POV Китнисс
- Там мои дети! – голос дрожит, а ладонь саднит от тяжёлого удара о столешницу, но мой отчаянный вскрик тонет в безразличной тишине, залившей Штаб. Рядом со мной Пит – хмурый, молчаливый, ссутулившийся. Никогда прежде, даже в самые тяжёлые моменты я его таким не видела; даже когда я сходила с ума после смерти нашей младшей дочери он смог быть сильным, пока я тонула в своём безумии. Напротив – Гейл, он прячет взгляд в своих раскрытых ладонях, рассматривает длинные пальцы, словно видя впервые. Ты обещал мне защищать их, так и хочется крикнуть мне, когда мечущийся взгляд иногда останавливается на нём, но разум, измученный тревогой, всё же подсказывает, что в случившемся с «Отрядом Сойки» он виноват не больше, чем я или Пит. А, может, я виновата больше; это мне стоило записаться в солдаты, чтобы с автоматом в руках оборонять сына и дочь от миротворцев Капитолия. Неуместная улыбка судорогой пробегает по губам: едва ли Джин и Кит позволили бы мне это, а, упорствуй я, они бы закрыли меня своими телами. Они любят меня, что бы я ни сделала, какой бы ужасной матерью я ни была. А я люблю их до безумия, больше жизни своей люблю. И не могу даже думать о том, что я их потеряла. - Это нецелесообразно, мисс Эвердин, - голос Президента холоден и безразличен. – В отряде пятнадцать человек, и нет смысла высылать за ними поисковую группу численностью в пятьдесят. Я не могу рисковать своими солдатами ради призрачных, невыполнимых, хотя и благородных целей, когда каждый из них понадобится нам для решающего удара. Мне очень жаль, - в её глазах лёд и равнодушие, когда она смотрит на меня, давая понять, что наш разговор окончен. Она и пальцем не шевельнёт, чтобы попробовать спасти моих детей, в какую бы ловушку они ни попали. Говорят, у Койн был ребёнок, умерший во время эпидемии, которая поразила Тринадцатый несколько лет назад. Но, глядя на неё, трудно представить себе, что когда-то эта стальная бесчувственная женщина была любящей матерью. В своих редких речах она называет всех солдат и жителей Панема своими детьми, клянётся любить, защищать и опекать их, как мать любит и защищает своё дитя, но едва ли в её сердце есть сострадание хотя бы для одного из них. Ей плевать, сколько солдат погибнет, прокладывая ей путь к белоснежному дворцу Сноу, плевать, сколько мирных жителей зацепит пулями и осколками мин. Животная ярость захлёстывает меня, порождая желание броситься на неё и выцарапать ей глаза, и останавливает меня только то, что Джин и Киту я этим точно не помогу. Поэтому, сжав кулаки, я лишь резко поднимаюсь со своего места, впиваясь ненавидящим взглядом в бледное лицо женщины напротив. - Да как вы можете?! Это Джин и Ивен подарят вам победу, это они завоевали для вас сердца людей и их жизни! Вас они почти не видят и идут не за вами, а за Джин и Ивеном! Как вы можете бросить их?! Может быть, они ранены, может быть, им нужно оружие, а даже если они, - слово застревает в горле горьким комом, но я заставляю себя произнести его, - мертвы, вы должны оказать им последние почести! Она прищуривается, словно прицеливаясь. - Справедливое замечание, мисс Эвердин, и я обязана так поступить…была бы, будь это другое время и другие обстоятельства. Но сейчас, когда Панем стоит на пороге кардинальных изменений, когда жизни сотен тысяч людей, их свобода и счастье зависят от нас, от наших солдат, мы не имеем права на подобную щепетильность. Что такое жизни пятнадцати солдат в сравнении с судьбой целой страны? Снова «нет», такое же непоколебимое и безоговорочное, как прежде. У Койн нет сострадания, нет жалости, нет уважения к жизням своих людей. У Койн нет сердца. - Они дети. Скажите родителям этих пятнадцати детей то же, что сказали мне. - Они солдаты, мисс Эвердин. Ваша дочь, ваш сын, мистер Сенс, мисс Райс, - странно, что она вообще помнит их имена, - и все другие знали, что не в игрушки играют. Они знали, что их ждёт. С минуту мы молча сверлим друг друга взглядами. У меня закончились холодные разумные доводы, остались лишь мольбы и упрёки, но они не тронут сердце Президента. - Все свободны, - повелительным тоном отрезает она, по-королевски взмахивая рукой. – Если появятся какие-то новости, мы вам тут же сообщим. Новости не появятся. Как ни горько, но я чувствую это разрывающимся от боли сердцем. Штаб пустеет почти мгновенно, военные и мы с Питом покидаем комнату, оставляя Койн наедине с Плутархом. Даже Кассия Найтони, извечная спутница Хевенсби оставляет его. Она ободряюще улыбается мне, когда мы встречаемся взглядами, и у неё одной взгляд не подёрнут изморозью равнодушия. Она была с Плутархом, когда Джин и Ивен позволили бывшему Распорядителю уговорить себя участвовать в этой авантюре. Быть может, они уже мертвы, как и Кит, и всё из-за сладких речей этой женщины и Хевенсби, но почему-то я не могу ненавидеть её так остро, как ненавижу Койн. Или я вообще потеряла способность чувствовать так живо и ярко, как умела ещё каких-то несколько часов назад? Пит ощутимо сжимает мою руку, и лишь тогда я отрываю взгляд от Кассии, свернувшей в другой коридор. Подняв глаза, понимаю, что мы оказались в моём отсеке и почему-то вместе с Гейлом. Он бросает быстрый взгляд на наши переплетённые пальцы, и так же быстро отводит его – слишком быстро, чтобы я подумала, что ему всё равно. Но сейчас наша давнишняя драма не имеет уже никакого значения. Ничто больше не имеет значения. - Зря ты так говорила с Койн, Китнисс, - несмело говорит он после недолгого молчания. Пит усаживает меня на кровать и садится рядом со мной. Гейл устраивается на краю стола, скрестив длинные мускулистые ноги. - Что мне, по-твоему, поблагодарить её надо было? – рычу я. - Я не об этом. Ты сказала Койн, что это Джин привела людей к ней… - Разве это не так? – недоумённо спрашивает муж. Гейл раздражённо передёргивает плечами. Замечаю, что он избегает смотреть на Пита, словно бы даже один взгляд на него причиняет Хоторну боль. - Дадите вы мне сказать или нет? Ты права, во всём права: это заслуга Джин и Ивена, и, может быть, ещё Плутарха и Кассии, которые писали им тексты, и этой девочки, которая погибла…Рейи…она так хорошо выстраивала кадры. Но люди не видели Плутарха и Кассию, и Рейю тоже, операторов, телохранителей… Они знают только Джин, свою Сойку-пересмешницу, и Ивена, да ещё Кита. Их сердца принадлежат им, а не Койн, и идут они тоже за ними. И Койн прекрасно это знает, а тут ещё ты… Думаешь, почему она не торопится высылать поисковые отряды? У Тринадцатого тысячи солдат, и сотни в других дистриктах – думаешь, они заметят отсутствие пятидесяти? Может быть, через несколько дней, неделю, она всё-таки внемлет твоим мольбам, мольбам Фей Сенс и остальных, вот только искать уже, скорее всего, будет некого. Его слова отдают истиной, такой горькой, что слёзы сами собой текут по моим щекам. Мои дети, мои милые детки… Гейл знает Койн и военные расклады Тринадцатого много лучше меня, его словам можно верить, но сердце противится, а разум закрывается, не желая внимать его жестоким словам. Если бы не рука Пита, всё ещё сжимающая мою, я бы, верно, уже канула в бездну безумия, в которой боль не может меня достать. - Как может быть женщина так жестока? – шепчу я, машинально слизывая оседающие на губах слёзы. Друг хмыкает, устало трёт переносицу. Пит подаёт голос. - Дело тут не в жестокости, Китнисс. Помимо счастья и свободы для жителей Панема, - его слова сочатся лживым елеем, словно сама Президент произносит их, - она, как и всякий лидер, ищет власти. Иногда я думаю, что Койн ничем не лучше Сноу, - эти слова опасны, но худшее с нами уже произошло. - Знаешь, а Пит прав, - Гейл криво усмехается. – После победы, которую мы всё-таки одержим, будут выборы – так обещали людям. Койн, конечно, будет номером первым в списке кандидатов, но не единственным. Вероятно, Плутарх тоже будет баллотироваться, но по-джентльменски уступит своей госпоже победу, если она достанется ему… - он рассуждает о политике, когда мои дети, возможно, мертвы или умирают – зачем? – Но будет ещё много кандидатов, которых люди никогда не видели. Да и Койн…её на экранах видели куда реже, чем твою дочь, Китнисс. Победа почти наверняка достанется тому, кого поддержат Сойка-пересмешница и её команда. А с Койн у них отношения из рук вон… Теперь кусочки пазла складываются воедино. Устранив Джин, Койн стала единственным человеком, чьё лицо известно народу Панема, и почти наверняка получит своё президентское кресло. Она могла бы попросить их, пригрозить…у Койн в руках жизни их родителей, братьев и сестёр, ей стоило только намекнуть, и они бы подчинились, как подчинялись всегда. Но она предпочла отправить их на верную смерть. - Есть ли хоть малый шанс на то, что они живы? - Мы ничего не знаем наверняка. Если они живы, то, вероятно, попали на территорию врага – Второй слишком близко к Капитолию, либо их оборудование вышло из строя, иначе бы мы смогли с ними связаться. Может быть, их возьмут в плен, и капитолийцы попробуют использовать их, как использовала их Койн… - теперь рядом со мной вздрагивает Пит. Переметнувшаяся к врагу Сойка – несомненно, сильный удар по солдатам Тринадцатого и простым жителям Панема, которые верили ей, вот только Джин никогда не станет сотрудничать с теми, кто убил её сестру…добровольно, а это значит, что им придётся её…заставить. Кровь стынет в жилах при одной только мысли о том, каким образом они смогут этого достичь. Если же всё-таки выиграет Койн, Джин, конечно, станут судить и показательно расстреляют. Жуткие картинки сменяют одна другую перед моим мысленным взором, и, кажется, что от них уже не отделаться никогда, но Гейл после затяжного молчания снова нерешительно заговаривает: - если же они действительно…погибли, Койн поднимет их смерть, как знамя, и это ещё больше вдохновит наших бойцов. Что ни говори, а они знают толк в этом, - грустно подмечает он. – Иногда мне кажется, что они даже из смерти могут сделать конфетку, которую люди с удовольствием проглотят. - Тебе не кажется, - мрачно отвечает ему Пит. – Они сделали промо из трагедии Двенадцатого, из умирающих людей в Восьмом, из свадьбы Джин и Ивена, а это, между прочим, таинство для двоих. Они, - он выплёвывает это слово с такой ненавистью, которой трудно ожидать от него, - уверен, сделают и из их смерти такое же проникновенное промо, как и из их свадьбы. А из нашего с Китнисс горя – ещё одно. Самоотверженная девушка или скорбящая мать, потерявшая обоих детей, - не всё ли равно?! – он со стоном зарывается пальцами в светлые волосы, плечи его сотрясаются. С ужасом смотрю на него, не веря своим глазам. Пит плачет? Он должен быть сильным, каким был всегда. Ради себя, ради меня, ради наших детей, где бы они ни были! Если он сдастся, где мне взять силы? Я не хочу быть скорбящей матерью, я хочу спасти своих детей…или отомстить за них, если ничего другого мне не останется. Я хочу стать солдатом. - Послушай, Гейл, а если я отправлюсь на их поиски? - Что? – недоверчиво переспрашивает он. Муж поднимает голову; голубые глаза предательски блестят, но губы плотно сжаты. - Мы, - тихо поправляет меня он. Хоторн обводит нас непонимающим взглядом. - Что вы имеете в виду? Мысли сменяют одна другую с невозможной скоростью, не оставляя места для страха, и я делаю глубокий вдох, пытаясь упорядочить их. - Койн сказала, что она не хочет рисковать своими людьми ради призрачных целей. Но я-то не солдат, на меня ей плевать. И на Пита, скорее всего, тоже. - От меня одни проблемы, - пожав плечами, криво усмехается он. - Если я предложу ей себя на экране в качестве замены Джин, она отправит меня по их следам, даст мне какое-то сопровождение? Два-три или десять солдат, больше не нужно… Лишь бы было достаточно патронов, а там я уж не промахнусь, - до боли стискиваю зубы, желая ощутить в руках тяжесть автомата. Тогда бы я не чувствовала себя такой беспомощной и никчёмной. Тогда бы я смогла защитить своих детей. Гейл задумчиво чешет подбородок. - Идея неплохая: с исчезновением Джин и Ивена Койн лишилась своей ударной силы на агитационном фронте. Они могут снимать каких-то безымянных солдат, но нужного эффекта это всё равно не даст. А вот вас с Питом в Панеме знают… - знает и Сноу, но это уже не важно. Он просто получит свои излюбленные мишени обратно. – Но ведь ты не солдат, Китнисс, а Пит, к тому же, недавно был серьёзно ранен. Не уверен, что вы справитесь… Взгляд Пита неожиданно наливается ожесточённым презрением. - Если бы твоему ребёнку грозила опасность, Хоторн, тебя бы не остановила зажившая рана, правда? Мой старый друг вдруг прячет взгляд. Я знаю, он благодарит все небесные силы за то, что Джейн ещё слишком мала, иначе бы её почти наверняка определили бы в «Отряд Сойки». Но я не могу его за это винить: будь я на его месте, а не на своём, я бы думала точно так же. - Ладно. Ладно, - он примирительно поднимает руки, убоявшись наших, верно, звериных взглядов. – Я поговорю с Койн и с Плутархом – ему эта идея, конечно, придётся по душе. Но я ничего не могу гарантировать, учтите. Он поспешно уходит, а мы с Питом смыкаем объятия, пытаясь спастись от снедающей нас невыносимой боли. Я обхватываю его талию, вжимаюсь в него так сильно, как только это возможно, чтобы ничто больше не смогло встать между нами. Его руки рассеянно блуждают по моей спине; украдкой подняв глаза на лицо Пита, я замечаю его остановившийся взгляд, и мне становится по-настоящему страшно. Пит всегда был тем, кто поддерживал меня в самые ужасные мгновения моей жизни, и теперь я наконец должна отплатить ему тем же. - Они живы, Пит, - тихонько касаюсь губами кожи его шеи, - живы, - шепчу, пытаясь убедить его в этом, а заодно и себя. Я бы почувствовала, случись с ними что-то, - я ведь мать. До сих пор помню, как проснулась посреди ночи от ужасных видений в ночь перед смертью Коры, как весь тот день сердце то неистово билось, то, казалось, замирало на несколько мучительных мгновений, и каждую минуту меня не покидало ощущение грядущего несчастья. А потом, вечером… Между матерью и детьми существует связь, крепкая и нерушимая, пока бьются их сердца. – Они живы, но попали в беду, и мы должны им помочь. Больше некому. Он тяжело вздыхает, мелкая дрожь пробегает по его сильному телу, а ладони замирают на моих плечах. Пит оставляет невесомый поцелуй на моей макушке. - Ты уверена, что хочешь пойти? - Спрашиваешь! Я ведь сама предложила Гейлу… - Я знаю, - нетерпеливо отрезает он. – Но сможешь ли ты? После всего… Это опасно, Китнисс. Джин и Кит не хотели бы, чтобы ты подвергала себя опасности, и уж тем более не ради них. Несмотря на возмущение, охватившее меня, улыбка трогает мои губы: именно это и сказали бы мне дети, будь они здесь. Я много упустила за последнее время, но Пит хорошо знает их. - Но ты пойдёшь, - замечаю я. - Конечно! Оставляю лёгкий поцелуй на его губах, слишком быстрый, чтобы бывший муж успел на него ответить. - У меня забрали Кору, а теперь, быть может, и Кита с Джин, - слова застревают в горле, но я упрямо продолжаю говорить, - и я не могу потерять ещё и тебя. Я пойду с тобой, я буду рядом, что бы ни случилось. По моим щекам бегут слёзы, и он собирает их шершавыми пальцами, а затем губами. Прижимает меня к себе так, что у меня перехватывает дыхание, и я не могу поверить, что этот человек всего несколько дней назад был таким холодным и далёким. - А я не могу потерять тебя. Поэтому и прошу тебя подумать ещё раз, хорошо подумать. Я хотя бы тренировался, а ты… Гейл прав вот, в чём: ты не солдат, Китнисс. Мы должны найти детей, но я никогда не прощу себе, если не уберегу тебя. Пожалуйста… Качаю головой – это мой последний ответ. Мои дети сказали бы мне то же. Но кто сказал, что я бы их послушала?***
Планолёт высаживает нас на окраине Дистрикта-2 и с тихим урчанием поднимается обратно в небо, через считанные секунды становясь лишь светящейся точкой средь мириадов звёзд. Меня пробирает дрожь: они ведь только что бросили нас в логове врага. Согласно плану, мы должны пройти путь, который был проложен для «Отряда Сойки» - единственно возможный выход из дистрикта, всё ещё остающегося в руках правительственных войск, чтобы в конечной точке этого пути соединиться с командой Джин и лишь затем – с войсками Тринадцатого, отправленными на штурм Капитолия. Один-единственный невысказанный вопрос висит над нашей командой с того самого момента, когда Плутарх огласил разработанный им же план: доберётся ли хоть кто-нибудь из нашего безымянного отряда до конечной точки? Нас пятнадцать – столько же, сколько было в пропавшем отряде: я, Пит, Калеб – режиссёр и оператор в одном лице; Бити Летир – Победитель от Дистрикта-3, гениальный изобретатель, ещё одно давно знакомое капитолийцам лицо; Тед – его бессменный адъютант, по-собачьи преданный ему одному; остальные – молчаливые солдаты, чьих имён я пока ещё не запомнила. Гейл тоже рвался ехать с нами, но руководство Тринадцатого ему не позволило; напротив, ему поручили командование большим отрядом бойцов, который должен был принять участие в приближающемся штурме столицы. Три дня нам понадобилось, чтобы уговорить Койн, Плутарха и Кассию; я просила, молила, упрекала, угрожала и унижалась, я заручилась поддержкой Фей Сенс, опухшей от слёз и безмерно несчастной, и родителей остальных спутников Джин, на которых было страшно смотреть. Пит просил их, и к нему они прислушались больше, просил Гейл, предлагая не только эмоции, но и взвешенные стратегические ходы, но решающим почему-то оказалось слово Бити, имеющего теперь звание полковника, внушительный послужной список и уважение лично Койн. Когда я тихо поблагодарила его, он улыбнулся мне и сказал, что не забыл, как на Квартальной Бойне я отдала предпочтение ему и его спутнице. Вайресс уже давно не было в живых, а сам Бити бежал под крыло Койн через два года после сорвавшейся Бойни, после смерти своей матери. Но теперь от того улыбчивого и вежливого мужчины не осталось и следа: тихим, но командным тоном он отдавал приказания Теду, а пальцы его беспрестанно бегали по экрану голографа. - Караул сменится у них только через час, - бормочет он себе под нос, не отрывая взгляда от экрана, но нам приходится прислушаться – Бити здесь за старшего, не я и не капитан Морн, в чьём подчинении находится наша охрана, - этого времени нам вполне достаточно, чтобы добраться до входа в тоннель – именно там «Отряд Сойки» в последний раз выходил на связь. Комендантский час нам даже на руку, - радостно сообщает он. Трудно с ним не согласиться: Дистрикт-2 окутан чернотой, лишь на военных объектах мерцают неяркие лампы. После того, как повстанцы разрушили плотину, и волной почти полностью смыло огромную электростанцию в Капитолии, электричества на всех не хватает, и даже военным пришлось отказаться от ярких прожекторов. Темнота скроет нас, но двигаться нам придётся совсем тихо, чтобы слиться с ночным безмолвием, витающим на пустых улицах. Гуськом мы пробираемся по улочкам Второго, в ночи слышно лишь наше прерывистое дыхание да едва слышный ропот Калеба: не такие кадры ему обещали. Путь нам освещает только мерцающий экран голографа Бити, но этого чудовищно мало и вместе с тем опасно много. Рука судорожно сжимает рукоять автомата, висящего на ремне, другая находит ладонь Пита; двигаться так не слишком удобно, зато почти не страшно. Кажется, вот-вот из-за поворота покажутся миротворцы и пристрелят нас всех или, что ещё хуже, доставят к Сноу. То-то старик вволю посмеётся над глупой девчонкой, когда-то так неосторожно бросившей ему вызов. Но за поворотом не оказывается никого, и за следующим тоже… В какой-то момент мы оказываемся в опасной близости от «Орешка» - прославленной военной базы Капитолия, и тогда Бити приходится даже выключить голо. Мы так близко, что слышим негромкие голоса часовых; в какой-то миг я даже пытаюсь разобрать слова в надежде услышать что-нибудь о детях, но Пит увлекает меня за собой, и вскоре я снова оказываюсь в кромешной тьме и недосягаемости для солдат Капитолия. У входа в тоннель мы оказываемся на исходе обещанного Летиром часа. Несмотря на грозящую нам опасность, Бити принимает решение всё же зажечь один-единственный фонарь, и я вдруг обнаруживаю перед собой голую гранитную скалу. Ничто в её облике не говорит о том, что в ней есть хотя бы какой-нибудь ход, но Бити, пошарив рукой по шершавой поверхности, нащупывает какой-то рычаг, и передняя стенка скалы отъезжает, открывая подземный ход. Тоннель облицован кое-где облупившимся красным кирпичом, освещён тусклым жёлтым светом. С удивлением замечаю, что лампы горят далеко не все, и вообще у тоннеля вид довольно обшарпанный – никогда не видела, чтобы Капитолий так плохо заботился о своей собственности. Но, тем не менее, дорога, убегающая вдаль, вымощена гладким чёрным камнем и такая широкая, что по ней рядом могут проехать два небольших грузовика. - Будьте начеку, - предупреждает он, когда камень с негромким лязгом закрывается за нами, - не выпускайте из рук оружие. Пройти через Второй было проще простого, самое опасное и сложное начинается теперь. Калеб нерешительно вертит в руках свою миниатюрную камеру. Он единственный, у кого нет автомата, но к нему в качестве личного телохранителя приставлен рослый смуглый солдат, неумолимо напоминающий мне Гейла. - Почему? Мы ведь под землёй, и никто нас не заметил… - Этот тоннель – одна из ветвей огромного подземного прохода, соединяющего Капитолий с близлежащими дистриктами. Всего их между столицей и Вторым порядка двадцати, но я не уверен, - хмыкает он. – Этот находится в отдалении и по данным Капитолия давно заброшен и затоплен, но всё-таки риск сохраняется. Кто-то из миротворцев или служащих может неожиданно забрести сюда, а кроме того здесь повсюду ловушки, - он нажимает на одну из кнопок голографа, и в пустоте словно по волшебству разворачивается карта нашего тоннеля и соседних подземных ходов. То тут, то там горят крошечные разноцветные точки, и чем ближе к Капитолию, тем их становится больше. - Как на Арене… - потрясённо выдыхаю я. - Точно, - тихо соглашается со мной Пит. – Это ты придумал? Бити ухмыляется и сворачивает свою виртуальную карту. - Перед своим побегом из Капитолия я внёс в их базу данных кое-какие правки…с тех пор тоннель принадлежит повстанцам, но по-настоящему им почти не пользовались… «Отряд Сойки», признаться, был первым полноценным боевым отрядом, идущим по этой дороге –до этого здесь проходили только единичные лазутчики. И сколько их осталось в живых? Я невольно содрогаюсь, вспоминая горящие в тусклой желтизне разноцветные огоньки. Каждая из них – смерть, изощрённая и мучительная. Была ли такая карта у тех, кто шёл здесь до нас? Была ли такая карта у Джин? Они не могли повернуть назад, не попав в лапы врага, но, идя вперёд, они обязательно встретились бы с капитолийскими ловушками. Пит сверлит Бити пристальным взглядом, и на лице мужа отчётливо проступает неприкрытая неприязнь. - Я не об этом. Ловушки… их придумал ты? Не думала, что полковники умеют краснеть, но щёки Летира покрываются алыми пятнами. Он поджимает губы и ерошит ладонью короткие тёмные волосы прежде, чем ответить. - Некоторые – да, но далеко не все. Они заставляли меня, как тебя, Мелларк, - теперь он отвечает Питу таким же прямым взглядом, - заставляли рисовать, радоваться жизни…жениться. Теперь наступает мой черёд краснеть, но никого в отряде это, к счастью, не интересует. - Хуже всего то, - изобретатель мрачнеет, - что за много лет ловушек прибавилось – Капитолий защищает даже заброшенные свои пути. Роботы доставляют и устанавливают ловушки согласно штатному расписанию, затем их наносят на карты… Но моей карте уже почти шестнадцать лет, а новую достать не удалось. - Это…безумие, - лепечет Калеб, крепче сжимая камеру. Пит задумчиво трёт переносицу. - Это же почти самоубийство. Вот только зачем, - он окидывает Летира полным подозрений взглядом, - ты сам вызвался ехать с нами? Мы ведь почти наверняка здесь погибнем… Нет, Пит, мы не можем погибнуть. Где-то впереди наши дети, и они ждут нас – мы не можем подвести их. Я почти готова молить его замолчать, не произносить таких страшных слов вслух, когда Бити неожиданно улыбается. - Я ведь лучше других знаю, как устроены эти ловушки, так что смогу обезвредить большинство из них. И это у него получается: в течение следующего часа мы обезвреживаем пять или шесть ловушек. Правда, лишь для двух из них пригодился гений Бити, остальные сработали после двух-трёх выстрелов и больше нас не беспокоили. Несмотря на отличную вентиляцию, дышать в подземелье труднее, от тусклого света устают глаза, а ноги начинают болеть от долгого перехода. Но тяжелее всего неусыпная тревога, точащая силы; с каждым шагом я надеюсь увидеть какие-то следы «Отряда Сойки», но нас встречают только голые стены и каменный пол. То ли они старались не оставлять следов, опасаясь погони, то ли кто-то замёл за ними следы, готовя следующим, кто пройдёт этим ходом, ловушку, а, может быть, Джин, Кит и остальные просто свернули в какой-нибудь из боковых ходов – я видела по пути несколько зияющих тёмных провалов. Наш небольшой отряд окутан тишиной: никто не разговаривает, опасаясь привлечь нежелательное внимание, хватает и того, что время от времени раздаются короткие щелчки автоматных выстрелов, когда звучит тихая отрывистая команда Бити. Кажется, мы идём вперёд уже целую вечность, но с каждым новым шагом нас встречает всё та же молчаливая пустота и стены из красного кирпича. Меня, как и Пита, подгоняет страх за жизни детей, но остальным спешить некуда, и через какое-то время Морн объявляет привал. Я жую галетное печенье, примостившись рядом с Питом. - Они пропали четыре дня назад, а теперь мы тащимся, как черепахи, и к тому же останавливаемся перекусить, - злость одолевает меня, я сжимаю пальцы в кулак, кроша печенье. Пит лишь усмехается, стряхивая с моей формы крошки. - Я бы тоже предпочёл есть на ходу и останавливаться только для того, чтобы поспать час-другой. Но командую, к сожалению, не я. Нам с тобой и вовсе было бы лучше вдвоём, но вдвоём мы слишком слабы. И потом, Калеб… - Это ведь был лишь предлог, Пит. Нам не нужна его чёртова камера, - идея озаряет разум яркой вспышкой, и я едва не вскрикиваю от радости.- Послушай! – теперь я едва слышно шепчу, и ему приходится наклониться ко мне, чтобы расслышать слова. – Давай уйдём, когда они все заснут. Этот фарс…он не нужен никому, включая Койн. А мы здесь для того, чтобы найти наших детей. На его широком лице отражается сомнение, он берёт мою руку в свою и рассеянно вырисовывает на моей ладони какие-то узоры. После недолгого молчания он поднимает на меня кристально-голубой взгляд. - Это неразумно, Китнисс. Если нам встретится кто-то…нам нипочём не отбиться. К тому же голограф у Бити, а без него мы всё равно, что мертвы. На языке у меня вертится куча вдруг отчётливо вырисовавшихся идей: мы можем уговорить Бити или принудить его пойти с нами, можем украсть голо у него, можем иногда постреливать туда-сюда, чтобы отыскать ловушки… Едва раскрыв рот, я вижу, как линия подбородка Пита твердеет, а губы превращаются в тонкую полосу, и все слова умирают. Я так хорошо знаю это выражение непреклонного упрямства на его лице, что теряю всякую надежду переубедить бывшего мужа. - Пит… - сжимаю его пальцы в своих и замечаю, что они мелко дрожат. - Может быть, ты – всё, что у меня осталось. И я не могу тебя потерять. Его слова больно бьют в самое сердце, но отбивают всякую охоту перечить. Что ж, придётся нам и дальше плестись вместе со всеми и только молиться за детей. Но плестись не получается, потому что дальше дорога вдруг превращается в ад. Вероятно, именно здесь начинаются более новые ловушки, не отмеченные на карте Бити. Первый удар, нанесённый из молчаливой пустоты, принимает на себя один из солдат: пол прямо под ним проваливается, и, едва мы успеваем расслышать угрожающее бульканье где-то далеко внизу, снова смыкается над его головой, а полный ужаса крик обрывается так резко, словно никогда и не существовал человек, издавший его. И весь порядок, сколько его было в нашем отряде, рассыпается. Беспорядочно звучат выстрелы, рассыпая пули, вот грохнула чья-то граната, пробуждая клацающие металлические челюсти прямо у нас на пути. Но ловушек оказывается больше, чем мы вообще могли себе представить, и лишь одна из пяти пуль попадает в цель, освобождая путь. Одного из солдат расплавляет сноп ядовито-жёлтого света: сперва панцирь стекает с него каплями чёрной пластмассы, удушающий запах горелого мяса повисает в тоннеле, а затем, кажется, и кости превращаются в вязкую белую жижу. Тошнота подступает к горлу, истерика сдавливает грудь, и лишь мысль о том, что где-то впереди Джин и Кит, позволяет мне зацепиться за реальность и не свалиться в бездну безумия. Если только они смогли пройти здесь, неумолчно твердит назойливый голосок в моей голове. Капитан окружает нас телохранителями так, чтобы мы шли по центру дороги, где по расчетам Бити ловушек меньше. Я, Пит и Бити должны выжить, ведь мы – последний пропагандистский оплот, оставшийся у Койн теперь, когда отряд Джин пропал. Но сделать это труднее, чем кажется: ещё двое солдат исчезают в кипучей зловонной реке, открывшейся нам во вдруг разверзнувшейся пропасти, а затем сам капитан Морн умирает от ядовитого дротика, попавшего ему в шею. Камера в руках Калеба неистово трясётся, но он с честью выполняет свой долг перед Тринадцатым, снимая наше бесславное бегство. Стальной крюк, вылетевший из стены, цепляет Теда за рукав и, кажется, отрывает кусок мяса от предплечья мужчины, но адъютант Летира, словно не замечая боли и крови на рукаве, бежит дальше, чертыхаясь и прикрывая собой изобретателя. А вот ещё одному солдату везёт не так, как ему: сразу несколько крюков стальными когтями впиваются в его тела, и он умирает медленно и мучительно. Нам некогда перевязывать раненых и утешать умирающих: смерть сверху, снизу и по бокам, и наш путь превращается в отчаянное бегство от свистящей, шипящей и звенящей погибели. Пот заливает глаза, сердце выпрыгивает из груди, дыхание спирает, воздух обжигает горло, но я бегу что есть мочи, лишь иногда оглядываясь на Пита, но он то и дело подталкивает меня вперёд и всё пытается прикрыть меня своим телом. Бити выбрасывает вперёд сразу пять ручных гранат, и тоннель сотрясается от грохота, слышного, должно быть, теперь и в самом Капитолии. Но, когда дымная горькая пелена рассеивается, я вижу лишь стальные осколочки, усыпавшие пол. - Привал, - хрипит Летир и падает на пол, уткнувшись лицом в прохладный камень. Присаживаюсь у стены, нетвёрдыми пальцами отвинчиваю крышечку фляги и припадаю губами к горлышку. Наслаждение от прохладной воды, текущей по пищеводу, расползается по телу, я открываю глаза, лишь когда рядом со мной раздаётся надсадный шёпот Пита: - Китнисс… Дай попить… Протягиваю ему наполовину полную флягу и удивлённо оглядываю его с ног до головы. При нём больше нет ни рюкзака, ни разгрузки, нет даже автомата. На поясном ремне я вижу только пистолет, запасной магазин к нему, широкий нож и три ручных гранаты. - Где…твои…вещи? – стараясь выровнять дыхание, спрашиваю я. Взгляд Пита становится виноватым. - Я всё это выбросил, - он шумно выдыхает и принимается пить, жадно, большими глотками. Вытерев губы, Пит поясняет: - иначе бы я не смог бежать наравне с вами. Всё из-за ноги, - дёргает плечами он, и на губах его появляется горькая усмешка: - в Капитолии меня позабыли снабдить протезом, подходящим для таких испытаний. Краска стыда заливает моё лицо: я совсем позабыла об увечье Пита. А ведь он так старался быть рядом со мной, что остался теперь практически беззащитным и даже без своего сухпайка. - Ничего…Это ничего, Пит, - шепчу я, приглаживая его влажные от пота светлые волосы. Он ничего не отвечает, виновато и устало склоняя голову. А я медленно повожу взглядом по сторонам, и от липкого ужаса перехватывает дыхание: нас осталось пятеро. Пятеро из пятнадцати, и это за одну ночь, в течение которой мы, вероятно, и на шаг не приблизились к нашей цели. Когда я поднимаю взгляд на Бити, он быстро отворачивается, но в его глазах я успеваю заметить обречённость. Позже он подходит к нам. - Пора идти, слышите? Пока, вроде бы, ловушек нет, но всё равно придётся проверять… - он окидывает взглядом почти безоружного Пита и снова обращается ко мне. – И берегите патроны. Кто знает, с чем ещё нам придётся столкнуться в этом чёртовом тоннеле. После недавнего грохота, заполняющего тоннель до отказа, тишина кажется слишком неестественной, но каждый шаг почему-то заставляет меня вздрагивать. - Бити… - я догоняю мужчину и касаюсь его руки, - …у них…у Джин и её отряда ведь был голограф, правда? Секунду он молчит, а затем кивает. - Отряд вёл Эван Джамсон, и голо у него был, но только один. Послушай, Китнисс, - он делает глубокий вдох перед тем, как заговорить снова, - и ты, Пит… Этот ход – настоящая мясорубка, вы сами видели… - я догадываюсь, что он произнесёт дальше, и меня начинает трясти. – Я понимаю, что там были ваши дети, но я бы на вашем месте не тешил себя несбыточными надеждами. Похоже, лучшее, на что мы можем рассчитывать, так это на то, чтобы выбраться отсюда живыми. Я открываю рот, чтобы поспорить с ним, но, словно в подтверждение его слов, средь полной тишины, тускло блеснув в свете ламп, сверху прямо на Калеба падает огромное серповидное лезвие. Оно разрубает нашего режиссёра почти напополам от плеча до талии, и мой дикий визг тонет в брани троих мужчин. Бити бросается к упавшему мужчине, Тед с перевязанной рукой суетится рядом, но всякому понятно, что Калебу не выжить. Я тупо пялюсь на то, как в судорожно подёргивающейся левой руке оператора подпрыгивает камера, надёжно примотанная к ладони ремнём. - Поверить не могу, - изумлённо шепчет рядом Пит. Заставляю себя оторвать взгляд от камеры и, минуя страшную рану, в которое превратилось тело молодого, стройного и красивого человека, останавливаюсь на искажённом болью лице, где ещё живут полные муки глаза. Бити и Тед тоже замечают это и склоняют головы друг к другу, о чём-то шепчутся. После краткого кивка Летира его адъютант вынимает из кобуры пистолет; Калеб замечает мелькнувший глазок дула и удовлетворённо прикрывает глаза. Кажется, его побелевшие губы даже складываются в улыбку. Выстрел в один миг обрывает бьющуюся в агонии жизнь. Нас осталось четверо. В траурном молчании мы проходим какое-то расстояние, а затем моё ухо, давным-давно натренированное охотой, улавливает короткий звонкий щелчок, раздавшийся под землёй. Ловушка, успеваю устало отметить я прежде, чем оказываюсь на каменном полу. Разбитую щёку саднит, и, поднимаясь, я слышу рядом чей-то стон и не сразу понимаю, что он принадлежит Питу. Это осознание рывком поднимает меня с пола, и я встречаюсь взглядом с испугом в глазах мужа. Ткань штанов Пита набрякает и темнеет у колена, и он, сдавленно охнув, оседает на холодный кафель туннеля. Рядом с ним звякает металлическая пулька, ещё несколько рассыпаются по камню чуть позади него. Если бы он шёл чуть медленнее, пули Капитолия изрешетили бы его всего. Бросаюсь к нему, пробую поднять его, но у меня ничего не выходит: Пит не может наступать на простреленную ногу. Рядом со мной оказывается Бити, озабоченно осматривает рану мужа и качает головой. От этого движения у меня перехватывает дыхание. Голубые глаза Пита неотрывно следят за каждым проявлением эмоций Летира и, когда он качает головой, в них словно что-то захлопывается. - Я не смогу идти так быстро, как вы, - первым разрывает тишину Пит, а я борюсь с отчаянным желанием зажать ему рот ладонями, - вместо второй ноги у меня протез. Изобретатель вскидывает на него быстрый взгляд. - Ты вообще не сможешь идти, - твёрдо произносит Бити. - Мы должны оповестить отряды, направляющиеся в Капитолий, - может быть, всё дело в том, что Пит ранен легко в сравнении с ними, а, может, в том, что я не представляю своей жизни без него, но мне лишь на миг становится стыдно за то, что я не произнесла эти слова для остальных. – Там тысячи людей, Бити, сотни медиков. Гейл говорил, они зайдут и в тоннели тоже, чтобы окружить войска Сноу и не дать ему бежать… Нам нужна помощь, - в моём голосе отчётливо звучит мольба. - Какая помощь, Китнисс?! Мы потеряли с ними связь! Нам нужно выбираться отсюда! А он, - мужчина кивает на Пита, - будет только нас тормозить. - Замолчи! – сжимаю руки в кулаки, снизу вверх глядя на него. Не желаю признавать, что Бити прав. В спину нам, вероятно, дышат переродки Капитолия и, Бог знает, что ещё, нет времени рассиживаться на месте в ожидании помощи, которая всё равно не придёт. Но я не хочу с этим смириться. Не могу. - Китнисс… - чувствую прикосновение его пальцев, от чего глаза наполняются слезами. Я стираю их тыльной стороной ладони, оставляя на лице грязные следы. Плевать. - Я не брошу тебя, - твёрдо говорю я, глядя прямо ему в глаза. Пусть знает, что так легко ему от меня не отделаться. - Китнисс… - Мы не можем бросить его! – теперь я обращаюсь к Бити. В ответ он лишь хмурится. - Тед, - негромко зовёт он, - уведи её. Смысл его слов доходит до меня, лишь когда огромный мужчина сгребает меня в охапку и поднимает, увлекая за собой. Я начинаю неистово биться в его руках, но он не ослабевает хватку. Как в замедленной съёмке я вижу, как Бити достаёт из кобуры пистолет и направляет его прямо в голову Пита. Мой истеричный крик отбивается от каменных стен, оглушая, слёзы щиплют кожу, стекая по лицу, но здоровяк ни на миг не замедляет своих шагов. - Идём, - приговаривает Тед. – Представляешь, что сделает с ним этот ублюдок, если найдёт живым?- наверное, он имеет в виду Сноу, да, точно его, но сейчас я бы была благодарна даже ему, если бы его внезапное вмешательство спасло бы Пита от пули Бити. Пит не пытается подняться или сопротивляться, он даже не смотрит на пистолет – его взгляд направлен точно на меня, и в нём я читаю всю противоречивую гамму его чувств ко мне. Боль, ревность, обиды – всё это отошло на второй план, оставив лишь любовь, безграничную и огромную. Он разлепляет губы и шевелит ими, и сквозь плотную пелену слёз эти движения складываются для меня в его последнее прощание: я тебя люблю. - Пит, нет! – я не хочу прощаться. Мне не выдержать этого – моё сердце остановится прямо здесь, следуя за оглушающим звуком выстрела, следом за затихающим сердцем Пита. Пытаясь отбиться от Теда, я ненароком цепляю его разгрузку, и мне удаётся расстегнуть кобуру пистолета. Раньше, чем он успевает что-либо сообразить, я жму на курок. Руки трусятся, мир перед глазами размыт разноцветными мазками, и я настолько уверена, что промахнусь, что звук замертво рухнувшего тела заставляет меня вздрогнуть. Ошалевший Тед ослабляет хватку, и я ужом выскальзываю из его рук, бросаясь к Питу. - Сука! – несётся мне вслед его злое рычание. Спотыкаюсь о распростёртое тело Бити, падаю прямо в объятия мужа, захлёбываясь счастливыми рыданиями. Мне плевать, что будет потом, главное – он жив, пусть даже я смогла отсрочить его гибель лишь на миг. А теперь мы не расстанемся даже в смерти, а о другом я и мечтать не смею. Пит не сводит глаз с чего-то у меня за спиной, одной рукой пытаясь дотянуться до выпавшего из рук Летира оружия. - Китнисс, зайди мне за спину. - Пит… - Живо! – рычит он, заставляя меня оглянуться: прямо на меня движется, сжимая в руке пистолет, Тед. Дёргаюсь, пытаясь повиноваться Питу, но тут меня настигает жгучая боль в левом боку. Она ослепляет, заставляя мир вокруг померкнуть. Валюсь на бок, тянусь к Питу, чтобы навсегда соединить с ним руки, но силы покидают меня, и я проваливаюсь в темноту, услышав напоследок похоронный звон второго выстрела.