Don't Let My Rainbow Pass Me By

      Марисса очень тихо открыла входную дверь, прошмыгнула внутрь и, затаив дыхание, бесшумно ее закрыла. Осторожно двигаясь в темноте, она медленно пошла в сторону гостиной, стараясь не наскочить на какой-нибудь предмет интерьера и не разбудить всех в доме. Недобрым словом помянула Соню – известную барахольщицу, завалившую весь дом всякими вазочками, пуфиками, напольными лампами и коваными подставками. Она уже была почти у подножия лестницы. Вздох облегчения вырвался из ее груди – никто не узнает, во сколько она вернулась домой. В следующую секунду произошли два события, которые свели на нет старания девушки. Раздался пронзительный визг Блинчика – Марисса не заметила белый комочек в темноте и наступила ей на пушистый хвост. И включился свет. Когда лай собачонки немного стих и глаза Мариссы привыкли к яркому освещению, она увидела сидевшую на диване Мию. Очевидно, свет она выключила, услышав ее возню у входа. Потому что на журнальном столике перед ней стояли кофейные чашки, сахарница, кофейник, вазочки с джемом и сиропом и тарелка с блинами. Вряд ли Мия устраивала чайную церемонию в темноте. Эффект неожиданности устроила, мелкая зараза! Вот ей-богу, она хуже злых сестер Золушки! Как их там…? А-а-а! Гризельда и Анастасия! Мии очень бы подошло имя Гризельда. Гризельда Колуччи! Звучит! Марисса произнесла это вслух и рассмеялась.       - Так ты еще и в стельку?       - Нет. После последних событий я отказалась от алкоголя. – Сказала Марисса, но о причине своего смеха предпочла умолчать. – Мальчики спят?       Мия взглянула на свои часики, изящным браслетом обвивающие ее левое запястье:       - Отбыли в страну грез около часа назад. Родители и Хильда, наверное, уже тоже. Как-никак, уже за полночь. Ты где была, Золушка?       Вот ведь правду говорят: у дураков мысли сходятся. Марисса рассмеялась и прошла к дивану, заинтересованно посмотрела на тарелку блинов. Увидев, что сестра держит в руках раскрытую книгу в интегральном переплете, спросила:       - И как тебе?       - Или мое воображение работает без устали, - сказала Мия, закрывая последнюю страницу сценария, присланного Рокко накануне, - или главная героиня мне знакома.       - Ты тоже заметила?       - Это трудно не заметить. Это история Виктории Пас. И каждая строчка кричит о любви к ней. – Ответила Мия с довольным выражением лица, наливая себе чашку кофе. – Но об этом потом. Так, где ты была?       - Ты знаешь, где я была.       - Ну и как?       - Не получилось.       Мия не выглядела удивленной. Она приподняла идеально выщипанную бровь, сложила руки на груди и спросила:       - Почему?       - Не знаю. Мы вроде и начали говорить, а потом – бац! – и мы уже почему-то без одежды и занимаемся всяким непотребством. – Марисса кивнула на кофейник. – Горячий?       - Только заварила. Тебя ждала. – Мия откинулась на спинку дивана, скрестив ноги в лодыжках. – Так вы теперь вместе или как?       Марисса шумно выдохнула и закатила глаза к потолку. Затем положила на тарелку несколько блинов и щедро полила их малиновым джемом. Секунду подумав, добавила еще и кленовый сироп. Незаметно взглянула на Мию – та смотрела на нее во все глаза, нагло улыбаясь. Марисса взяла чашку, очень медленно налила в нее кофе из кофейника, добавила сливки, несколько кусочков тростникового сахара, вдумчиво все перемешала.       - Имей в виду, я от тебя не отстану.       - Я и не надеялась, что мне так повезет. Эта вредная тетка Фортуна, что-то не очень мне благоволит в последнее время. – Марисса сделала большой глоток кофе, немного помолчала и наконец заговорила на интересующую блондинку тему. – Мы прошли всю «Камасутру». Дважды. И еще попробовали пару-тройку поз, которые, как я подозреваю, он придумал сам. Довольна? Это всё, что ты хотела знать?       Мия как раз отрезала ножом маленький кусочек блина и аккуратно положила его в рот, когда слова сестры дошли до нее в полной мере. Пытаясь одновременно смеяться и жевать, она едва не подавилась.       - Неожиданно! Обычно рассказывать интимные подробности и наблюдать за твоим шокированным лицом – это мое занятие. – Продолжала хохотать Мия. – Ой, это мне всё так нравится, все так… по-декадентски! Ты становишься прям королевой тьмы. А заживающая татуировка при этом не мешала? – Спросила она и непроизвольно прикоснулась к собственной воспаленной коже на шее.       - Представь себе! Ни моя, ни его. А еще он подарил мне это.       Марисса покопалась в своей сумочке, которую бросила на пол у стола, достала из нее небольшой бирюзовый сверток и швырнула его Мии. Мия развернула шуршащую бумагу, открыла коробочку, и глаза ее восторженно заблестели.       - Какая прелесть, Марисса! Это же от «Tiffany»!       Марисса кисло кивнула, казалось, она была больше заинтересована не содержимым коробочки, а содержимым своей тарелки.       - Подвеска-ключ с сердцем! – Продолжила Мия свое восхищенное лепетание. – Платина и бриллианты! Очень правильное сочетание! Чудесно!       - Сказал, что купил его после встречи выпускников. Нёс какой-то романтический бред, что-то там про вторые шансы и открытые сердца. Все эти экзальтированные фразочки в твоем духе. – Вдруг Марисса отложила вилку, отодвинула от себя чашку и положила свою ладонь на руку Мии, отвлекая ее от созерцания ювелирного изделия. – Ми, он сказал, что любит меня…       - Вообще-то, об этом знают все, кроме тебя. И что ты теперь собираешься делать?       - По поводу чего?       - По поводу вымирания галапагосских морских львов, конечно. – Мия закатила глаза. – Других-то проблем у тебя нет. Только вопросами экологии и заниматься.       - Не знаю… я так запуталась… Он так влияет на меня… - начала путано объяснять Марисса, - рядом с ним я чувствую себя конченной нимфоманкой. Если дело и дальше так пойдет, то ты, Мия, не успеешь оглянуться, как твоя сестра окончательно погрязнет в пучине греха и распутства.       - Ну, пока ты погрязла только в паутине лжи и недомолвок. Хотя… я бы не отказалась от возможности увидеть Мариссу Спирито Андраде Колуччи, затягиваемую в водоворот соблазнов и разврата, - принялась рассуждать Мия, время от времени поглядывая на ожерелье в своих руках, - приятно сознавать, что даже тебе не чуждо ничего человеческого.       Марисса удивленно покачала головой. Позиция подруги озадачивала, если не сказать, шокировала. Она надеялась найти здесь сочувствие и понимание, услышать парочку нелицеприятных высказываний о подлой и коварной натуре Бустаманте, а вместо этого выяснила, что в глазах лучшей подруги выглядит фригидной Снежной Королевой, у которой кубики льда вместо эрогенных точек.       - Марисса, мне так жаль, - Мия откинула каскад золотистых волос за спину, - я прям без слез не могу на тебя смотреть. Это же надо так издеваться над человеком. Восхитительный секс, дорогие подарки, приятные слова – да он просто изверг!       - Издеваешься?       - Как ты могла такое подумать?! – блондинка встала на диване на колени и молитвенно сложила руки на груди, - просто предлагаю бедной жертве эротического террора поддержку и сочувствие в это трудное для нее время. Ладно. А теперь без шуток. – Лицо Мии приобрело озабоченное выражение. – Почему ты не рассказала? Ты же собиралась сказать ему о Эде и Гэбе.       - Не знаю.       - Он должен знать, Марисса, должен.       - Не понимаю, почему это ты вдруг занимаешь его сторону? – Марисса возмущенно бросила чайную ложку на стол. – Ты моя сестра, а – не его!       - Ну чего ты надулась? Я всегда на твоей стороне! Я просто не понимаю, почему ты тянешь? Ты же уже решила, что расскажешь ему о детях, что вы попытаетесь начать сначала.       - Не знаю. У меня почему-то не получается.       Мия долго смотрела на нее, поставив локти на стол и положив подбородок на скрещенные пальцы.       - Я не понимаю, в чем проблема. Ты просто должна… - она на мгновение замолчала, а потом, с недоверием глядя на сестру, спросила: - Ты боишься? Господи! Ты… ты боишься, что, когда он узнает правду, то не захочет отношений с тобой?       - Не знаю. Возможно. – Ответила Марисса каким-то хрипловатым голосом.       - Ерунда! Он тебя любит. – Уверенно заявила Мия то ли взволнованным, то ли возбужденным голосом. – Ему даже не за что тебя прощать. Он сам во всем виноват. Если бы он не вел себя как первобытная скотина… и если бы верил тебе, а не каким-то там Томасам и Пилар, то…       - И Лухан… - тихо сказала Марисса, и Мии показалось, что держится она из последних сил, и что ее самообладание вот-вот даст трещину, и она разрыдается или забьется в истерике.       - Что – Лухан?       - Лухан ему сказала, что у меня роман с Томасом. Ей он и поверил.       - Думаешь, это правда? – Осторожно спросила Мия. – Думаешь, она действительно так сказала?       В ответ Марисса слегка пожала плечами. Ей не хотелось в это верить – воспоминания о некогда крепкой дружбе всячески оспаривали слова Пабло. Но иногда, когда она вспоминала события последнего курса колледжа: отстраненность Лухан, ее явное нежелание проводить время с ней и Мией, все те гадости, которые она говорила о Пабло, - ей начинало казаться, что Пабло не соврал.       - Не хочу ни говорить, ни думать об этом. У меня и без того проблем хватает. Я боюсь его потерять… - она подняла мученический взгляд на сестру, - я люблю его. И, наверное, всегда буду любить, кто знает? - Она покачала головой, как бы удивляясь сама себе.       - Ты его не потеряешь. – Мия пересела к сестре и обняла ее за плечи. – Что было дальше? Он сказал, что любит тебя. А ты? Ты ему что-то ответила?       Марисса тяжело вздохнула и опустила медную головку на плечо сестры, воскрешая в памяти события, предшествовавшие ее возвращению домой. Уж что-что, а элегантно покинуть сцену она всегда умела. Но в этот раз ее поспешное исчезновение, даже скорее – побег, из квартиры Бустаманте никак нельзя было назвать изящным. Все не заладилось с самого начала.       Когда он лежал с этой расслабленной улыбкой на его роскошных губах, она ожидала услышать от него что-то типа «а теперь поиграем в горячую медсестру и пациента», или «принеси взбитые сливки, а я их с тебя слижу». Вот только сказал он нечто гораздо более неожиданное и совершенно недопустимое.       - Марисса, - тихо позвал ее Пабло, - Марисса… эй, ты меня слышишь?       Его слова вырвали девушки из приятной дремы, и она немного приподняла голову с подушки, откинув волосы с влажного лба.       - М-угу.       - Я люблю тебя, ты же знаешь об этом, да?       Как только в комфортной тишине комнаты, в воздухе, насыщенном приторным запахом секса и хранящем отголоски недавних страстных стонов, прозвучали эти три слова, тишина из комфортной превратилась в тягостную и раздражающую. Он лежал, откинувшись на локти, с легкой улыбкой на губах. И был абсолютно спокоен, словно его слова не перевернули ее мир вверх тормашками. Сначала она подумала было притвориться спящей, что автоматически избавило бы ее от необходимости вербально прореагировать на его судьбоносное признание. Но учитывая, что последние пять минут ее широко открытые глаза и рот напоминали идеально вычерченные три буквы «О», вероятность того, что Пабло поверит в ее стремительное погружение в Царство Морфея, сводилась к нулю. Также можно было бы сделать вид, что она внезапно забыла родной язык, и шокировать его, заговорив на санскрите или на суахили. План, в принципе, не плохой, только вот ни одного из этих древних языков она не знала. Внезапно появившаяся глухота? Как-то неправдоподобно. Гениально изобразить обморок? Так, он еще чего доброго подумает, что впечатлительная девушка лишилась чувств от счастья.       - Очевидно, для тебя это новость, - Пабло, по-прежнему улыбаясь, оперся на локоть и слегка приподнял голову, - я люблю тебя. И любил все эти три года. Никогда не переставал.       Марисса молчала. Она, опустив голову, смотрела на свои руки, крепко сжимающие атласную ткань простыни. Она не могла смотреть на него, не могла говорить, словно все ресурсы ее организма были брошены на распознавание поглотивших ее эмоций. Оцепенение. Счастье. Радость. Воодушевление. Сомнение. Стыд. Раскаяние. Чувство вины. Чувство вины определенно преобладало. Нет! Она не заслуживает его любви, не заслуживает этого восхищения в глазах, этой нежности в голосе. Она не заслуживает даже его прощения. Если бы он знал правду, то ненавидел бы ее. За то, что не сообщила ему о своей беременности. За то, что скрывала от него Адриана и Габриеля. За то, что, вернувшись в Аргентину, прыгнула к нему в постель, как ни в чем не бывало. За то, что лицемерила и врала на каждом шагу. За то, что сразу же не сказала самое главное. Марисса в ужасе зажмурилась. Она совершенно не знала, что ей теперь делать. Нет, она знала. Но когда она это сделает, он возненавидит ее. И никогда не простит.       - Марисса? – Девушка не поднимала головы, и Пабло уже начинал волноваться. Он подполз к ней и тронул ее за руку, Марисса едва взглянула на него и снова опустила голову, отодвинулась от него. – Марисса, в чем дело?       Пабло не мог поверить увиденному, но в глазах Мариссы мелькнуло выражение… испуга. Даже не испуга, а ужаса, настоящего неподдельного страха. Марисса… боится? Но это же просто невозможно! Она может презирать, ненавидеть, жаждать отмщения – она может испытывать весь многочисленный спектр известных человечеству эмоций, но в их число никогда не входил страх. Неужели она боится его?       - Марисса, я знаю, тебе сейчас трудно мне верить. И я сам в этом виноват. Я недостоин такой девушки, как ты. И никогда не был. Прости меня. – Господи! Он делает только хуже! Как он может просить у нее прощения, если это она во всем виновата?! Мариссе хотелось закричать, чтобы он замолчал, заткнулся немедленно, но слезы встали поперек горла, и она не могла выдавить ни звука. – Я усомнился в тебе, поверил, что ты могла предать меня. Но ты не способна на предательство, или неискренность, или фальшь. За это я тебя и люблю. Надеюсь, когда-нибудь ты сможешь меня простить?       В идеальной Вселенной, думала Марисса, она бы не скрывала собственных чувств и ответила бы на его слова. Продублировала бы те три сказанные им слова. Она бы смотрела, как его глаза начинают заполняться нескрываемым счастьем, как разглаживается недовольная морщинка между нахмуренными бровями, как недоуменное выражение на его лице сменяется выражением радости и облегчения. Жаль, что ее Вселенная так далека от идеала…       - Марисса, я начинаю нервничать, - указал Пабло на очевидное, - скажи хоть слово.       - Я… Пабло…ты не должен был… я хотела… - вдруг ее нижняя губа задрожала, Марисса запнулась, закрыла лицо руками и внезапно разрыдалась. – Я не могу так больше! Это невыносимо!       Тут уж Пабло испугался не на шутку. Он привлек ее хрупкую, сотрясаемую неконтролируемыми рыданиями, фигурку к себе. Стал гладить ее волосы, спину, шепча какие-то бессвязные слова то ли утешения, то ли оправданий.       - Марисса, не надо плакать! Всё хорошо!       - Нет! Ничего не… не хорошо! – Возразила Марисса, раскачиваясь из стороны в сторону. – Всё пло… плохо…       Пабло бережно сжал ее лицо обеими ладонями, ничего не понимая, посмотрел в ее наполненные страданием глаза. Не придумав ничего лучше, он принялся осыпать быстрыми поцелуями ее мокрое от слез лицо.       - Не плачь. Не плачь. – Испуганно повторял он между поцелуями, слизывая соленые капельки, убирая большими пальцами рук влажные дорожки с щек. – Прошу тебя, только не плачь.       Он взял ее на руки и покачивал, как ребенка, пока она продолжала плакать, уткнувшись ему в грудь. Постепенно она начала успокаиваться. Наконец, Марисса выбралась из его объятий, села на кровати и потянулась к своей одежде, лежащей на полу.       - Останься на ночь у меня.       Пабло решил не пытаться ничего выяснить о причинах ее эмоционального взрыва. Если она захочет, то всё ему расскажет сама.       - Не могу, мне надо домой. – Она посмотрела на него сверху вниз, чуть прикусив белоснежными зубами нижнюю губу. Чувствуя себя виноватой из-за недовольного выражения на лице Пабло, девушка склонила голову набок, и ее волосы, в неверном свете догорающих свечей, казавшиеся черными, легли на обнаженное плечо сонной мерцающей волной. Очарованный этим соблазнительным зрелищем, Пабло протянул к ней руки, но Марисса резко встала.       - Не могу.       Пабло сел на кровати и, взъерошив волосы, потянулся к тумбочке за своими часами. Взглянул на циферблат.       - Мы можем заказать ужин в ресторане и съесть его в постели. А на десерт я могу намазать тебя взбитыми сливками или малиновым джемом, на твой выбор. – Его лицо осветила широкая, заразительная улыбка. – Мы поспим, а утром вместе позавтракаем.       Какое-то время Марисса в раздумьях смотрела на него, а потом решительно натянула на себя майку нежного абрикосового цвета и втиснулась в бледно-желтые джинсы.       - Всё это очень соблазнительно, - Марисса подняла волосы и, скрутив небрежный узел, воткнула в него шпильку, - но мне действительно пора.       - Соня заругает?       - Ну что-то вроде того.       Пабло поднялся с кровати и тоже оделся. Он был в старых джинсах и белой майке, казалось бы, ничего особенного, но от его вида у Мариссы привычно перехватило дух.       - Ты ведешь себя как школьница. – Он взял ее руки в свои и поцеловал каждую ладонь. – Хотя, даже когда ты была школьницей, никогда так себя не вела.       - Как-то очень сложно.       - Останься со мной. Я прошу тебя.       - Я не могу. Ну, правда. – Она подошла к парню и поправила ему упавший на лоб светлый завиток, поймав себя на мысли, что таким же движением приглаживает волосы своих малышей. В очередной раз подумала, что должна всё ему рассказать. – Мне нужно хорошо выспаться. Завтра я подписываю контракт с Гаем, и Рокко попросил меня помочь ему с кастингом. А еще примерка у Мии – она совсем обезумела со своим показом. И фотосессия…       - Как-то я в твои планы совсем не вписываюсь.       Вместо ответа Марисса поднялась на цыпочки, обхватила его шею руками и страстно поцеловала. Пабло крепко прижал ее к себе, одновременно углубляя поцелуй и запуская руки под майку. Самообладание девушки пошатнулось, и желание провести ночь с любимым стало практически непреодолимым. Но Марисса напомнила себе, что дома, в ожидании традиционной сказки на ночь, ее ждут два маленьких мальчика. Поэтому она высвободилась из объятий Пабло и поехала домой, оставляя отца этих двух мальчиков коротать одинокую, бессонную ночь в компании пузатой рюмки дорогого коньяка, припрятанной на «черный день» пачки сигарет и грустных мыслей.       Завершив свой рассказ, Марисса выжидающе уставилась на Мию. Мия только собралась было что-то сказать, как они обе услышали:       - Мия, поднимись, пожалуйста, в свою комнату. Нам с Мариссой надо поговорить.       Девушки обернулись. На пороге гостиной стояла Соня. Белый махровый халат до пят, влажные волосы и остатки зеленоватой маски на лице – позволяли заключить, что Соня, вопреки уверенности Мии, не спала. И, судя по серьезному и явно огорченному выражению ее лица, слышала, как минимум, часть их разговора.       Соня не проронила ни слова, пока не услышала, как на втором этаже закрылась дверь в комнату падчерицы. Затем подошла к дивану и села рядом с дочерью. Она не спешила начать разговор, и Марисса, которая и без того находилась сегодня во взвинченном эмоциональном состоянии, не выдержала:       - Нехорошо подслушивать приватный разговор. Это нарушение моих конституционных свобод. – Недовольно буркнула она, не поднимая глаз на мать. – Я могу даже обратиться в комиссию по правам человека и…       - Это вышло совершенно случайно. Я услышала лай Блинчика и спустилась вниз. – Невозмутимо ответила Соня, глядя на дочь. – Поверь мне, подробности сексуальной жизни собственного ребенка – это совсем не та информация, которую мне хотелось бы знать.       Краска смущения залила Мариссу с ног до головы. Ее щеки по своему цвету удивительно напомнили Соне ярко-красные цветы, изображенные на ее любимой картине Клода Моне «Поле маков у Аржантёя». Надо же! А она и не знала, что в этом мире существует хоть что-то, способное смутить ее дочь.       - И я хотела с тобой поговорить о…       - Если ты хочешь поговорить о всяких там пестиках и тычинках, - пришла в себя Марисса, вернув свою обычную дерзкую манеру общения с матерью, - можешь подняться в детскую и убедиться, что я уже всё об этом знаю.       - О да! Судя по твоему разговору с Мией, - не преминула Соня поддеть Мариссу, - о пестиках и тычинках ты знаешь, наверное, даже больше меня.       Теперь цвет щек дочери напомнил Соне тот насыщенно-красный, с переливами в королевский бордовый, который Гоген использовал для своих полотен таитянского цикла.       - Ты зря сомневаешься, Марисса. Ты должна сказать Пабло правду. Это будет правильное решение. – Марисса наконец подняла голову, и Соня посмотрела ей в глаза. – Я всегда так считала.       - Но почему ты тогда не…       - Почему я позволила тебе уехать, не сказав ему? Почему не убедила тебя? Не сказала, что ты совершаешь ошибку? – Соня улыбнулась. – Потому что я воспитывала тебя личностью. Ты имеешь право на ошибки. И я знаю, что ты всегда сможешь исправить их, чего бы тебе это не стоило. И потом… разве ты стала бы меня тогда слушать?       Марисса мысленно была согласна с матерью. Если уж она вбила себе что-то в голову, ее ничто не остановит.       - И ты не должна ничего бояться. Если он любит тебя, то всё поймет. Если же он такой придурок, что... Впрочем, я уверенна, что Пабло тебя любит.       - Да? А как же все те гадости, что ты про него говорила? А теперь послушать тебя – так ты чуть ли не самая ярая его фанатка.       - Он причинил тебе боль, а, значит – сделал больно и мне, ведь ты – самый дорогой для меня человек. – Объяснила Соня с любовью глядя на дочь. – И если его смогла простить ты, я тоже смогу. Я, конечно, не хочу вмешиваться, но…       - Но все-таки вмешаешься, да?       - А как же! – рассмеялась она, откидывая мокрые волосы за спину, - я – твоя мать, а матери всегда вмешиваются в жизни своих дочерей, солнышко. Это едва ли не главная их обязанность после кормления грудью и проверки домашних заданий.       Марисса улыбнулась. Конечно, сама Соня, может, и кормила ее грудью, но домашнее задание – уж точно никогда не проверяла. Но в любви матери она не сомневалась. Это была абсолютная постоянная величина в ее жизни. Нечто незыблемое, неизменное, вроде восхода солнца, волн океана или раскатистых трелей пробудившихся утром птиц.       После долгого молчания, Марисса призналась:       - Я боюсь…       - Солнышко…       - Мама, я не знаю, что мне делать. - У девушки на глаза навернулись слезы. – Правда, не знаю. Я понимаю, что должна рассказать ему о мальчиках, но я так боюсь…так боюсь. А вдруг…       Закончить фразу ей помешали слезы, уже быстро бежавшие по щекам. И в следующую секунду она оказалась прижатой к материнской груди, а теплая рука ласково гладила ее по волосам.       - Не надо. Не думай об этом… Жизненные сюжеты, как правило, трагичны. Основная драма в том, что всех нас ожидает конец, причем, далеко не счастливый.       Марисса мягко отстранилась от нее, смахнула слезы и скептически хмыкнула. Ну прям репетиция роли, а не разговор по душам.       - Очень глубокомысленно и поэтично. Но нельзя ли попроще?       - Жизнь слишком коротка, солнышко. Нельзя тратить ее на страдания и сомнения. – Соня улыбнулась и, протянув руку, унизанную кольцами, погладила дочку по щеке. – Наслаждайся каждой минутой. Действуй. Рискуй. Искушай судьбу. Играй с огнем. Плыви против течения. Именно так всегда поступала моя Мариссита!       Марисса обняла мать, уткнула лицом ей в плечо, чтобы скрыть вновь набежавшие слезы. Как же она благодарна судьбе, что ей в матери досталась именно Соня Рей!       - Спасибо, мама. Я… я… люблю тебя.