Карфаген
2 сентября 2017 г. в 21:29
Ты вчера был хозяин Империи, А теперь – сирота. ДДТ
Иногда он вспоминает, как было раньше, во времена его детства и юности. Вспоминает красоту родного мира, тонкий запах весенних цветов, хруст снега на склонах гор, искрящиеся полотна рек. Все это давно мертво, рассыпалось космической пылью, но, вот удивительное дело, стоит закрыть глаза, и он снова оказывается на просторах Великих Степей. Миры галактики неисчислимы, и у каждого народа существуют традиции, славные или постыдные. У эльфов было принято, чтобы старший сын императора, наследник престола, проводил юность среди простого люда, познавая его тяготы и заботы. Малекит был каменотесом и хлебопашцем, работал в шахтах и торговал с купцами, но более всего ему запомнилось лето совершеннолетия, когда на несколько месяцев он ушел с пастухами в бесконечные срединные равнины. Было их пятеро, не считая Таисс, маленькой внучки старого Дакита, и отара в тысячу голов. Каждый день они неспешно брели все дальше на восток, овцы рассыпались по степи белоснежными точками, пастухи лениво перекликались, разомлев на летнем зное. По ночам они собирались в кружок около ярко горящего костра. Степь пахла травой и ветрами из далёких земель. Овцы смирно спали, иногда подавая голос, низкорослые мохнатые псы зорко стерегли отару от серых волков, а пастухи курили трубки с душистым горьким табаком. Чёрные, бесконечные небеса – похожие и не на небеса вовсе, а на бездонный омут – по ночам спускались ближе к земле, и чтобы ухватить располневшую и неповоротливую летнюю звезду, нужно было только протянуть руку. Старожилы: Дакит и его старый товарищ Нимар - рассказывали истории, в которых быль причудливо переплеталась с выдумкой, герои сталкивались с чудовищными опасностями, но всегда выходили победителями, и их ждал счастливый конец. Если бы это было правдой. Если бы не погибали миры, погребая в руинах миллионы эльфов, если бы страшные войны с нахальными молодыми расами оканчивались победами, если бы... Иногда Нимар зачинал - и тогда над степью плыли протяжные горловые песни, бесконечные, как вселенная, как неспешный бег времени, как круговерть рождения и смерти. Малекит лежал, положив голову на скрещенные руки, и следил за мерцанием звезд на небесах, за фигурами, что рисовал дымок трубок, за хорошеньким лицом Таисс с живыми черными глазами. Теперь-то они все мертвы: и сказитель Дакит, и Нимар с бархатистым низким голосом, и Таисс, чьей грации могли позавидовать горные кошки. Они погибли, как и все остальные эльфы, и остались лишь в его памяти. Когда век его, долгий и безрадостный, подойдет к концу, а случится это скоро, он знает, не станет и никого из эльфов, даже памяти не останется. Все боевые товарищи, которых он возглавил в последней, обреченной и сокрушительный попытке отмщения, погибли. Он - последний. Вместе с ним умрет его вид, умрет язык и история, традиции и искусство, все то, чем когда-то жила и чего достигла великая раса. Он реликт, ископаемое, музейный экспонат. Малекит никогда не был ни фаталистом, ни слабовольным и считал, что бороться нужно, пока остаются силы, но его тянет закрыть глаза и перенестись в прошлое - к дням славы, величия и радости. Хотя бы мысленно. Но вокруг не колышущиеся под ветром степи, а пыльная неприветливая планета, и он чует, что его след взяли, что совсем скоро его настигнут ищейки. Он будет готов - он всегда готов, пусть даже это более не имеет смысла. Будущего нет, но остается прошлое, которое нельзя посрамить.***
- Эй, посторонись! – Армин ощутил сильный тычок под ребра и резко обернулся. Мимо него неловко протиснулся молодой парень, возможно, студент. На лице юноши мелькнула гримаса брезгливого недовольства, потом – безразличия. Армин почувствовал, как внутри вскипает гнев, но сдержался. Отступил, поглубже засунув руки в карманы. Скоро, совсем скоро они получат, что заслужили. Все эти лощеные, сытые, самодовольные жители благополучной части мира. Но не прямо сейчас. Еще не время. - Ты в порядке? – Бериз приблизился к нему неслышно, как и всегда. В последние месяцы они путешествовали по многим густонаселенным городам, как сейчас – по Нью-Йорку. В сутолке переполненного транспорта, в тесноте бедных кварталов Беризу не изменяла ловкость и грация прирожденного охотника и следопыта, которым, собственно, он и являлся. - Да, все хорошо, - пожал плечами Армин. У него страшно зачесался шрам на скуле, как быва-ло всегда, когда он злился или расстраивался, и задергалось в нервном тике веко – последствия контузии. Бериз еще некоторое время внимательно вглядывался в его лицо, потом сделал шаг назад: - Потерпи еще немного, скоро наш человек подойдет. А потом можно будет перекусить. Армин кивнул. Он высоко ценил своих единомышленников и отношения, сложившиеся в их ячейке. Конечно, они поклялись и намеревались принести свою жизнь в жертву во имя высшей цели, как и многие другие, подобные им, но Армин сомневался, что в других группах царит такое же, почти семейное взаимопонимание. Поначалу, когда он только очнулся в незнакомом госпитале, больной и искалеченный, эти люди, с большими идеями, со страстным, почти одержимым блеском в глазах и самоубийственной решимостью, настораживали его. Со временем раны его медленно затягивались, и приходило ясное осознание, он – среди друзей. Пусть лица их грубы, пусть живут они, по сути, в бедности в военных лагерях, и прокладывают себе путь с оружием в руках, но эти люди близки ему по сердцу, вере, принципам и стремлениям. То, что в прошлой жизни казалось ему оголтелым фанатизмом, теперь открылось, как непримиримость в борьбе за правду, за будущее, в которой ни одно деяние не может быть преступным. Возможно, понять это помогли лекции, которые читали в лагере приезжие специалисты. Некоторые из них были о религии, другие – о политике, третьи, и их было большинство, о практике военного дела. За несколько месяцев, что заняло выздоровление и последующая реабилитация, он научился большему, чем за всю предыдущую жизнь. И каждое его достижение, каждый обретенный навык вызывал у новоявленных друзей одобрение и восхищение, которое он никогда не мог снискать у родителей или у жены. Это воодушевляло и подстегивало его, дарило упоительное ощущение, что он не бесполезен, что существуют люди, способные увидеть и оценить его потенциал. Когда один из руководителей лагеря собрал новоприбывших, чтобы предложить им присоединиться к движению, у Армина уже был готов ответ. Даже если бы он не был полностью согласен с намерениями и методами этих людей, он никогда не смог бы забыть доброту, с которой они залечивали его раны и не замечали его шрамы, не смог бы отказаться от дурманящего ощущения сопричастности к великой цели. Так он оказался в ячейке Бериза, включающей еще пять человек. Это были опытные, побитые жизнью люди, прошедшие бок о бок множество испытаний, но Армина они приняли с уважением и радушием. Ему было не сравниться с собратьями в знании оружия и других методов борьбы, но очень скоро он понял, зачем был направлен именно к этой ячейке. Беризу и товарищам приходилось много перемещаться по разным странам, вести дела с людьми разных культур, и вот тут им было необходимо его сносное знание пары языков и делового этикета. Вместе они кочевали из одной части мира в другую, выполняя задания руководства. Армин доверял этим великим людям и не слишком вникал в причины, обуславливающие необходимость конкретных операций. Уничтожить некий объект, спровоцировать панику или общественную напряженность в каком-то населенном пункте, доставить по маршруту неодобряемый властями груз, наконец, завербовать или устранить нужного человека – все это делалось во имя высшей цели, которая оправдывала и методы, и жертвы. Со временем Армин настолько сблизился с членами своей ячейки, что они стали ему ближе родных братьев и отца. Единственный конфликт произошел у них, когда Бериз узнал, что у Армина в столице осталось семья. Оказалось, руководители движения предпочитали набирать сторонников из бессемейных, и именно таких в свое время искали на месте взрывов в столице. Армину удалось убедить товарища, что прежние родственные связи для него ничего не значат. Это, впрочем, было не вполне правдой. Окольными путями он узнал о судьбе своей семьи. Отец и братья по-прежнему занимались бизнесом, но возвращаться на роль бесталанного прихлебателя, которого держат только из жалости, у него не было ни малейшего желания. Нет, однажды он собирался увидеться с родней, но уже при новом государственном порядке, который приближал всеми силами. Придти домой, как победитель, как герой. По настоящему, из прошлой жизни Армину не хватало только жены. Он любил ее, и это чувство, пожалуй, было самым сильным, что он испытывал до того, как встретил своих новых братьев. Чтобы увидеть жену он бы без колебаний нарушил данное Белизу слово и объявился на пороге родного дома. Но к тому времени, как Армин полностью излечился, Фахрие уже не было в Ираке. Он пытался искать, но след ее затерялся среди многих эмигрантов, стремившихся попасть в Америку, а эмиграционное ведомство США умело хранить секреты. Армин не винил жену - она, разумеется, не могла знать, что он выжил. И все же тоска, страсть, и червячок сомнения подтачивали его изнутри. Он всегда знал, что Фахрие относится к нему с гораздо меньшим трепетом, чем он к ней, но упрекнуть ее прежде было не в чем. Однако поспешность, с которой она сняла траур и уехала из страны, наводила на мысль, что его фиктивная смерть стала для супруги... Избавлением? Одна мысль об этом терзала его больше, чем когда-то мучили настоящие раны, поэтому он гнал от себя подозрения. Однажды, и, судя по тому, как идут дела, весьма скоро, власть его единомышленников распространится над их исконными землями, и всему миру придется с ними считаться. Тогда он найдет жену. Обязательно. Бериз сделал ему знак - нужный человек наконец-то появился. Армин ответил условным сигналом. Пока Бериз и связной будут обсуждать детали операции, он должен был незаметно наблюдать за улицей и, в случае чего, предупредить напарника. Впрочем, всерьез Армин не верил, что в Вашингтоне им что-то угрожает. За прошедшее время у него развилась интуиция бойца, особый нюх на опасность, который присущ тем, кто ходит об руку со смертью. Чутье нашептывало ему, что этот город - самоуверенный, самовлюбленный, переполненный амбициями - слишком зациклен на себе, чтобы беспокоиться о ком-то еще, будь то враги или друзья. Ячейке предстояло пробыть здесь лишь несколько дней, но Армин уже был сыт американской столицей по горло.***
Они блуждали несколько дней, перемещаясь из одного мира в другой, и порой Тору начинало казаться, что в их движении нет никакого смысла. Но Локи стремился вперед с настойчивостью тарана, словно его манило что-то невидимое и неосязаемое. Магия, которую Тор никогда не мог понять или ощутить. Наконец, в крошечном, ничем не примечательном мирке на окраине Галактики, они задержались. Локи долго творил колдовство, ритуалы, в которых старший принц при всем желании не мог участвовать. Впрочем, у него не было ни малейшего. Не смотря на то, что магию практиковали по меньшей мере два члена его семьи, Тор испытывал к ней инстинктивное недоверие, которое вызывает все непознанное. Он предпочел провести время с пользой – изучить местность, хотя смотреть было почти не на что. Сколько хватало взгляда, вокруг раскинулась пыльная, выцветшая пустошь. Сквозь грязно-бурое марево, затянувшее небеса, проглядывало белесое местное светило. Когда он вернулся к брату, тот больше не колдовал, а сосредоточенно изучал развернутую на колене карту. Голографической найти не удалось, только древнюю бумажную. Тор и не помнил, когда в последний раз забирался в такую глушь, если, конечно, не брать во внимание Мидгард. - Эта местность, - Локи очертил на карте окружность, - диаметром в три лиги, находится под своего рода магическим колпаком, в основу которого я завязал кровь Малекита. Ему не пересечь границу, чтобы это не стало мне известно. - Малтпраф, - прищурившись, Тор разобрал неопрятные каракули. - Во имя Одина, что за неумеха составлял эту карту?! - Автор мне не знаком, я приобрел ее у одного контрабандиста, чьи пути, хм, доставки товара пролегают неподалеку. Кроме контрабанды здесь, считай, кормиться нечем. Пустошь неспособна родить хлеб, скалам не посчастливилось зачать в себе какие-либо ископаемые. Небо, правда, очень красивое. Если бы обитатели Галактики чуть меньше думали о преходящем, и чуть больше - о вечном, они бы приезжали сюда только лишь ради того, чтобы им любоваться. - Ты-то у нас известный ценитель вечного, - протянул Тор, вложив во фразу весь сарказм, на который был способен. - Я - нет, - беспечно махнул рукой Локи, - и, возможно, в этом моя ошибка. К счастью, у Сигюн есть какие-никакие зачатки совести и любви к ближнему. Если потуже затянем пояса, на двоих как-нибудь хватит. Тор неопределенно качнул головой, снова чувствуя холодок на душе. Ожесточенный, озлобленный, плюющийся ядом Локи – это, конечно, плохо. Но Локи доброжелательный, елейный, с речами слаще патоки – вот, что действительно опасно.***
Поселение было заметно издалека: среди унылой, пропыленной степи сгрудилась кучка невысоких зданий. Вблизи они выглядели немного получше: старые и грязноватые, но сработанные добротно, на века. Тор за свою жизнь повидал немало подобных приютов путешественников, поэтому ориентировался почти интуитивно. Самый длинный и опрятный из домов, скорее всего, был отдан под постоялый двор, под навесом прятались транспортные средства - живые или нет, а в двухэтажном каменном строении с пристройкой бывалый взгляд аса безошибочно распознал таверну. - Он здесь? - вполголоса спросил Тор. Локи повел острым носом, словно принюхивающаяся к следу лиса. - Все, кто здесь есть живые, в этом здании, - он кивнул на таверну. - Но распознать Малекита не могу. Умелый... эльфов сын, хорошо маскируется. Распыляет свою магию среди всех. - Что будем делать? - понимание, что убийца матери, уже однажды ускользнувший, находится в двух шагах, заставляло сердце Тора яростно биться. Костяшки пальцев зудели и чесались, он бы с удовольствием забил проклятого эльфа насмерть, но маги хитры и коварны. И если кто-нибудь способен обойти все их уловки, то только кто-то того же племени. - Как обычно, - сказал Локи. - Заходим, а там по обстоятельствам. - Ты болтаешь, я - бью? - ухмыльнулся Тор. - Грубая сила, безусловно, не вполне мой стиль, - по обыкновению витиевато отозвался братец, - но сегодня я поучаствую, - лицо его стало отрешенно-жестоким. Внутри таверны царил приятный глазу полумрак, заодно маскирующий все недостатки обстановки. За стойкой стоял невысокий, но, словно в отместку, чудовищно толстый трактирщик. За одним из столов три бугая, сложением покрупнее самого Тора, вяло резались в карты. Тощий дедок похрапывал в углу. Чем могу помочь любезным господам? - трактирщик посмотрел на них без неприязни, но и не выказывая особой симпатии. Очевидно, узнал - в Галактике асгардская царская семья была широко известна. - Доброго дня, милейший, - Локи ослепительно ухмыльнулся. Девушки от этой его улыбки млели, но она была неискренней насквозь. Однажды на глазах у Тора младший царевич ровно так же улыбался небольшому отряду великанов, а когда те, убаюканные его болтовней, заснули, порешил их без всяких угрызений совести. Тор, правда, тоже участвовал. - Мы с братом ищем старого друга. Может, слышали о Малеките Проклятом? - Как не слышать, - степенно ответил трактирщик. - Столько лет эльфов считали сгинувшими, а они объявились, словно из самой Преисподней. Но только, уважаемый господин, никакого Малекита тут и в помине не было. У нас место тихое, спокойное. Живем, никого не трогаем. - А как же контрабанда? - в тон произнес Тор. - Торговля краденым? Трактирщик побагровел: - Клевета! Бугаи побросали карты на стол и начали подниматься. - Тихо, тихо, - Локи предостерегающе взглянул на Тора. - Мой брат никого не хотел оскорбить, - он положил на стойку несколько лир, - всем присутствующим за мой счет. Лицо хозяина постепенно приобрело нормальный цвет, громилы вернулись к игре. Из внутреннего помещения выбежала хорошенькая чернявая подавальщица и обнесла всех чарками. - Думаю, нам стоит здесь осмотреться, - едва слышно произнес Локи. Взгляд его сместился к игорному столу. - Э, нет, Вашсочество, - самый худой из громил заметил пристальное внимание. - Не сочтите за обиду, но с вами мы играть не станем. Нам наши денежки еще дороги. - А речь и не обо мне, - мягко парировал Локи. - Мой брат хочет попытать счастья. Тор хмуро посмотрел на него, взял свою чашу и неохотно присоединился к картежникам. Азартные игры он никогда особенно не любил. Локи - другое дело. Он играл так, словно носил удачу в кармане, о чем давно стало известно по всей Галактике. Ставки, к удивлению Тора, были достаточно крупными даже по асрадским меркам. Судя по всему, контрабанда приносила недурной барыш. Без особого интереса следя за игрой, он потягивал ядреную (а какая еще может быть в подобном месте) выпивку и прислушивался к болтовне брата. Происходящее нравилось ему все меньше. Планов Локи он не мог постичь, но чувствовал разлитую в воздухе опасность. - Скажите, уважаемый, - тем временем спросил Локи у хозяина. - Не останавливался ли в последние дни в вашем дворе кто-то... Может быть, странный? Или просто незнакомый? Не случалось чего-то, что привлекло ваше внимание? Братец будто бы ненароком положил что-то на стойку. Трактирщик глянул исподлобья, но плату принимать не спешил. - Пожалуй, что и нет. - А как же Яноро? – неожиданно очнулся дремавший дедок. - Он ведь помер давеча! Трактирщик бросил на старика недобрый взгляд. - Да вы что… - мягко произнес Локи, оборачиваясь всем телом. – Эй, девушка, - он жестом подозвал подавальщицу, - поднеси-ка ещё этому доброму господину. - Эх, Вашество! – весело бросил Тору один из громил. – А вы остались… Не легла, карта, видно, - с притворным сочувствие добавил он. Тор без сожаления расстался с деньгами. В карты он едва смотрел. Масти слегка плыли перед глазами. Пройдоха-трактирщик, видать, гнал свою бормотуху где-нибудь тут же, в подвале, и зелье выходило просто адское. - Ещё одну? – спросил громила. Тор кивнул. Сидящий напротив принялся сдавать. Руки у него дрожали – видать, тоже из-за местного пойла. Локи переместился в угол к старику, и теперь разобрать, что они говорили, было непросто. Приходилось напрягать слух. - Так что за несчастье постигло Яноро? – вкрадчиво осведомился братец. - Да ничего особого, - по голосу старика было понятно, что он уже пожалел о своей словоохотливости. – Он уже давно страдал от дурной болезни – подхватил в каком-то борделе. А тут еще и груз у него увели, он очень перебрал… Похоже, сердце не выдержало. - Где я могу найти его могилу? – спросил Локи. – Или тело забрали родственники? Дедок коротко хохотнул. - Помилуйте. Да разве у кого-то здесь есть родные? Такие, о которых стоит упоминать? Старик внезапно всхрапнул и повалился лицом в стол. С Тором тоже творились странные вещи. Звуки становились то громче, то тише. На глаза наползала и отступала дымка. Картежники выглядели не лучше – изрядно осоловелыми. Локи снова подошел к трактирщику. - Где тело Яноро? – резко спросил он. – Я хочу его видеть. Немедленно. - Так нет тела, господин, - в голосе хозяина прорезалось беспокойство. – Крина его обмыла, и мы его сожгли. По обычаю. У громилы напротив внезапно закатились глаза. Сотрясаясь всем телом, он упал со стула. Два других еще держались, но что-то невнятно мычали сквозь сведенные судорогой губы. Тор чудовищным усилием воли сфокусировал взгляд на брате. «Нас опоили», - хотел сказать он, но заметил, что Локи трезв, как стеклышко, и собран, словно перед прыжком. Младшему хватило ума не пробовать пойло. Локи пристально, с угрозой, и даже торжествующе смотрел поверх его плеча, куда-то вглубь таверны. Тор обернулся, вернее, попытался обернуться, завалившись вместе с табуретом. Но прежде чем его щека встретилась с полом, он успел увидеть стоящую там подавальщицу. На пригожем личике блуждала хищная, злая усмешка, которой просто не могло быть у простоватой местной девчушки. Тор попытался снять Мьёльнир с пояса, но тело его не слушалось. - Значит, сначала прикончил контрабандиста, обернулся им, а потом, угадав момент, убил девчонку и занял её место? – услышал он язвительный голос брата. – А всех этих недоумков потравил. Ловко, но не слишком. - Не спеши зубоскалить, асгардский вскормыш, - яростно ответил Малекит. – В отличие от меня, ты очень сильно ограничен во времени. Прямо в эту секунду твой брат умирает. - Спасибо за предупреждение. Перед помутневшим взором Тора взвился темный вихрь. Таверна, её незадачливые посетители, Локи и Малекит – все исчезло в нем. Пропало само ощущение пространства и времени, верх и низ словно поменялись местами, а может, их никогда и не было, только бесконечная пустая мгла. Где-то, далеко или близко, кажется, полыхало пламя, и взрывались звезды, и переписывались сами законы бытия. Тело то опаляло нестерпимым жаром, то бросало в могильный холод, и отовсюду подступала тьма – вязкая и колючая. Так, должно быть, выглядело сражение магов для непосвященных в великую тайну колдовства, но Тору казалось, будто его, беспомощного, ослепленного и обездвиженного, заживо заточили в худшей из преисподен. А потом не стало и того.***
- Ты очень красивая, - заявил Стив, наверное, в тысячный раз. Ему не надоедало. Как не на-доедали улыбки, поцелуи, касания, объятья, ласки. Их тела пели, и сердца стучали бы в унисон, если бы не совершенная кровеносная система Роджерса. Они буквально не могли насытиться друг другом. Они были вместе каждую секунду, которую позволял выкроить плотный график Стива, но этого все равно было отчаянно мало. Террористическая и преступная активность на Земле в последнее время все нарастала, словно сама планета взбесилась, и воздух пропитался жестокостью и ожиданием еще более страшных событий. Длинные осенние ночи на проверку оказались слишком короткими. Стив влюблялся и раньше, но впервые в его отношениях появилась чувственная сторона, и он понял, каково это: постоянно желать видеть, прикасаться, любить. По венам струилось одурманивающее безумие, словно он был под постоянным кайфом (так, во всяком случае, Стив представлял себе воздействие наркотиков). Разумом он понимал, что подобная эйфория не может длиться очень долго, но пока она длилась, она казалась единственным, ради чего стоит жить. Самой сутью жизни. - Ты тоже ничего, - улыбнулась Фахрие. На людях она держалась лучше него. Во всяком случае, более умело контролировала страсть, оставаясь внешне сдержанной и спокойной. Он бы даже немного обиделся, если бы по ночам она не была совсем другой, если бы не припадала к нему тонким телом так истово и безудержно, если бы не шептала исступленно что-то на родном языке. Когда ему наконец-то выпал целый выходной день, Стив мечтал запереться в квартире на все замки и ни на мгновение не выпускать прекрасное тело Фахрие из рук. Но погода, впервые за долгие недели, выдалась замечательная: Вашингтон заливало солнце, дробилось и искрилось в привычных уже лужах, скользило по водостокам, выманивало из неведомых укрытий отощавших сердитых голубей. Фахрие хотелось понежиться под ускользающим теплом, и Стив не мог ей отказать – должно быть, любимая скучала по климату далекой родины. Они неторопливо бродили по улицам, полным такими же, немного опешившими от неожи-данного тепла горожанами, и больше глядели друг на друга, чем по сторонам. Стив поймал себя на мысли, что за долгое время почти полностью счастлив. У него были настоящие друзья (даже старина Баки потихоньку приходил в себя), потрясающая девушка, дело, которому он желал посвятить жизнь. Да, в мире по-прежнему оставалось много ужасного, но, поскольку Стив делал все возможное, чтобы это ужасное искоренить, он, наверное, имел право хоть иногда об этом просто не думать.***
Поначалу Армин не поверил собственным глазам. Потом, вопреки всему, накатило облегчение и радость: все-таки нашел, здесь, за сотни километров от дома, в чужом и неприветливом городе, но нашел. И – боль, долго тлевшая внутри, отчетливо отдающая неконтролируемой яростью, в которую он часто впадал после контузии. Среди бела дня его жену за руку держал молодой светловолосый атлет, словно воплотивший в себе все, что Армину было отвратительно в этой стране. То, как они смотрели друг на друга, не оставляло и тени сомнения. Они были любовниками. И на него, на законного мужа, Фахрие в жизни не бросала такого долгого, зовущего, обещающего блаженство взгляда. Армин почувствовал, как обжигающая волна гнева затопляет его с головой. Опыт, полученный за последнее время, позволил ему сдержаться и не показаться на глаза жене прямо сейчас. Улица кишела американцами, и он отдавал себе отчет, на чью сторону встанет общественность, если разгорится конфликт. А он обязательно разгорится, пообещал себе Армин, нащупывая под курткой рукоять пистолета. Оставаясь незаметным – то, что отлично получалось у него всю жизнь – он последовал за парочкой. Впрочем, предосторожность оказалась излишней, Фахрие и её спутник были так поглощены друг другом, что, казалось, не видели никого вокруг. Вообще-то Армин должен был ждать Бериза в условленном месте. Но великие планы и священная борьба отступили и казались чем-то маловажным по сравнению с мучительной ревностью, желанием утвердить права на собственную жену и избить соперника в кровь, уничтожить, растоптать. Парочка остановилась около одного из кафе, которыми пестрели улицы Вашингтона. Американец скрылся внутри, перед тем ласково коснувшись щеки Фахрие, что заставило будто огненному вулкану взорваться внутри Армина. - Фахрие! Она обернулась. В первое мгновение ее лицо – удивительно похорошевшее от модной стрижки и, возможно, чего-то еще (счастья, с отвращением подумал Армин) – было недоуменным. Потом выражение изменилось: испуг промелькнул в чертах Фахрие, но она быстро взяла себя в руки и выдавила неуверенную улыбку. Нисколько Армина не обманувшую. - О, Всевышний! Армин… Как? Откуда? Я думала, ты мертв. И твои родители тоже. - И ты быстро сняла траур? – криво ухмыльнулся он. - Почему ты не вернулся? - спросила Фахрие. - Если ты выжил, почему ты не вернулся домой? Мы искали тебя, обошли морги и больницы. Твоя мать... Армин мотнул головой: - Кто этот человек, Фахрие? Она вздрогнула, но не опустила взгляда. - Я считала тебя мертвым. Я и подумать не могла... Он сделал шаг к ней, положил руки на плечи. Вблизи она была еще красивее, чем он помнил, чем смел мечтать. - Пойдем со мной, - тихо сказал он, вкладывая в слова всю свою любовь. - Не важно, что было. Забудем об этом. Пойдем со мной, оставим прошлое позади. Фахрие отступила. Лицо ее замкнулось, она словно спряталась в невидимую скорлупу. - Прошло столько времени... Нам нужно о многом поговорить. Взгляд ее немного сместился в сторону входа в кафе, и Армин понял, что она ждет появления американца. Внутри у него все оборвалось, стало темно и пусто. Даже злости особенно не осталось, только сожаление, что все сложилось вот так. Он вытащил оружие из кармана и выстрелил.***
Стив покупал кофе у ослепительно красивой темнокожей бариста. Он мельком подумал, что надо бы ее нарисовать - такая редкая и необычная внешность. Внезапно с улицы раздались звуки стрельбы и крики. Он резко обернулся, волнуясь за Фахрие, но в окно ее видно не было. Стив поспешно вышел на улицу. Стрелявшего он заметил сразу - невысокий мужчина в черной куртке стоял, ссутулившись. В опущенной руке был пистолет. А у его ног... У его ног... - Фахрие! Стив подбежал к ней, упал на колени, прижал к груди. Пуля попала в голову, и красота Фахрие, красота, которая так его восхищала, умерла вместе с ней. Стив видел все будто в замедленной съемке, будто сквозь толщу воды, и боль осознания вливалась в него, как отравленный раствор через капельницу. - Армин! - Стив обернулся. На углу улицы стоял мужчина лет пятидесяти. Черты его лица показались Роджерсу смутно знакомыми, но мужчина, цепким взглядом обведя место происшествия, быстро скрылся в тени. Тем не менее, обращался он явно к убийце. Убийца… Он застыл все в той же позе, не обращая внимания на столпившихся зевак, и смотрел на тело Фахрие почти с суеверным ужасом. Стив не колебался ни секунды – аккуратно опустив любимую на мостовую, он обрушил страшный удар в район солнечного сплетения мужчины. Оружие упало на мостовую. Стив поднял его и аккуратно убрал в карман куртки. Лица прохожих выражали одобрение. - Мистер Роджерс, сэр, - его окликнул подошедший офицер полиции. – Наряд уже выехал. И машина скорой помощи. - Хорошо, - машинально кивнул Стив. – Пусть они займутся деталями. А я должен уйти. - Но сэр… Вы должны дать показания… - заикнулся офицер. Роджерс остановил его жестом. - Я появлюсь в полиции позже, а пока у меня есть более важные дела. Строго говоря, одними показаниями дело не могло ограничиться. Убийца Фахрие, хотя присутствующие пока этого не поняли, был не в нокауте, а окончательно и бесповоротно мертв. Пусть это было линчеванием, пусть не соответствовало большинству моральных ориентиров Стива, он не собирался давать негодяю шанс укрыться в милосердных руках американского правосудия. Он не собирался позволить ему дышать воздухом лишнюю минуту, в то время как Фахрие… Стив запретил себе думать дальше, запретил поддаваться горю. Время скорби, и плача, и сумасшедшей тоски ждет впереди. Но сейчас он не мог позволить себе подобную роскошь. Он вспомнил мужчину, обращавшегося к убийце. Бериз Зайди. Его имя фигурировало во многих крупных делах о терроризме. Выдающаяся, в самом отвратительном смысле, личность. Идеолог и оратор, но ни в коем случае не фанатик, с одной стороны. Умелый боец, лично участвовавший во многих расправах, с другой. Стив и Тор обезвредили несколько сформированных им отрядов, и это были страшные люди с ужасными убеждениями. Похоже теперь Зайди решил ему отомстить. Стив ласково поцеловал ладонь Фахрие и поднялся на ноги. Совсем рядом уже звучали сирены.***
Бериза Стив нашел достаточно быстро. Тот был хорошим профессионалом, однако, куда ему тягаться с Капитаном Америкой, тем более, отбросившим на время всякую щепетильность. Роджерс сознавал, что нарушает убеждения, которых придерживался и которые проповедовал почти всю жизнь, и находил в этом странное удовлетворение. Потом, вероятно, он испытает стыд и сожаление, но о том, что будет потом, когда ему придется остановиться, прекратить хоть на миг лихорадочную деятельность, он не хотел даже думать. - Эта женщина - его жена, Капитан, - Бериз сплюнул кровь. Разговорить его было не так про-сто. - Я не имею отношения к ее смерти. Он ее искал, я знаю, с ума по ней сходил. Это Стив прекрасно себе представлял. - Предположим, я тебе поверю, - сказал он. - Но у меня накопилось еще несколько вопросов. Бериз упирался, но Стив заставил его рассказать обо всем: готовящиеся события («операции» - называл их Бериз сухим канцелярским языком, хотя Стив знал, что это акты жестокости, запугивания и подавления), имена и адреса сообщников. Уходя, Роджерс связался с органами правопорядка, но не стал называть свое имя. До него уже пытались дозвониться люди из Щ.И.Т.а, а кроме того – Старк, которого, очевидно, известили о произошедшем. Стив пока избегал и представителей властей, и друзей – он еще не готов был ни к допросам, ни к официальным заявлениям, ни к сочувствию. Чтобы все нахрен от него отстали – вот, что ему действительно было нужно. Но сначала Роджерс хотел закончить дело. Среди адресов, которые Бериз назвал, были вашингтонские. Стив давно распрощался с наивностью и понимал, что в политике не существует людей с незамаранными руками. Однако сознавать, что хаос, в который медленно погружается Земля, координируется, в том числе, и его соотечественниками из высших эшелонов власти, неприятно шокировало.***
В кабинете сенатора Грея раздался телефонный звонок. Вызов шел по защищенной линии связи, что моментально заставило сенатора насторожиться. Он поднял трубку, несколько минут внима-тельно слушал. Потом глубоко задумался. Собеседник терпеливо ждал. - Значит, мистер Роджерс, - произнес, наконец, сенатор. В голосе его звучала искренняя пе-чаль. – Капитан Америка. Достойный человек, настоящий, храбрый патриот. И великолепный символ, надо отдать должное. Прискорбно, очень прискорбно. Однако нам рано выходить из тени. Пока мы не готовы знакомить мир с нашими намерениями. Как не готовы терять «Мстителей». Мистера Роджерса необходимо устранить. Как можно быстрее, пока он не успел связаться с остальными. Полагаю, следует использовать наше последнее приобретение. И избавьтесь от всех, с кем Роджерс уже успел пообщаться. Они не оправдали наше доверие.***
Расследование привело Стива к дому человека, состоявшего в штате одного из влиятельных сенаторов. В сгустившейся тьме фешенебельный двухэтажный особняк выглядел мирно и спокойно. Стив тихо вошел с заднего входа. Во дворе были детские качели, и Роджерс хотел побеседовать с поли-тиком, по возможности не привлекая внимания остальных членов семьи. Он неслышно прошелся по дому, заглянул во все комнаты, но никого не нашел. Это его насторожило. Вещи хозяев, даже предметы первой необходимости вроде зубных щеток, были на месте. Возможен, разумеется, вариант внезапной поездки, но такое совпадение подозрительно. Стив впервые пожалел, что приступил к расследованию чересчур прямолинейно. И не вос-пользовался ресурсами Щ.И.Т.а. Движение он засек заблаговременно и был готов к появлению незваных гостей. Но не к тому, кем они окажутся. Сначала Стиву показалось, что это доспехи Тони, но потом он заметил очевидные отличия. Противники напали, не вступая в разговор и не выдвигая никаких условий. Стив понял, что его вычислили и приговорили. Страха не было, хотя людей («людей ли?» - мелькнула мысль) в доспехах почти как у Старка было четверо против одного. Но ему приходилось бывать и в куда более опасных переделках. Стив не испугался даже тогда, когда понял, что эти существа в скорости и силе не уступают ему, а материал, из которого изготовлена их оболочка, чрезвычайно прочен. Был только гнев и азарт поединка. И ему почти удалось - не победить, но вырваться и ускользнуть, когда существа, словно повинуясь единой команде, одновременно открыли огонь. Пули достали его в прыжке. Первая задела ногу чуть выше колена, вторая раздробила левый локоть, третья - снесла полчерепа. Истекающему кровью Роджерсу показалось, что рядом лежит мертвая Фахрие, но не изувеченная выстрелом, а прекрасная, как раньше. "Ничего, - подумал Стив. - Бог един - это её слова. А значит, и небеса едины." Он найдёт её там, где зелёная трава доходит до пояса, а в воздухе вечно звенит знойное лето. Боли почти не было, только нахлынувшая слабость. Мир раскачивался перед единственным уцелевшим глазом Роджерса, словно гигантский метроном. Щелчок. Серьёзная Фахрие, сосредоточенно хмурясь, выбирает фильм в видеопрокате. Щелчок. Сентябрь, одеяло, парк. Мальчишки гоняют на роликах, поднимая в воздух опавшие листья, а они за обе щеки уплетает гамбургеры. Щелчок. Стив и Фахрие танцуют в тесной кухне маленькой квартиры. Танцуют. Танцуют. ... и танцуют.***
В отсутствие Локи дни тянулись, как столетия. Сигюн ни с кем не обсуждала цели его миссии, но из неопределенных слухов, которые приносили то мать, то сестра, она уяснила, что при дворе примерно представляют, куда отправились принцы. Им сочувствовали и желали удачи, но не слишком на нее уповали - ловкость и хитрость последнего эльфийского императора стали притчей во языцех задолго до рождения Сигюн. Скептицизм придворных беспокоил. Она настолько привыкла к изворотливости Локи, к его магии, что опрометчиво поверила в его неуязвимость. Но Малекит тоже маг, и опыта у него больше на несколько тысяч лет. Однажды по его вине Локи едва не погиб. Будет ли судьба к нему милостива на этот раз? При мысли о судьбе ее мороз продирал по коже. Почему-то казалось, что судьба к ним добра точно не будет, что если не сейчас, то чуть позже, наступит лютое, скверное время... Глупость, конечно, просто шалили нервы, и без того обостренные последними событиями и затянувшейся отлучкой принца. Спустя неделю Сигюн уже не пыталась маскировать беспокойство, только не от себя самой. Ночами она спала дурно, поэтому злоумышленников услышала почти сразу. Снизу послышался звон стекла, грохот, грубые голоса. Схватив "Шторм", который теперь хранила рядом с кроватью, она бросилась по лестнице, но переоценила свою смекалку. Внизу, в непроглядной тьме, ее ждали. Сильные мужские руки легко выкрутили ее запястье, вырывая оружие, а потом сжали в жестком захвате. К этому времени глаза Сигюн уже привыкли к сумраку, и она увидела, что в зале находятся трое. Еще несколько, судя по звукам борьбы, встретили Дага на заднем дворе. - Кто вы? - с трудом вымолвила Сигюн. - Чего хотите? Сердце колотилось где-то в горле, губы пересохли, язык неохотно ворочался во рту. Под слоем тошнотворного животного ужаса, захлестнувшего ее существо, плескалась обжигающая ярость. Какого рогатого демона? Кому понадобилась вламываться в ее таверну? - Мы поговорить хотим, - дружелюбно ответил один из незваных гостей. Если бы его руки при этом не сжимали запястья Сигюн почище стальных кандалов, она бы даже поверила в это дружелюбие. - Поговорить, - эхом отозвалась девушка. - Отчего же тогда вы не пришли днем, через дверь, как порядочные асы, а крались во тьме, будто разбойники? - Мы пришли передать приказ господина, - ответил второй налетчик. Несмотря на старательно подобранную одежду нищего бродяги, голос выдавал его с головой - чистейшее произношение, без отзвука простонародного говорка. И военная выправка. - Отпустите госпожу! - в прихожей показался Даг. Его оппонентов не было видно, и Сигюн кровожадно надеялась, что им очень, очень больно. - Оставайся, где стоишь! - рявкнул один из неизвестных. - Или прольется кровь. Взгляд его метнулся к распахнутому вороту рубашки Дага, где на смуглой коже переливалась татуировка, которую невозможно было ни с чем спутать. Глаза неизвестного сузились, он подобрался как хищник перед прыжком. Даг не дал повода для нападения, охранник застыл в дверях, равнодушно глядя на разворачивающуюся сцену. Спокойствие его было обманчивым - Сигюн видела угрожающие признаки опасной ярости: на щеках выступил яркий румянец, кулаки конвульсивно сжались. - Держи себя в руках, Даг! - поспешно воскликнула девушка. - Слушай хозяйку, она дело говорит! - произнес тот, что держал Сигюн, в то время как его сообщник не спускал взгляда с берсерка. А ведь они не хотят шума, поняла девушка. Прозрение успокаивало. Бесшумно устранить берсерка не под силу никому. Возможно, они действительно всего лишь принесли сообщение. - Наш господин, - прохрипел тот, чьи руки начали причинять Сигюн серьезное неудобство, - велит тебе больше не принимать в своей таверне мятежного принца Локи Лафейсона. - Вот как? - подняла брови Сигюн. - Чтобы ноги его здесь не было! - отрезал мужчина. - Иначе вам несдобровать. Он перемигнулся с сообщником, отбросил Сигюн в сторону - она ощутимо приложилась плечом о стену - и в мановение ока взломщиков не стало. Даг подбежал к Сигюн, помог ей подняться, бережно усадил в кресло. - Как вы, госпожа? - Я в порядке, - ответила она. Тело сотрясала нервная дрожь - больше от облегчения, чем от удара. - Главное ты - успокойся. На щеках мужчины еще горел румянец, и Сигюн страшно было даже представить, что может произойти, если он потеряет контроль. - Не волнуйтесь, - Даг прикрыл глаза. - Я не переступаю черту. Жаль, не удалось узнать, кем были эти негодяи... Те, что напали на меня во дворе, дрались очень профессионально. Когда поняли, что проигрывают, убежали, причем слаженно. - Я и так знаю, кто это был, - мрачно произнесла Сигюн. Даг воззрился на нее с нескрываемым изумлением. - Это... личное. Меня очень жаль, что ты оказался в это вовлечен. Надеюсь, ты не пострадал? Я вызову лекаря... - Не надо, - отказался Йонсон. - Пара царапин, не больше... После всего, что вы для меня сделали, мне в жизни не отблагодарить... Сигюн прервала его, положив руки на плечи берсерка. - Полно, полно. Не будем о том, что было, там мало радости. Послушай, Даг, у меня к тебе просьба. Никому не говори о том, что произошло. Берсерк смерил ее внимательным взглядом, потом неуверенно произнес: - Мне кажется, генералу Эйнарсону стоило бы знать. - Отцу я сама скажу, - нетерпеливо мотнула головой Сигюн. - Но больше никому не слова! Даг кивнул с явным облегчением. Передать дело в надежные руки князя явно казалось ему наилучшим решением. Сигюн не обольщалась. - Давай попробуем немного поспать. - Вы идите, - согласился Даг. - А я приберусь здесь. Утром нужно будет вызвать стекольщика. - Верно, - рассеянно согласилась Сигюн. Впервые за долгое время нужды и интересы "Грустного Одда" перестали быть для нее приоритетными. Произошедшее затрагивало честь рода, что для любого аса было самым важным на свете. - Княжна! - Даг окликнул ее уже на лестнице. Сигюн повернулась вполоборота. - Простите меня за дерзость, но... Вы собираетесь уступить их требованиям? - Никогда, - процедила Сигюн. - Никого из моего рода не запугать угрозами или шантажом. Когда-то мой предок пришел вместе с Бьерном Первым из старого мира и заложил основу Асгарда, как и тысяча его товарищей. И у Династии Бьерна есть перед нами обязательства. Даг благоразумно промолчал.***
Следующим вечером, после дня, полного тревог и раздумий, Сигюн отправилась к родителям. По счастью, и князь, и княгиня были дома, а Коринна уехала на прогулку в столицу, поэтому трудный разговор не пришлось откладывать. Сигюн в двух словах пересказал ночное происшествие. Княгиня задохнулась от возмущения. Генерал помрачнел, но внешне остался спокойным. Впрочем, от Сигюн не укрылись, как крепко он сжал кулаки. - Нужно найти негодяев! - заявила княгиня. - Думаю, мы все понимаем, кто их прислал, - медленно произнес генерал. - Разумеется. Но исполнителей надо покарать. Сигюн перевела взгляд с отца на мать. - Я приехала не за возмездием. Открытый конфликт с Одином не принесет пользы... - Но как он посмел так обращаться с нашим родом? Кто мы ему, слуги, чтобы нам приказывать или угрожать? - горячилась княгиня. - Если ему есть, что сказать, пусть говорит прямо, во дворце, при всех, а не присылает своих подручных. Ночью. К незамужней девушке. - Боюсь, дорогая, где замешана политика, не остается места чести, - мрачно произнес генерал. Сигюн удивленно посмотрела на отца. Она никак не ждала от него, прямолинейного солдата, такой проницательности. - Есть иные способы поквитаться, - мягко заметила она, - не обязательно все решать силой. Я прошу у вас поддержки иного рода. Князь и княгиня переглянулись. Лица у них стали очень печальными. - Ты решила принять предложение Его Высочества, - утвердительно произнес генерал. Сигюн вытаращилась на него в изумлении. - Откуда ты знаешь? - Он был здесь недавно, - бросил отец. - Предлагал мне место в Совете. Обмолвился и о вашем союзе... Сигюн с трудом подавила раздражение. Она долго думала, и все решила. Этой ночью, когда испытала дикую, почти звериную ярость от того, что кто-то намерен разлучить их. А, может, и раньше, когда тосковала от разлуки и неизвестности. Стать женой Локи - все равно, что перевернуть всю жизнь с ног на голову, очертя голову броситься в омут, в хлипкой лодчонке оказаться посреди бурной стремнины. Что бы он не говорил, судьба её перестанет принадлежать ей, ибо из той стремнины не выплыть, какими бы крепкими не были руки, всё, что останется - плыть туда, куда властно несет сильный поток. Да и не станет он мужем, о котором девичье сердце мечтает - надежным, верным, каменной стеной, за которой так хочется спрятаться. Может, он и сам желает таким мужем оказаться, но не сможет, натура не подходящая. Будут у его жены и бессонные ночи, полные раздумий, где пропадает ветреный принц, будут друзья и враги, которых она не заводила. Иная женщина, более наивная или доверчивая, может, и стала бы обманывать себя, что всё сложится иначе - но Сигюн теперь прежде всего являлась трактирщицей и обман нутром чуяла. Нет, если принимать Локи, то принимать целиком и полностью, с открытыми глазами, принимать со всеми недостатками, со всеми неприятностями, что он принесет: с прошлыми, настоящими и будущими. Иначе однажды её сердце грозит разбиться, как хрустальная ваза тетушки Хильды, которую Сигюн расколола в детстве к вящему неудовольствию отца и тихому ликованию матери (ваза была на редкость безвкусная). Разумная, рассудительная Сигюн, та Сигюн, которая получала хорошие оценки на экзаменах, слушала старших, железной рукой правила таверной с весьма сомнительной репутацией и посетителями, истошно кричала гнать Локи в шею поганой метлой. А другая Сигюн, которая поднимала голову очень редко, Сигюн, которая однажды пришла к бабушке и заявила, что нуждается в деньгах, чтобы заняться делом, неподобающим честной девушке, та Сигюн, которую старая княгиня так сильно любила - эта её часть ни капли не сомневалась. Потому что отказаться от Локи - это всё равно, что отказаться от жизни. А коли все решено, то нечего на него злиться за то, что и как он делает. Он тот, кто есть и вряд ли изменится. - И что ты ответил? - Я обещал подумать. В свете последних событий я соглашусь. Одина следует урезонить, в рамках закона. Но не проси меня благословить ваш брак. Ты уже взрослая, поэтому отговаривать тебя я не имею права, но и одобрить не могу. - Почему вы мне не доверяете? - воскликнула Сигюн. - Я знаю Локи и собираюсь замуж с открытыми глазами. - Да, - мягко и грустно сказала княгиня. - Мы видим, что ты осознанно кидаешься в омут, потому что влюблена, как кошка. Но будет ли оно того стоить? Сигюн готова была выплеснуть на родителей всю злость, которая скопилась в ней на них, на несправедливость жизни, на все сущее, и, без сомнения, наговорила бы такого, о чём впоследствии пришлось бы жалеть, но тягостную беседу прервала запыхавшаяся Коринна. Младшая княжна влетела в комнату, бегло оглядела всех присутствующих и, кое-как отдышавшись, затараторила. - Простите, что прерываю, но мне показалось, что вам нужно знать, - угол ее рта дернулся. - Я прямиком из столицы. Принцы вернулись.***
Хеймдалль откликнулся с третьей попытки. Перед глазами привычно пронеслись цвета радуги, потом он, вместе с ношей, тяжело рухнул на Мост. Поднял взгляд - над ними склонилось темнокожее лицо Стража. - Что с принцем? - обеспокоенно спросил Хеймдалль. Локи подмывало напомнить, что принцев здесь двое, но он слишком устал для перепалок. - Отрава. Немедленно зови лекарей. - А этот? - Хеймдалль брезгливо пнул тело Малекита носком сапога. - Мертв. - Я вызову гвардейцев. - О, нет, - протянул Локи, поднимаясь на ноги. - Позаботься о брате, а эльфом я займусь сам. Их взгляды скрестились. - Его смерть - моих рук дело, - заявил Локи, пресекая дальнейшие споры, - значит, мне и класть его к подножию трона. Хеймдалль кивнул с неприязненным видом. Локи почти ему сочувствовал: больно смотреть, как рушатся амбициозные планы. Ухватив тело эльфа поудобнее, он перебросил его через плечо. Путь предстоял неблизкий и утомительный, но пройти его следовало лично и никак иначе. Медленно чеканя шаг и немного пошатываясь, что, как он надеялся, со стороны не бросалось в глаза, Локи направился к столице. Искрящаяся поверхность Моста немного слепила глаза, заставляя щуриться. Золотой город медленно приближался. Иногда над ним пролетали суда: в основном, патрульные "Коршуны", но и несколько гражданских. В любом случае, его заметили и передали новость другим. В столице его уже ждали. Стоило пересечь черту города, как на улицы повалили асы - чем дальше, тем больше. Они останавливались вдоль его пути и молча смотрели. Лица их при этом были серьезными, свирепыми. Торжествующими. Возмездие свершилось. Любимая государыня отмщена, и теперь совесть Асгарда может быть спокойна. Локи планировал свое появление с трезвым расчетом, сознавая, какое впечатление произведет на асов. Но неожиданно срежисированная сцена вызвала неподдельные эмоции. Он редко ощущал себя настоящим асом, а после того, как узнал о родстве с Лафеем - почти никогда, но теперь его захватило ошеломляющее чувство единения со своим народом. Так, сопровождаемый взглядами и шепотками, с телом врага на плечах, он дошёл до порога родного дома. Гвардейцы беспрекословно пропустили его в тронный зал. Там уже успели собраться придворные, явился и сам царь. Локи приблизился к трону на почтительное расстояние и наконец опустил свою ношу на пол. Любопытствующие разговоры стали громче, ближайшие придворные вытянули шеи, силясь разглядеть эльфа, но подходить пока не решались. Локи встретился взглядом с отцом. На мгновение между ними проскочила искра абсолютного понимания. Один, безусловно, предпочел бы, чтобы на месте Локи стоял Тор или хотя бы они оба. Но он испытывал благодарность и, пожалуй, уважение к приемному сыну. Впервые за долгое время. Локи сам удивился, насколько много это для него значило. Коротко поклонившись, он покинул тронный зал.***
Как Сигюн не спешила, во дворец она прибыла слишком поздно. Стоило, вероятно, послушать родителей и отправиться вместе с ними, в семейном "Коршуне", но она решила, что необходимо заехать в таверну и переодеться. В итоге, к тому моменту, как она появилась в обители царской семьи, основное действие уже закончилось. Тело Малекита лежало подле пустого ныне трона, к нему стекался жидкий ручеек асов, желающих засвидетельствовать конец последнего из эльфов. Большинство придворных пировали этажом ниже, воздавая честь покойной царице и отомстившим за нее сыновьям. Впрочем, имя Локи звучало куда чаще. Старший принц до сих пор оставался под наблюдением лекарей, а для младшего настал день подлинного триумфа. Сигюн не стала осматривать останки эльфа и только мельком заглянула в роскошный пиршественный зал. Во главе стола было пусто. Ни Один, ни его родичи не были в настроении праздновать, и Сигюн могла их понять. Знакомые придворные, завидев ее, смотрели пристально, понимающе, но вопросов задавать не решались. Незнакомые - глазели исподволь, но очень внимательно. Сигюн немного робела, но старалась держаться с достоинством. Улучив момент, поглядела на себя в настенное зеркало и осталась довольна. Зеленое, затканное золотом платье было ей к лицу и сидело как влитое, несмотря на то, что было сшито много лет назад, на помолвку, которая так и не состоялась. В пылу гнева Сигюн несколько раз порывалась выбросить его, но так и не решилась, больно причудливой и сложной была вышивка - настоящее произведение искусства. Круг замкнулся – теперь платье как нельзя лучше служило ее целям. Сигюн даже приблизительно не представляла, где искать Локи, но известие о том, что принц жив и даже здоров, уняли тревогу. Когда будет готов - объявится. Проведя в обители царей около часа, она решила вернуться в таверну. Золотой дворец праздновал и веселился, поражал роскошью и величием, но она чувствовала себя там чужой. От мысли, что скоро он станет ей домом, по коже Сигюн пробежали мурашки. Красивое место. Но такое жестокое.***
Во дворце Локи не остался. Ловить на себе удивленные и вопрошающие взгляды, слушать жадные и взволнованные пересуды, отвечать на несмелые вопросы... Только не сегодня. Триумф, на который он так надеялся, принес удовлетворение, но дорого обошелся. Вдобавок от своих агентов в Мидгарде он получил вести, оставляющие дурное послевкусие. Локи прожил больше тысячи лет и видел много смертей, особенно, среди представителей младших рас, чья жизнь длится несопоставимо меньше. Он научился относиться к этому философски, но иногда гибель кого-то исключительного поднимала в его душе негодование, пусть и ненадолго. Сегодня приемному сыну Одина хотелось покоя и спокойствия. Во всем Асгарде было лишь одно место, где их готовы были ему предоставить. Незаметно проскользнув городскими улицами, Локи остановился перед черным ходом "Грустного Одда" и тихонько постучал. Дверь в таверну беззвучно приоткрылась на ладонь, и в образовавшуюся щель выглянул сосредоточенный Даг Йонсон. При виде Локи его лицо исказило удивление. - Ваше Высочество? - Тише, - устало произнес Локи. - Сигюн уже спит? - Разве вы не встретились? - удивился берсерк. - Княжна поехала во дворец, лицезреть кончину проклятого эльфа... Вот как. В то время как он ожидал увидеть ее здесь, Сигюн ищет его во дворце. Впрочем, рано или поздно она вернется в таверну. - Ты пустишь меня или нет? Лицо Йонсона приняло вид крайней растерянности. - Конечно, - неуверенно произнес он и отступил внутрь. Локи прошел прямиком в кабинет, раздраженно сорвал с плеч грязный плащ и швырнул его на пол. Шлем полетел вслед. В шкафу на средней полке Сигюн хранила бутылку очень хорошего и очень дорогого коньяка - чтобы побаловать отца во времена его редких визитов. При всем уважении к князю Эйнару, Локи решил, что этой ночью ему алкоголь нужнее, и щедро плеснул янтарную жидкость в пузатый бокал. - Будешь? - рассеянно спросил он у Йонсона Охранник посмотрел на принца так, словно Локи предложил совершить по меньшей мере святотатство, и медленно покачал головой. Принц плюхнулся кресло и изнеможенно вытянул ноги. С сапог стекала вода пополам с грязью. Если утром Сигюн обнаружит в кабинете такой бардак - она с него три шкуры снимет. Впрочем, сейчас Локи это абсолютно не волновало. Он сделал приличный глоток и возвел глаза к потолку, перекатывая ароматную жидкость на языке. Коньяк был выше всяких похвал - в алкоголе Сигюн определенно разбиралась. Как и во многом другом. Йонсон крепко сжал кулаки. Принц следил за ним краем глаза, и видел, как охранник пытается подавить волнение. В том, что ему это удастся Локи не сомневался - он уже переборол природную асовскую подозрительность к "ядовитой крови", однако, потрясающее берсерковское самообладание всякий раз поражало его. - Я хотел поблагодарить вас, Ваше Высочество, за роль, что вы сыграли в моей судьбе. Если бы не вы... - Благодарить следует княжну. Она так настаивала на твоей невиновности, что убедила меня заняться расследованием. - Княжна ко мне очень добра, - тихо произнес Йонсон с затаенной тоской в голосе. - Если бы все женщины были такими… - Не тратил бы ты на нее время, - коньяк пополам с усталостью развязали Локи язык. Йонсон вопросительно приподнял брови. - На нее? - На Бритту. Не спорю, такую красавицу нечасто встретишь, но тебе лучше про нее забыть. Лицо Йонсона окаменело. - Боюсь, Ваше Высочество... - Поверь, - устало произнес Локи, - я не пытаюсь тебя уязвить. Просто Бритта... очень разумная девушка. Далеко пойдет. Но она никогда не свяжется с тобой. Не потому, что ты недостоин, а потому, что у тебя проблемы. А Бритта - она из того типа женщин, которые ждут, что мужчина решит их трудности, а не принесет новые. Впрочем, поступай, как знаешь, - принц махнул рукой, не испытывая особенного желания погружаться в чужие любовные перипетии. Мало горя этому безумцу родиться берсерком - нужно еще и волочиться за женщиной, чьи амбиции никогда не позволят ей даже взглянуть в сторону такого, как он. Локи не сказал Йонсону, но он прочил Бритте большое будущее. Скоро у Сигюн появятся более важные дела, чем таверна, так кто же подойдет на роль управляющей лучше, чем женщина, проработавшая в «Грустном Одде» несколько лет? А там – с такой красотой - она взлетит ещё выше. Локи запрокинул голову на спинку стула. От крепкого питья на голодный желудок он слегка опьянел - волнами накатывала мягкая усталость. Незаметно для себя, он задремал.***
Разбудили Локи негромкие голоса. Скрипнула дверь. С трудом разлепив глаза, он увидел на пороге Сигюн. С минуту он молча смотрел на нее, потом губы, против воли, расползлись в улыбке. - У тебя изящная манера принимать предложения. Направляясь в таверну, Локи опасался долгого выяснения отношений, но костюм Сигюн был выдержан в его личных цветах - золотом и зеленом. А раз она только что вернулась из дворца, это может означать лишь одно. Согласие на брак, притом, публичное. - Я опасалась, что если мы и дальше продолжим отвергать друг друга, над нами начнут смеяться. - Да, - согласился Локи, - для самолюбивого аса это серьезная мотивация. Сигюн подошла ближе. - Выглядишь кошмарно, - в голосе ее появилась жалость. - Одежду придется выбросить. Лучше даже сжечь. Я приготовила тебе ванну. Локи внимательно посмотрел на нее. - Сегодня? - Если у тебя есть силы. Локи кивнул. Силы были. Все-таки он являлся асгардским принцем и не хотел посрамить Династию.***
Худощавое, но подтянутое тело Локи испещряли многочисленные шрамы. - Почему ты их не сведешь? - спросила Сигюн. Меж бровей принца появилась вертикальная морщинка, и он быстро погрузился в воду. - Большинство имеют магическую природу, от них не избавишься. Приходится жить так. - Тебе идет, - мягко заметила Сигюн. Она присела на бортик ванны, попробовала воду. В меру горячая, но не обжигающая, не должна сильно раздражать ссадины. Локи наблюдал за ней из-под полуприкрытых век. - Расскажи мне о Малеките. - Нет. Не сегодня, - отказался принц. - Он мертв, а мы живы, вот и все, что имеет значение. Сигюн смотрела в синие глаза, как загипнотизированная. - Приходи поскорее, - наконец произнесла она и вышла из ванной. Дрожащими руками расстелила постель. Сняла платье, вытащила гребни из волос. На улице бушевала буря. Сигюн подошла к неплотно прикрытому окну, зябко кутаясь в халат. Шагов его она не услышала. Горячие ладони легли ей на плечи, провели властно, заставляя тонкую ткань соскользнуть на пол. Сзади прижалось мужское тело, и Сигюн на несколько мгновений прильнула к нему, наслаждаясь ощущением защищенности. Потом повернулась, взяла за руку, потянула к кровати. - А ты торопишься, - поднял бровь Локи. - И так ждала слишком долго. Принц был значительно более опытен, поэтому Сигюн полностью уступила ему инициативу. Сейчас ей хотелось только чувствовать, время исследований и экспериментов наступит позже. Ласковые умелые руки бесстыдно двигались по её телу, чутко определяя, какие прикосновения приносят ей наибольшее удовольствие. От него хорошо пахло - мылом и чистой кожей. И он был красив - о, Небеса, как же красив, - с растрепанными волосами и зацелованными губами. Сигюн плавилась в его руках, позволяя творить с собой, что вздумается, и не было почти никакой неловкости. Но когда Локи прочертил дорожку из поцелуев вдоль ее живота, до самого низа, Сигюн затопила застенчивость, и она инстинктивно крепко сжала бедра. - Эй, - мягко произнес принц, оглаживая живот кончиками пальцев. - Ты мне доверяешь? Сигюн засмеялась. Такое пристало спрашивать героям-любовникам из романтических новелл, и лишь полоумный решился бы доверять Локи, но ситуация обязывала, поэтому она ответила: - Да. …О таком она только в книгах читала, и это было горячо, и мощно, и сладко до обнаженных нервов. А потом принц навис над ней, опираясь на руки, и они стали - единое целое. Было больно и непривычно, и взгляд Локи потерял всякую осмысленность, став пламенным, голодным. Сигюн мертвой хваткой вцепилась в его плечи и вслушивалась, вчувствовалась в резкие и одновременно размеренные движения. Тело само уловило никогда ему не известный, но в то же время с рождения знакомый древний ритм. В темноте над собой Сигюн видела мерцающие глаза принца и слышала тяжелое, сбившееся мужское дыхание, она и сама, кажется, что-то негромко стонала. Вселенная сузилась до двух переплетенных тел, и все, что отныне имело значение - не останавливаться ни на секунду и пройти путь до конца, вместе... А потом мягкой ватной подушкой опустилась тишина. Локи приподнялся на локтях и дрожащей рукой махнул в сторону камина. Занялось пламя, по стенам и потолку поползли огненные сполохи. Неверный алый свет лег на лицо принца, и Сигюн смогла рассмотреть тончайшие морщинки и капельки пота на лбу. - Как ты? - Хорошо, - прошептала Сигюн. - Уже хорошо. - Выходит, - заметил Локи, и разрази её Небеса, если в голосе его не звучало самодовольства, - я всё же тебе тогда запал в душу, раз ты себе больше никого не нашла. - Времени не было. Я только работала, и больше почти ни о чем не думала. Словно застыла. За окном бесновался ветер вперемешку с ледяным дождём. Капли падали на стекло и тут же замерзали. Сигюн потянулсь за одеялом. - А теперь? - Теперь... - она сжала зубы, пытаясь промолчать, твердя себе, что то, что очевидно, ни к чему и говорить, что не произнесенное можно похоронить. Но такая это была ночь, что правда рвала ей горло. - Я тебя люблю. - А я тебя, - легко ответил Локи. - Ты... многое любишь, но ничего — достаточно сильно. Я тебе не доверяю, да и никто... Даже ты сам себе доверять не можешь. Такой уж ты родился. - Тогда зачем всё это? - Сигюн чувствовала, что обидела его, и снова прокляла свою несдержанность. - Мне кажется, что это судьба. И что добром это не кончится. Просто не может. Локи помолчал, а когда заговорил, то уже совсем без досады: - Иди ко мне. Бояться будущего — это нормально, но тебя там не ждёт ничего страшного. Сигюн прижалась к нему и поскорее прикрыла глаза. На секунду потолок спальни показался ей древним, изъеденным трещинами и лишайниками сводом пещеры. Но потом Локи зашептал на ухо беспорядочные нежности о том, какая она красивая, как сильно он ее любит, и как хорошо ему с ней было - лучше, чем со всеми, кого он знал раньше. Глупости, конечно, и Сигюн не слишком им верила, но ей отчаянно нужно было их слышать. От камина шло ровное тепло, к спине прижималось стройное сильное тело, голос принца струился, как патока. Сигюн позволила этому голосу окутать ее ласковым покрывалом, увлечь далеко-далеко, где сны сливаются с явью, а грезы прорастают, как молодая трава...***
Похороны были именно такими, как полагается национальному герою: накрытый флагом гроб, военный оркестр, нескончаемые делегации, лавины цветов и речей. На убитых горем товарищей Наташа старалась не смотреть. Челюсти Тора были так плотно сжаты, что его лицо казалось выкованным из стали. Старк, впервые на её памяти, выглядел на свой возраст. Остальные – те, кто сумел приехать, казались потерянными и осиротевшими. Наташа никогда не была слабонервной, но эти люди за последние годы успели стать ей почти семьей, и лишиться одного из них было невыносимо. Одного? Лучшего. После церемонии она стояла на продуваемой холодным ветром стоянке и курила сигарету за сигаретой. Глаза опухли от слёз. Наташа не помнила, когда в последний раз плакала (Венгрия? Площадь славы? Залитый солнцем гостиничный номер?), но сегодня она просто не могла остановиться. Грёбаный Будапешт вернулся. Вернулся? Или он и не исчезал никогда? - Нат? Романова дёрнула головой. - Нат! - настойчиво повторил Фьюри и положил руку ей на плечо. Романова резко повернулась к Нику. Фьюри стоял, не спуская глаз с хмурого осеннего заката, опускающегося над Вашингтоном. Выглядел он препаршиво. Затравленно. Еще бы – лишиться не только лучшего из агентов, но – символа, человека эпохи, на которого хотелось и стоило равняться всем. - Я понимаю, что вы все чувствуете, я и сам это чувствую. Видит бог, Стив был... – голос Фьюри сорвался, и за это Наташа почти смогла простить его всегдашнюю расчетливость. Почти. – Но мы не можем предаваться скорби. Мы не можем позволить себе такой роскоши, мы должны думать о будущем человечества. Наташа кивнула. Её сердце обливалось кровавыми слезами, но Романова по-прежнему верила во Фьюри и его дело. Щ.И.Т. прежде всего. Стив не должен был умереть, чёрт побери, он был её другом! Боль глодала её изнутри, словно где-то в районе солнечного сплетения росла и ширилась черная дыра, появившаяся, когда она впервые потеряла близкого человека. Но времени горевать не было – ни у кого из них. - Ты нужна мне, - продолжил Фьюри, - ты нужна Щ.И.Ту. - Я назначил пресс-конференцию этим вечером. Нужно объяснить Америке, да и всей планете, что дело «Мстителей» живет, что даже страшная потеря не вынудит вас сложить оружие. Но прежде ты должна поговорить с Тором и Старком. Они наиболее популярны среди народа, их присутствие очень важно. Наташа кивнула. Женщина понимала, чего хочет от неё Фьюри, и она умела это делать лучше других. На мгновение ей вспомнился дом - не нынешняя Нью-Йоркская служебная квартира, а старый бревенчатый дом в пригороде Волгограда, запах яблок и улыбка бабушки. Нет. Теперь её единственное пристанище - Щ.И.Т., а семья - агенты. И пусть её настоящий дом пропах кровью и дымом, Наташа и сама под стать.
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.