Чайка

      За последующие три года наша семья пережила очень многое: постоянные поездки, дорогостоящие лекарства, категоричные отказы и сказочные обещания. В итоге мы решили переехать в город, поближе к хорошим больницам, где нам обещали помочь. Мы верили в лучшее. Нанук* и я просто хотели настоящую полноценную семью, небольшой кусочек счастья… мы не так много просили.       Всю свою жизнь я прожила в деревне, где самые большие скопления людей случались лишь во время свадеб и похорон, да и то набиралось не больше тридцати-сорока человек. В ужасном городе, где мы оказались, их были миллионы. Словно бушующее море, люди подхватили меня, как только я вышла из автобуса, противные, дурно пахнущие, безвкусно одетые. Дома давили на меня со всех сторон, заставляли задыхаться, вызывали панику. Снег, что лежал на асфальте, выглядел как коричневый пережеванный табак, что иногда выплевывал мой ата*.       Мы заселились в ужасный дом, который был похож на кита – такой же огромный, серый и пахнущий так, будто его выкинуло на берег пару месяцев назад. Люди слонялись вокруг него постоянно, не обращая внимания на время суток, будь это ночь или день; через стену, окно, дверь постоянно было слышно, как кто-то ходит, говорит, смеется, ругается. Эту отчужденность, людское безразличие было тяжело выносить. Абсолютно никому не было дела до меня, никто не старался помочь, не заходил поинтересоваться, с какой целью мы приехали, надолго ли? Депрессия и бессонница постепенно поглощали нашу маленькую семью, окутывали и оплетали нас своей паутиной, не давали радоваться жизни... Кроме этого, денег осталось очень мало, нам понадобилась работа.       Нанук решил, что сможет на выходных ездить домой: у его семьи было свое оленеводческое дело, которое нельзя было оставлять. К тому же скоро должны были начаться гонки.       Мне же пришлось искать работу в городе. Что может делать девушка, жившая все время вдали от всеми признанной «цивилизации»? Как ни удивительно, но очень даже многое! Перебирая в своей голове все то, чему научилась в детстве, я пришла к выводу, что могу шить и плести, запоминать и печатать... У меня вообще всегда были очень ловкие пальцы. В свое время муж предложил попробовать поработать на его компьютере, и у меня получилось. Пальцы сначала быстро уставали с непривычки, но за короткий срок они привыкли к этому занятию, и я принялась за поиски, и вскоре нашла себе работу недалеко от дома. Там было много офисов, и в одном из них как раз требовался наборщик текста. Меня приняли, хотя начальник долго сомневался в своем решении, считая, что я слишком молода для этой должности, мне только исполнилось девятнадцать лет. С той поры начались мои трудовые будни.       ...Каждый день стал сливаться в одно большое и грязное месиво: работа, больница, дом, работа. Все это смутное время прерывалось только лишь на времена приезда Нанука – и вплоть до его очередного отъезда на родину.       Но вскоре, как мне показалось, я нашла отдушину.       На работе я познакомилась с одной девушкой. Она была полной противоположностью меня. Со своим невысоким ростом, с узким разрезом карих, всегда блестящих глаз, с длинными темными волосами, собранными в косы, со своими пухлыми щечками и полными широкими бедрами, я вызывала лишь легкую заинтересованность проходящих мимо мужчин. В это время она, моя новая знакомая, неизменно притягивала к себе заинтересованные взгляды мужчин. Длинные стройные ноги, без стеснения затянутые в полупрозрачный капрон, короткие юбки, узкая, осиная талия, белокурые волосы и ярко голубые глаза – девушка, сошедшая с обложки мужского журнала, не иначе.       На ее натуральных ноготках были всегда нарощенные длинные красные ногти. Никогда не понимала, как она с ними управляется...       Мы были очень разными. Может, именно поэтому ее сразу так потянуло ко мне?       – Меня зовут Света. Ты новенькая, да? Знаешь, все бабы здесь – сплошь стервы. Уж поверь, но кроме меня тебе тут никто доброго слова не скажет – не говоря уж о том, чтобы помочь. – С белозубой улыбкой промурлыкала она мне в нашу первую встречу.       – Спасибо, что предупредила, – проговорила я, от смущения уткнувшись взглядом в клавиатуру. Впрочем, потом я собралась и, как мне казалось, с вызовом взглянула в красивые голубые глаза. Они лукаво блеснули.       На удивление, постепенно мы сдружились с ней.       Света стала маленьким солнечным лучиком в моей жизни, уже почти затянувшейся, черной трясиной.       Мы вместе ходили есть пиццу или смотреть кино, вдвоем бродили по дорогим магазинам и пустынным аллеям; мне даже нравилось, когда на нее обращали внимание. У нее была странная семья, с детства она привыкла к тому, что мужчины это скот, его нужно пасти ради молока, но держать на расстоянии, в загоне. Именно так поступала ее мать, менявшая любовников постоянно. Со своим отцом Света так и не познакомилась, как она позже сказала: «Он не оправдал мои ожидания, оказавшись мягкотелым маменькиным сынком». Света давно привыкла к подобному отношению к мужчинам и находила его «весьма занятным». Прелести настоящей семьи подруга так и не познала, и я желала ей счастливой жизни – с красивым мужем, послушными детьми, воскресными прогулками по парку...       Я желала ей того, чего лишена была сама...       Но, вы же знаете, медицина не стоит на месте.       В один из самых счастливых дней в моей жизни врачи сказали, что я беременна. О счастье! Жаль, что в этот момент Нанука не было рядом – да и Света убежала на свидание с одним из очередных кавалеров. Ощущение одиночества оставалось не долгим. У меня будет ребенок! В моем мрачном царстве, наконец, выглянуло настоящее солнце, и зима отдала свое правление весне!       Каждое утро меня будил не лучик раннего солнца, не ласковый поцелуй любимого и даже не злобные соседи, решившие разобраться в своих напряженных отношениях, нет, меня будил утренний токсикоз, медленно переходивший в вечерний. И знаете что? Я была счастлива! Такой энергии, такого жизненного подъёма у меня не было с детства: я была беременна, я должна была стать матерью – что может быть более долгожданным, более желанным?       Нанук не отходил от меня ни на шаг, просил бросить работу, перестал ездить домой, но я заверяла его, что все будет нормально; меня не надо опекать, ведь мы уже добились своего! Мы будем молодыми родителями, станем настоящей полноценной семьей, будем растить нашего ребенка, наконец-то уедем из этого душного и серого города! Весь этот ужас будет закончен, у нас будет свое, родное место, где мы будем жить без ненавистных бетонных стен, без запретов чужих людей.       Но беременность проходила с осложнениями, я постоянно мучилась: меня начинало мутить от любого постороннего запаха, все расплывалось перед глазами, в сознании начинали мелькать знакомые с детства, такие манящие равнины, и я просыпалась на своей кушетке в кабинете, вся в поту, испуганная и потерянная. И вновь начались проблемы, опять потянулись эти бесконечные коридоры белой больницы, ненавистные халаты врачей и медсестер, яркие пилюли и лживые улыбки. Постоянное отсутствие Нанука, его вечные отъезды и оправдания.       Только один человек поддерживал меня, не давал почувствовать, что я никому не нужна, это Света. Вот кому я была искренне благодарна, вот кому я стала доверять свои секреты, позволяла видеть мою боль и переживания. Однажды, когда мы сидели на моей маленькой, такой неуютной кухне с желтыми занавесками и грязными обоями, Света вновь пыталась успокоить меня, стараясь доказать, что моя жизнь не настолько ужасна, как я стала считать.       – Нет, ты меня послушай, чего ты так переживаешь? – она возмущенно тряхнула своей белокурой головой и строго посмотрела на меня. – У тебя есть семья, Нанук, такой замечательный и сексуальный мужчина, широкоплечий, высокий гонщик. Он же гонщик, так? – подруга вопросительно посмотрела на меня.       Я утвердительно кивнула, но совершенно не понимала, к чему она клонит, только с силой закусила губу; мне почему-то не нравился разговор, который она начала.       – Он тебя любит, цветы дарит, ради тебя даже хотел бросить семейный бизнес, а ты это не ценишь!       – Свет, самое главное для меня – сохранить мое дитя, не потерять частичку нашей любви, жизнь, что растет в моем чреве! – я смотрела на нее, округлив глаза от возмущения и шока. «Зачем она так со мной, почему не может меня понять? Причем здесь забота мужа, он же бросает меня одну всякий раз, когда у меня начинаются проблемы!»       – Мне кажется, ты его не любишь. Для тебя сейчас существует только твой еще не родившейся ребенок, о муже ты даже не думаешь! – у нее яростно блеснули глаза. Я вообще перестала понимать, что происходит.       – О чем ты? Как ты можешь говорить такое? Я люблю Нанука, он подарил мне семью, такую долгожданную, хоть и не счастливую!       – А ты не думаешь, что он был бы счастлив без тебя, что другая сделала бы твоего мужа намного счастливее? Здоровая женщина, способная подарить ему сильного ребенка, такого же прекрасного, как…       …Остальных слов я уже не услышала. Очнулась на больничной койке, в воздухе летал едва различимый запах лекарств: такой знакомый, такой ненавистный. У моей постели в кресле спал Нанук, рядом, на соседней кровати прикорнула Света.       Ощутив тупую боль в теле, и предчувствуя что-то непоправимое, я перевела взгляд на свой живот. Весь низ больничной сорочки был в крови.       – Нет... нет! Мой ребенок, нет!       Никто из врачей не верил, что мой ребенок сможет родиться – я видела это в их глазах. Они утверждали, что это нормально: при беременности могут идти небольшие кровяные выделения, при беременности возможны частые обмороки и непрекращающийся токсикоз… А сами даже в глаза не хотели смотреть, все отводили от меня взгляды, будто я прокаженная!       «Эскыко*», – шептал внутренний голос. – «Яловая*»…       «Нет, мы будем сражаться, я буду беречь тебя, мое дитя, я сильная, я все смогу! И твой папочка рядом, мы сбережем тебя», – постоянно эти мысли в моей голове крутились, словно заезженная пластинка.       Была двенадцатая неделя, когда мне сказали, что это девочка, маленькая, крохотная, моя дочка! Она борется за свою жизнь всем своими силами, и я обязана ей в этом помочь, вместе мы должны справиться.       Нанук вновь уехал, начался сезон гонок на оленях, он был одним из главных претендентов на победу, но мне бы хотелось, чтобы он был здесь, со мной рядом. Чтобы он восхищено смотрел на первые снимки нашей девочки и убеждал бы меня, что все будет хорошо. Мне так не хватало этих простых, но таких важных слов! Так не хватало его крепких объятий, нежных поцелуев, его ласковых глаз...       Однажды утром забежала Света: извинялась за то, что наговорила лишнего, спрашивала, как я, как мой ребенок. Мне показалось, она искренне сожалела. Я обрадовала ее, что все хорошо, у меня будет девочка, и я знала это не правильно, но… Я выбрала ей имя Нагуя, по-нашему – чайка. Сильная и смелая, борющаяся со стихией, умеющая добыть себе пропитание. Именно такое имя должно быть у моей маленькой девочки, сражающейся вместе со мной за право жить, за возможность родиться.       Света выслушала меня и удивилась, что в такой важный момент со мной не было моего верного мужа; я объяснила ей, что он в очередной раз уехал, и она, расстроившись, поспешила уйти, пожелав мне быть сильной. Было видно, что она волнуется из-за меня. Шли недели, за это время я стала частым гостем в больнице, постоянные выезды, вечные обмороки, жуткие сны. Я сильно похудела, вместо красивых щечек у меня остались лишь осунувшиеся скулы. Но я продолжала улыбаться: я сильная, нет, мы – я и моя прекрасная дочка.       Вот уже двадцатая неделя, и моя девочка стала пинаться в животике! Как маленькая волна прошлась по всему животу, жаль, что Нанук не смог разделить и эту радость со мной. Он снова в отъезде… А он вообще приезжал? Не помню…       Тридцать вторая неделя, я увидела ладошку на своем животе, ее ладошку! Дочь слышит, чувствует, как я ее люблю! Какое счастье, что у меня есть Нагуя, я жду с нетерпением ее появления, никто не верил мне, но я смогу выносить свою маленькую кроху, частичку нашей семьи.       Послышался скрип ключей в замке – это, наконец, пришел Нанук, усталый, отрешенный. Я помогла ему раздеться, принялась расспрашивать, как он съездил домой, что нового произошло. Но он вдруг остановил меня, повернул лицом к себе и посмотрел непривычно долгим, холодным, оценивающим взглядом. Послышался тяжкий вздох:       – Кемейа... Нам нужно расстаться, – внезапно выплюнул он. Словно удар по лицу, звонкая пощечина. Смотрю на него, он отводит глаза. – Я встретил другую женщину, она беременна от меня.       – Подожди... я не понимаю. А как же я? И Нагуя…       В страхе и непонимании я отступила от Нанука на пару шагов. Он же не стал ко мне подходить – лишь бродил взглядом по стенам, избегая моего осунувшегося лица.       – Ты же знаешь, что все не будет хорошо. Да, срок большой, но даже врачи не верят, что ты выносишь ее. Имя ей уже дала… Ты же знаешь, что нельзя! Ты как с ума сошла из-за беременности! Нам обоим будет от расставания только лучше. Мы разведемся, я смогу построить нормальные отношения, у меня будет здоровый ребенок, не напичканный лекарствами, и мне не придется каждый день переживать, выживет ли он!       …Сильная боль в животе, по моим ногам медленно потекла какая-то жидкость слегка мутноватого зеленого цвета. Кажется, он добился своего... Только бы успеть в больницу!       Начались преждевременные роды. Я почти ничего не помню: боль, крики, белые халаты, кровь. Все кружилось перед глазами, словно в водовороте, размытые лица, уколы, день-ночь, ничего не понятно, сколько времени прошло, почему мою девочку не приносят, чтобы показать мне, чтобы я ее покормила? Неужели я это пропустила, не услышала, находясь в своем бреду?       Меня выписали из больницы, прописали антидепрессанты, сказали, что я физически здорова, что все у меня будет хорошо… Лжецы, ничего не будет хорошо! В тот момент, когда мне сказали только одну фразу – «Мертворожденная, мы нечего не могли поделать», мир словно потерял краски.       Когда я вышла из больницы, меня никто не встретил. Я смотрела на счастливые пары, прижимающие к груди маленькие свертки, на их улыбающиеся лица, на их любовь; хотелось плакать, но сил не было даже на это. Слезы давно уже высохли на лице, изменившемся до неузнаваемости.       Мне теперь нигде нет места. Никто не узнает меня в моей деревне, никто не обрадуется, увидев меня дома – опозоренную, обесчещенную.       Как я буду теперь жить? Не вижу смысла... у меня больше нет цели, нет никого, кто бы меня любил, кого бы я любила в ответ. Бреду по дороге, нечаянно врезаясь в прохожих, не обращая на них внимания, не извиняясь, даже не глядя на них. Люди же шарахаются от меня в стороны, бегло смотрят в лицо, но видят на нем лишь черные дыры безумных глаз и болезненный серый цвет моей кожи.       Войдя в квартиру, я легла в свою кровать, такую мягкую, манящую меня сладким небытием. Свернувшись, я провалилась в тяжелый, жуткий сон.       Снова снились снега. Я опять преследовала кого-то, зная, что это именно «она»; мне нужно ее найти, я так надеюсь на нашу встречу, но при этом втайне мечтаю, чтобы она убежала от меня, спряталась и не дала себя поймать, но преследуемая чувствует мое приближение, ведает, что я ищу ее, и хочет, чтобы мои труды не прошли даром. Ждет меня, я вижу ее тень, в груди сжимается ком: пожалуйста, спрячься, не дай мне отыскать тебя, не дай…       …Проснулась в своей кровати. Пот стекает по спине, бешено колотится сердце; надо сходить на кухню выпить воды, но страх не дает сдвинуться с места, не могу отпустить ногу на пол и заставить себя встать. Мне так хочется услышать знакомый голос, хоть чуточку одобрения, поддержки... Решаюсь позвонить Свете, может она поможет мне, разбавит это жуткое одиночество в моей квартире, в моем сердце. Возможно, ей удастся вернуть меня к жизни, расшевелить, доказать, что я еще смогу быть счастливой? Набираю уже ставший знакомым номер ее мобильника, вслушиваюсь в знакомую музыку, но… На звонок отвечает не она:       – Алло, кто это? – раздается низкий мужской голос. Такой знакомый, еще недавно родной и любимый, теперь он вызвал у меня только противный рвотный спазм. Так вот на кого Нанук променял мою любовь! Меня замутило, я не сдержалась и запачкала пол у кровати, едва отключив телефон. Это конец!       Кто бы мог подумать, что это именно Света – та женщина, что увела его, та, кто подарит ему ребенка, здорового, живого! Мое горло сдавило, что-то ужасное рвалось наружу, я взревела, стала метаться по квартире и рушить все, что попадалось на моем пути: стулья, книги, компьютер, что оставил Нанук – о, над ним я постаралась на славу! – схватила монитор и разбила его о стену, попрыгала на клавиатуре, мышь выкинула в окно…       Очнулась на кухне, среди битой посуды. Никогда ничего подобного не делала, но, кажется, мне стало легче. Конечно, придётся долго убираться, но это потом; сейчас мне нужно поспать, а завтра решить, что делать дальше, смогу ли я вернуться домой?       Теперь меня больше ничто не держит в этом ужасном городе, где каждый притворяется и лжет тебе в лицо, где любой, назвавшийся твоим другом, может ранить тебя в спину, когда ты ожидаешь этого меньше всего!       Всю ночь за окном шел снег, огромные пушистые хлопья падали на асфальт, пряча его уродливую серость, укрывая своим белоснежным холодным покрывалом, словно заботясь о своем уставшем друге, пытаясь скрыть уже надоевшее несовершенство.       Мне не спалось; я просто сидела и отстраненно смотрела на тот хаос, что устроила в квартире. В комнате было душно, и мне захотелось открыть окно, чтобы морозный воздух остудил мое разгоряченное лицо. Протянув руку на улицу, я поймала снежинку, такую крохотную, родную... Я очень хочу домой, теперь меня ничто не держит в этой бетонной клетке, мне пора на свою родину, в родную ярангу*. Я хочу погладить своих оленей – тех, кого я так часто пасла в детстве вместе с Ыкалуком. Интересно, как он там? Нашел ли ту, которая смогла бы подарить ему детей, семью? Я понимала, что не смогла бы сделать его счастливым, не смогла бы подарить ему то, о чем мы так мечтали…       Моя бедная Нагуйя... Мне даже не показали тебя, не дали проститься с твоим маленьким крошечным тельцем, не дали поцеловать на прощание! Я буду всегда любить тебя.       С этими мыслями я все же забылась тревожным сном.       ...Сквозь пелену дремы мне слышались тихие неловкие шажки по комнате, неровное хриплое дыхание, морозное, жесткое, прерывистое. Мне почудилось, будто чьи-то маленькие пальцы дотронулись до моего раскрытого тела, прикоснулись к груди, надавили на нее. На минуту возникло ощущение, словно чей-то сухой замерзший рот обхватил мой застывший сосок и жадно присосался, вытягивая из него застоявшееся молоко, что предназначалось Нагуе, осушая мою грудь, тяжело вздыхая, сопя, давя на меня своим небольшим, но необычайно тяжелым тельцем...       Эти странные ощущения все сильней и сильней тяготили мой тревожный сон, я начала задыхаться, пытаться убрать тяжесть с груди – и наконец, проснулась…       В комнате никого не было, только сквозь распахнутое настежь окно, что я забыла закрыть, нанесло снега на подоконник. Неугомонный ветер, который поднялся на улице, пока я дремала, продолжал засыпать мою комнату белыми хлопьями. Холод пробрал меня до костей; побыстрей запахнув рамы, я поспешила на кухню, обхватив себя руками в попытке согреться. Зажгла конфорки и стала наблюдать за огнем, вырывавшимся наружу, зашумевшим, заполнившим своим звуком ту тишину, что сковала мою квартиру, что начала уже действовать на нервы, сводить с ума.       Звонок мобильного телефона, который внезапно зазвучал в пустой квартире, показался чем-то нереальным, зловещим и резким, ненужным и тревожным. Трясущимися, еще не согревшимися пальцами я нажала на кнопку вызова:       – Кемейа, ты мне нужна! Нам необходимо срочно поговорить! – с недоумением я вслушивалась в срывающийся, полный паники голос моей бывшей подруги-предательницы. – Я к тебе сейчас приеду!       – Погоди, а что?.. – но ответом мне стали лишь короткие гудки. Я равнодушно повела плечами, уже перестав чему-либо удивляться.       Моя квартира поражала разгромом. Вот интересно, принято ли хоть где-то убирать свой дом к приходу врага? К этому семья меня не готовила, нам с детства внушали, что тот, кто съел с тобой вместе хлеб под одной крышей, не имеет права причинить тебе зло – да и ты не смей. Никто не нарушал эти правила на моей родине, я к ним привыкла и верила им.       Но в этом странном городе люди давно наплевали на мудрость древних.       Мои размышления прервал стук в дверь. На пороге стояла Света. Как же она изменилась!       Ее некогда ухоженные светлые волосы потускнели, сама же прическа представляла собой маленький сальный хвостик. Красивые длинные ногти были обломаны, лак облупился. Одета она была в халат и теплые меховые тапочки, в руках нервно теребила ключи от машины. Глаза ее бегали по полу, брови были нахмурены, словно Света что-то обдумывала.       Я безразлично предложила ей чаю с лимоном, который она так любила. Света, нервно кивнув и почти не заметив моего вопроса, прошла на кухню, не разуваясь, не обращая внимания на окружающий ее хаос. Она, молча, уселась на уцелевший в погроме стул. Когда чай был готов, бывшая подруга взяла в руки чашку, не прикасаясь к напитку, лишь грея руки о теплый фарфор, и подняла на меня глаза, такие голубые, заполненные слезами:       – Кемейа... Нанук умер. Его задушили… – Света тяжко вздохнула, собираясь с силами, – задушили в машине, на парковке, когда он возвращался, – глубокий вздох. – Возвращался домой.       Какие чувства во мне вызвали ее слова? Возможно, мне нужно было зарыдать, закричать. Но нет. У меня не было никаких чувств, не было ни капли сожаления, ни одна слеза не потекла по моей, некогда пухлой, щеке. Не чувствовала я и радости, не издала и вздоха облегчения… Не было вообще ничего. Внутри меня была пустота, точно такой же холод, что неотвратимо окутывал улицы за окном. Не было даже удивления – наверное, я посчитала, что Нанук это просто заслужил: за причиненные мне страдания, за те дни, когда он должен был меня поддерживать, помогать мне, оберегать меня и наше дитя.       Я просто стояла в середине своей разгромленной кухни, скрестив руки на груди; за моей спиной, чуть слева, горели конфорки, освещая комнату своим синевато-желтым пламенем, заполняя шумом тишину, повисшую в этом хаосе. Прямо передо мной сидела Света – та, кто врала мне, та, кто увела моего мужа, та, кто хранила от него ребенка. Подруга, которая «помогла» разрушить мою маленькую семью. Женщина, изменившаяся до неузнаваемости, потерявшая всю свою красоту, потерявшая в эту ночь любовника, возможно, даже любимого.       Как оказалось, очевидцев не было; следователи, было, предположили, что это ограбление, но в машине ничего не пропало. Убийца проник через открытое окно; Нанук ненавидел ездить с полностью запечатанными окнами, ему нравилось чувствовать ветерок на своем лице. Кто бы мог подумать, что такая небрежность станет причиной его гибели! Он был задушен, а его левая щека была погрызена: предполагается, что после его смерти в машину проник некий маленький зверь, что и объясняло эти жутковатые следы челюстей.       Света только что приехала из морга, она даже не успела переодеться – как только услышала новость о Нануке, сразу же приехала на опознание… Непонятно, почему следователь не позвонил мне – его законной жене. Почему о смерти моего мужа мне сообщает его любовница?.. Мелькнувшая мысль раздразнила и разозлила меня, проникая в мои замершие чувства… Но потом затерялась там; такая маленькая кроха не смогла разжечь во мне пламя гнева.       Света еще что-то долго говорила, но я ее не слушала, а смотрела, как медленно падали снежинки за окном, такие красивые, сказочные.       Хочу домой. Теперь мне точно нет смысла оставаться здесь. Я лишилась своей маленькой семьи, а ведь ангакок* предупреждал… Нам следовало его послушать.       Я принялась ходить по квартире, собирая свои вещи. Больше не намерена оставаться здесь ни одной лишней минуты, и так задержалась слишком надолго. Я посмотрела на Свету, которая сидела на покосившемся стуле в обнимку с опустевшей чашкой, не реагируя на мое изменившееся поведение. Она вообще, казалось, не замечала ничего, происходящего вокруг. Я решила не беспокоить ее, продолжая собирать свои скромные пожитки. Странно, но за год жизни в этой квартире она не стала мне родной: в ней нет ни одного воспоминания, вызывающего во мне сладкую ностальгию, есть только те, что пробуждают ледяную пустоту и темные липкие страхи, застывшие в моей душе.       Я еду домой! Больше меня ничего здесь не задержит.