* * *
Кошка, войдя в приоткрытую дверь, грациозно и мягко, почти неслышно, прошлась по комнате, подошла к сыщику и, приподнявшись, коснулась холодной лапкой его босой ноги. Тот едва вздрогнул и взглянул вниз — внизу в полумраке комнаты желтым светились кошачьи глаза. Светлячки глаз медленно мерцали, будто кошка щурилась. — А, ты… Я совсем забыл про тебя, — тихо пробормотал Эл и, протянув к кошке руку, цепко ухватил загривок, поднимая на уровень лица. Как ни странно, она не сопротивлялась, повиснув тушкой в сухих пальцах Рюдзаки. Темно-серые глаза глядели в упор в круглые, янтарно-желтые, еще более наглые, чем его собственные. И такие же разумные. «Что ты за существо вообще?» — Кошка. Серая… Будешь Молью, — разлепив наконец губы, медленно произнес он. Рука наконец разжалась. Кошка грациозно опустилась на пол и одним легким рывком запрыгнула, будто взлетела, на стол перед мониторами компьютера, освещаемая ими со всех сторон. Эл едва заметно нахмурился, но не стал прогонять. Еще пару часов они оба почти не двигались, их можно было принять за живые статуи: сыщик, сидя в своей любимой позе, что-то вычитывал, а кошка неотрывно наблюдала за ним, лишь пару раз шевельнув еще чуть влажным хвостом да иногда слегка наклоняя голову. Шерсть на ней топорщилась слипшимися иголочками, и от этого она напоминала ежа. В какой-то момент зашел Ватари. — Пора принять ванну. А после я принесу пирожные. Эл с кивком встал и скрылся за дверью комнаты. Казалось, это было настолько неожиданным, будто кто-то просто поставил время на паузу и только сейчас, спустя долгое время, снова запустил. Кошка, точно так же словно очнувшись, легко спрыгнула на пол и последовала за Рюдзаки. Вскоре она оказалась в ванной комнате, выложенной белым кафелем. Ватари уже был там. Эл подошел к слуге, и он стал снимать с Рюдзаки одежду. Эл обернулся на кошку. Несколько секунд они в упор смотрели друг на друга, будто играли в гляделки, а после Моль первая отвернулась и с важным видом вышла в коридор. Ватари же, захлопнув дверь посильнее, продолжил возиться с сыщиком. Кошка сидела рядом с дверью и невозмутимо умывалась, тщательно протирая лапкой мордочку. Когда Эл вышел, уже одетый, Моль все еще сидела рядом, глядя куда-то в пол. Казалось, она вообще не двигалась все это время. Мельком глянув на нее, сыщик направился к себе. Кошка сразу встала и пошла сбоку, отставая всего на шаг. Ее шаги были мягкими и тихими, едва слышными в тишине дома. При ходьбе она едва заметно помахивала опущенным хвостом, а лапы ее почти касались мокрых следов идущего хозяина, но она как-то обходила лужицы на полшага, не касаясь воды ни шерстинкой. Они зашли в комнату. Его уже ждали несколько пирожных, лежащих на блюдце, и чашка с горячим чаем. Рядом с чашкой стояла маленькая вазочка с кусочками рафинада. Рюдзаки сел за стол и, неотрывно оглядывая мониторы, стал есть. Кошка, заняв прежнее место на столе, уставилась на него неподвижным внимательным взглядом. Эл не обращал на нее внимания, лишь изредка кидая мимолетные взгляды. — Будешь клубнику? — в очередной раз покосившись на нее, он подцепил ягодку пальцами и поднес к серой мордочке. Кошка чуть подалась вперед и, обнюхав клубнику, осторожно зажала в зубах и потянула на себя. Эл отпустил ягоду. Моль, наклонившись к столешнице, надкусила ягоду сильнее и после выплюнула, чуть тронула лапкой. Ягодка качнулась и покатилась по столешнице. Моль повела ее дальше к краю, пока клубника не упала, и спрыгнула за ней сама. Через несколько секунд кошка с шорохами и стуками скрылась в глубине комнаты. «Ну хоть так,» — Эл вздохнул, размял затекшую шею и, придвинув клавиатуру поближе, быстро заклацал по кнопкам. Изображения на мониторах мелькали и то и дело менялись, пока сыщик искал нужное. Вскоре он вовсе перестал обращать внимание на посторонние звуки, которые издавала кошка.* * *
Моль приходила к нему каждую ночь, хотя Ватари и выносил ее из комнаты, когда сыщик засыпал. Она ютилась на подлокотнике кресла или иногда влезала прямо на него. Она часто мешала ему есть, каждый раз сопровождала до ванной, путаясь под ногами, и часто в порыве игры царапалась, кусалась, врезалась в Эла, хотя он старался ее не трогать. Кошка была вездесуща, но не это не нравилось Рюдзаки больше всего. Глаза. Эти чертовы глаза. Круглые, желтые — и слишком разумные для нее. То и дело ему казалось, что все свои действия Моль совершает абсолютно осознанно, особенно когда они были не свойственны кошкам. Однажды Ватари даже рассказал, как застал ее за поеданием яблок прямо из корзины. Кошка кромсала мякоть острыми и тонкими, совершенно не приспособленными для этого зубами, удерживая яблоко лапами и слизывая текущий по его красному боку сок. Заметив Ватари, она предпочла убежать и больше к ним не возвращалась. Нарезанные дольками яблоки в миске на полу после мало ее интересовали. Кроме того, за все это время она ни разу не показала голос. Будто бы у нее вообще не было голоса. Кошка шипела, когда ей наступили на хвост, фыркала, когда на мордочку попадала вода, и даже чихала от пыли. Но ни разу не мяукнула. Внимание сыщика или его слуг она привлекала исключительно прикосновениями. А еще — она всегда возвращалась домой. Несколько раз в день Моль выходила на улицу на час или несколько и после неизменно приходила назад, скреблась в дверь и сама шла к ванной, где ее лапы мыл Ватари. С первых чертовых дней. Эл так и не понял, как она могла попасть на крышу. Вряд ли бы кто-то из слуг притащил приблуду на крышу и оставил там. К тому же, никто из них не подал виду, что такое было. А еще он стал замечать, что кошка все меньше его раздражает. Даже когда царапает его, выпрашивает еду и мешает есть, спит с ним в кресле и спихивает на пол его ноги. Ему нравилось гладить ее, перебирать шерстку, оказавшуюся очень мягкой. Иногда Рюдзаки даже садился так, чтобы она могла влезть ему на колени и уснуть, свернувшись калачиком, или же просто лежать. Так он обнаружил, что если как следует откинуться на спинку стула в таком положении и хорошенько прогнуться, ноющий позвоночник захрустит и на какое-то время перестанет болеть так сильно. А еще она мурчала — и только в такие моменты. Сколько бы ее ни гладил кто-то другой, она молча принимала ласки или и вовсе уходила, уворачиваясь от рук. Пожалуй, поднимать ее на руки Моль позволяла только ему и Ватари. А уж трепать за уши и прикасаться к горлу мог исключительно Рюдзаки. И он не понимал, за какие заслуги был избран хозяином.