Don't Let My Rainbow Pass Me By

      С самого утра в колледж приехала чета Коллучи. Франко сразу же отправился к директору, а Соня направила свои стопы, неприятно сдавленные новыми «Jimmy choo», в школьное кафе выпить кофе. Подойдя к барной стойке и сделав заказ, Соня села за ближайший столик. И тут ей на глаза попался виновник всех бед ее драгоценной дочурки. Моментально забыв обо всех клятвенных обещаниях, которые она дала Мариссе, обладательница столь же взрывного темперамента, как и у ее дочери, Соня решила высказать этому смазливому мальчишке все, что она о нем думает. По крайней мере, то, что более-менее допустимо цензурой. Но что-то ее остановило. Она внимательно присмотрелась к сидящему напротив парню, который, застыв, ничего не выражающим взглядом смотрел на противоположную стену. Она все смотрела на него и не узнавала того красивого, самодовольного, уверенного в себе мальчика, который считался первым красавцем колледжа и, по совместительству, первой любовью Мариссы Пиа Спирито. Обычно гордо выпрямленная спина была согнута, как будто на плечи парня навалилась непосильная для него ноша, всегда надменно поднятый подбородок – уныло опущен, а вместо яркого блеска и веселых искорок, которые свели с ума не одну девушку, в его глазах застыла такая непередаваемая тоска и полное отчаяние, что Соня невольно содрогнулась. Пабло, поддавшись всем телом вперед, сложил руки на столе и, что-то прошептав, со стоном опустил на них голову. Соня даже не удивилась, расслышав в этом тихом стоне имя своей дочери. Почему-то ей сейчас не хотелось кричать на него и в чем-то обвинять, а захотелось подойти к нему, прошептать что-нибудь утешительное и по-матерински пригладить рукой светлые волосы. Внезапно она услышала разговор двух парней. Подняв голову, она увидела Гидо и Мануэля. Так как к Мануэлю у нее тоже были вполне определенные претензии, женщина решила высказать свое мнение насчет их жалких персон хотя бы одному из обидчиков ее ненаглядных девочек, но прозвучавшие в следующую секунду слова удержали ее на месте, и, радуясь тому факту, что никто из них не заметил ее присутствия, она прислушалась к разговору.       - Он уже второй день ни с кем не разговаривает, - вздохнув, сказал Гидо, - я не понимаю, что произошло.       - Почему он позавчера накинулся на Томаса и Франсиско? – спросил Ману.       - Не знаю я, - ответил Гидо, - но я думаю, это как-то связано с Мариссой. Всё, что происходит с Пабло Бустаманте всегда в той или иной мере связано с этой придурковатой стервой.       - Хочешь сказать, что, расставшись с ней, он решил на радостях избить своих друзей, - скептически улыбнулся мексиканец, но, увидев, что его собеседник молчит, добавил: - хотя, когда вчера я что-то спросил насчет Мариссы, он сказал мне, чтобы я никогда не произносил ее имени в его присутствии.       - Блин, вот я всегда знал – не доведет она его до добра, - Гидо даже руками всплеснул от негодования, а сеньора Колуччи едва успела подавить возмущенный вздох, - сколько девчонок вокруг, а он зациклился на этой своей Мариссе.       Соне показалось, что еще немного, - и Гидо забьется в истерическом припадке.       - Ты не знаешь, что все-таки между ними произошло? – Спросил Ману, не отрывая обеспокоенного взгляда от Пабло. – Они же были обручены. У них полнейшая идиллия была, даже смотреть было противно.       - Ой! Можно подумать, - усмехнулся Гидо, - когда у тебя такое с Мией было, то противно тебе не было. Ходили по колледжу как попугаи-неразлучники!       - Давно это было, - как-то грустно сказал Мануэль и вышел из кафе. Следом за ним покинул кафе и Гидо. Соня, сделав глоток уже остывшего кофе, сочувствующим взглядом посмотрела на блондина, обхватившего руками голову. Тот, не меняя позы, сидел, погрузившись в свои мысли, переживая личную драму. Посидев еще несколько минут, Соня встала и, в последний раз посмотрев на жениха дочери, уже бывшего, направилась в сторону кабинета директора.       Примерно через полчаса Соня Рей, бережно придерживаемая за локоток своим благоверным, стояла на пороге приемной Дуноффа и надевала темные очки на покрасневшие от пролитых слез глаза. Рядом с ней застыл многоуважаемый директор «славного колледжа», в одной руке он держал солидного вида папку, а другой – то ослаблял, то затягивал узел галстука. Кажется, его глаза тоже были на мокром месте. Он медленно передал папку Франко Колуччи, тот, забрал ее и в ответ протянул свободную руку для дружеского рукопожатия. Попрощавшись с супругами Колуччи, Марсель Дунофф какое-то время постоял на месте, собираясь с силами, а потом двинулся по направлению к аудитории, где пятый курс активно изучал основы экономической науки.       Он очень медленно вошел в класс, остановился на пороге, рассматривая прилежно склоненные над учебниками головы ребят. Он шел мимо пятикурсников к учительскому столу, остановившись у парты, за которой обычно сидела Марисса, положил на нее руку и грустно улыбнулся. Словно очнувшись от своих мыслей, он вскинул голову и решительно подошел к преподавателю Веласкесу. Сказав тому, что у него срочное сообщение для класса, Марсель попросил учителя экономики покинуть аудиторию. Дунофф сложил руки на груди и посмотрел на взволнованные лица учеников. В классе застыла напряженная тишина. «У него было такое выражение лица, когда его уволили» - пронеслось в голове у Томаса.       - Ребята, - немного помолчав, начал свою речь Дунофф, - у меня есть для вас новость.       - Надеюсь, хорошая, - раздался веселый голос Гидо.       - Ну, это как посмотреть, - неуверенно улыбнувшись, ответил Марсель, - с сегодняшнего дня Марисса Пиа Спирито Андраде Колуччи и Мия Колуччи больше не являются ученицами нашего колледжа.       В комнате, как по мановению волшебной палочки, звенящая тишина трансформировалась в невообразимый шум: все заговорили одновременно, стараясь перекричать друг друга.       - Их отчислили? – вскочила со своего стула Вико, - но за что?       - Мы не позволим этого, - сорвался с места Франциско, - как вы могли?       - Кстати, у меня есть компромат на Эчаменди, - веско заявил Рокко, многозначительно поглаживая свою новую камеру – подарок матери к началу последнего семестра.       - Тише, тише, - попытался успокоить разбушевавшихся учеников директор, - их никто не отчислял. Они сами выразили желание уйти из колледжа. И сегодня их родители забрали документы девушек.       Тут взгляд Марселя Дуноффа остановился на Томасе. А посмотреть там было на что: красивое лицо ученика «украшали» синяки и ссадины различной степени заживления. Левая бровь рассечена, нос припухший, но, вероятно, сломан, кровоподтек у рта, и лилово-красный синяк под глазом, настолько большой, что даже солнцезащитные очки не смогли его скрыть.       - Господи, Эскурра! Что у вас с лицом?       - С лестницы упал. – Ответил Томас, косясь на Пабло и осторожно трогая сломанный нос.       - Ужас какой! У врача были? – Пострадавший ученик кивнул. – Ну, вы в следующий раз уж как-нибудь поосторожнее.       - Ага.       - А где они сейчас? – тихо спросила Лаура, но в наступившей тишине ее голос было отчетливо слышно, - мы можем с ними хотя бы попрощаться?       - Сеньор Франко и сеньора Соня сказали мне, что девочки уже уехали из страны. – Марсель знал, что Мия и Марисса еще в Аргентине, но их родители просили его не сообщать эту информацию детям.       - Пабло, почему ты молчишь? – подскочил Диего к Бустаманте, - где Марисса?       Пабло окинул его равнодушным взглядом и, поправив рукава форменной рубашки, громко сказал:       - Откуда мне знать?       - Ману? – Вико с надеждой посмотрела на Агирре.       Но тот в ответ только пожал плечами.       - Это ты! Ты заставил ее уехать!       В следующую же секунду Аркадио подскочил к своему однокласснику и, схватив за воротник рубашки, поднял блондина на ноги.       - Руки убери! – угрожающе прошипел Бустаманте.       - Хос, сядьте на место!       - Лухан, где они? – обратился Аланис к бывшей девушке.       - Понятия не имею, - ответила Линарес с таким выражением лица, что никто не решился продолжить расспросы.       Марсель Дуноф покинул кабинет, позволяя ученикам погрузиться в свои невеселые мысли. Раздалась звонкая трель звонка, возвещающая об окончании урока. Все, за исключением одного человека, остались сидеть на своих местах.       После звонка местная знаменитость, неотразимый сын мэра и обаятельный красавец Пабло Бустаманте, во всем блеске своей, в виду душевных терзаний, несколько потрепанной, но по-прежнему вызывающей томительные вздохи девушек, красоты, лениво поднялся из-за парты и покинул здание самого престижного учебного заведения страны. Больше в колледж он не возвращался.       Первые несколько недель после сообщения Дуноффа об отъезде сестер Колуччи в памяти Пабло остались как размытые чередования дней и ночей, черные провалы сознания, наглухо закрытая дверь его квартиры, горы пустых бутылок и сплошная боль. В целом, предварительно запасшись спиртным, он замечательно проводил время, полностью погрузившись в вязкий омут воспоминаний и методично разрывая на идеально ровные, микроскопические кусочки фотографии, на которых была запечатлена Марисса. Если бы еще его оставили в покое и не стучали постоянно в дверь – это вносило определенную дисгармонию в его нынешнее упорядоченное состояние. Таскались все, кому не лень: Гидо, Томас, Рокко, Маркос, Фран, даже «дорогой папочка» изъявил желание взглянуть на младшего отпрыска в минуту психо-эмоционального кризиса. Но Пабло был неумолим: пошли все на хрен, он страдает. Первой пробраться в нерушимую крепость Бустаманте удалось его матери. Пабло был мертвецки пьян и нагрубил ей. Он точно не помнил, что именно говорил Море, кажется, он обвинял ее в том, что она бросила его, и в том, что она вновь связалась с «многоуважаемым мэром», и в том, что ей всегда нравилась «подлая предательница Марисса», и она тоже может «убираться к чертям собачьим» из его жизни, похожей на «настоящий грёбанный праздник», завершил свой монолог он сакраментальным «все женщины – продажные, лживые твари», получил честно заработанную пощечину и вытолкал мать за дверь. Ману практически поселился на его пороге и завел отвратительную привычку болтать с ним через дверь, в конце концов, мексиканца пришлось впустить, – соседи уже начали жаловаться и Пабло боялся, что Агирре депортируют. И потом, надо же было кому-то периодически пополнять запасы спиртного и выслушивать пьяные излияния, относящиеся к тематической группе «Где был мой ангел-хранитель, когда я встретил эту сумасшедшую Андраде?». Правда, Пабло приходилось выслушивать и ответные пьяные излияния, касающиеся «тупоголовой и бесчувственной куклы» Мии. Он, как никто другой, понимал депрессивное состояние своего товарища по несчастью – они оба потерпели поражение в любовных отношениях с бедовыми сестричками Колуччи. Через пару дней Мануэль решил, что девиз «Живи быстро – умри молодым» ему не подходит, вернулся к учебе и взвалил на себя присмотр за магазинами Пабло, которому было откровенно плевать на все, кроме планового уничтожения здоровых клеток собственной печени, но каждую ночь приходил к нему ночевать – переживал за друга. Те же чувства испытывала и Мора Бустаманте, изо дня в день убеждающая сына взять себя в руки. И однажды ей это удалось. Блондин перестал себя жалеть, призывать проклятья на голову Андраде, и мрачно напомнил себе, что теперь пора вернуться к нормальной жизни, к обычным развлечениям, к прекрасным девушкам, к тому привычному миру, в котором он жил до нее, где не бывает сильных эмоций, замирающего дыхания при взгляде на миниатюрную рыжеволосую ведьму, бешено колотящегося сердца от ее поцелуев, пугающего до изумленного крика желание провести жизнь рядом с ней. Из дома он пока не выходил, зато прекратил «искать истину в вине».       Животворящий прогресс остановила Лухан, появившаяся на его пороге с белым конвертом в руках. Он сразу почувствовал неладное: с недавних пор сеньорита Линарес прочно ассоциировалась у него с предательством, отчаянием и крушением надежд. В конверте оказалось обручальное кольцо Мариссы. Он вертел в руках тоненький ободок, задумчиво остановив свой взгляд на снежно-белых пионах, принесенных вчера Морой и стоявших в изящной вазе на журнальном столике. Только теперь он окончательно понял, что все кончено. Марисса больше не его девушка. Марисса не станет его женой. Марисса не будет сводить его с ума, доводить до бешенства, трепать ему нервы всю его оставшуюся жизнь. Марисса не родит ему четверых детей и не умрет в глубокой старости в один день с ним. Все то, о чем мечтал он, она проделает с другим мужчиной. На заднем фоне звучал голос Линарес, он не слышал о чем она говорила, но явно не о Мариссе – ее имя он, наверняка, вычленил бы из этого бессмысленного для него словесного потока. Он провел указательным пальцем по нереально-нежному, словно созданному воображением, лепестку цветка, схватил вазу и со всей силы швырнул ее в стену. Мелкие осколки упали на белые цветы, теперь почему-то казавшиеся увядшими и безжизненными. Он сам себе казался увядшим и безжизненным. Теперь он не мог представить, как будет жить без Мариссы. С этой девушкой было связано его будущее. Нет, не так: она сама и была его будущим. Вдруг он почувствовал, как кто-то обнял его со спины. Он высвободился из этих неожиданных и неловких объятий, и, обернувшись, с удивлением посмотрел на Лухан. Она нервно хихикнула и снова заключила его в тесное кольцо не по-женски крепких рук. Господи! До чего же, должно быть, он жалок, раз даже непробиваемая Лухан Линарес, которая, к слову, всегда относилась к нему с приличной долей презрения и ненависти, пытается его утешить! Пабло расцепил руки девушки на своей шее, поблагодарил за возвращение семейной реликвии и сказал, что ему надо побыть в одиночестве. Лухан ушла. Пабло раскрыл судорожно сжатую ладонь и снова посмотрел на кольцо, которое мать ему дала со словами «Мне кажется, Мариссе оно понравится». Об этом не хотелось думать, а так как фаза горячительных напитков была пройдена, и опыт оказался исчерпывающим и однозначным – не помогает, наступила очередь марихуаны, ЛСД, «ангельской пыли» и тяжелых наркотиков. Как завещал Дьюри: секс, наркотики и рок-н-ролл. Только без рок-н-ролла. И когда он занимался сексом, впервые после Мариссы, он победно улыбался – его покачнувшийся было мир вновь обрел стабильность, равновесие и ясность. Но противный внутренний голос настойчиво твердил, что это все самообман, фикция, иллюзия, мираж. Противный внутренний голос уверял, что мир для Пабло Бустаманте уже никогда не будет таким, как прежде. Таким, каким он был до Мариссы Андраде. Но Пабло заставил себя сосредоточиться на девушке, которую он подцепил в холле «Fierrо». Лаская нежное податливое тело постанывающей под ним партнерши, и, в свою очередь, получая привычное удовольствие от умелых губ девушки, он даже заставил себя поверить, что забыл Мариссу. Еще не зная, что спустя полгода он поймает себя на мысли, что почти все его партнерши за это время были изящными рыжеволосыми девушками с темными глазами. Осознав эту печальную закономерность, он начнет намеренно знакомиться только с блондинками или брюнетками.       В те месяцы он существовал на алкоголе, психотропных веществах, сигаретах и сексе. Благо мамочка вовремя подсуетилась с трастовым фондом и о материальной стороне вопроса волноваться не приходилось.       Поведение, безусловно, деструктивное, но после того, что сотворила с ним эта рыжая стерва, он имел полное право на необходимую ему реабилитацию. В конце концов, с творческими людьми и не такое случается. И вообще он просто экспериментирует с расширяющими сознание веществами и развивает абстрактное мышление. Именно так Пабло аргументировал Серхио свой отказ лечь в реабилитационную клинику. Во время этого памятного разговора Пабло полусидел на своей кровати в обществе двух обнаженных блондинок, чувство приличия которых ни в коей мере не было оскорблено присутствием в комнате постороннего человека, и скручивал на голом колене джойнт с ловкостью, говорящей о немалом опыте. Мэр же не посчитал своего сына достаточно творческой личностью, чтобы и дальше позволить ему черпать вдохновение в наркотическом дыму и алкогольных парах, поэтому на следующий день после того, как блондин вежливо, но категорично отказался от любезного предложения отца избавиться от «проклятой напасти «золотой молодежи», водитель заносил вещи Пабло в гостеприимно распахнутые двери реабилитационного центра, медицинские услуги которого стоили очень дорого, но зато администрация заведения гарантировала полную конфиденциальность.       Интересно, как бы отреагировал Пабло, если бы знал, что в эту же минуту, на расстоянии от него примерно одиннадцати тысяч километров, Марисса тоже входит – правда, очень медленно, с приличной отдышкой и вразвалочку – в двери частной клиники? Только вот повод у нее был более жизнеутверждающий: она поступала в клинику на плановое кесарево сечение.