Галактика в огне

Талса-ко сидела перед ним на коленях и разливала чай. Ее движения были медленными и плавными. Она не торопилась, она никогда никуда не торопилась — как если бы знала все наперед. Когда она сидела, разница в росте не была так заметна. Как и все воссы, Талса-ко была рослой, плотно сложенной, хотя кисти рук были женственными, а шея — тонкой и хрупкой. Еще — знал Серевин — у нее изящные щиколотки и небольшие для такого телосложения ступни. И высокая грудь, подчеркнутая выступающими синими полосками упругой, нечеловеческой кожи. Но сейчас это не имело значения, церемония равняла их, не только в росте, но и в... культуре. В положении. В Силе. Мистики воспринимали Силу иначе, чем любые известные Серевину народы, и, что важнее, прибегали к ней по-своему. Они не были воинами, зато их возможность смотреть в прошлое и будущее, просчитывать варианты, основываясь на предсказаниях, и разгадывать чужие намерения поражала. Джедаи путали вечное уравновешенное спокойствие восских Мистиков со свойственным им самим воспитанием, а ритуалы считали своеобразным эквивалентом медитативных техник. Глупцы! Меньше всего в учении Мистиков было от спокойствия. Они лишь были фаталистами, величайшими фаталистами в галактике, быть может, но первобытная энергия кипела в их сердцах. Они слышали Силу, потому что она пела в них вместе с эмоциями, не уступающими по силе тем, что призывали ситхи. Но несмотря на ярость воинов, на непреклонность и ревностность, на верность голосу собственного сердца, они не походили на ситхов даже отчасти. Серевин говорил с Мистиками сотни раз, и каждый раз оставалось что-то, чего он не мог постичь. Они не говорили загадками, но общегалактический, пусть и освоенный ими в совершенстве, не передавал нюансов, и в первое время Серевин почти не понимал их. Однако он был упорным учеником и не опускал руки. Большинство воссов не были расположены раскрывать свои секреты чужакам, но Серевин призвал все свое терпение. Он приходил. Спрашивал. Предполагал. Он провел с Мистиками больше времени в воистину изнурительных беседах, чем кто-либо из имперской дипломатической делегации, и, пожалуй, республиканской тоже. В первую очередь его заданием было подчинить воссов Империи. Того требовал Совет, и поначалу Серевин боялся, что на него будут давить. Он был искусным лжецом и применял свое умение в любой удачный момент, сея сомнения и заставляя воссов колебаться. Но воссы, противники скоропалительных решений, предпочитавшие не покидать родной мир, ценили его тактичное ожидание и неторопливое взвешивание любых новых факторов. Если бы Совет потребовал решительных мер, Восс ускользнул бы между пальцами... Но Совет не давил. Пока тяжба с Республикой тянулась, а Мистики не принимали сторону в войне, пришедшей на их планету извне, всех все устраивало. Кроме Серевина. Джедайский культ вполне мог посеять семена на Воссе, и если это случится, они взрастут на богатой почве, но погубят уникальную, непостижимую, неповторимую, таинственную силу. Нетронутая ничьими учениями, верил Серевин, она может послужить Империи. Истинное сокровище, прекрасное и дикое, в коллекции рядом с другими, исполненными тайн, мирами. Такой он всегда хотел видеть Империю. С некоторых пор Серевин знал правду: воссы действительно когда-то раскрыли свой потенциал благодаря джедаям. Но это было давно, и с тех пор они выросли из наивной сказки о свете и создали культуру, которой можно было лишь восхищаться. Первые шаги по Воссу, первые мысли о Мистиках Серевин сейчас вспоминал с улыбкой. Они то казались твердолобыми глупцами, то забрасывали его загадками. Со временем он научился понимать их и даже предсказывать решения. В конце концов, в них было что-то от детей: безграничная вера в истинность видений, например. Она была их слабостью, единственной, которую Серевин мог использовать в своих целях. Долгие медитации и тренировки помогли ему отчасти принять чужую, яркую, жгущую сетчатку Силу. Видимую, почти осязаемую... Духовное и телесное было неразделимо для воссов; шаг в реальности оказывался шагом в мире теней и духов, охваченном огнем. И, чужой, незваный гость, Серевин шел по этому миру вслепую, спотыкаясь, как новорожденный котенок. Падал, разбивая лицо в кровь. Встречал сияющих золотых призраков — и умирал от их лап, слыша потусторонний шепот, повторяющий их имена. Умирал по-настоящему: его убивала Ненависть, острыми и бесплотными когтями вырезая сердце. Его кровью напивалось Отчаяние, хлопая крыльями и урча. Двойники Тишина и Бездействие, похожие на гормаков, стреляли ему в голову, вскинув винтовки к плечу. Он возвращался — и откидывался на ковер без сил, раскинув руки и тяжело дыша, чувствуя боль, как настоящую; а перед глазами плясали пятна, ведь все время, проведенное в мире, где Мистики пребывали почти постоянно, он смотрел на свет. Самые изощренные техники Темной стороны, которые он знал, не были столь жестоки. Он мог ранить человека, не пошевелив пальцем; не моргнув, сжать сердце невидимым кулаком; проникнуть в чужой мозг и извлечь из глубин бессознательного самое страшное видение, но при этом он управлял Силой. Мистики, наоборот, слушались ее. И нигде, кроме Восса, открыть себя Силе не значило отдать ей все свое тело, всего себя до капли, потеряв связь со всем миром и имея шанс не вернуться обратно. Нигде Сила не ощущалась такой дикой, первобытной и прекрасной, даже в Храме на Дромунд Каасе, даже на Коррибане, родине учения ситхов. Незадолго до того как Малгус сделал его соучастником заговора, Серевин наконец-то научился дышать воздухом Восса полной грудью. Осторожные манипуляции Темной стороны позволили ему искажать видения Мистиков по своему усмотрению. Он действовал как тонкая иголка с ядом, но никогда не желал отравить их. Только привлечь, а для этого нужно было действовать осторожно и даже мягко. И именно тогда... тогда он познакомился с Талса-ко. Серевин вспомнил первую чайную церемонию с ней. Напряженный внутренне и расслабленный внешне, он сидел напротив Мистика и пытался определить, что привело ее. Подозрения, любопытство, долг? Вариантов было много, и он перебирал все, не торопясь. Талса-ко разливала чай, она молчала, а он читал по вышивке на ее капюшоне о мудрости Мистиков. По-своему они действительно были мудры. Воссы не возмущались коварству и не отрицали гнев, и ситхи не пугали их и не вызывали отвращения, сколько бы республиканские эмиссары ни вкладывали в это сил. Серевин надеялся — нет, теперь уже точно знал, что его долгая работа искупила прямолинейную тактику, выбранную Темным Советом при первой попытке завоевать Восс. Талса-ко поставила чайник на блюдце и приглашающе кивнула. Ситх, не глядя, левитировал высокий глиняный стаканчик с помощью Силы, но она остановила его руку. Прикосновение было неожиданным — воссы избегали лишних контактов с чужаками, не пожимали рук и держались отстраненно. Серевину нужно было больше времени, чтобы классифицировать жест, и, возможно, больше прецедентов. Пока он мог только вглядываться в глаза, синие, сияющие, по которым невозможно определить направление взгляда. «Если ты не чувствуешь тепло своими ладонями, Дарт Серевин, весь ритуал теряет смысл». Он озадаченно кивнул и вежливо извинился, но остался в недоумении. Это было задолго до того, как они тайно зажгли огонь вместе. Свет, тепло, жар — воссы уважали и одухотворяли все воплощения огня, от разрушительных до дающих жизнь. В их ритуалах он был частым инструментом и участником, свидетелем и покровителем. Талса-ко проявила к нему интерес, больший, чем кто-либо из Мистиков. Серевин был одинаково учтив со всеми, но только она ответила вниманием. Она была терпеливой наставницей. Не открывала тайн, не предназначавшихся для ушей чужаков, но рассказывала о воссах то, что вряд ли знал кто-то еще из внешнего мира. И, борясь за Восс с республиканской делегацией, Серевин привязывался к нему все сильнее. Мощь, которую воплощали восские коммандос, и сила провидения Мистиков — вот в чем нуждалась Империя, проигрывавшая битву за битвой. Как и все воссы, Талса-ко почти не улыбалась. Она складывала руки, почти как джедаи, когда медитировала, когда позволяла золотистому сиянию окутать себя. Но ее сердце было страстным. Сердце привело ее к нему, и это стало подарком судьбы — и Силы. Влиять на Мистиков через тайную связь с ней было проще, она поддавалась тайным манипуляциям Серевина с наивностью юной девочки, а не мудрого вождя, но он все равно восхищался ей. Если бы Серевин был способен на муки совести, обман давался бы тяжелее. Любовь Талса-ко была ценной не потому, что ее видения почти полностью принадлежали ему, вернее, не только поэтому. Огонь, который она разожгла в его сердце, мог бы стать помехой в переговорах, будь Серевин менее опытным или более вспыльчивым, но стал ключом от Восса. Талса-ко стала дверью, через которую он готов был провести Империю в этот мир, но — Серевин никогда не лгал себе — он любил ее. Она была прекрасна как инструмент и как проводник — и, используя ее, Серевин думал об этом, как о чести. Честью было чувствовать ее дыхание на коже, целовать и любоваться, как сливаются в одно голубое пятно ее сверкающие сетчатые глаза. Сидеть напротив, когда она погружалась в Силу. Мистики не считали, что природа их способностей лежит в Силе, и Серевин не стремился их переубедить. Но ее видения подчинялись ему, опытному мастеру манипуляций, он помнил об этом каждую секунду времени, проведенного вместе. — Ты выглядишь беспокойнее обычного, — Талса-ко сделала глоток. — Твои тревоги связаны с Темным Советом? Серевин мягко улыбнулся: — Не совсем. Но они связаны с тем, что происходит на моей родине. — Ты улетишь? — Нет, — ответил Серевин раньше, чем успел задуматься над вопросом, и усмехнулся своей ошибке. — Да, если получу приказ. Но я его не получал. Самым тяжелым испытанием рядом с ней было сдерживать страсть. Воссы были импульсивны, только когда этого требовали обстоятельства. А чайная церемония требовала спокойствия. Завораживающе насыщенный красный, куда глубже оттенком, чем кожа Серевина, и куда чище. Синие полосы под глазами, отливающие лиловым складки кожи, прочертившие линии от подбородка вниз, уходящие под воротник. Скрывала ли она от других Мистиков свои чувства — могла ли вообще скрыть что-то от них — Серевин не знал. Он делал все, что было в его силах: оставался сдержанным на людях и во время всех ритуалов, которые Талса-ко разделяла с ним. Но сердце бешено колотилось, а руки почти ощущали необычно-гладкую, лишенную даже мелких волосков кожу, горячую и сухую. И неважно, что они расположились в открытой беседке с видом на шелестящую желто-красную рощу. Неважно, что их могут видеть. Опрокинуть ее на ковер или окутать Силой и привлечь к себе — он не мог определиться. Мистики не применяли Силу, однако было заметно: Талса-ко завораживают его способности. Серевин не упускал возможности показать ей что-то новое… Но они пили чай. Нельзя просто бросить пить чай и заняться любовью. Талса-ко знала: он наступает себе на горло, чтобы оказать ей уважение. Чтобы почтить важные для нее традиции. Любила ли она его и поэтому тоже? — Скоро ты улетишь, — она смотрела как всегда прямо и без эмоций, но голос был грустным. — Ты видела это? Талса-ко не ответила, наверняка посчитав вопрос забавным и риторическим. Серевин не стал акцентировать на этом внимание. И она продолжила: — Вернувшись с Дромунд Кааса, ты стал вести себя иначе. В тебе больше нетерпения, но ты перестал торопить Троих. Уголки губ невольно поползли вверх. Она указала на самую суть. Малгус приказал ему добиться расположения Восса к Империи — а следом ждать. Ждать, когда он закончит собирать флот, когда уязвимость старой Империи достигнет пика, и тогда — тогда — привести воссов на сторону победителя, обещающего все, чего те пожелают. Видения Талса-ко — не без усилий со стороны — говорили о грядущих изменениях, которые приведут Восс в мир, полный новых возможностей. В этих изменениях огромную роль играл Дарт Серевин, и поэтому Мистики проявляли невероятное, непостижимое для многих терпение. Империя уже открыла Троим глаза на лживую сущность джедаев, но Республику не выставили вон до сих пор, потому что Серевин тянул с финальным предложением. Это было опасной игрой: еще немного, и Восс откажется от союза. Нейтралитет близок воссам по духу, поскольку они так же эгоистичны, как ситхи. Главное для них — сохранить себя, свой народ, культуру, самостоятельность. Серевин ждал, когда Малгус начнет действовать, и часто жалел о собственном совете. Разумеется, недолго, вскользь. Умением затаиться в засаде он обладал в совершенстве. — Скоро настанет переломный момент в войне, — он не солгал. Он не любил лгать ей, просто молчал о том, что она не должна была знать. К тому же, лгать Мистикам значило ставить себя под удар. Только незаметное влияние могло затуманить их мысли, а никак не грубый обман. — Я жду его с нетерпением, потому что тогда мы сможем заключить договор. — Ты никогда не говорил о том, что изменилось, Серевин, — Талса-ко поставила чашку и склонила голову. — Человека, который приходит в моих видениях, зовут Дарт Малгус. Он говорит… говорит о тебе. О Воссе. Серевин не имитировал волнение, однако его причина была вовсе не в том, что Талса-ко озвучила те самые мысли, которые он сам предлагал ей. Он мог повлиять, но не мог подделать видения, не мог вызвать их или заставить исчезнуть. Мистики оставались Мистиками: если увидели, наконец, истину — значит, время скоро настанет. — Он — один из величайших наших военных лидеров, — кивнул Серевин. — Не беспокойся, Империя не собирается напасть на Восс. Ты знаешь это. — Я знаю, — согласилась Талса-ко. — Может быть, он станет первым лидером, который поведет оба наших народа, — предположил Серевин спокойно. Воссы, приняв у себя в горах и республиканцев, и имперцев, охотно пользовались чужими силами и военным опытом в противостоянии с гормаками. Вариант, при котором присоединившихся к Империи воинов поведет кто-то не из их народа, не был для них оскорбительным. — Ты снова пытаешься разгадать будущее. Мистики так не поступают, — она так редко улыбалась. Только когда он ошибался, с ее точки зрения, совсем глупо. Серевин был готов совершать глупости ради этой улыбки… в разумных пределах. — Я не Мистик, — он допил чай. — Но меня одухотворяют твои видения, Талса-ко. Он легко выпрямился и протянул ей руки. В тот момент, когда она встала рядом и чуть склонилась к нему, предчувствие опасности впилось между лопаток. Сила тревожно застонала, подсказывая направление, и Серевин бросил Талса-ко на пол. Чайник со звоном слетел с блюдца, глухо ударился о ковер. Талса-ко негромко ахнула — а Серевин уже отразил лазерный выстрел. Снайперский выстрел, который должен был пронзить их обоих. Стелс-поле, скрывавшее убийцу, не выдержало перегрузки и отключилось, когда Дарт Серевин призвал Силу — она широкой волной прокатилась во все стороны, заставляя деревья дрогнуть и отчаянно зашелестеть. Подкрасться к ситху, даже к ситху, увлеченному чаепитием, мог только опытный ассасин, но даже его прикрытие не было настолько совершенным. Серевин увидел его — и почуял страх, мгновенно, как хищники чуют кровь. Прыжок вперед, скорость, делающая его невидимым человеческому глазу, и несостоявшийся убийца насажен на меч. Только когда он захрипел и выронил винтовку, Серевин понял, какую ошибку совершил. В ярости он отшвырнул тело прочь и стиснул кулак. Нужно было сохранить ему жизнь! Только живому врагу можно развязать язык. Шорох — прикосновение пальцев к выступающему наплечнику — и Серевин, все еще напряженный, инстинктивно отшатнулся. Меч качнулся в руке и погас, но Талса-ко успела испугаться. Испугаться злого широкого оскала, пылающей в глазах неудержимой жажды крови… — Он хотел убить нас, — спокойно произнес Серевин, но он уже упустил момент, когда можно было притворяться. Глаза Талса-ко округлились и будто засверкали еще ярче. Если бы убийца пришел за ним, когда он был один — Серевин был уверен, что сохранил бы хладнокровие. О, на него покушались не один, да даже не десять раз. Он опустил взгляд — снайпер сделал ошибку, а быть может, наоборот, самый мудрый в своей жизни поступок. Он угрожал жизни Талса-ко — и выиграл неминуемую и быструю смерть. Серевин мог злиться сколько угодно, это была его вина. — Прости за это, Талса-ко. — Ты исчез, и через секунду этот человек был уже мертв, — она держалась отстраненно, собранно, и — как обычно — Серевин не понимал, смотрит ли она на него, на тело или вовсе в сторону. — Я испугал тебя? — он протянул руку, чтобы коснуться пальцами ее щеки, и внутренне сжался, насторожился, как пес. Она сейчас отстранится, чувствовал он, и тогда страсть неминуемо превратится в гнев. Темная сторона, питаясь его чувствами, уже жаждала вырваться всполохом молний. Серевин стиснул зубы. Талса-ко не шевельнулась. — Почему он хотел нас убить? Кто он? Выдох. Серевин призвал снайперскую винтовку в руку и внимательно осмотрел ее. Это была армейская модель — республиканской армии, если он хоть что-то смыслил в оружии. Все номера были стерты и спилены, как будто ее украли и перепродали на черном рынке. Отчаявшиеся республиканцы подослали убийцу? Он перевел взгляд на тело, убрал меч и наклонился, отстегивая с пояса миниатюрный генератор стелс-поля. Выпученные глаза мертвеца были блекло-серыми. Широкие скулы, залысины, след от ожога на щеке — самая обычная, непримечательная внешность. Простая серая куртка и бронежилет под ней. Охотник за головами? Просто наемник? Солдат под прикрытием? — Отдам это специалистам. — Ты не умрешь, — Талса-ко сложила руки перед собой, как всегда делала, когда, отдавшись эмоциям наедине с ним, вдруг вспоминала, что она — Мистик. — Я видела, как ты улетаешь с Восса. — Хорошая новость, — улыбка выскользнула сама. Он не стал удерживать ее, прятать — напротив. Талса-ко реагировала на смерть, как настоящий восс. Ей была чужда пустая жалость к тем, кто заслужил гибель. Переступив через отброшенную в сторону руку, Серевин прижал к себе Талса-ко — почти так же стремительно, как недавно бросился на жертву. Ее губы были горячими и игрушечно-мягкими — как всегда. От них пахло травяным чаем. Тело несостоявшегося убийцы у ног пробуждало в нем еще больше огня. Пальцы сплелись — на чайные церемонии он никогда не надевал перчатки, чтобы чувствовать тепло, как она учила. Тепло обожженной глины и тепло ее рук. — Это торжество жизни над смертью, — прошептал он. Торжество его желаний, которым никто не сможет помешать. Золотой огонь окутал мир вокруг — тот самый огонь, которым была Сила для истинных воссов.