Привет, Синичка!

На уютной комфортабельной даче, расположившейся в преддверии столицы, преобладали покой и тишина. Выполненная в современном стиле, она располагалась у самого леса, пользуясь и наслаждаясь всеми преимуществами этого: отделённостью от суетливой хаотичной жизни, релаксирующей обстановкой, единением с природой и возможностью ощутить себя частицей огромной Вселенной. Именно сюда и спаслась бегством Мария после злосчастной встречи с Ковалёвым. Зная насыщенный распорядок дня Марсов, она была уверена, что до самого вечера никто из них на неё не вернётся, а значит здесь она могла побыть одна. Правда, в её одиночество время от времени вторгались звонки Шенна, но делали это как-то ощутимо осторожно и длились не более нескольких минут. И Маша послушно снимала трубку, отлично зная, что в противном случае он вихрем примчится сюда. В первый раз он позвонил, ещё когда она ехала в машине, и, хоть Маша и поддала звонок игнору, он повторил его вновь. Заметив удивлённый взгляд таксиста, она затем всё же выудила телефон из сумки и поднесла его к уху. -Я слушаю. -Мэри, где ты? -Шенн, я же говорила... -Да, ты хочешь побыть одна. Я знаю. И не собираюсь препятствовать этому. Но хочу знать, куда ты упорхнула и всё ли с тобой хорошо. Для нас это важно. -Я еду на дачу, Шеннон. Знаю, у вас на весь день грандиозные планы, но сегодня я вряд ли смогу вам хоть чем-то помочь. -Нет-нет, всё в порядке. Мы с ребятами всё понимаем. В жизни бывают моменты, когда хочется залечь на дно. Тем более, что в последнее время мы тебя и так напрягли не на шутку. Так что отдыхай, Синичка. Только без глупостей, ладно? -Ты о чём? -Ну... алкоголь там... или расслабляющие средства. -Шенн, да ты что?! -в голосе Маши отчётливо проступил красноречивый упрёк. -Я таким не увлекаюсь. -Знаю. Но, поверь мне, иногда даже себе нельзя доверять... Я буду позванивать, ладно? Не для осуществления контроля, а потому, что беспокоюсь о тебе. -Хорошо. И он звонил. Не часто, но регулярно. И это было более чем странно, ведь это тихое и малолюдное место, окружённое хвойным лесом, не отличалось хорошей связью, и звонки в него долетали с трудом. В остальном же Машу окутывала тишина, безмолвные дыхания которой остужали опалённые огнём нервы. Никогда раньше она не думала, что можно быть уничтоженной одним-единственным словом -причём, так безжалостно и надёжно, что не хотелось ни двигаться, ни говорить. Сидя на подоконнике в своей спальне, она мрачно разглядывала заоконный пейзаж, даже не осознавая, что практически не видит его. Глаза её скользили по гордым садовым деревьям, на которых набухли почки, поднимаясь по ветвям, касались по-весеннему свежих облаков и жмурились от солнца. Однако вся эта светлая радостная картина оставалась за пределами её восприятия, абсолютно не проникая в понимание и не касаясь эмоций. Любое напряжение мысли давалось с трудом, отчаянно хотелось разреветься. Но Маша не могла -смертельный выстрел, поразивший рассудок, очевидно, повредил участок, ответственный за слёзы. И они прожигали душу огнём, разъедали, как сильный растворитель. И там, на оставшихся от неё рваных опалённых лохмотьях, среди развалин и дикой боли, сиротливо сжавшись в комок, испуганно трепыхалось сердце. Оно ещё стучало, ещё жило. И тщетно силилось понять, что же всё-таки случилось. А случилось то, что и всегда: глупый Барсуков опять над ней посмеялся. Как и тогда, когда им было по пятнадцать. Только на этот раз -намного серьёзнее. И последствия его шуток ужасны. Интересно, страдал ли он сам из-за них? Тосковал ли хоть когда-нибудь по нерождённому ребёнку, мучила ли его совесть? Или же всё, к чему он стремился в жизни, это выделиться, показать своё "я"? Хотя бы с женщиной, если иначе не может? Подобные мысли терзали её, Маша затыкала уши от их неслышимых криков, но они просачивались сквозь этот барьер, громыхая с удвоенной силой. Как Маша могла быть такой близорукой? Как могла верить Барсукову? Как могла не понимать, что он человек ненадёжный? Нет, это пытка! Которую невозможно снести! Господи, кто ей поможет? Её отрешённый взгляд зацепился за телефон, и в голове возник образ самого родного человека. Мама. Интересно, знала ли она эту историю, или же Маша тогда всё скрыла и от неё? Не очень надеясь на здешнюю связь, она дрожащими руками набрала номер. -Мамочка, привет. -О! Наконец-то ты вспомнила обо мне, дочка! А то чаще всего звоню я. -Просто здесь связь плохая, ты же знаешь. -Знаю. Но всё же иногда можно дозвониться. Вот как сейчас. -Да, но это бывает нечасто. Да и помехи мешают -вон, слышишь, какой стоит в трубке треск. -Да слышу. Связь такая -того, гляди, прервётся. Ну, да ладно... Как ты там, Маша? -Нормально. -По твоему голосу этого не скажешь. У тебя случилось что-то? -Нет, я... просто хотела спросить. Это правда, что я была беременна? В этот момент, как на грех, в трубке усилилась трескотня -настолько, что Маша даже отвела её от уха, -а затем её слуха коснулось мамино: -Что?... Я не слышу! Что ты говоришь?... Ты беременна, дочка? Снова? Маша вздрогнула всем телом, как если бы из этой трубки вдруг выскочил страшный чёрт и огрел её чем-то со всей дури. Последнее слово, короткое, как приговор, сказало так много, что она отбросила телефон, словно на нём была какая-то зараза. Заскользив по подоконнику, он затем завертелся вокруг оси, катая беспардонно прерванный разговор на карусели. Значит, всё-таки правда: беременной Маша была. И следовательно, её предположения правдивы. Откинув голову, Мария закрыла глаза, ощущая болевую пульсацию в черепной коробке. Казалось находящимся в нём серым веществом отыграли футбольный матч, а затем опять впихнули на место. И теперь оно невыносимо саднило, отзываясь эхом в висках. И в такт ему вторило охваченное пламенем сердце, прокачивающее по венам едкую боль ненависти и сожалений. Прав был Шеннон: любое действие -это бумеранг, запущенный во временное пространство, -когда-нибудь он обязательно вернётся. Пусть даже через годы. Вот и её он настиг. И сразил. Наповал. Так ей и надо! За всю её беспросветную глупость! За слепое доверие и безоговорочное подчинение! За то, что не жила своим умом! Ведь жизнь выкидывает разные штучки: сложные обстоятельства, неоднозначные ситуации, непростых людей. И порой всё так мастерски переплетает, что напрочь загоняет в угол. И тогда обязательно находится кто-то, кто указывает как поступить. Маша судорожно вздохнула. Никому нельзя этого позволять! В любой ситуации, даже в самой сложной, человек всегда должен всё решать сам! Не даром же у него своя голова на плечах! Да и расхлёбываться затем тоже предстоит именно ему. Из Машиной груди опять вырвался горький вздох. У неё сейчас как раз такой период -нелёгкий, непростой. Период осознания содеянного, признания ошибок и горького раскаяния. Как его пережить? Звонок телефона ворвался в безрадостные мысли Маши, и, потянувшись к нему, она нажала на кнопку приёма. -Алло? -Синица, ты одна? Ирония жизни! Вновь этот голос! Когда-то она любила его. Он казался ей самым сладостным звуком на свете, от которого млела душа. Сейчас же он был ей ненавистен. В последнее время она слышала столько глупостей и гадостей, высказанных им! А кроме того именно этот голос уговорил её однажды пойти на наибольшую в жизни подлость. -Эй, ты чего молчишь, Машка? Что, наверное, один из хахалей рядом? Вы там кувыркаетесь, что ли? Я помешал? Нет, ну как такое возможно? Связь в этом месте плохая, и нормальные люди сюда дозвониться не могут, а этот простофиля -так легко. И ладно, если б сказал что-то стоящее! Так нет же -одни бредни! Как и обычно. -Барсуков, -её голос, казалось, так и рассыпал ледяные кристаллы, -сделай одолжение: забудь мой номер и никогда больше не звони. Я не хочу слышать твой голос. Меня от него мутит. -Чего? -тот не на шутку удивился, никак не ожидая такого. -Ты офонарела, Синица? Что там у тебя происходит? Это не у неё, а у тебя, сморчок, происходит! Вернее, у них обоих. Давно произошло. Вот только Маша узнала об этом лишь сегодня. -Не вынуждай меня менять SIM-карту, -завершила она свою мысль. -Не то я обязательно сделаю это, и ты всё равно не сможешь со мной связаться. -Да что случилось? И он ещё спрашивал? Циник! -Просто я ненавижу тебя! Последняя фраза, как целая глыба льда, а затем -кнопка отбоя и снова отброшенный телефон. Ей плевать! На Барсукова, на его недоумение, на все его чувства. Если они у него есть. Быть может, какие-то и были, но уж точно не любовь. Ведь когда человек любит, он ценит малейшее проявление любви. А что уж говорить о ребёнке? Нет, за это Маша никогда не сумеет простить. Причём непонятно, кого больше -Барсукова или себя. Обняв согнутые колени руками, она склонила на них голову и снова закрыла глаза. И всё же как невыносимо трудно быть взрослой! Особенно когда тебе всего пятнадцать лет. Или всё же тридцать пять? Что, в общем-то, одно и то же. Только вот впервые идея внезапно вырасти показалась Маше глупой затеей, а желание, написанное на стенке школьного фойе, -слишком поспешным. "Хорошо подумай, прежде чем сделать это", -снова всплыло в её памяти. Теперь эти слова имели совсем другое значение. И только сейчас Маша сумела постичь их глубинный смысл. Она покрепче вжалась в колени, боясь сделать вдох. Казалось, каждый новый глоток кислорода сильнее раздувал горящее в душе пламя, и оно неистово сжигало пульсирующую по венам кровь. Было холодно. И одиноко. Хотелось выплакаться -горько, взахлёб, выплескивая всю боль наружу. Но она, эта боль, засела так глубоко, что слёзы до неё не доставали и, непролитые, тиранили сердце изнутри. И от этого мучительного процесса не было ни защиты, ни спасения. Неизвестно, сколько прошло времени, прежде чем её уха коснулся приглушенный шорох, открывающиеся двери, вкрадчивые шаги, а затем -чьё-то осторожное прикосновение к своим холодным пальцам. Маша подняла голову -и тут же зажмурилась от яркого света, насыщавшего стены спальни, давно погрузившейся в густые сумерки. Ничего себе! Неужели она просидела так весь день? Стоявший рядом Шеннон держал её за руку, настороженно всматриваясь в лицо, и в глазах его сквозила затаившаяся напряжённость. -Парни, вырубите свет! -тут же раздалось его командное. -Лучше зажгите ночную лампу. Кто-то немедля выполнил эту просьбу, и, осмотревшись, Маша заметила, как из-за его плеча, вытянув шею, взволнованно выглядывал Джаред, а производивший манипуляции с включателем Томо бросал в её сторону взгляды прямо от дверей. -Прости, -хорват погасил висевшую под потолком люстру и зажёг ночную лампу, а затем повернулся к Марии. -Так лучше? Маша лишь кивнула, подумав о том, что лучше ей уже вряд ли станет, а Шеннон, снова впившись в Марию, отметил отрешённый взгляд, пустые глаза и вялое безразличие в слабых жестах. -Думаю, нет смысла спрашивать, как ты, -тихо проронил он. -Всё и так видно. А по телефону ты утверждала, что в порядке. -Но я в порядке, -шепнула она чисто машинально, словно сквозь вату. -Мы даже видим, в каком. Ещё немного -и пиши пропало. А мы не можем этого допустить. Поэтому... Он потянулся к брату, и тот подал ему бутылку вина, которую Шеннон тут же откупорил. Щедро плеснув в бокал гранатовую жидкость, он протяну его Маше, коротко скомандовав: -Пей! -Что? -она скользнула по ребятам растерянным взглядом. -А как же "без глупостей и алкоголя"? -Под нашим наблюдением можно. И, похоже, даже нужно. Так что не упрямься. Маша послушно поднесла бокал к губам, сделала глоток. Сладковато-горький вкус освежил нейроны мозга, горячительная жидкость слегка обожгла горло и, протиснувшись сквозь него, устремилась на дно живота. И она ощутила живительное тепло, пронёсшееся по омертвевшим нервам. -Выпей ещё, -приговаривал Шеннон. -И это решит мои проблемы? -Нет. Но поможет расслабиться. Тебе это необходимо. А то ты походишь на натянутую струну -я даже боюсь тебя коснуться. Пей. -Но я захмелею. -Не страшно. Тебе ведь никуда не нужно идти. А здесь мы за тобой присмотрим. Он настойчиво держал бокал у её губ, и Маше не оставалось ничего другого, как повиноваться. Каждый последующий глоток давался труднее -горло реагировало на него каким-то колким спазмом, а все внутренности непременно бунтовались. Однако Шеннон был настырным и убрал бокал, только когда тот опустел. А затем отставил бутылку и тоже подсел на подоконник. -Вот так-то лучше, -заметил. Лучше? А чем? Она влила в себя виноградную жидкость и -никаких изменений. Вот разве только в животе стало немыслимо горячо. Но в остальном... Какие, однако, глупцы те, кто считает алкоголь хоть на что-то способным! -Мы волновались о тебе, Мэри, -услышала она мягкий голос Джареда. -Автоматически занимались делами, а сами весь день чувствовали себя неуютно. Как если бы потеряли что-то ценное. -И поначалу каждый из нас думал, что такие ощущения -только у него, -добавил Томислав. -Но когда разговорились, поняли, что думаем одинаково. Даже тот парень из кафе, твой знакомый, весь день места себе не находил. -Анатолий? -Да, кажется, так его зовут, -ответил Шеннон. -Он ходил за нами по пятам всё время, пока мы были в телецентре, с просьбой дать ему адрес, по которому он смог бы тебя найти. -А вы что? -Попросили его подождать. До другого удобного случая. Ведь ты хотела побыть одна. Да, это было так. Значит, пока она тут пыталась совладать с навалившейся внутренней болью, там, за пределами дачи, тоже кто-то думал о ней? Беспокоился и волновался, чувствуя без неё пустоту? Ощутив, как по жилам покатилась горячая волна, Маша неровно вздохнула. Ну, и денёк сегодня! И, похоже, у всех. -Мэри, -заглянул ей в глаза Томо, -у каждого бывают трудные моменты, когда не хочется даже дышать. У меня, к примеру, довольно часто. И я перепробовал разные способы справиться с этим, но самым действенным признал лишь один. Когда мне плохо, я прихожу к надёжным друзьям -в частности, к этим ребятам, -сажусь и рассказываю всё, что случилось. Они, конечно же, ушлёпки, но только не в серьёзных вещах. И, знаешь, беседа с ними всегда исцеляет. И об этой откровенности я ещё ни разу не пожалел. -Только пойми нас правильно, -отозвался Шеннон. -Мы ни в коем случае не настаиваем на том, чтобы ты нам открылась. Просто хотим, чтобы знала: если решишься -мы всегда рядом. Маша скользнула по ребятам всё тем же растерянным взглядом -беспомощным и беззащитным, как у ребёнка. А горячая волна, катящаяся по нервам, коснулась чувствительной зоны в её душе. -И как бы там ни обстояло дело, а посмотри, что у меня для тебя есть, -запустив руку за борт своей кожаной куртки, Джаред извлёк маленький букетик фрезий и, положив Маше на колени, утешающе подмигнул. -Мне очень хотелось сделать для тебя что-то, но я всё не мог придумать что. И пусть этот сюрпризик не шибко оригинален, но сделан от чистого сердца. -И мой тоже, -отозвался Томо, протягивая упаковку орешков. -Весь день не терпелось тебе вручить. Что это? Подарки? Ей? От ребят? После всего? Маше показалось, будто её хлестнули кнутом, и, на миг задохнувшись, она оторопело взглянула на Марсов. А Шеннон повернул её руку вверх ладонью и вложил в неё мягкую игрушку-синичку, тихонько проронив: -А это -от меня. Небольшая, яркая, она выглядела совсем как живая, только цепочка с маленьким колечком, позволявшие подвешивать к чему-либо, выдавали её. Это было последней каплей, переполнившей чашу боли, и в поражённом выстрелом мозгу пронеслась удушливая мысль: она полное ничтожество, не достойное ни дружеского внимания, ни тёплой поддержки, ни, уж тем более, каких-либо подарков. Она такое натворила, а они их ещё ей дарят?! Непроизвольно сжав дары, Маша судорожно задрожала. Бродившая внутри лавина фееричным фонтаном ударила ей в голову, по телу разлилась расслабляющая терпкость, и заключённые в оковы слёзы наконец прорвали оборону, горячими потоками брызнув из глаз. -О-у! -послышался озадаченный голос Джареда. -Похоже, наши дела совсем плохи. -Ничего, -тихо возразил Шеннон, прижимая Марию к груди. -Напряжение наконец вырвалось наружу, теперь Мэри станет легче. Вы, парни, идите. Дайте нам побыть одним. -Ладно. Мы пока ужином займёмся. Младший Лето с Томиславом тихонько вышли, а Шеннон крепче обхватил рыдающую Машу, утешая её молча, без каких-либо слов. Минуло какое-то время, прежде чем слёзы иссякли, однако Маша всё ещё продолжала цепляться Лето за джемпер, непроизвольно всхлипывать и дрожать. В какой-то момент барабанщик чуть отстранился, и она ощутила прикосновение мягкой ткани к своим опухшим векам. -Что же у тебя случилось, Синичка? -нежные нотки его спокойного голоса ласково воздействовали на её тайный нерв. -Я уже достаточно мокрый, меня хоть выкручивай, и, думаю, я заслужил право это знать. Ты не хочешь рассказать мне? Его лёгкая ирония стирала барьеры. Казалось, Шенн был добрым надёжным другом, которому можно было рассказать что угодно, не стесняясь и не боясь. И Маша хотела это сделать. Вот только могла ли? Ведь тема была довольно щепетильной, которую не доверишь всем подряд. К тому же, Шеннон был мужчиной. Могла ли Маша довериться ему без страха остаться непонятой, оттолкнутой или осуждённой? Что, если он её презреет? Вздрогнув от такой мысли, она сильнее вжалась ему в грудь и отрицательно покачала головой. -Брось, Мэри. Ты же знаешь, бывают проблемы, с которыми не справиться в одиночку. А я чувствую, этот груз слишком тяжёл для тебя. Поделись им. Доверься мне. И тебе станет легче. -В прошлом я уже доверилась одному человеку, -послышался её надломленный шёпот. -И это была моя ошибка. -Что ж, мы не застрахованы от них. Все поголовно. -Да ладно, -недоверчиво ухмыльнулась Мария. -Ты-то наверняка их не совершаешь. -Кто? Я? Явно не ожидавший такого, Шеннон неожиданно рассмеялся -приглушенно тихо, но от души. -Если бы ты только знала, что говоришь, глупышка! -зарылся он затем в её волосы лицом. -Думаешь, я в самом деле безгрешный? Заблуждаешься! Я не идеален. Я ошибаюсь сотню раз на день -в мелочах и по большому счёту. Потираю набитые на лбу шишки, делаю выводы и... ошибаюсь снова. -Это не может быть правдой. Ты такой уверенный, такой сильный, такой понимающий. Ты так говоришь, чтобы просто меня утешить. -Нет, Синичка. Я так говорю, чтобы ты поняла: ты не одинока в своих ошибках. Мы все такие. -Не все. Не все делают то, на что отважилась в прошлом я. Тот, кто поумнее, не идёт на такое. А я, кажется, сотворила огромную глупость. И, кстати сказать, не одну. -А почему "кажется", Мэри? -Потому что... я этого не помню. Мария ожидала, что он удивится -как это можно было не помнить, что пришлось натворить? Но Шеннон реагировал поразительно спокойно, как если бы услышанное было делом обычным, к чему он давно привык. К тому же он не стал задавать никаких вопросов, хотя -Маша видела по глазам -они так и вертелись на его языке. Поэтому удивляться пришлось ей самой. -Тогда почему ты так себя терзаешь? -шепнул он почти на ухо. -Потому, что мне напомнили. Вернее, рассказали всё как было. -Этот человек в кафе? -Да. Помнишь, я говорила, что хотела стать журналистом? Оказывается, я им не стала не из-за мамы, а из-за любви. Из-за глупой никчемной любви. -Но ведь тогда ты её такой не считала, верно? Эти слова подействовали на взбудораженные нервы словно дыхание ветра на опалённую рану, и Маша ощутила некоторое облегчение. А ведь и правда, на тот момент она, наверное, жила светлыми надеждами и лучилась счастьем. И даже не подозревала, на что Барсук её подтолкнёт. -Шеннон, но я любила недостойного человека. -Но ведь и об этом ты тогда так не думала. Правда? И потом, кто из нас может знать о ком-либо, достойный это человек или нет? -Я знаю. -Это сейчас ты знаешь, а тогда наверняка считала его лучшим человеком на свете. И снова -маленькая пауза, окрашенная удивлением Маши. -Откуда ты знаешь? -О, моя маленькая Синичка, в любви мы все безумны. И ведём себя одинаково: окружаем предмет своего обожания мифом собственных фантазий, наделяем чертами, которые нам хотелось бы в нём видеть, возвеличиваем и даже обожествляем его. А когда наступает прозрение, понимаем, что попросту ошибались. -Но эти ошибки иногда так дорого стоят! Машин голос опять дрогнул, и, опасаясь нового прилива слёз, Шеннон подхватил её на руки. -Иди сюда! Сгребя в охапку, он стащил её с подоконника и, уложив на кровать, пристроился рядом. -Как правило, в порыве чувств мы игнорируем разум. Мы руководствуемся эмоциями, исходящими из сердца, и напрочь забываем о внутреннем страже, сидящем в черепке. А ведь он подаёт нам сигналы -правдивые, иногда болезненные, не такие, которые мы хотели бы слышать, -но мы отмахиваемся от них. А потом сами же и страдаем. Ты любила, Мэри. Этим всё объясняется. -Но не оправдывается, Шеннон. -А я не пытаюсь тебя оправдать. Я лишь хочу сказать, что понимаю причины, по которым ты что-то там совершила. -Зато я этого никак не пойму. Где были мои глаза, мой рассудок? Неужели я не видела всю безысходность таких отношений? Неужели не понимала, что эта любовь обречена? -Некоторые вещи приходят только с годами, Мэри. Это называется жизненный опыт. По видимому, на тот момент ты была слишком юной. Стоит ли за это так себя казнить? -Но... то, что я натворила, ужасно. Мне нет прощенья. -А вот это может стать наибольшей твоей ошибкой, Синичка. -Чего? Поднятая на Лето рожица -недоумевающая, по-детски забавная, слегка смешная, с припухшими веками и раскрасневшимся от долгих слёз носом, -удивлённый, чуть растерянный взгляд и блестящие от сумрачного света глаза, манящие чистотой небес. Шеннон улыбнулся, приглаживая упавшую на её лицо прядь. -Как я уже однажды говорил, Мэри, не всё так гладко в нашей жизни. Но ничего в ней не случается просто так. Каждое событие учит нас чему-то. Радостное или горькое, сладостное или болезненное, оно несёт какую-то информацию, которая пригодится нам позже. И чтобы двигаться дальше, нужно научиться делать выводы и обязательно себя прощать. Пусть порой это нелегко, но жизненно необходимо. -Я не смогу, Шенн. Это выше меня. -Это сейчас так кажется. Просто прошлое навалилось на тебя в один присест, всё и сразу. Это для любого очень сильное потрясение. Но уже завтра ты посмотришь на ситуацию совершенно иначе. -Хочешь сказать, что утром я проснусь и всё забуду? -Нет. Но со временем сознание привыкнет к тому, что случилось, и душа уже не будет так остро саднить. К тому же в жизни всегда есть место маленькому чуду, которое помогает найти силы двигаться дальше и примириться с собой. О, если бы оно случилось! Недоверчиво ухмыльнувшись, Маша снова спрятала лицо на груди Шенна, чуть слышно шепнув: -Не думаю. Я себя ненавижу. -И совершаешь ещё одну большую ошибку. Что бы ни случилось, никогда не отторгай себя. Ты -самый родной человек, которого имеешь. У тебя вовек не будет никого другого, кого бы ты так тонко чувствовала, так прекрасно понимала; никого другого, с кем тебе было бы так уютно и комфортно. Поэтому очень важно научиться жить в гармонии с собой. Не презирать, не ненавидеть, а беречь, ценить и любить. -Даже после всего содеянного? -Даже после всего содеянного. Всё равно изменить уже ничего невозможно. Да и на это тебя толкнули определённые причины. Осознай их, пойми и прими случившееся как данность -это часть твоей жизни, какой бы она ни была. Горький опыт, из которого ты можешь извлечь ценные уроки, чтобы в будущем избегать подобных поступков. -Нет, что ты! -искренне произнесла Маша скорее для себя нежели для Шенна. -Я ни за что больше такого не повторю! -Вот. Кажется, ты стала делать выводы уже сегодня. Лёгкая ирония в тёплом голосе, ни капли осуждения, крепкие руки, успокаивающие объятия... Странно было всё это: Шеннон не знал, в чём дело, а так говорил, будто всё понимал. И Маша выискивала в его словах ответы на многие вопросы, бередившие душу -мудрые, серьёзные, жизненно правдивые, -и чувствовала облегчение. От того, что она могла рассказать всё, что было на сердце, -вот так запросто, не вдаваясь в детали. От того, что её проблемы интересовали кого-то -не для отвода глаз, а искренне, от души. От того, что этот мужчина с таинственными глазами сейчас был с ней рядом. И, кажется, знал ответ на любой вопрос. -Спасибо тебе, Шеннон! -За что? -За поддержку. Не знаю, что бы я делала со всем этим сама. -То же самое, что и со мной, Мэри: просто жила бы дальше, не опережая событий. Жизнь сама расставит акценты и подскажет, что и как. А ещё неплохо было бы как следует отдохнуть. Ведь завтра будет новый день. Кто знает, что он нам готовит. Вот так всё просто? Она слегка улыбнулась, снова припадая к мужской груди. Может быть, Шеннон и прав: стоит предоставить судьбе разрулить ситуацию самой. Тем более, что Маша всё равно ничего не может поделать. Она глубоко вздохнула. А как бы ей хотелось проснуться завтра утром и понять, что всё это было лишь сном -страшным, тяжёлым и почти зловещим! А если понадеяться, что всё именно так и будет? Ведь, как известно, утро вечера мудренее. Чем её судьба не шутит? Захмелевшее сознание взмолилось о пощаде, истерзанные мысли сбавили ход, вскипевшее сердце немного остыло и по изъезженным нервам прокатилась усталая волна. В крепких тёплых мужских руках было так уютно и надёжно. И они дарили такую необходимую передышку. А завтра... Время покажет. Ведь завтра будет новый день. Маша подтянула к щеке подаренную Шенном синичку и, ощущая её пушистую мягкость, на миг сомкнула отяжелевшие ресницы. Тепло, тишина, ощущение безопасности и защиты. И тихий размеренный стук сердца, звучавший колыбельной песней в её ушах... Заметив, что Маша уснула, Шеннон долго всматривался ей в лицо, словно пытаясь найти ответы на бередившие душу вопросы, а затем обнял покрепче и чуть слышно шепнул: -Кто же ты на самом деле, Мэри Синичка?