает и через миг снова низко надвигает капюшон, становясь лишь одним из безликих прохожих. Когда белоснежные колонны дворца Сноу начинают проглядывать в конце широкой мощёной разноцветным камнем улицы, раздаётся первый взрыв. Волна наполненного ужасом крика захлёстывает нас, толпа на миг останавливается, чтобы в следующую секунду отшатнуться назад. Кого-то сбивают с ног, топчут обезумевшие от страха люди; кто-то пытается скрыться в боковых улочках, а кто-то упрямо движется вперёд, быть может, навстречу смерти. Впереди раздаются ещё два взрыва, и я не могу не думать о Нолане, ушедшем вперёд со своим маленьким отрядом. Может статься, что именно наш храбрый и самоотверженный командир сейчас погибает где-то там, впереди, растерзанный жестокими ловушками Сноу, а мы не можем даже оказать несчастному последнюю милость. Спереди напирают перепуганные люди, но мы впятером продолжаем идти вперёд; даже если перед нами разверзнется пропасть, у нас не будет иного выхода, кроме как перепрыгнуть её. Поравнявшись с Уной, я даже через слой краски вижу, как побледнело и исказилось её хорошенькое лицо: нет сомнений, она сейчас думает о Лоране. Снова и снова раздаются оглушающие взрывы; теперь этот звук, от которого кровь стынет в жилах, доносится уже и с боковых улиц. Кажется, здесь, вблизи от президентского дворца, Капитолий начинён взрывчаткой до отказа. Вскоре взрыв раздаётся совсем рядом с нами: жаркое дыхание смерти опаляет лица, мы припадаем к булыжной мостовой в поисках спасения, и сверху на нас сыплются обломки голубой стены вперемежку с острыми осколками оконных стёкол. Но нам всё же повезло больше других: поднявшись, я вижу не меньше раненых, умирающих и мертвецов, глядящих в осеннее небо незрячими глазами, беспомощно раскинувших окровавленные руки. Мужчины и женщины, миротворцы и гражданские – смерть не пощадила никого. Рядом с недвижимым мужчиной в ядовито-зелёном пальто конвульсивно дёргается крошечное тельце, закутанное в розовую меховую курточку. Ребёнок. Нет, этого не может быть… Ведь мы делаем всё это для того, чтобы дети больше не погибали… Наши дети. Но разве не все дети равны? - Идём, Джин, идём скорее! – взывает ко мне Кит, тогда как мой напарник настойчиво тянет меня вперёд. - Он ещё жив, - беспомощно лепечу я, ощущая на щеках горячие слёзы. – Он ещё жив, Кит. Мы должны ему помочь… Теперь и брат ощутимо дёргает меня за руку. - Мы не можем ему помочь, ты же знаешь! - Мы должны попытаться… Разве он нам враг? Это всего лишь дитя… Вспомни Кору! Лицо брата чудовищно искажается. Он встряхивает меня, а когда и это не помогает, залепляет мне пощёчину. От удара Кита звенит в ушах, и на щеке наверняка останется красный след, но боль пополам с обидой отрезвляют. - Ты совсем спятил?! – напускается на него Ивен. – Что ты творишь?! Она твоя сестра! - Дура она! Она рвалась убить… - под взглядом Сенса Кит осекается, но продолжает сверлить меня взглядом. – А теперь не может… - он сплёвывает себе под ноги и делает глубокий вдох. – Не дури, Джин, - уже спокойнее говорит брат. – Мы не можем помочь им, ты же знаешь. У нас совсем другая задача. Тут Ивену наконец удаётся сдвинуть меня с места. Кит плетётся сзади – я слышу его тяжёлое дыхание. - Наши наверняка уже на подходе, - тараторит муж, быстро проводя меня мимо распростёртых тел, - а с ними медики… Ты же знаешь, какие у нас хорошие врачи, и сколько медикаментов. Они помогут им. А у нас есть своя миссия, тут Кит прав. Идём, Джин, пожалуйста, - только после этих слов я понимаю, что он боится так же, как и я. Мы все боимся взрывов и вида этих несчастных людей, и того, что нас ждёт впереди. Но мы солдаты, а потому не можем побежать, как это делают они. Шаг за шагом мы продвигаемся вперёд. Вздрагиваем, когда грохочет очередной взрыв, пригибаемся, когда ловушки взрываются слишком близко от нас, подавляем отчаянное желание зажать уши ладонями, когда до слуха доносятся вопли и стоны раненых, мольбы о помощи, но с пути не сворачиваем. У Джордана кровоточит рассечённая осколком рука, он то и дело вытирает кровь о дорогую ткань плаща. Когда какой-то миротворец кладёт руку на плечо Ивену, желая остановить его, муж, недолго думая, бьёт солдата кулаком в лицо. Страшная реальность течёт мимо, подёрнутая кровавым туманом. Мы идём, шаг за шагом, и вот уже до резиденции Президента остаётся меньше двух кварталов. Толпа здесь становится гуще, но ловушки, кажется, кончаются. Во всяком случае, взрывы остаются позади. Мы ненадолго останавливаемся, чтобы перевести дух, но расслабиться не получается: откуда-то сзади снова накатывает ужасающая волна наполненного страхом и болью крика, а затем обезумевшие горожане снова напирают на нас, стремясь укрыться в президентском дворце от…чего? Вопросительно смотрю на брата, затем на Ивена, но парни только недоумённо пожимают плечами. Уна нащупывает в кармане плаща пистолет, и я надеюсь, что только я поняла это привычное для солдата движение. Ответом на наш немой вопрос служит треск рассыпаемых где-то позади выстрелов. Несколько коротких, но всё же не таких громких, как прежде, взрывов – так звучат гранаты. Сперва я думаю, что это дело рук миротворцев, и волна удушающей ненависти к ним и режиму Сноу поднимается в моей душе, но затем один из солдат Капитолия недалеко от нас падает, сражённый пулей. Как завороженная, я наблюдаю, как на его белоснежном мундире расползается алое пятно – кровавый цветок, проросший из остановившегося сердца. - Штурм, - поражённо выдыхает Уна и показывает на крыши близлежащих зданий: карнизы и крыши посерели от униформы Тринадцатого. Пули наших солдат не щадят никого, как и капитолийские ловушки: падают, сражённые ими, миротворцы и простые люди. Всё смешивается в моём сознании, и я в отчаянии цепляюсь только за одну мысль, одну цель – убить Сноу. Так у меня ещё будет шанс не сойти с ума из-за этого жестокого расхождения реальности с тем, чего мы ожидали от этой войны. Мы продираемся сквозь толпу, забыв обо всём на свете, кроме одной-единственной цели, ради которой сейчас живём. Как в страшном сне мелькают перед глазами трупы, искалеченные люди, молящие о помощи, плачущие дети, миротворцы, белыми пятнами расцвечивающие кровавый хаос вокруг, и серые мундиры повстанцев… Ничто из этого больше не находит места в уставшем, измученном сознании, да это и к лучшему: если бы мы хоть на миг остановились и задумались над происходящим, мы, наверное, тотчас сошли бы с ума. К тому моменту, когда мы добираемся до вычурной кованой ограды президентской резиденции, в нас больше от роботов, чем от людей. Толпа у ворот белоснежного дворца сходит с ума от страха. Миротворцы в белоснежных – до рези в глазах – мундирах сдерживают её – спокойные до бесчувственности, словно роботы. Внутри ограды ещё одно кольцо вооружённых солдат, а их взгляды скользят по искажённым ужасом лицам, высматривая врагов Сноу… Секунду назад я готова была возликовать, посчитав задание почти выполненным, но теперь понимаю, что самое трудное нам ещё только предстоит: бдительные псы режима Сноу не допустят нас живыми во дворец. Интересно, что они собираются делать дальше, ведь в спину толпе и оставшимся в городе солдатам дышит армия Тринадцатого? Сноу уж точно не станет умирать за них, а вот они за него? Они бы могли оставить свои посты, отправиться к своим семьям, чтобы попробовать спасти их, но вместо этого они здесь, на самом краю рушащегося мира. Маленькие яркие фигурки слишком резко контрастируют с белоснежными, будто бы высеченными из камня солдатами. И этот контраст вышибает слезу лучше, чем всё, что мы видели до этого. Слишком много детей. Перепуганные малыши жмутся к не менее напуганным взрослым. В сущности, капитолийцы всегда оставались детьми: их ублажали и досыта кормили, и оберегали от дурных известий, и развлекали. Многие из них не успели повзрослеть, пока шла война. Или просто не захотели. Они и теперь ждут, что их укроют за прочными стенами и защитят, а не пытаются защищаться сами. Впрочем, даже попытайся они… У них за спиной многочисленная и хорошо обученная армия Тринадцатого, которая, к тому же, много лет ждала этого дня. Они-то своего не упустят. - Не толпитесь. Не паникуйте. Сперва дети – таков приказ Президента, - через громкоговорители объявляет совершенно спокойный, бесстрастный голос. – Места хватит всем, но сперва – дети. Как ни странно, это сухое распоряжение вносит некоторое подобие порядка в охваченную паникой толпу. Люди поднимают плачущих и брыкающихся малышей над головами и передают их друг другу, не взирая на отчаянное сопротивление. Кованые ворота отворяются, и миротворцы принимают детей и располагают их во дворе президентской резиденции, где вокруг них принимаются хлопотать несколько десятков женщин в униформе горничных. Когда детей на площади не остаётся, ворота захлопываются, и даже горестный рёв толпы не может заглушить лязг запора. Нет ни единого шанса проникнуть за ограду, но мы всё же подбираемся максимально близко. Теперь уже никто не обращает на нас внимание: люди обезумели от страха и горя, а миротворцы заняты лишь тем, чтобы сдержать неистовый натиск отчаявшейся толпы. Дышать становится почти невозможно – так напирают сзади. Ивен проталкивает меня всё ближе и ближе к ограде, Кит тащит за собой Уну. Капюшон едва не слетает с моей головы, но я успеваю поймать его, понимая, что была всего лишь на волосок от гибели: у кого-нибудь из солдат Капитолия нашлась бы секунда, чтобы пустить пулю мне в лоб. Кажется, будто эта беснующаяся толпа – ловушка, из которой выхода уже не найти. Мелькнувшая серая тень заставляет людей на миг замолчать, и я вслед за остальными поднимаю голову вверх. Стальной корпус отражает лучи тусклого солнца, а герб Капитолия насмешливо белеет над этим царством крови и пепла… …оглушительный взрыв разрывает густую тишину на мириады кусочков. Взрывной волной меня отбрасывает прочь от Ивена, раскалённая шрапнель оцарапывает щёку и лоб, и я чувствую, как капли крови стекают по моему лицу, но в то же время понимаю, что мне повезло гораздо больше, чем многим другим. А в следующий миг я обнаруживаю себя на земле, скорчившуюся среди других насмерть перепуганных людей или…мертвецов. Женщина справа от меня смотрит на мир остановившимся взглядом, а её белокурые волосы темнеют и набрякают от крови из раны на её голове. К горлу подкатывает тошнота, но я заставляю себя проглотить склизкий омерзительный ком…и не думать о том, что стало с остальными. Кое-где снаряды оставляют по себе пламя и людей, объятых огнём. Если и существует где-то ад, то именно таким он и должен быть. Или, может быть, ад разверзся здесь и сейчас, чтобы поглотить Капитолий и весь Панем. - Кит! Кит! – глухо зову я и едва сдерживаюсь, чтобы не разрыдаться. - Здесь я… - откуда-то снизу доносится до меня знакомый голос, и я жадно прислушиваюсь. – Сейчас… - тело мёртвого мужчины неуклюже соскальзывает на окровавленную мостовую и из-под него показывается мой брат. Как и до этого, он тянет за собой бледную, как смерть Уну. Лицо Кита залито кровью, но я не могу понять, его ли это кровь или кровь того мужчины. - Ты ранен! – бросаюсь к нему. Кит лишь отмахивается. - Кажется, нет. Это его… - он сглатывает и отводит взгляд от распростёртого на земле тела. - Где остальные? – первой находится Уна. - Я не… Вдруг Кит бросается ко мне, а через миг я осознаю, что подол моего плаща пылает, а Кит тушит его голыми руками. К нему с негромким «Ой» присоединяется девушка. Им удаётся потушить огонь, но на ладони брата невозможно смотреть. Глаза наполняются слезами. - Брось, сестрёнка, - превозмогая боль, он приобнимает меня. – Идём. Нам нужно найти остальных. Может быть, это наш единственный шанс… Спустя некоторое время Джордан и Ивен обнаруживаются целыми и невредимыми. Кое-кто из капитолийцев, пошатываясь, поднимается и потерянно озирается, но большинство остаются лежать на земле. Одного взгляда на дворец Сноу хватает, чтобы на веки вечные проклясть всех, кто затеял эту войну: стальные прутья забора погнулись, но всё ещё защищают своих маленьких заложников. Нетрудно догадаться, что основной удар пришёлся как раз туда, где под охраной миротворцев и под опекой женщин плакали маленькие капитолийцы. - Не смотри туда, - шепчет срывающимся голосом Ивен и настойчиво отворачивает мою голову. – Не смотри…не надо… - Сноу должен заплатить за это… Мы заставим его заплатить! – надрывно плачет за моей спиной Уна. Кое-как мы минуем двор, ставший местом, где смерть пожала свой самый ужасный плод. У дверей дворца нас не встречает охрана, но это не кажется мне хорошим знаком: если бы Сноу всё ещё был здесь, он бы оборонялся до последнего. Но я даже помыслить не могу о том, что он сбежал; он должен заплатить за смерть Коры и всех этих детишек, и за всё остальное зло, которое он совершил. Спустя какое-то время блуждание по пустынным коридорам мы достигаем знакомой двери. Кажется, будто с того момента, когда мы с Ивеном входили в эти двери перед нашим интервью победителей, прошло несколько жизней. Переглянувшись, мы сбрасываем свои плащи, обнажая серые комбинезоны Дистрикта-13 – пусть Сноу знает, с кем имеет дело в последний миг своей жизни. Я вынимаю из кобуры пистолет и взвожу курок; остальные следуют моему примеру. Стоит Киту с Ивеном налечь на золочёные ручки дверей, белоснежные створки послушно отворяются и… - Стой, стрелять буду! – громоподобный голос пригвождает нас к месту…знакомый голос. Нервно сглатываю, заметив дула шести или семи автоматов, смотрящие прямо нам в лицо. Палец на курке дрожит. Подняв взгляд, я не удерживаю ошеломлённого возгласа: - Дядя Гейл?! Он смотрит на меня так, словно увидел призрака. - Джин, это ты? Кит?.. – он переводит взгляд с одного на другого, и только сейчас я вспоминаю, что наши лица скрыты под слоями краски, пыли и крови. – Ивен… - взгляд его серых глаз останавливается на золотой сойке, пришпиленной к моему комбинезону, и это убеждает Хоторна окончательно. – Чёрт возьми, это и вправду вы! А мы уж было похоронили вас! Господи, я не верю… Опустить оружие! – этот окрик адресован уже его солдатам. Дядя Гейл стоит у стола Президента и перебирает какие-то бумаги. Бегло осмотрев комнату, я не нахожу ни единого следа борьбы…ничего, что убедило бы меня в том, что Сноу не бежал. Значит, всё было напрасно… - Джин, Кит и Ивен, останьтесь, остальные свободны, - командные нотки теперь проскальзывают в его голосе отчётливее, чем прежде. Кит хмурится, как всегда, когда жизнь сталкивает его слишком близко с Гейлом Хоторном. - Уна и Джордан ранены…майор. Слишком официально, и дядя Гейл теперь так же хмурится в ответ, но на его мундире теперь и правда блестит новый знак отличия. - Они получат помощь, как и все другие. Этот дворец теперь наш, как и Капитолий, и весь Панем. Война окончена, - в его голосе почему-то нет радости, как нет её и в наших сердцах. Слишком они очерствели за этот бесконечно долгий и кровавый день, слишком много в них памяти о чужом горе и страданиях. – С вами ещё кто-то? Ответом ему служит тихий всхлип Уны: Нолана и других мы не встретили даже у ворот. Джордан спохватывается первым и, приобняв девушку за плечи, уводит из кабинета Сноу. Едва за ними закрывается дверь, я бросаюсь к дяде Гейлу. Парни остаются стоять на своих местах. - Где Сноу?! – опершись на крышку стола красного дерева, я близко-близко наклоняюсь к мужчине, словно тем самым смогу вырвать у него правду. – Он сбежал?! Он игнорирует мой вопрос, вглядываясь в хмурые лица моих брата и мужа. - Что вы здесь делаете? Кит не из тех, кто робеет перед дядей Гейлом. - Мы собирались убить Сноу, - отчеканивает он без тени сомнения в голосе. Мужчина оседает в глубокое кресло, принадлежавшее когда-то Президенту. - Безумцы… - тихо произносит он. – Вы хоть подумали, что вас запросто могли убить, если бы всё повернулось по-другому? Пройти через весь Капитолий, когда за ваши головы назначена солидная награда… - В Тринадцатом нас научили не бояться смерти, - вдруг вступает в разговор Ивен. Дядя Гейл ничего не отвечает, только качает головой, но по взгляду его видно, что он по-прежнему считает нас детьми, по глупости своей выглянувшими за ограду дома. - Где Сноу, дядя Гейл? – слышу я собственный голос. – Он наш… Если он сбежал…так и скажите. - Никуда он не сбежал, - мужчина вскидывает на меня взгляд, и в словах его мне чудится раздражение. – Если бы и хотел, то не смог бы. У него попросту не осталось планолётов – последний сбили позавчера над Дистриктом-3. Не осталось планолётов. Я смотрю на него, как на безумца, который сам не понимает, что говорит. Сотни людей кроме меня видели блеснувший в вышине капитолийский герб за секунду до того, как… Кто поверит в то, что Сноу предпочёл разделаться с детьми вместо того, чтобы бежать от незавидной участи, уготованной ему? Но что-то мне подсказывает: поверят. Они видели герб, и этого достаточно. - Не смотрите так на меня – я в этом участия не принимал, - разводит руками дядя Гейл, и я понимаю, что он всё прочёл по нашим лицам. – Они отстранили меня от всего, что связано с этим… Когда я узнал, было уже слишком поздно, да и слишком я мало значу, чтобы отменять указы Койн. В этом он прав. Если уж Койн решила таким жестоким способом подогреть ненависть капитолийцев к своему Президенту, то ни одна живая душа на свете не смогла бы с этим совладать. И всё же мне как-то не по себе от того, что я сражалась на стороне тех, кто способен творить такие ужасные вещи. - Мы взяли Сноу и ближайших его соратников под стражу. Их будут судить и, конечно, приговоры будут самыми строгими. - Конечно, - эхом отзываемся мы. - Мы можем идти? – спрашивает Кит. Несмотря на его личное отношение к дяде Гейлу, за месяцы жизни в Тринадцатом он слишком привык повиноваться старшему по званию. - Погодите, - мужчина поднимается и нервно переминается с ноги на ногу. Таким я его ещё никогда не видела: таким растерянным и…нерешительным. – Это касается ваших родителей, Джин и Кит. Самые ужасные картины предстают перед моими глазами. Мой голос ощутимо дрожит, когда я осмеливаюсь задать вопрос: - Что…что с ними? Тяжёлый вздох срывается с губ Хоторна. - Я знаю немного. Только то, что они оба ранены, и то, что над ними обоими довлеют серьёзные обвинения. Особенно над Китнисс. Кит сжимает кулаки, словно желая ударить его. - Что это значит? - Они собрали небольшой отряд, когда вы перестали выходить на связь, и отправились в катакомбы под Вторым, чтобы разыскать вас. Я не знаю точно, что там произошло… Когда их нашли, ваша мать была без сознания, а Пит…он истекал кровью из простреленного колена и бредил… - его слова гулом звучат у меня в ушах, а разум отказывается верить им. Быть этого не может! Зачем, ну зачем они пошли туда?! Полковник Летир был мёртв, а его адъютант умирал, но успел шепнуть санитарам, что это Китнисс убила Бити… Он сказал, что они хотели оставить Пита, потому что он был серьёзно ранен, но… - Мама бы никогда не дала им сделать этого! – с жаром восклицаю я. Дядя Гейл заметно мрачнеет. - Вот она и не дала, кажется. Меня не слишком-то посвящали в это дело, Джин. Всё, что я знаю – это слухи, которыми обменивались наши медики, но, по правде сказать, сейчас не то время, чтобы вдоволь посудачить. Найди Плутарха или Кассию, они-то уж точно в курсе всего. Он, кажется, говорит что-то ещё, но я этого уже не слышу, потому что неведомая сила гонит меня прочь. В коридоре я перехожу на бег и бегу, пока меня не останавливает какой-то солдат. Когда ему удаётся разобрать мою сбивчивую речь, он указывает на одну из дверей. Ноги подкашиваются, и тогда парень участливо берёт меня под руку, вводит в небольшую комнату и усаживает на диванчик. Он просит подождать минуту, а мне не остаётся ничего другого. Солдат выходит, чтобы поискать Плутарха или его извечную спутницу, но тут же в дверях показывается Сенс. Он молча садится рядом со мной и берёт мою ладонь в свою, желая успокоить. Мне интересно, где же сейчас Кит, но язык не повинуется мне, и я ничего не спрашиваю. Когда двери отворяются снова, я поднимаюсь, вырывая руку из ладони Ивена. Ноги сами несут меня навстречу Кассии и Плутарху. Хэвенсби улыбается мне так лучезарно, словно ничего страшного не произошло, а женщина рядом с ним кажется обеспокоенной. - Где мама? Что с ней? Хевенсби обходит меня и занимает место рядом с Ивеном, но Кассия останавливается передо мной. - Врачи славно поработали – её жизнь вне опасности, Джин… - А папа? - С ним тоже всё хорошо. Непроизвольно выдыхаю. Не такие хорошие новости, как хотелось бы, но могло быть и хуже. - Но… - Но? – этого ещё не хватало. - Когда Китнисс поправится, её ждёт трибунал. Мне очень жаль, - Кассия кладёт руку мне на плечо, на её лице действительно отражается искреннее сочувствие. - Трибунал?! Какой ещё трибунал? - Она убила полковника Летира. Это не шутки, - подаёт голос со своего места Плутарх. Мгновенно вспоминаю рассказ дяди Гейла. - Она защищала папу! Они должны понять! - Они не понимают, но я понимаю, - произносит Найтони. Пристально смотрю на неё, пытаясь разгадать смысл этих слов, но ниточка всё время ускользает от меня. Сердце замедляет свой ритм, когда я вспоминаю, как жестока и безжалостна к нарушителям устава президент Койн. Убийство – само по себе тяжёлое преступление, предательство соратников – ещё тяжелее, но убийство прославленного изобретателя, одного из вдохновителей восстания и одного из приближённых Президента – преступление, хуже которого сложно что-то придумать. - Вы ничего не можете сделать, не так ли? – глухим голосом произношу я, чувствуя, что вот-вот и я зарыдаю. Она хмурится, переводя взгляд с моего лица на Плутарха. - Вообще-то есть кое-что, - говорит мужчина, спустя несколько мгновений тишины. – Об этом мы и хотели поговорить с тобой. Мгновенно настораживаюсь: просьбы Хевенсби никогда не бывают обычными, а замыслы – слишком благородными. - Я могла бы повлиять на решение суда… - говорит Кассия. - Но? - Один твой выстрел, Джин, - Плутарх говорит так спокойно, словно предлагает мне очередную съёмку. - Видишь ли, - мягко говорит Кассия, - далеко не все согласны с той политикой, какая велась в последнее время… Завтра Панем заживёт новой жизнью, но какой будет эта жизнь, решать нам. Если только мы сможем быть достаточно настойчивы, чтобы… - Я не собираюсь никого убивать, - отрезаю я. Какой же глупой я была, когда думала, что эти люди вот так просто помогут мне! В них нет жалости, нет благородства – лишь вечная жажда власти и богатств. Найтони обменивается взглядами с Плутархом. Потом женщина прикасается к моей руке, заставляя взглянуть на неё. На её красивом лице написано такое понимание, что я невольно смягчаюсь. - Я понимаю. Просто подумай над этим, ладно? Жизнь твоей матери против жизни Альмы Койн.