Привет, Синичка!

- Этого нельзя так оставлять! - отвернувшись от окна, Джаред отбросил распоряжение Барсукова и, опираясь на руки, навис над столом. - Я никак не могу с этим согласиться! Ребята сидели в номере Маши, куда, не сговариваясь, поднялись после встречи в фойе, и обсуждали нежданную новость. Их отношение к ней было однозначным: осуждающим и строго непримиримым. Именно поэтому с Барсуком они ничего обговаривать не стали, а от услуг Волковой наотрез отказались - так категорично и дружно, что та даже сникла. Эмоции всё ещё бурлили в парнях. Сидя в углу, Томо без конца ёрзал в кресле и иногда заламывал руки, ставя их на подлокотники. Покусывающий губы Джаред нервно метался от окна к столу и со злостью трепал пресловутую бумагу. А Шеннон, крепко стиснув зубы, прохаживался по номеру, и его руки, сунутые в карманы, заметно сжимались в кулаки. Казалось, в его теле притаился беспощадный демон, отчаянно искавший выход и готовый вырваться наружу в любой удобный момент. И только сидящая на диване Маша казалась относительно спокойной, хотя спокойствие это было мнимым и давалось ей нелегко. Вертя в руках яркую игрушку-синичку, которая теперь всегда была при ней, она ощущала в душе настоящую бурю - холодную, неуютную, кружащую ветрами и хлеставшую невидимым дождём. И от этой незримой стихии хотелось забиться под тёплые подушки, укрыться уютным пледом и разразиться горьким плачем. И Маша была более чем благодарна Марсам за то, что они сейчас находились рядом, иначе она бы не удержалась и просто утонула в слезах. - Эта бумага - полнейшая лажа! - продолжал бурлить Джаред. - Дешёвая фикция, не стоящая наших нервов! - Так говоришь, будто что-то в ней понимаешь, - возразил Томо, не без грусти заглядывая в печатные строчки. - Ни единого слова! Но и так вижу, что это всего лишь пустышка! - По чему ты определил-то? - Я иностранец, старик, но не дурак. В каждой уважающей себя фирме любой документ составляется за подписью её владельца. Или доверенного его лица. Генерального директора, к примеру. А в этой бумаге - только одна закорючка: этого грузного верзилы. Да и ту он поставил в последнюю минуту. Верно, Мэри? Поглаживая в руках синичку, Маша лишь кивнула. - Вот, - продолжал Джаред. - Следовательно, сюда он вёз не официальный документ, а всего лишь отпечатанный бланк. Обычную бумаженцию, в которую с таким же успехом можно было завернуть пирожки. Теперь понимаешь? - Э-э..., - Милишевич бросил на лист несколько взглядов. - Признаться, не совсем. - Это значит, - подошёл ближе Шеннон, - что об этом документе начальство Мэри, скорее всего, ничего не знает. Этот хорёк действовал по собственной инициативе и руководствовался личными целями. - Главной из которых было обидеть и показать своё "я", - поддакнул младший Лето. - Вот скотина! - по лицу хорвата даже прошлась тень презрения, и, поёжившись, он перевёл глаза на Машу. - И как ты только можешь работать с таким идиотом? Ведь такая его выходка чревата последствиями. Разве он не догадывается об этом? - Да знает он всё! - сделал вывод Шеннон, слегка постукивая по стенке кулаком. - Просто есть отдельные индивиды, у которых гонору больше, чем ума, и в стремлении попетушиться они не слушают голоса рассудка. А кроме того, он, видимо, сделал ставку на слепое подчинение со стороны Мэри. Дескать, он начальник. А значит, всегда прав. - Даже если наглеет, как последняя сволочь? - не унимался хорват. - Так ведь чаще всего именно так он себя и ведёт: пользуется положением. - У нас есть возможность его проучить, - отозвался со своего места Джаред. Он уже немного умерил свой пыл и сейчас, скрестив руки на груди, опирался о столешницу в задумчивой позе. - Мэри - молодчина, что взяла у него эту бумагу! Имея её, мы обладаем мощной бомбой, и она может рвануть так, что этому обидчику выжить не удастся. Вот только можем ли мы дать делу ход - вот вопрос, который меня волнует. - Ведь ударная волна зацепит и тебя, Синичка, - согласился с ним Шенн. - Поэтому поджигать ли фитиль, решать только тебе. На минуту все умолкли, бросая на Машу короткие взгляды, и, скользя глазами поочерёдно по каждому из ребят, она вдруг поймала себя на том, что уважение к ним поднялось в ней на порядок выше. Ведь стремление к справедливости было у них в крови, желание защищаться они впитывали в себя с каждым вдохом, а умения бороться им было не занимать. И они были уверены в победе. Но всё же не спешили бросаться в бой, предоставляя в этом вопросе главенствовать Маше. Ведь это была её война. И как бы распоряжение глупого Барсука не задевало интересы Марсов, они были готовы отступить, если она посчитает нужным. А она... Она сейчас почему-то не могла ответить однозначно. После решительной смелости, проявленной там, в фойе, на неё вдруг обрушились неясные сомнения - такие назойливые, что ей никак не удавалось их отогнать. Хотела ли она проучить Барсукова? Да, бесспорно! Хотела ли освободиться от его морального гнёта? Тысячу раз да! Хотела ли раз и навсегда пресечь попытки командовать собой, словно вещью? Безусловно! Но... любая борьба - это двусторонний процесс. Задевающий интересы обоих. Независимо от занимаемой ими позиции. И оставляющий на каждом свой отпечаток. А следовательно, прав был Шеннон: Маше тоже его не избежать. - Так каким будет твой ответ, Синичка? - словно в подтверждение этих мыслей, тихонько спросил Джаред. Что Маша могла ответить? Да? Нет? Два маленьких слова, за каждым из которых - нешуточная процедура. За первым - объявление войны, за вторым - своя безоговорочная капитуляция. И пусть Маша не могла с ней смириться, - одна лишь мысль о том, чтобы вновь попасть в зависимость к Барсукову, вызывала в ней дрожь, - но и разжигать конфликт ей тоже не хотелось. Ведь она была достаточно миролюбивой. - Я не знаю, - шепнула она. - Я никогда раньше не боролась. - Вот потому-то такие, как этот упырь, - кивнул на бумагу Джаред, - и позволяют себе такое. Ведь к человеку всегда относятся так, как он позволяет к себе относиться. - Это правда! - согласился Шенн. - Истинная! - поддержал Томо, а фронтмен повёл дальше: - Поверь нам, Мэри. Мы знаем, что говорим. Мы прошли через это. - Знаю, - шепнула Мария. - Но... всё это очень серьёзно... Мне надо подумать. Лёгкое покачивание голов сказали Марии о том, что собеседники с ней согласны. А затем - прожигающие серьёзностью глаза и несколько тихих фраз, произнесённых неугомонным Джаредом: - Конечно, подумай. Только не затягивай с решением. Если мы хотим преподать Барсуку хороший урок, нужно действовать сразу, - и он повернулся к друзьям: - Парни, а мы давайте-ка сходим узнаем, отправили ли в Киев наш концертный реквизит. В этом не было особой нужды, но, поняв намного больше, чем он сказал, ребята без лишних слов вышли. Маша тоже всё поняла: они сделали это нарочно, чтобы дать возможность ей побыть одной и, взвесив все "за" и "против", принять решение. Прижимая синичку к груди, она подошла к окну, прислонилась к нему лбом и на минуту прикрыла глаза. Решение. Некое понятие с многогранным смыслом, которое вызывало разнообразные чувства. Когда-то, ещё в школе, оно порождало зависть по отношению к тому, кто имел право принимать его в своей жизни. Затем, став взрослой, Маша изведала гордость от того, что ей тоже стало это доступно. А вот сейчас ей как никогда хотелось, чтобы это решение за неё принял кто-то другой. Не потому, что она была некомпетентна и не знала, как поступить; а потому, что, как оказалось, не все решения в жизни взрослых просты и зачастую влекут за собой дополнительные проблемы. А Маше так хотелось их избежать! В последнее время их и так навалилось на неё слишком много - и прошлое, обрушившееся, словно стена, и подлость Барсука, и загадочное поведение Шенна... Теперь ещё близилась разлука с Марсами - очень тяжёлый этап, на фоне которого стирались все другие проблемы. Всё ещё не размыкая глаз, Маша горько улыбнулась. Проблемы. Неизменный спутник взрослой жизни. Почему-то тогда, будучи ещё подростком, наблюдающим за взрослой жизнью со стороны, она их не замечала. Ей казалось, что она наполнена лишь радостями, большими способностями и неограниченными возможностями. Но прав был Шеннон, говоря, что дети видят лишь то, что хотят видеть. Трудностей они не замечают. Сделав глубокий вдох, Маша неожиданно поняла, что до ужаса устала. От всех непоняток, от подлости, от передряг. От непрестанного внутреннего напряжения, от необходимости что-то решать, от разъедающих душу сомнений. Всё же чертовски трудно выносить взрослую жизнь, когда тебе всего пятнадцать! Или всё-таки тридцать пять? Что, впрочем, одно и то же! Только сейчас, стоя у окна, Маша неожиданно поймала себя на том, что очень хочет обратно. В свой привычный пятнадцатилетний мир. В котором обитают нравоучения мамы. В котором есть школа с приевшимися уроками и противными одноклассниками. В котором всё просто и понятно. И в котором не будет Киева - последней точки Марсов в этом туре. Маша нервно сглотнула. Киев. Всего лишь два дня. А что дальше? Расставание. Лос-Анджелес. Америка. Другой континент. Расстояние в шесть тысяч миль, омытое бескрайним океаном. И у каждого - своя жизнь. Такая же, как и до тура. Вот только такая ли же? А какой она была у Маши? Странной. Наполненной пустыми заботами, устроенными Барсуком. Бесцельной. Отмеченной не самыми лучшими людьми. Бессмысленной и неуютной. Лишённой радости и надежд. Как оказалось, именно такой она построила её для себя. Так неужели же к ней ей и придётся вернуться? "Пока мы живы, мы всё можем изменить!" - в который раз всплыло в памяти Маши. Похоже, как раз сейчас и настало это время. Чьи-то руки легли Маше на плечи - так неожиданно, что она вздрогнула всем телом и разомкнула глаза. За её спиной стоял Шеннон, напряжённо вглядывающийся в неё загадочными тёмными глазами. - Ты в порядке, Мэри? - шепнул он. Она лишь кивнула - чисто автоматически, едва ли сознавая, что делает. А внутренняя суть что было сил закричала: "Нет! Конечно же, нет! Какое там "в порядке?" Но этого крика не услышал никто, кроме неё самой. - Уверена? Новый кивок. На этот раз давшийся намного труднее. А за ним - красноречивое покачивание головой, но уже в отрицательном значении. Видя всё это, Шеннон развернул Машу к себе лицом и прижал к груди, крепко обхватив руками. От него пахло сладковато-горьким гелем для душа, руки дарили энергию и тепло, и, припадая к его груди, она подумала о том, что за последние дни это были первые объятия, которые он даровал. Интересно, почему он вдруг решил сделать это? - Что с тобой, Синичка? - тихо проронил Шеннон, наклоняясь к её уху. - Ты выглядишь растерянной. Молчишь целый вечер, замкнулась в себе. Это всё из-за глупой выходки Барсукова? - Мне неприятна вся эта история. - Нам всем она неприятна. Причём, сразу по двум причинам. Во-первых, договор с твоим агентством заключили именно мы, и такой поворот расценивается нами, как пощёчина. Во-вторых, до ужаса обидно за тебя. Как оказалось, ты работаешь в системе, готовой в любую минуту дать сбой. Да ещё и с человеком, не умеющим держать слово. Он очень несерьёзный руководитель. - Ты прав, Шенн. Но в данном случае он действовал не как руководитель, а как нахрапистый поганец, предъявляющий на меня права. - Чего? - он взглянул на неё сверху вниз. - Это ещё на каком основании? - Нас с этим человеком связывает прошлое. - Прошлое? - Да, - Маше отчего-то стало стыдно за такое "прошлое" в своей жизни, и она опустила глаза, пролепетав: - Мы с ними были одноклассниками когда-то. А потом, уже в студенческие годы, тоже пересекались не раз. - И это что, даёт ему право так поступать? - Нет, но..., - Господи, а ведь говорить об этом Маше и вправду стыдно! - Помнишь, я рассказывала о своей непутёвой любви? Так вот она была именно к этому человеку. Левая бровь Шеннона вопросительно изогнулась, на лице красноречиво проступило удивление, а с губ сорвалось: - Что? - У нас с ним была связь. Сухая, холодная, без каких-либо обязательств и намёков на чувства. Во всяком случае, с его стороны. Шеннон даже поморщился от таких слов и, борясь с брезгливым выражением, на минуту тоже опустил взгляд. Он недоумевал, что интересного в Барсукове могла найти Маша - это было отчётливо видно, - но ещё больше его удивляло то, почему этот грузный мешок оставался к ней равнодушным. - И ты пошла на это? - Мне нравился этот подонок, - сдвинула плечами она, удивляясь сейчас не меньше Лето. - И мне очень хотелось быть любимой. Шенн улыбнулся - понимающе, глубокомысленно - и, вновь прижимая Марию к груди, произнёс негромко: - А ведь ты была любима, Синичка. Искренне, нежно, глубоко. Но - на расстоянии и другим человеком. И даже не замечала этого. - О чём ты, Шенн? - О том, что в жизни существует понятие несовпадения: любят нас, но не любим мы; мы интересуемся кем-то, но тот человек в нашу сторону и не глядит. Только редким счастливчикам выпадает счастье любить взаимно. Поэтому чаще всего мы, мечтающие о настоящем светлом чувстве, довольствуемся пустыми холодными связями. В то время, как искренняя любовь вертится у нас под носом. Слегка ошеломлённая, Маша недоуменно таращилась на Шенна - с таким неподдельным непониманием, что он поспешил объяснить: - Я говорю о том парне из кафе в московском телецентре. - О Ковалёве? Анатолие? - Да. Кажется, так его зовут. Помнишь, ещё тогда я говорил, что ты нравишься ему? Так вот я немного ошибся: ты не просто нравишься, он тебя любит. Искренне и глубоко. Да, Маше было это известно. Теперь. Но... - Откуда ты знаешь? - Я говорил с ним. Там, в кафе. Когда ты сбежала. И он мне многое рассказал. И о том, как интересовался тобой ещё со школы, и о том, как ты его не замечала, и о том, что всё ещё любит тебя. И, глядя ему в глаза, я видел это чувство - всеобъемлющее, неподдельное и... такое знакомое. Понимание Маши зацепилось за последнюю фразу, отчего теперь уже её брови заинтересованно покарабкались вверх. Шеннон называл это чувство знакомым? Значит ли это, что...? - Ты тоже любил так когда-то? Маленькая пауза, в ходе которой он метнул на неё прожигающий серьёзностью взгляд, а затем - лишь кивок головой - молчаливый, короткий, едва заметный. - Я люблю так и сейчас, - тихо добавил он. - Правда? - Да. По-настоящему. Осознанно. И... безнадёжно. - Безнадёжно? - эти слова отчего-то хлестнули Марию по сердцу, отчего тень страдания отразилась у неё на лице. - Господи, почему? Неужели твоя девушка так же глупа, как и я в своё время, и попросту не замечает тебя? - Нет, - он слегка улыбнулся. - Всё намного серьёзней. Просто мы с ней живём в разных мирах. - И только-то? Ах, Шеннон, ты же всю планету исколесил! Разве для тебя это проблема? Что тебе стоит поехать в её мир и забрать к себе? - О, Мэри, если бы проблема заключалась только в этом! Но между нами - пропасть, которую не преодолеть. И она не измеряется расстоянием. - А чем же? - Всё тем же несовпадением. Шеннон говорил негромко и спокойно, однако притаившаяся горечь в его глазах свидетельствовала о бушевавших в нём чувствах. И, глядя на него, Маша испытала странную смесь эмоций: от радости за посетившую барабанщика любовь до горького сожаления о том, что в силу каких-то причин она была невозможна. Интересно, почему же? - Эта девушка не любит тебя? - сорвалось с Машиных губ. - Я не знаю этого наверняка. Но одно бесспорно: я ей интересен. - Ну? Так в чём же проблема? Не понимаю! Прежде, чем ответить, Шенн вновь улыбнулся - снисходительно, по-дружески тепло - и, прижав Машу сильнее, коснулся щекой её волос. - Милая моя Синичка! На пути у любви - столько разных преград! Несоответствие - понятие многоликое и иногда проявляется не в том, что кто-то кого-то не любит. Случается так, что любят оба, но из-за некоторых обстоятельств не могут быть вместе. - Да, я знаю. - А бывает и так, что двое любили бы друг друга, если бы встретились хоть когда-то. Но злодейка-судьба отказывается их свести. А вот это уже было интересно, и Маша напрягла понимание, стараясь вникнуть в суть сказанных слов. А Шеннон между тем вёл дальше: - Но это ещё не самое горькое в жизни. Хуже, когда она их вдруг сводит, но не в то время и не в том месте. И не так, как должно было быть. И вот тогда эта любовь невозможна, а тому, кто это понимает, приносит лишь боль. - Ты опять говоришь загадками, Шеннон. Мне их не понять. Маленькая пауза. Новые объятия - сильные, крепкие, с тайным смыслом. Горячее дыхание у уха и полные отчаяния слова: - Тебе и не нужно, Мэри. Желаю тебе никогда не узнать, о чём я сейчас говорю! Есть некоторые вещи в жизни, которых лучше не понимать. - Шенн, ты говоришь таким тоном, что у меня замирает сердце. Кто же эта девушка, которая так мучает тебя? - "Мучает"? - он даже слегка рассмеялся. - О, Мэри, слышала бы она тебя! Нет, она не мучает: любовь - это прекрасно. Пусть даже такая. А девушка... Она, скорее, тоже жертва обстоятельств, которые от неё не зависят. И потом, в какой-то мере я сам во всём виноват. Если бы я воспротивился замыслу Джареда организовывать конкурсы в вашей стране, возможно, этого бы и не случилось. - Так это та самая девушка-победитель, приславшая тебе на конкурс загадочное письмо?! - внезапно осенило Машу. - Та самая. - И, стало быть, ты её любишь?... Но ты же говорил, что даже не знаешь, знаком ли с ней. Как же такое может быть? - Это я поначалу сомневался. Но чем больше об этом думал, - а в последнее время я только этим и занимался, - тем отчётливей понимал, что всё именно так и есть. - Теперь ты не сомневаешься? - Ни капли. Ну, что же, хоть это стало ясно! По крайней мере - Шенну. А Маша... Маша по-прежнему мало что понимала, но доискиваться не намеревалась. Тем более, что чувствовала: узнать больше, чем нужно, он и не позволит. Даже ей. Глубоко вздохнув, она зарылась ему в грудь носом, ловя себя на мысли, что всё-таки завидует загадочной незнакомке. Заинтересовать Шеннона настолько, что весь тур он лишь о ней и думал, напрочь отрешившись от всего остального и не замечая ничего вокруг, это, пожалуй, не шутка. - А она так и не объявилась, Шенн? - шепнула Мария, не отрываясь от его груди, и ощутила, как он отрицательно качнул головой. - Как же так? Почему? Остался ведь последний город... А если она так и не придёт, что ты будешь делать? Он лишь сдвинул плечами и помолчал. Его осаждали тяжёлые мысли, и, старясь им не поддаваться, он решил сменить тему: - А Ты, Синичка? Что собираешься делать ты? - Я тоже не знаю. Кажется, у нас схожие ситуации. - Нет, Мэри, они не равны. Я над своей не властен: обстоятельства сложились так, что я не могу на них повлиять. А ты - другое дело. В твоих руках - право выбора. Решающее право, от которого зависит твоя дальнейшая жизнь. Помнишь, когда-то мы говорили, что все наши достижения - это результат поступков в прошлом? Так вот твоё будущее в какой-то мере зависит от того, что ты сделаешь сейчас. Либо решишь наконец дать отпор дерзким вторжениям в твою жизнь нахрапистого поганца, либо позволишь окончательно себя поработить. Он предоставил тебе выбор: уехать с ним или остаться с нами. Ты должна выбрать, Синичка. - Я боюсь ошибиться. - Тогда подумай о том, чего ты хочешь от будущего. Хочешь и дальше быть марионеткой в руках глупца - тогда складывай вёсла и позволь своей лодке плыть по течению. А если желаешь и в самом деле стать свободной независимой женщиной, о которой с такой смелостью говорила Барсуку, тогда не жди, что судьба всё решит за тебя, не соглашайся действовать по её сценарию. У тебя тоже есть сила. У тебя тоже есть голос. И это - твоя жизнь. Только тебе её строить! - Но... мне страшно, Шенн. Я не воинственный человек. - Но ты человек, Синичка! С чувством собственного достоинства, на которое нельзя посягать. А этот грузный верзила именно это и норовит сделать. Позволишь ли ты ему? Только от твоего решения сейчас зависит дальнейший ход событий. Одно твоё слово - и мы дадим ход процессу, на который этот увалень нарывается изначально. Пришло время действовать, Синичка! Не упусти его! - "Время действовать или умереть"? - улыбнулась Маша, цитируя строчку из песни группы. - Да! Именно так! И не бойся трудностей, Мэри: тебе есть на кого опереться! Маша задумчиво опустила голову и сделала глубочайший вдох. А ведь Шеннон был прав, она не могла не признать это. И всё, что он говорил, находило отклик в её душе. Она была не одна: кто-то думал точно так же, кто-то был готов помочь и поддержать. Кто-то дышал тем же воздухом свободы, который, зарождаясь где-то в сердце, так манил за собой. И этот кто-то - трое серьёзных, несгибаемых и сильных духом парней, ставших ей добрыми друзьями и готовых подставить крепкое плечо. Так неужели Маша, так мечтающая вырваться на волю и так рьяно борющаяся за право вернуть свою мечту, испуганно спасует? Неужели трусливо подожмёт хвост и подчинится Барсукову, не имеющему никакого права влезать в её жизнь? Маша ощутила просыпающегося в душе мощного протестанта и, чувствуя, как её наполняет неведомая окрыляющая сила, подняла на барабанщика решительный взгляд: - Я поеду с вами в Киев, Шеннон!