Привет, Синичка!

Чёрный минивэн, выехавший за пределы Киева, стремительно бежал по шоссе в сторону Борисполя, конечным пунктом в котором ему служил аэропорт. Совсем скоро железная птица, именуемая самолётом, должна была выпорхнуть из его владений, унося с собой не только светлый отрезок жизни, но и частицу Машиной души. Скользнув глазами по сидящим в салоне ребятам, она глубоко вздохнула. Как быстро пролетело время! Как будто только вчера тур Марсов по России только начинался, и вот они уже улетали. И ни на минуту, ни на секунду это нельзя было оттянуть. Отвернувшись к окну, она равнодушно уставилась на пробегавшие мимо пейзажи, а мысли по-прежнему не сбавляли свой ход. Последние два дня пролетели наиболее незаметно - настолько, что сейчас Маша даже удивлялась, были ли они на самом деле. Она помнила только бешенную смену событий да череду новостей, настигавшую её почти поминутно. Приняв в отношении Барсукова твёрдое решение, она стала действовать в соответствии с ним и уже вечером того же дня уведомила генерального директора своего агентства о превышении полномочий его подчинённым. При этом по электронной почте (благо, люди изобрели Интернет!) она послала не только письменное изложение произошедшего конфликта, но и копию оставленной горе-бумаги. Реакция шефа не заставила себя ждать, подтверждая догадки о том, что к данной теме он был полностью безучастен. Он отозвался спустя всего полчаса - причём, позвонил прямо Маше на мобильный - и, стараясь совладать с заметным в голосе волнением, пытался удостовериться, что всё правильно понял. При этом заметил, что подобное поведение Барсукова бросает на имя агентства недобрую тень, и обещал во всём разобраться. И заверил, что результат не заставит себя долго ждать, поскольку он намерен принять самые радикальные меры. Итак, механизм был запущен, и останавливаться или давать задний ход не представлялось возможным. Но Маша и не собиралась отступать. Напротив, она ощущала какую-то демоническую энергию внутри себя, придававшую ей решимости и силы. Казалось, в ней ожил дремлющий вулкан, готовый к смертельному поединку. И она ясно осознавала: если что-то пойдёт не так, если Барсук использует знакомства или пойдёт на какую-то хитрость, дабы вывернуться, кипящая магма прорвётся наружу. И всем, кто попадётся ей на пути, несдобровать. Однако казусов не возникло. Генеральный директор был человеком серьёзным и к числу глупцов, норовившим заглянуть в дышащий кратер, не принадлежал. Он сразу смекнул, что в случае обращения Маши в вышестоящие инстанции - а она в разговоре намекнула на это - дело может стоить ему должности, и, будучи разумным, предпочёл это предотвратить. К тому же, в последнее время до него уже доходили слухи о выходках Барсукова, испытывая терпение и изрядно портя нервы; но, пока недовольство сотрудников носило устный характер, это сходило ему с рук. Маша же повела себя категорично. Настолько, что в серьёзности её намерений сомнений быть не могло. Словом, вокруг Барсукова завертелось нешуточное дело, в котором даже его пресловутые связи были бессильны. Ведь они обычно помогали до тех пор, пока их использовали умеренно и разумно. А от тонущего корабля дальновидные люди всегда старались держаться подальше. Дабы самим не утонуть. А Барсук тонул. Надёжно. Это стало понятно уже на следующее утро, когда он, позвонив Маше, гневно орал в трубку: - Синица, ты с ума сошла?! Как ты смогла?! Как ты посмела заварить такую петрушку?! - Её заварил ты, - реагировала она спокойно. - А я лишь передвинула кастрюльку в нужное место. - Да ты знаешь, что натворила?! Тут такое началось! Шеф рвёт и мечет! И бросается на людей! - Что, и тебе досталось? - Да он меня уволил, кретинка! Только-что! Ах, вот как? И почему Маша не удивилась? Может, потому, что этого и следовало ожидать? - Что ж, дуралей, ты получил по заслугам. Между нами говоря, ты и не соответствовал этой должности. Только занимал чужое место. Так что, можно сказать, теперь всё в порядке. - Ах, так?! - казалось, он так и затрясся от бессильной злобы. - Значит, если я больше не твой начальник, можно такое мне говорить?! - Нужно, остолоп. Нужно. А начальником по большому счёту ты и не был никогда. Так, лишь жалкая пародия на него. - Да ты...! Да я...! Да как ты смеешь? Ты...! Думаешь, после всего, что натворила, ты сможешь спокойно работать? Да как бы не так! Не выйдет! У меня ведь - связи и знакомства. Да я тебя в порошок сотру! Я...! Я тебе такую жизнь здесь устрою, что ты не раз пожалеешь! Это были пустые угрозы, - Маша прекрасно это знала, - похожие на агонию зверя, угодившего в капкан. Ведь если те самые связи сейчас ему помочь не сумели, то с какой радости они будут делать это потом? Это было абсурдом. И Барсуков тоже это понимал. Но подлая сущность, подстёгнутая уязвлённой гордыней, не позволяла смириться с произошедшим и заставляла извергать наружу ядовитую жёлчь. Господи, и почему порой мужики вели себя подобно уличным бабам? - Можешь не напрягаться, Барсук: от твоих глупых угроз мне ни холодно, ни жарко. А кроме того, оставаться в переводческом агентстве я и не собираюсь. Он, похоже, этого не ожидал - немая пауза на том конце красноречиво подтвердила это. С него слетел воинственный пыл, из груди вырвался тяжёлый вздох, и далее он пробубнил притихшим тоном: - Чего? - Переводчик - это не моя жизнь. А та, которую ты навязал мне. Я же стремилась совсем к другому. Настало время исполнить свою мечту. - Эй, Синица, ты чего? - в голосе Барсука зазвучали удивлённые нотки, как если бы она признавалась, что собирается сигануть с высокоэтажки. - Ты чего творишь? - Порываю с тобой всяческие контакты. Сжигаю последние мосты, по которым ты мог бы ко мне добраться. И возвращаюсь к самой себе - независимой и вольнолюбивой, которой была изначально. - Да ты что? - удивление Барсука отчётливо сменилось ошарашенностью. - А как же я? - Тебя больше нет в моей жизни. И никогда не смей в неё вторгаться! Ни под каким предлогом! Ты олицетворяешь собой подлость и эгоизм, а я слишком дорожу каждым своим днём, чтобы растрачиваться на это. Маша говорила с заметным холодком и по-деловому сухо, твёрдые интонации голоса выдавали её решимость; и, уловив это, Барсук отчётливо осознал, что она не шутит. Всё действительно так, как она говорит. И пути назад не существует. - Ты не можешь так поступить! - выдохнул он. - Ты... Я же люблю тебя, Синица! Ах, значит, всё-таки любит? Какой-то странной извращённой любовью, которая никогда не позволяет раскрыться этому чувству. Или хотя бы признаться в нём. Так с чего же он взял, что это её удержит? - Любишь? - и она недоверчиво ухмыльнулась. - Так ты называешь попытки меня поработить? Тогда ты любить не умеешь. Ведь любовь не должна ни угнетать, ни обременять. Ни физически, ни морально. Я знаю разницу между любовью и жалкой постыдной игрой. - Откуда? - Думаешь, никто меня никогда не любил? Ошибаешься. Меня любил настоящий мужчина - искренне, нежно, чисто. И любит и сейчас. И его любовь абсолютно мне не мешает. С ней я остаюсь самой собой. Вольной, свободной, имеющей право выбора. Твои же представления о любви ничтожны. Они не интересуют меня. Меня не интересует ничего, что связано с тобой. Отныне я свободна. И это так здорово! Минивэн вздрогнул на ухабе, и, оторвавшись от воспоминаний, Маша сделала глубокий вдох. А ведь это действительно здорово быть свободной! От прошлого, от едких воспоминаний, от неразрешимых проблем. И от удручающей любви, тяжёлым камнем давившей долгие годы. А главное, от навеянной ею бессмыслицы, предоставлявшей кучу трудностей и занимающей все силы и мысли. Странно всё же устроен человек: придаёт значение пустым ненужным вещам и считает их первостепенными при этом. И, отдавая им всего себя, почти расшибается в лепёшку. Но однажды наступает время прозреть, и, оглядываясь, он вдруг понимает всю тщетность и нелепость своих усилий. И что тогда остаётся у него? Боль? Разочарование? Пустота? Маша внутренне улыбнулась. Ей в этом плане повезло: её прозрение пришлось на период грандиозных перемен в жизни. И как удачно он совпал с тем, что в это время ей было на кого опереться. Пусть с ней не было тех, кто поддерживал её в детстве - родителей, брата, друзей, - зато рядом были Марсы. Те самые Марсы, которые - пусть только в мыслях - были с ней всегда. Которых она уважала, которыми гордилась, которых считала частицей себя. Благодаря им Маша не чувствовала убийственной пустоты. Благодаря им она перенесла этот период намного легче. Благодаря им отважилась переменить свою жизнь, о чём - она знала точно - никогда не пожалеет. И благодаря им боль едких разочарований не терзала её. Хотя... боль всё же была. Боль расставаний. И как бы Маше не хотелось его миновать, оно было неизбежным. Интересно, чувствовали ли они то же самое в эту минуту? Догадывались ли, как много значили для неё? Подхлёстнутая подобной мыслью, Маша оторвалась от окна, и, скользнув глазами по салону, наткнулась на острые взгляды. Видимо, всю дорогу парни наблюдали за ней, гадая, о чём она могла думать. И беспокойство на их лицах говорило о том, что их также тяготила предстоящая разлука. - Мэри, - Джаред взял Машу за руку, - всё хорошо? - Да, - кивнула она. - Ты так задумчива и молчалива, - пододвинулся ближе Томислав, положив сверху и свою пятерню. - Тебя что-то гложет? - Шеннон накрыл руки ребят своей крепкой ладонью. - Новые проблемы? Из-за работы? - Нет, - улыбнулась Мария, окидывая их тёплым взглядом. - Конечно же, нет. Просто вы уезжаете, а я не люблю прощаний. - Честно говоря, - шепнул Томо, - мы - тоже. Сколько ни ездим по свету, в каких ни бываем местах, а к ним всё никак не привыкнем. - Поэтому, - подкинул Джаред, - изобрели свой метод расставаний: не прощаясь. - И теперь из каждой страны уезжаем так, словно вернёмся уже завтра, - Шеннон приобнял Машу за плечо. - Но ведь это самообман, - возразила она мягко. - Разве? Мы так часто путешествуем по свету, что это уже давно стало правдой. - Это - если оценивать с вашей позиции. А если - с позиции какой-то определённой страны, то ждать приходиться долго. - Эй! - И Шенн с лёгким озорством заглянул ей в глаза. - Почему такие грустные мысли? Вот увидишь, ты не успеешь и глазом моргнуть, как мы встретимся снова. Глазом моргнуть? Маша недоверчиво ухмыльнулась. Ну, это - только если ты настолько ленив, что моргаешь продолжительностью в год. А то и больше. - И, надеюсь, в следующий раз ты порадуешь нас хорошими новостями, - подкинул Джаред. А вот в этом Маша как раз и не сомневалась. Тем более, что перемены в её жизни уже начались. - Обязательно. Думаю, к тому времени я буду работать в столичном телецентре и поприветствую вас в качестве репортёра. Быть может, даже возьму у вас интервью. - Ха! Я себе уже это представляю! - Томо улыбнулся во весь рот и, копируя журналиста, шутливо выставил вперёд воображаемый микрофон: - Мистер Милишевич, сколько орешков вы истребляете за год? Салон минивэна наполнился смехом, и даже сидящие впереди шофёр с организатором не могли подавить усмешек. Находящийся рядом с Машей Шеннон лишь улыбался, бросая на неё короткие взгляды, и напряжение в его глазах говорило о многом. О том, что ему не всё равно, что с ней происходит; о том, что ему не плевать, что с ней будет потом; о том, что ему небезразлично, как она вынесет разлуку. А главное, что ему тоже сейчас нелегко. Хоть он и старался не подавать вида. - А ты уже всё решила? - спросил он негромко. - На счёт репортёра. - Да. Я этого хотела всегда. И сейчас для этого - самый удобный случай. Помнишь Анатолия Ковалёва? Он приглашал меня к себе на работу. И стоит мне лишь позвонить... - У тебя есть его номер? - Конечно. Шенн вдруг исполнился твёрдости духа, глаза полыхнули решительным огнём. - Звони! - Что? - Звони прямо сейчас! При мне! Я хочу знать, чем закончится дело! Такой интерес с его стороны невероятно её позабавил. Хотя и был понятен. И, решив не испытывать его терпения, Маша достала из сумочки телефон. Пробежала пальцами по сенсорному дисплею и прикипела ухом, вслушиваясь в летящие в бездну гудки. - Слушаю! - после маленького щелчка отозвалось пространство голосом обычного человека. - Толик? Здравствуй! - Маша? - он заметно оживился. - Привет! Рад тебя слышать! - Ты узнал меня? - Ещё бы! Я каждый день гадал, позвонишь ты или нет. У тебя всё в порядке? Тур Марсов уже завершился? - Да. Мы сейчас как раз в Борисполе. Едем в аэропорт. - В Борисполе? О! Это близко! Я-то сегодня - в Киеве. Приехал по делам... Ну, а ты думала над моим предложением по поводу работы? - Да, Толь. Я как раз поэтому и звоню. Если оно всё ещё в силе... - В силе? - на том конце послышалась короткая удивлённая пауза, затем - облегчённый выдох и радостная улыбка. - Ты шутишь? Оно только тебя и ждёт! Давай встретимся и всё обсудим! Правда, сейчас я немного занят, но через два часа освобожусь. - Отлично. Я тоже закончу дела и подъеду. Скажи, куда. - Давай встретимся в парке "Аскольдова могила". Это красивое место. Заодно и прогуляемся. Сможешь добраться? - Не вопрос. - Тогда - до встречи. Я позвоню, как только буду свободен. Кто из нас приедет первым, пусть ждёт другого. Согласна? - Хорошо, - Маша отключилась и, поглядев на парней, шепнула под нос: - Невероятно! Кажется, мне везёт. В это время минивэн сбавил скорость и, въехав на стоянку аэропорта, остановился; и парни один за другим двинулись на выход. - Мэри, - оглянулся Шеннон на вышедшую из него Машу, - тебе лучше остаться. Дальше - мы сами. Что?! Ей это не послышалось? Или это издевается кто-то? Маша даже оглянулась, пытаясь убедиться, что никого поблизости нет. Господи, что он говорит-то? Он сам себя слышит? - Шенн, да ты что?! - Послушай, Синичка, мы всё равно уже приехали. И отрезок времени от регистрации до самой посадки не сделает никакой погоды. А у тебя - встреча, которая решает твою жизнь. - У меня ещё есть время. - Оно как раз пойдёт на дорогу. Поезжай с ребятами, - и Лето-старший кивнул на водителя минивэна. - Они тоже возвращаются в Киев. Заодно и тебя подбросят. - Но я... - Нет, Мэри, правда, - поддержал брата Джаред. - Шеннон дело говорит. - Точно! - отозвался и Томо. - И нам будет спокойнее от понимания, что ты без проблем доберёшься. Да, это было разумно. И умом Маша понимала благородные порывы Марсов, вот только сердце никак не соглашалось и, споря с доводами рассудка, накатывало на неё отчаянную волну. И Машу затрясло мелкой дрожью, охватывая колючими спазмами тело и касаясь параличом просторов души. И едкие слёзы, вечный спутник страданий и боли, уже подступили к самому горлу, хотя Маша всё ещё старалась сдерживать их. - Ребята, пожалуйста, - шепнула она, прося их передумать. - Но ведь ты и сама понимаешь, что так будет лучше, - улыбнулся Джаред чуть грустно. - А кроме того, мы же договорились не прощаться. Поэтому расстанемся здесь. Короткий вердикт, подтверждающий твёрдость намерений. Маша не стала спорить: отчаяние в ней достигло апогея, переходя в высшую стадию - стадию безысходности, - отчего она чувствовала себя подавленной и безвольной. Словно со стороны наблюдала она, как Джаред приступил ближе, крепко обнял, шепнув: - Удачи на встрече! Желаю, чтобы всё у тебя получилось. - А в следующий раз, - вклинился в объятия Томо, - ты нам расскажешь, как всё прошло. И мы засядем где-нибудь в кафешке, будем грызть орехи и разговаривать всю ночь. - И это случится совсем скоро, - поддакнул младший Лето. - Вот увидишь. Ты не успеешь и моргнуть... Они улыбались - чуть грустно, но тепло и дружелюбно, - и Маша понимала, что они просто старались её поддержать. И не подавала вида, что невыносимая боль, терзавшая душу, разрывает её на части. Позволила себя им обнять, подставила щёку для поцелуя, затем не удержалась и обняла их сама. - Счастливого пути! - шепнула. - Не забывайте меня, ладно? - Ни за что! - они оба, как по команде, ткнули в неё пальцами. - Мы ещё должны тебе интервью, - а затем оглянулись на Шенна и, понимая всё без слов, напустили на себя хозяйскую обеспокоенность: - Кстати, нам нужно ещё узнать, отправили ли наш реквизит. Так что мы пойдём помучаем персонал аэропорта, а ты, Шенн, догоняй. Они удалились, и, проводив их глазами, Маша повернулась к старшему Лето. И перехватила его взгляд - настороженный, выжидающе-напряжённый, отдающий сомнением и опаской, как если бы он решался на что-то, о чём долго гадал. Он тут же опустил глаза, не желая себя выдать, однако терзавшие его чувства она успела в них разглядеть. - Ну, вот и всё, - подошла она ближе. - Ваш тур по России окончен, и мне остаётся лишь вас благодарить. - За что? - За вашу компанию, за дружбу, за то, что по утрам мне хотелось просыпаться. За ощущение родственных душ со мной рядом, за ваше внимание, за поддержку. За важные истины, которым вы научили. Поистине, это был лучший месяц в моей жизни. Шеннон привлёк Марию к себе и, зарывшись ей в волосы лицом, тихо ответил: - А у меня, признаться, ещё никогда не было такого тура, хоть я уже полмира исколесил. - Да уж, - попыталась она отшутиться, - стойкое ощущение дежавю и неразбериха с девушкой-конкурсанткой - это лучшее, о чём можно было мечтать. - Нет, - улыбнулся он, - дело не в этом. Ощущение дежавю нашло своё объяснение, как только я во всём разобрался, а девушка... Девушке я за многое благодарен. Она напомнила мне, что я всё ещё жив. Что умею любить, мечтать, маяться ночами и даже приносить себя в жертву ради любви. Она подарила мне возможность испытать настоящее счастье - любить искренне, непохотливо и так чисто и возвышенно, как только может быть на свете. И пусть я не мог быть с ней рядом, но этого чувства у меня не отнимет никто. Он говорил тихо и очень спокойно, и эта твёрдая невозмутимость придавала особый окрас его словам. Она подтверждала, что он говорил правду - прочувствованную, исходящую из самого сердца, - и, поражённая такими речами, Маша даже замерла на минуту. - А она так и не объявилась? - спросила затем еле слышно. - Она не может этого сделать. - Почему? - Из-за несоответствия, о котором я говорил. - Судьба свела вас не в том месте и не так, как надлежало? - Да, именно так. Маша мало что поняла - эта тема не поддавалась её пониманию, - но доискиваться не стала. Суть всего сказанного она и так уловила и ощутила шевельнувшуюся внутри жалость. Ко всей этой ситуации. К неизвестной девушке. К Шенну. - Ну, неужели ничего нельзя изменить, Шенн? - Абсолютно. - Не верю! Я в это не верю! А кто меня учил, что человек не должен сдаваться, пока жив? Он улыбнулся - искренне и открыто - и, слегка отстранившись, взглянул на неё сверху вниз. - Не всё в этом мире зависит от нас, Синичка. Есть ситуации, над которыми человек не властен. - Даже если и так, стоит попытаться! Хотя бы затем, чтобы не мучила совесть. Лучше совершать ошибки, чем бездействовать! Разве нет? - Ты очень хорошая ученица, - тёплый огонёк в глазах Шенна подкрепился очередной улыбкой. - Схватываешь всё на лету. Не ожидал, что ты станешь так думать. - И не только думать, но и действовать в согласии с этим. Помнишь, я говорила, что могла бы попытаться отыскать эту девушку? Так вот дай мне её электронный адрес, чтобы я могла сделать это. - Нет, Мэри, лучше не надо. - Что за глупости? Почему? - Потому, что ты не знаешь, о чём просишь. Я уже думал над этим. Долго думал. И пришёл к выводу, что лучше оставить всё как есть. Всё равно это ничего не изменит, а вот девушке узнать правду может быть невыносимо больно. - Вздор! Какой бы ни была эта правда, она должна её знать! Быть может, именно она станет для вас решающей переменой. Быть может, как раз её и не хватает для вашей встречи. Быть может, это и есть та деталь, которая способна разрушить несоответствие, о котором ты говорил. Маша была настроена решительно, лицо дышало несгибаемой силой, внутри пылал воинственный огонь. И Шеннон умолк, буравя её испытующим взором, а в глазах его творилось что-то странное. Казалось, в них проносился торнадо, сметая всё на пути буйным вихрем, бушевал неистовый ветер, свирепствовал дикий шторм. И за этой беспокойной пучиной угадывалась борьба чувств и здравого смысла, дававшаяся очень непросто. - А ведь ты права, Мэри Синичка, - сказал он, всё ещё не отрываясь от Маши. - Ты даже не подозреваешь, насколько сейчас права. Несоответствие можно разрушить. И только эта девушка может его устранить. - Тем более нужно сказать ей правду! Давай адрес! Я её отыщу! Шеннон опустил голову и снова задумчиво помолчал. По лицу его проходила серьёзная суровость, проносилась тень сомнений и даже проскальзывали едва уловимые колебания. И Маша хоть и не понимала всей сути проблемы, всё же видела, что её слова возымели какое-то действие. - Не думаю, что правильно поступаю, - шепнул он затем, - но ещё больше сомневаюсь, что не возненавижу себя, если не сделаю этого. Поэтому..., - из нагрудного кармана куртки он извлёк конверт и, не позволяя себе передумать, протянул Марии. - Вот. Здесь - всё, что поможет её найти. Только у меня к тебе - просьба: не вскрывай его сразу. Ни когда я уйду, ни по дороге в Киев, ни ещё где-то, где ты будешь одна... Где вы встречаетесь с Ковалёвым? - В парке. - Там людно? - Да, в парке всегда много людей. - Тогда сделай это там. Когда возле тебя будет кто-то. Обещаешь? Маша была удивлена. Настолько, что беспомощно таращилась на Шенна, гадая, кто из них без ума. Зачем ему понадобилось это? Чего он добивался? И почему - такая странная просьба? Но цепкий взгляд Шенна свидетельствовал, что он не шутит. Он впивался в неё серьёзностью, испепелял острой решимостью и настойчиво повторял: - Обещаешь? - Хорошо. - Ладно, - и взгляд его смягчился. - Надеюсь, ты не забудешь. А девушке, если тебе удастся её отыскать - а тебе удастся, я знаю, - передай, что я люблю её. Всем сердцем. И ещё - вот это. Он наклонился и коснулся Машиных губ своими - осторожно, неспешно, до умопомрачения нежно, - словно признавая над собой власть пленяющего сердце чувства и передавая всё его волшебство. И делал это он так безумно ласково, так предельно тонко, что на глаза Марии даже навернулись слёзы. О, если бы её кто-нибудь мог так полюбить! - Я передам, Шенн, - шепнула она, с трудом с ними совладая. - И ещё. Попроси её вспомнить то, что она мне написала. Это очень важно. Для неё. Когда она сделает это, всё встанет на свои места, всякое несоответствие исчезнет, и мы встретимся. Но только так, как и должно было это случиться. Многое из сказанного осталось для Маши загадкой, но она и не старалась ни в чём разобраться. Основная суть была ей понятна, а остальное... Остальное она оставит этим двоим. Они-то наверняка поймут, что всё это значит. Но её отчего-то колотила мелкая дрожь, а упрямые слёзы, прорвавшись наружу, всё-таки потекли по щекам. - Не плачь, Синичка, - Шеннон смахнул их кончиком голубого шарфа, висящего у неё на шее. - Наша разлука ненадолго. Мы встретимся снова. Причём, очень скоро. Ты даже не успеешь... - ... и глазом моргнуть? Да, я уже слышала об этом. - Но не поверила. А между тем, это правда. - Откуда ты знаешь? - Я знаю. Просто поверь мне. Я не такой сумасшедший, каким кажусь на первый взгляд. Я ещё безнадёжнее. Он улыбался и даже шутил, несмотря на застывшую в глазах едкую горечь. И Маша отдала ему должное: так держаться в критический момент умел далеко не каждый. - Ну, тогда я тоже не в себе, - отвечала она, - потому что мне очень хочется тебе верить. - Так верь, Мэри. Просто верь, - он крепко её обнял, скользнул по щеке губами и с улыбкой тронул игрушку-синичку, которую Маша отныне носила на ремне джинсов. - Я не прощаюсь. Я говорю "до встречи". Он развернулся и, закинув на плечо лямку спортивной сумки, скрылся за дверью здания аэропорта. Маша глядела ему вслед и ощущала, как каждый его шаг отдаётся нарастающей в груди болью. В этот миг она как никогда пожалела о том, что Создатель дал человеку эмоции и чувства. Зачем он сделал это? Чтобы тот не был роботом? Чтобы был живым, не статичным? Чтобы ощущал полноту жизни и за всё его благодарил? А как же такие моменты, как этот? Благодаря такому наследству, в минуты отчаяния и боли человек чувствовал себя почти неживым. Именно такой сейчас была и Маша. Боль навалилась на неё с такой силой, что все другие чувства онемели, и Мария ощущала лишь давящую пустоту вокруг себя. Как странно, пока Марсы были рядом, мир для неё играл красками и радовал жизнью, а вот сейчас превратился в тесную консервную банку с удушливым вакуумом внутри. И Маша воспринимала всё полуреально: как во сне, села в машину, словно во мраке, поехала в Киев, будто в тумане, вышла затем у "Аскольдовой могилы". По инерции прошлась по аллейке, села на лавочку, без интереса огляделась. Яркое солнце освещало ласковый день, по-весеннему сочная зелень радовала глаз, но Маша не могла сейчас по достоинству оценить их красоту. Зато ею наслаждались посетители парка, в одиночестве, парами или даже целыми группками прогуливавшиеся вокруг. Какая-то женщина, неспешно шествовавшая по тротуару, пыталась что-то отыскать в своей сумке. Это, видимо, никак ей не удавалось, и потому, поравнявшись с Машей, она присела на другой конец скамьи. Интересно, что она ищет? И вдруг Маша встрепенулась. У неё же тоже есть кое-что интересное в сумке! Конверт Шенна! С электронным адресом загадочной незнакомки. Который он просил вскрыть только в людном месте. Интересно, почему? Маша ещё раз огляделась - на этот раз более осознанно и живее, - и, убедившись, что условие соблюдено, со спокойной совестью потянулась к аксессуару. Выудила конверт, аккуратно вскрыла, извлекла содержимое, развернула. И вдруг... Вдруг ощутила, что весь мир покачнулся, почва ушла из-под ног, и скамейка полетела в пропасть. В яркий весенний день неожиданно ворвалась буря, в лёгких закончился воздух, а свет в глазах померк...