Бесконечная игра

POV Джин

Найти люк без тяжёлой чугунной крышки в ухоженном Капитолии непросто, но нам удаётся. Кит помогает мне выбраться из бесконечных подземелий под столицей Панема, ставит на мостовую и протягивает руку Уне. Остальные выбираются из люка один за другим в полной тишине. Теперь нас десятеро: раненый солдат сильно ослабел от потери крови, затем начал бредить, а ещё позже, когда его сознание на несколько мгновений прояснилось, попросил Нолана прекратить его страдания. Я не смотрела на лицо нашего капитана, когда он нажимал на курок, и крепко зажимала уши, чтобы не слышать выстрела, но до сих пор у меня так болит сердце, словно я сама пристрелила его. Нас десятеро, и между нами и президентским дворцом лежит весь Капитолий с его ловушками и сотнями миротворцев. Мы сами подписали себе смертный приговор, но разве был у нас выбор? Стылый воздух заползает в лёгкие; в воздухе всё ощутимее дыхание зимы. В Капитолии ночь. Непривычно видеть этот шумный и яркий город таким тихим и тёмным; теперь там, где до рассвета не смолкали музыка и смех и сверкали неоновые вывески и причудливые фонари – холодная молчаливая тьма, лишь где-то вдалеке ещё, где предположительно располагается правительственный квартал, ещё теплится зарево уличного освещения. Война вступает в свои права не щадя никого: многие окна в домах выбиты, кое-какие двери распахнуты настежь, другие же, напротив, заперты не на один замок. Капитолийцы покинули свои уютные яркие жилища, отчаявшись спастись за ними от наступающих повстанцев. Распахнутые двери домов манят, пробуждая в нас желание хотя бы одну ночь провести в постелях, а не на бетонном полу, и каждому из нас приходится призвать на помощь всю силу воли, чтобы не поддаться этому искушению. На рассвете город оживёт и ощетинится патрулями, поэтому мы должны пройти как можно большее расстояние за то время, что дарит нам ночь. На наше счастье ночи осенью долгие. - Что мы будем делать, когда доберёмся до президентского дворца? – Ивен ходит так тихо, словно вообще не касается подошвами своих ботинок мостовой. Его голос звучит обыденно, словно и не было между нами неловкого происшествия всего полдня назад. Может быть, он и вовсе не придал значения моему неуклюжему поцелую. Украдкой бросаю на него быстрый взгляд: Ивен красивый парень и наверняка уже целовался с девушками и научился не придавать этому значения. Какая-то часть меня действительно надеется на это, но в то же время в груди пышным цветком разрастается разочарование. Его вопрос застаёт меня врасплох. По правде сказать, я никогда не думала, что мы сделаем, когда сделаем это – главным образом потому, что я не верила, что мы доберёмся хотя бы туда, где находимся сейчас. Я так привыкла считать себя и других марионетками, послушными Койн, что всегда думала, что мы будем действовать лишь сообразно приказам. Но слова против воли слетают с губ, и лишь тогда я понимаю, что это единственно правильное решение. - Убьём его, - твёрдо говорю я, - ведь мы должны отомстить за мою сестру и за десятки ребят, павших жертвами Голодных Игр. За тех, кто погиб на этой войне или был замучен Капитолием. Пока Сноу жив, эта проклятая война не закончится. Он развязал её, - или Тринадцатый? Койн? Мы? – и если он умрёт, она потеряет всякий смысл. Понимаешь? - Убьём… - эхом вторит мне напарник. – Да, наверное, это единственный выход. Сомнение так и сквозит в его голосе, от чего я теряю те крупицы своей уверенности, которые у меня были. Как же сложно оставаться хладнокровным, планируя убийство другого человека, пусть даже это бесчувственный тиран! Мы убивали прежде, и я, и Ивен, но всегда это было подчинение первобытным инстинктам, единственно возможный шаг перед лицом смертельной опасности, когда выбор стоит лишь между жизнью и смертью. Мы – солдаты, а не убийцы, но прежде всего мы – дети. Все мы: и я, и храбрящийся Ивен, и Кит, будто бы повзрослевший на несколько лет за эту войну, и Уна, и Лоран… Страх, на который я не имею права, закрадывается в душу; первобытный страх перед грехом, кровью, убийством. Словно почувствовав что-то, Ивен протягивает руку, чтобы обнять меня, и я благодарю кромешную тьму за то, что так хорошо скрывает вспыхнувший на щеках жаркий румянец. Я бы не вынесла, если бы он увидел мою глупую реакцию; мы поженились, мы спали в одной постели и целовались на камеру, наверное, тысячу раз, но одно воспоминание о единственном кратком настоящем поцелуе заставляет моё лицо гореть. Это глупо, очень глупо. Его рука не успевает опуститься на моё плечо: твёрдый, не терпящий возражений голос Нолана разрывает ночную тишь. - Мы все устали, я понимаю, но времени рассиживаться и отдыхать у нас нет. Если мы, конечно, - во тьме на миг вспыхивает его язвительная белозубая улыбка, - не хотим спать вечно. У нас есть пару часов до рассвета, до того, как о нашем пребывании в Капитолии станет известно Сноу. И мы должны преодолеть за это время такой путь, какой только можем. Кряхтя и бормоча проклятия себе под нос, мои потрёпанные измождённые солдаты поднимаются с земли. Я спешу встать тоже и увернуться от прикосновения Ивена; неслышной тенью парень поднимается вслед за мной. Не глядя на него, я знаю, что он сейчас хмурится: они ведь отдали командование мне, но Нолан продолжает распоряжаться так, словно мы принадлежим ему с потрохами. Впрочем, я и не против, ведь в тактике боя, основах разведки и прочих вещах, которые могут спасти наши жизни, я не смыслю ровным счётом ничего. Мне проще подчиниться, как я подчинялась Койн, особенно зная, что наш командир не желает мне зла, в отличие от Госпожи Президента. Мы молча бредём по опустевшим продрогшим улицам столицы, лишь изредка разрушая тьму тонкими лучами карманных фонариков. Кажется, будто мы попали в мир сновидений, неподвижный, безмолвный, страшный мир, и конца этому жуткому безмолвию не будет. В полной оглушающей тьме все дома на улицах одинаковы, хотя у них должна быть разная планировка, разное количество этажей, разного цвета стены и цветные витражи в оконных рамах. Мы упорно шагаем вперёд, преодолевая метр за метром, но меня не покидает чувство, будто мы всё время топчемся на месте, не продвигаясь ни на шаг. Спустя некоторое время мы останавливаемся на несколько коротких минут, чтобы разделить между всеми скудные остатки съестного. Тонкая полоска у горизонта где-то за президентским дворцом окрашивается бледно-розовым. - Скоро рассвет, - удручённо говорит наш командир. Казалось, он хотел бы, чтобы эта ночь не заканчивалась вечно. – Нам нужен план. Нужно направление. Куда мы идём, Джин? Сглатываю шершавый ком, застрявший в горле. Ищу глазами брата и, когда мы на миг встречаемся взглядами, Кит коротко согласно кивает. Так ли он хорошо меня чувствует или просто желает того же, вспоминая о Коре? Я ничего не говорила ему о своём желании. - Мы должны убить президента Сноу. Тишина, кажется, звучит вечность, но на деле это не так. Наши телохранители недоумённо переглядываются, но ни один из них по крайней мере не возражает сразу. - Это приказ президента Койн? – осторожно уточняет Лоран. Я нахожу в себе силы твёрдо посмотреть ему в лицо. - Это мой приказ. Моё желание. И, думаю, желание каждого из вас, - я скольжу взглядами с одного осунувшегося усталого лица на другое, ожидая от них одобрения или, напротив, неповиновения. - Ладно. Хорошо, - спустя несколько мгновений за своих товарищей по оружию отвечает Уна. Они с Китом держатся за руки, переплетя пальцы. – Мы просто хотим, чтобы закончилась война, и если это ускорит нашу победу… - Это будет эффектно, - ликует Джордан, - очень, очень эффектно. Останавливаю взгляд на Нолане, ожидая его вердикта. Именно он может привести нас к победе над этим чудовищем, а может зарубить весь замысел на корню: он знает, чего нам будет стоить эта попытка одним махом остановить войну, знает, сколько километров до президентского дворца, знает, сколько миротворцев охраняет покой Сноу, знает… Он столько всего знает, чего не знаю ни я, ни Ивен, ни Кит – экранные бойцы, а, кроме того, наши телохранители всё ещё подчиняются ему. Они привыкли повиноваться и, если он прикажет им уйти обратно в подземелья, сдаться или пристрелить нас, они почти наверняка подчинятся. - Что ж, идея неплоха, - наконец говорит он, и у меня отлегает от сердца, - но в таком случае нам нужно какое-то убежище, где мы могли бы переждать этот день: передвигаться нам лучше по ночам и тёмными переулками, где не так часто проходит патруль. Судя по всему, ловушки в этой части города отключены, а ближе к центру их вообще не должно быть, так что путь более-менее свободен. Ещё нам нужно где-то пополнить свои запасы, потому что еда закончилась, а питьевая вода на исходе, и голод и жажда однажды выгонят кого-то из самого лучшего укрытия. Что касается твоего плана, Джин… Сегодня-завтра наши передовые отряды начнут наступление на Капитолий – если только планы не поменялись – и тогда мы сможем воспользоваться всеобщей суматохой, чтобы добраться до дворца. По-другому у нас вряд ли что-то получится… Но до тех пор нам нужно убежище. Убежище. Сладостное слово, от которого веет спокойствием и уверенностью; место, где можно вздохнуть свободнее и хотя бы на несколько коротких мгновений расслабиться, выпустить из рук автомат, разогнуть палец, кажется, навечно застывший на курке. Есть ли в этом мире, в этом городе место, где мы можем перестать бояться и вздрагивать при каждом резком звуке? Едва ли. Небо над Капитолием, меж тем, несмотря на позднее осеннее утро, неумолимо светлеет. Откуда-то из центральной части города начинают доноситься привычные для большого охваченного войной города звуки. По беззвучному знаку Нолана мы все ныряем в узкий переулок, жмёмся к стенам, открывающим в первых лучах восходящего солнца свой истинный цвет. Кажется, никто из нас даже не дышит, лишь слышится короткий глухой перестук пластиковых деталей амуниции. Дома вокруг глядят на нас тёмными провалами погасших окон, и кажется, будто за нами всё время кто-то следит. Когда мы в очередной раз собираемся в кучку для минутной передышки, запыхавшаяся Уна едва слышно произносит: - Наша тётя…она была капитолийкой… Нолан раздражённо дёргает плечом, Джордан скептически ухмыляется: ни у кого нет желания сейчас выслушивать чьи-либо семейные истории. Видя такую реакцию на свои слова, девушка заливается румянцем и стушёвывается окончательно. Наш командир уже практически готов сделать шаг вперёд для ещё одной бешеной перебежки, но тут Лоран останавливает его, положив руку ему на плечо. - Наша тётя жила где-то здесь неподалёку – может, кварталах в двух ближе к центру, - в отличие от голоса его сестры голос парня не дрожит и не срывается. Лоран Райс – настоящий солдат, не робеющий ни перед лицом врага, ни перед собственным командиром. – Мы её никогда не видели, но родители рассказывали о ней и заставили нас с Уной заучить её адрес на случай…на такой вот случай. Она была шпионкой Тринадцатого, правда, уже много недель мы не могли с ней связаться. Может статься… Продолжать ему не нужно. Уна съёживается, словно от боли, но во взглядах остальных светится почти откровенное равнодушие. Меня это не удивляет и уж тем более не ужасает: сочувствие кому-то другому едва ли уместно там, где каждый в любой миг может потерять свой дом и своих родных; где мы одновременно и дичь, и охотники. Я думаю о Джордане и других выходцах из Капитолия – кто-то бежал под крыло Койн в сознательном возрасте, кто-то был ещё ребёнком, когда перебрался в Тринадцатый, а кто-то родился в катакомбах повстанцев, но остаётся капитолийцем по крови – эти люди вынуждены сражаться со своими родственниками и друзьями, разрушать родной город, целиться, быть может, в окна дома, в котором выросли. Те же, кто родился и вырос по другую сторону, в дистриктах…я потеряла сестру, Ивен – отца, и почти в каждой семье есть те, кто ушёл раньше положенного срока: Голодные Игры, аварии на шахтах, голод, мелкие мятежи против миротворцев… Мы слишком многих потеряли и слишком устали от потерь, чтобы у нас остались силы утешать кого-то ещё. С минуту подумав, Нолан даёт отмашку: - Веди, - весь его вид даёт понять, что нашему командиру эта затея очень не по душе, но другого выхода у нас нет. – Даже если ваша тётка умерла, мы получим возможность укрыться и несколько часов отдохнуть, - от его жестоких в своей правдивости слов Уна ещё больше жмётся к Киту, а на ресницах её застывают слезинки. Но Нолану плевать – он, как и все мы, разучился сочувствовать. Когда командир замечает реакцию девушки, то лишь резко прикрикивает на неё: - солдат Райс, отставить! И раз уж вы предложили нам укрытие, пошевеливайтесь! Уна всхлипывает в голос, и он бросает на неё такой уничижительный взгляд, словно желал бы тут же пристрелить нарушительницу тишины. Лоран ловит этот взгляд раньше сестры и спешит увлечь её вперёд, что-то тихо, но настойчиво шепча девушке. Остальной отряд, притихший, обескураженный, словно бы прибитый, спешит следом за ними. Следуя указаниями Райсов, мы добираемся до квартала, в котором жила их тётя. Дома здесь богаче тех, что провожают нас молчаливой укоризной, и в окнах блестит больше сохранившихся в целости стёкол, но и эти дома так же пусты и тихи, как те, что мы оставили позади. На наше счастье. Несколько минут Лоран вспоминает условный стук, но ему приходится постучать так с десяток раз, пока дверь не открывается. Вздрагивая при виде пяти направленных на неё автоматных дул, на пороге появляется худая, бледная, измождённая женщина. Её большие голубые глаза в самом деле роднят её с Уной и Лораном, но на этом сходство заканчивается: кожа её впитала в себя золотистые блёстки, в носу блестят жёлтые топазы, а волосы выкрашены в лиловый. Её изумлённый взгляд останавливается на брате и сестре, стоящих впереди всех, но она их не узнаёт. - Лайона! – восклицает Уна прежде, чем кто-либо успевает её одёрнуть. – Ты нас не узнаёшь? - А должна? – ворчливо спрашивает она. Трудно, впрочем, ожидать от неё откровенного дружелюбия, но нужно признать, что она отменно держится перед десятью вооружёнными солдатами. - Я Лоран, а это, - парень кладёт руку на плечо сестры, - моя сестра Уна. Наш отец… - Карил, - она не спрашивает, а утверждает. – Он ещё жив? На лице всегда спокойного и сдержанного Лорана проступает удивление. - Жив, - тихо отвечает он. - Рада за него, - её голос звучит более чем равнодушно. Лайона оглядывает нас всех и вдруг неожиданно поочерёдно тычет пальцем в меня, Ивена и Кита: - а вот вас, в отличие от своих племянников, я знаю. Сойка-пересмешница, - она кивает на меня, снова утверждая, а не спрашивая. - Нам нужно убежище, - тихо произношу я, всё-таки не убирая палец с курка. Она сухо кивает. - Ясно. Думала, они уж отвязались от меня. Ладно, входите. Но, предупреждаю, особенно порадовать вас мне нечем. Чувствительная Уна едва удерживается от слёз – впервые вижу её такой. Тяжёлый взгляд Нолана говорит всем и каждому, что именно её в случае чего стоит винить. Остальным же плевать на всё: в глубине дома пылает электрический камин, и продрогшие и усталые солдаты жадно тянутся к нему. Мы усаживаемся прямо на полу в гостиной, интерьер которой составляет лишь старый обитый бархатом диван да два таких же видавших виды кресла. Лайона молча раздает нам консервированный суп, бобы и рагу и садится рядом со мной, угрюмо наблюдая за тем, как мои оголодавшие товарищи по оружию набрасываются на еду. - Вы нам не рады, - констатирую я, отправляя в рот ложку супа. Голубые глаза обращаются ко мне. - А кто был бы рад мятежникам? Припоминаю, что Лоран рассказывал нам о ней буквально с полчаса назад. - Но вы и сами мятежница. Вы шпионили для Тринадцатого и… Хозяйка хмурится, словно мои слова причиняют ей физическую боль. - Шпионила, - с горечью выплёвывает она. – На самом деле, девочка, я больше всего на свете ненавижу Тринадцатый – он задурил голову моему брату, моему единственному другу и единственной опоре, а затем и вовсе забрал его…и уже навсегда. Я уверена, даже когда война закончится, Карил не вернётся в Капитолий, а я никогда не смогу жить в Тринадцатом. Он разлучил нас, понимаешь? Навсегда. Это не придаёт ясности рассказу Райса, скорее, наоборот. - Но вы же… - Это не в счёт, - отмахивается она. – Я много лет работала в съёмочной группе Голодных Игр, под начальством у Плутарха Хэвенсби, а этот малый умеет уговаривать. И ему при этом даже не требуется угрожать или запугивать… Словом, так всё и получилось. Но это вовсе не значит, что я желаю разрушения своему городу и смерти своим друзьям, даже это разрушения и смерти во имя высоких целей, провозглашаемых вашей старухой. Ухмыляюсь: мне ли этого не знать. С лёгкой руки Плутарха мы с Ивеном и погрязли в этом жутком водовороте. Я молчу, а Лайона, меж тем, продолжает: - Не стану утаивать от тебя, Сойка: я не собираюсь кормить вас и укрывать слишком долго. Припасов у меня осталось и без того немного, а выйти из дому до окончания этой проклятой войны я не осмелюсь: на экранах светитесь вы, но это не значит, что остальные приверженцы Тринадцатого в безопасности. Просто о нас никто не вспомнит и никто нас не оплачет. - Война скоро закончится, - не зная, куда деть взгляд, тихо бормочу я. - Все так говорят, да только она всё никак не заканчивается. Ивен, слышавший наш разговор от первого до последнего слова, подсаживается ближе. - Когда мы должны уйти? – безо всяких околичностей спрашивает он. Лайона в упор глядит на него, отвечая: - Завтра. Сердце проваливается куда-то вниз. Я, как и каждый солдат нашего крошечного отряда, надеялась хотя бы на два-три дня спокойного отдыха в надёжном убежище. К тому времени, быть может, передовые отряды Тринадцатого и заняли бы хотя бы часть Капитолия и облегчили бы нам задачу. Нет сомнений, что за каждую пядь своей земли миротворцы Сноу будут сражаться отчаянно и яростно, а, значит, до завтра нашим союзникам никак не справиться, даже если бы они в этот самый момент штурмовали окраины города. Значит, завтра в это же время нам придётся прорубать самим себе путь к президентскому дворцу, и кто скажет, сколько нас уцелеет к концу этой авантюры? - Хорошо. Получив ответ, Лайона уходит в одну из запертых комнат и показывается оттуда лишь вечером, принеся нам новую порцию еды. Солдаты забываются беспокойным, но таким долгожданным сном, и я, как ни храбрюсь, тоже отдаюсь во власть прозрачной сладкой дымки сновидений. Ивен вскоре присоединяется ко мне; он обнимает меня за плечи, и я чувствую успокоительное тепло его тела. В другом конце комнаты Лоран и Кит в два голоса утешают разочарованную до крайности Уну, но вскоре и их голоса смолкают. Не спит лишь Нолан: у него нет причин доверять Лайоне, и я не могу его за это судить. Время от времени он вздрагивает и открывает глаза, и рука его всё время лежит на расстёгнутой кобуре пистолета. Когда наступает новое утро, хозяйка безжалостно будит нас и поспешно раздаёт нам консервы. Я съедаю содержимое одной банки, остальные же две прячу в рюкзак – кто знает, сколько времени мне ещё не доведётся нормально поесть. Лайона сетует на крошки, которыми мы усеиваем её пушистый ковёр кислотной смеси оранжевого, салатового и розового цветов, и суетится между комнатами, таская какие-то тряпки. При ближайшем рассмотрении тряпки оказываются одеждой невероятных капитолийских фасонов. Свалив одежду в кучу на диван, женщина водружает на вершину этой хрупкой конструкции большую пластиковую коробку с гримом всех цветов. - Одевайтесь. Гримируйтесь, - отрывисто бросает она, но наши вопросительные взгляды вынуждают её расщедриться на подробности: - Сноу объявил эвакуацию: все желающие будут радушно приняты в президентском дворце, - она смолкает и окидывает меня многозначительным взглядом, словно знает, зачем я держу путь в ту сторону. Неужели все мои намерения написаны у меня на лице? – Лучшего случая выбраться отсюда и беспрепятственно миновать кордоны миротворцев вам не представится. Дважды уговаривать нас не приходится: мы кое-как натягиваем просторные балахоны всех цветов радуги, пушистые разноцветные парики и тяжёлую обувь. По счастью, в широких рукавах плащей и пальто легко спрятать пистолет или нож, а неумелые разноцветные мазки грима на лице вполне могут сойти за новое веяние капитолийской моды, особенно сейчас. Лайона сидит неподвижно и помогать нам даже не собирается; судя по всему, она считает, что и без этого сделала для нас куда больше, чем должна была. Нам приходится самим распутывать замысловатую шнуровку и аккуратно расправлять складки, чтобы создалось впечатление, что мы носим эту одежду всю жизнь. В конце концов хозяйка окидывает нас скептическим взглядом и одобрительно кивает, поднимаясь. Она отпирает чуланчик и, с трудом пробравшись сквозь завалы ковров, ярких безделиц и вышедшей из моды одежды отпирает низенькую дверцу. - За этой дверью есть лестница. Она ведёт на нижний уровень дома, служебный, но по нему уже давно никто не ходит. Ход этот принадлежит не одному моему дому, так что будьте осторожны. Пройдя этот коридор до конца, вы будете ближе к президентскому дворцу на три квартала. И постарайтесь не попасться: если вас схватят, то легко найдут меня. Нолан и его солдаты лишь сухо кивают – это и вся их благодарность за такой холодный приём, и проходят вперёд, по одному исчезая в темноте потайного хода, но я задерживаюсь у двери. - Спасибо, - выдавливаю я. – Вы сделали больше, чем все мы ожидали, - честно признаюсь я. На эти слова можно было бы обидеться, но Лайону они, кажется, совсем не трогают. - Только потому, что я пообещала Плутарху. А Райсы всегда выполняют свои обещания, - она пожимает плечами. - И всё-таки…как мы можем отблагодарить вас? - Поскорее закончите эту войну.