Из пепла

То, что происходит со мной в течение следующих нескольких дней кроме как кошмаром назвать нельзя. Хеймитч больше не появляется у меня дома. Скорее всего, ему удалось раздобыть у однорукой Риппер немного белого, и теперь он не плохо проводит время у себя дома. Пит приходит ко мне раз в день. Он садится на стул, рядом с кроватью, задает несколько вопросов о моем самочувствии и уходит обратно, оставляя меня наедине с пустой комнатой, в каждом уголке которой скрываются призраки прошлого, и как теперь выяснилось, настоящего. Куда подевался Мальчик с хлебом? На смену ему снова пришел грустный и отрешенный трибут. Хоть он этого и не говорит, я знаю, что Пит, обижен на меня за то, что я приняла решение участвовать в записи интервью. Он ведь хотел уберечь меня от опасности, а я снова бросаюсь в омут с головой. Я вижу это в холодном взгляде его голубых глаз, но не хочу ничего говорить, кроме того, что сказала раньше. После завала, у меня болит и ноет все тело. Но эта боль не может сравниться с той, которая живет внутри. На второй день после нашего разговора с Питом и Хеймитчем, мне позвонила мама. Но я не смогла подойти к телефону, поэтому за меня с ней разговаривала Сальная Сэй. Она убедила маму в том, что со мной все в порядке. А я проплакала всю ночь, так и не сомкнув глаз. Когда утром Сэй нашла меня с распухшим от слез лицом, я спросила, почему мама так поступает со мной. Почему она отвернулась от меня и не захотела разделить со мной горе от потери младшей дочери? Почему она не понимает, насколько сильно сейчас мне нужна? Сэй долго искала ответ, а затем сказала, что мама просто очень боится меня потерять. Потому что я – все, что осталось от ее семьи. И ей нужно время для того, чтобы справиться со своим страхом. Затем, она поменяла мою повязку и ушла вниз, готовить завтрак, а я осталась наедине с собой. Я все время лежу в постели и молча, смотрю в потолок. Иногда, повторяю заученное в Капитолии упражнение: «Меня зовут Китнисс Эвердин. Мне почти восемнадцать лет. Моя родина – Двенадцатый дистрикт. Я участвовала в Голодных играх…». Я живу только благодаря доброте Сэй. Если бы она не поселилась у меня для того, чтобы быть рядом по первому зову – что бы я делала тогда? Еще через несколько дней, ко мне приезжают врачи. Двое мужчин и одна женщина, судя по манере речи, та самая, что сделала мне укол морфлинга сразу после того, как я попала под обвал. На них красивые светлые халаты – как на Прим в тот день, когда я видела ее в последний раз. Моя нежная, добрая младшая сестренка тоже стала бы врачом, если бы не капитолийская бомбежка. Все время, пока меня осматривают медики, я лежу, стиснув зубы, и автоматически выполняю их просьбы. Мои мысли крутятся вокруг маленькой худенькой Прим, которая должна была прожить больше меня, а умерла так рано. Среди прочих, у меня снова появляется мысль о том, что мне следовало умереть вместе с ней. Или хотя бы под этим завалом. Или еще тогда – на семьдесят четвертых Голодных играх. Нужно было проглотить морник и избавить свою семью от мук. Тем временем, над моей кроватью организовывают мини-операционную: устанавливают лампу, готовят какие-то инструменты. Мне говорят, что все пройдет безболезненно и с помощью какого-то специального лекарства меня ненадолго усыпят. Я узнаю, что это не морфлинг, и соглашаюсь. Бригада врачей делает мне укол, и я проваливаюсь во тьму. Кажется, я прихожу в себя спустя несколько минут и почти сразу замечаю, что с моей больной ноги исчезла старая повязка, а вместо нее от пальцев до щиколотки тянется эластичный бандаж, из незнакомого мне материала. Мне говорят, что благодаря ему, я стану на ноги всего через неделю. Это немало меня удивляет, ведь маме требовалось больше месяца для того, чтобы вылечить больного с такой же травмой. В конце, высокий темноволосый врач, с капитолийским акцентом, задает мне несколько вопросов и назначает серию дыхательных упражнений для легких. Я интересуюсь, откуда он и узнаю, что оба мужчины приехали утром из Капитолия, специально для того, чтобы мне помочь. Так же оказывается, что за время, пока я была под анестезией, они поработали над моим лбом и теперь рана на нем практически не видна. Оставив несколько указаний касаемо того, как правильно садиться, ложиться и стоять, врачи уходят. Когда в спальню входит Сальная Сэй, она подпрыгивает от удивления и спешит ко мне, чтобы лучше рассмотреть поразительный результат работы капитолийских врачей. Затем, она помогает мне сесть, и я узнаю, что на этом визит гостей из столицы не закончился – они привезли для меня специальный прибор для ходьбы. Сэй вносит в комнату нечто из тонкого легкого металла, слабо напоминающее деревянный костыль, с которыми ходят в Двенадцатом дистрикте. Я опираюсь на него, и мне удается сделать несколько шагов по комнате. Затем, Сэй помогает мне добраться до ванной, и проводит обратно в постель. Вечером, когда Сальная Сэй впервые за все время собирается уходить домой, я прошу ее принести из кабинета, в котором мы с президентом Сноу пили чай, коробку с моими вещами. Сэй быстро находит ее, и без лишних вопросов передает мне. Говорит только, что завтра ей придется прийти с внучкой – той самой, что живет в своем мире. Я ничего не имею против и тут же сообщаю об этом. Прилагаю к этому обещание, что со мной все будет в порядке и, снова, остаюсь одна. Наступает ночь – мое самое ненавистное время суток. В доме просыпаются призраки, - они поскрипывают ступеньками на лестнице, бросают косые тени на шторы, и царапаются в закрытое окно. Я долго сижу в постели и смотрю сквозь сгустившиеся в комнате сумерки на коробку, которую принесла Сальная Сэй. Наконец, я откидываю одеяло, опускаю больную ногу на пол, хватаюсь рукой за костыль и одним рывком поднимаюсь на ноги. Пути назад нет. Я включаю лампу, подхожу к комоду, провожу пальцами по крышке коробки со своими воспоминаниями и сама не замечаю, как открываю ее. Передо мной лежит папина охотничья куртка, наша книга с рисунками и названиями растений, свадебная фотография родителей, трубка для живицы, присланная Хеймитчем, жемчужина и медальон, которые Пит подарил мне на арене с циферблатом. Ворох воспоминаний, которые я разом пробудила в этот момент, наваливается на меня со всей силой. Но я ждала встречи со старыми призраками, поэтому, мне удается стойко вынести все переживания и без страха поглядеть в лицо своему прошлому. Я не помню, когда сложила туда папину куртку, но точно знаю, что в коробке не хватает одной вещи. Открываю верхний ящик комода и достаю оттуда одежду, с которой вернулась из Капитолия. Встряхиваю свитер, и вижу ее. Она выкатилась прямо мне в ладонь – моя брошка. Символ революции. Слишком много воспоминаний и слишком много жизней было связано с этой маленькой вещицей. Кладу золотую сойку в коробку и уже собираюсь ее закрыть, как вдруг, мое внимание привлекает мамина книга с рисунками. Я беру ее в руки, подхожу ближе к лампе, аккуратно сажусь в кресло возле окна и раскрываю первую страницу. Предложение за предложением, я вчитываюсь в выведенные маминой рукой слова, и на короткий миг представляю себе, что вся наша семья рядом со мной. Мамины нежные руки гладят мои волосы, а тихая папина песня уносит вдаль, на полную цветов Луговину, на которой танцует Прим. Постепенно, сны уводят меня все дальше от родителей и сестренки. Их образы переплетаются в вихре мутных картинок, и вскоре вовсе покидают меня. Во сне, я бегу за ними и прошу задержаться. Но они меня не слышат. Вскоре, им на смену приходят другие образы – пляж на арене с циферблатом, а на нем дикие пахнущие кровью переродки. Они обнажают свои зубастые пасти и воют, злобно глядя на меня. Их не меньше дюжины, но они не могут меня достать, потому что я сижу на небольшом островке, окруженном водой, а переродки не умеют плавать. Но вдруг, один из них подается вперед и заходит в воду. Он начинает уверено плыть ко мне, а я сижу, словно зачарованная и не могу пошевелиться. У этого переродка знакомые зеленые глаза – глаза Финника. Когда в моей голове звучит короткое: «Беги!», бежать уже поздно. Финник-переродок выходит на берег… - Нет, Финн, не делай этого! – отчаянно кричу я, - Ты не такой! Я пячусь назад, и вхожу по колени в воду. Переродок издает протяжный вой, который тут же подхватывают остальные и резко бросается на меня. - Финник, нет! – переродок придавливает меня лапами ко дну, и я погружаюсь в воду, - Финник, не убивай меня! – кричу я, задыхаясь. - Китнисс! – знакомый голос вырывает меня из цепких лап переродка, - Китнисс, это просто сон… Если это сон, значит, мне нужно проснуться. Я пытаюсь пробраться сквозь толщу воды, отдаляющую меня от реальности и с трудом, открываю глаза. Первое что я вижу – встревоженное лицо Пита. Он сидит рядом, и держит меня за плечи. Окончательно избавившись от кошмара, я понимаю, что лежу на полу. За окном все так же темно, но по подоконнику стучат капли дождя. - Все хорошо, Китнисс, это был сон, - повторяет Пит и помогает мне сесть. Я пытаюсь ответить, но из груди вырывается громкий всхлип. Перевожу дыхание, и вытираю рукой покрывшейся испариной лоб. - Что ты здесь делаешь? – наконец спрашиваю я. - Спал внизу, прости, что без приглашения. Меня впустила Сэй перед своим уходом, - отчитывается Пит. Значит, все это время я была не одна. - Но почему ты не сказал мне, что придешь? – тихо спрашиваю я. - Это как-то неудобно. Да и я думал, что ты не хочешь меня видеть после того, как я столько времени скрывал от тебя правду, - признается Пит. - Так вот в чем дело. А я подумала, что это ты на меня злишься. - Глупости! – на лице Пита появляется улыбка. Я не могу сдержать радость, и улыбаюсь в ответ. Несколько мгновений мы так и сидим, глядя друг на друга, а затем, Пит вдруг подается вперед и заключает меня в объятия. Я вздрагиваю от неожиданности, но тут, же поддаюсь порыву и обвиваю руками его спину. Как же хорошо – чувствовать тепло его тела, слышать биение сердца и вдыхать его запах. Мне становится так легко, словно частичка меня наконец-то обрела покой. Проходит время, а я боюсь его отпустить. Мне кажется, что если Пит, разомкнет объятия, обязательно произойдет что-то плохое и он снова окажется за невидимым барьером. Пит тоже не торопится меня отпускать, но все, же первым нарушает молчание именно он: - Давай я помогу тебе подняться. Тебе нужно поспать. Я отрицательно киваю головой: - Не хочу больше спать. Пит размыкает объятия и смотрит на меня. Я отвожу взгляд в сторону. - Ты сильно похудела, - вдруг говорит он, - Может быть, позавтракаем? - Среди ночи? – удивленно спрашиваю я. - Дело близится к утру, - пожимает плечами Пит, и добавляет, - Пойдем вниз? - Не уверена, что смогу… - Не беспокойся об этом. Сделаем так же как прошлой зимой, когда ты вывихнула лодышку, - предлагает Пит. Вдруг, его лицо искажает знакомая гримаса боли. Он отодвигается от меня и закрывается руками. Я помню, как действует капитолийская охморенность, и никогда не смогу ее забыть. До чего же больно видеть, как Пит страдает из-за собственных воспоминаний. - Пит, - тихо зову я и протягиваю руку к его лицу. Тело Пита напрягается, но ему удается выровнять дыхание. Я подползаю поближе к нему, и неуверенным движением провожу по светлой пряди волос. Затем, убираю от лица его руки. Пит смотрит на меня немного затравленно, но его зрачки в порядке, значит, опасности нет. Я, беру его за руку и неожиданно для себя самой начинаю плакать. - Прости меня, я не хотел тебя напугать, - с трудом произносит Пит. - Ничего страшного, ты не виноват. Забыл, что ли, что общаешься с ненормальной? - со всхлипом произношу я и отпускаю его руку, чтобы вытереть лицо. - Глупости, не называй себя ненормальной. Потому что я знаю, что это не так, - Пит окончательно приходит в себя и поднимается на ноги, - Я даже не знал, что не вспомнил кое о чем еще, - тихо, скорее для себя самого произносит он, - И это было вовсе не страшно. Видишь, - я могу держать себя в руках. У меня не хватает храбрости, чтобы сказать, насколько сильно я переживаю за Пита. Наверное, я никогда не смогу объяснить ему, почему убегала подальше из Тринадцатого дистрикта во время военных действий. Что и говорить – я слабее чем кажусь на первый взгляд, и для многих людей это уже не секрет. Пит наклоняется ко мне и помогает подняться на ноги. Я поправляю пижаму, осматриваюсь вокруг и нахожу на полу мамину книгу с растениями. - Ума не приложу, как я умудрилась упасть во сне, - ворчу я, аккуратно поднимая ее с пола. - Это та самая книга, в которой я рисовал. Правда? – спрашивает Пит и тянется к ней. - Да. Но я не знаю, следует ли тебе ее смотреть, - нерешительно говорю я. - Не беспокойся, все уже прошло, - Пит берет ее в руки и начинает листать. На его лице отображается много эмоций. Он водит пальцем по собственным рисункам и вдумчиво кивает головой. Затем, вдруг закрывает книгу, кладет ее на тумбочку и поворачивается ко мне: - Прости, я совсем забыл, что собирался сделать. Ну, так пойдем вниз? - Не уверена, что смогу спуститься, но можно попробовать, - я указываю на прислоненный к креслу костыль. - Обойдемся без него, - Пит подходит ближе, застывает на месте и осматривает меня с ног до головы. - Что ты собираешься делать? – спрашиваю я. - Только не злись, если что, ладно? – Пит быстро подхватывает меня на руки, и делает несколько шагов. Я вскрикиваю от неожиданности, но тут, же замолкаю. Обхватываю Пита за шею, и мы вместе покидаем ненавистную спальню. Я прижимаюсь к нему и утыкаюсь в плече. Мне кажется, что я снова сплю. То, что происходит со мной не похоже на правду. - Над твоей ногой тоже потрудились врачи из Капитолия, но все же, моя работает лучше, - смеется Пит, когда мы начинаем спускаться по лестнице. - Хорошо, что здесь включен свет. Я бы посмотрела на тебя, если бы ты… - Если бы я упал? - Пит останавливается и резко поворачивает ко мне голову. Наши лица встречаются в нескольких сантиметрах друг от друга, и я прекращаю дышать, когда чувствую его дыхание на своей коже. К щекам Пита подступает краска, и он быстро отворачивается. В гостиную мы спускаемся, не проронив ни единого звука. Пит помогает мне сесть на диван и быстренько уходит в кухню. Я его прекрасно понимаю, сама бы убежала куда подальше – лучше всего на улицу. Дождь освежил бы мои мысли и привел в порядок горящее лицо. - Что ты будешь на завтрак? – неожиданно весело спрашивает Пит. - Ничего, - бормочу я. - Значит, я приготовлю что-то на свое усмотрение, - кричит он из кухни, гремя посудой. Я откидываюсь на спинку дивана и закрываю глаза. Затем, открываю их и осматриваю подаренную Цинной пижаму. Как бы мне хотелось оставить все воспоминания о нем, Финнике, Прим и остальных не только в своей памяти. Я хочу, чтобы их образы навсегда остались на бумаге, так же, как растения в маминой книге. «Конечно, мамина книга!» Я набираю в грудь воздух и кричу: - Пит! Подойди скорее сюда! Из кухни тут же выскакивает Пит. Он на ходу вытирает испачканные в муке руки, и когда видит, что со мной все в порядке, с облегчением замирает на месте. - Я знаю, чем хочу заняться! Мы с тобой напишем книгу памяти! – начинаю я, - Я буду записывать в ней то, что помню о людях, которых мы узнали за последние несколько лет, а ты будешь рисовать их! Это так же, как с маминой книгой, помнишь? Пит подходит ближе и садится в кресло напротив: - Помню, конечно. Но понимаешь, Китнисс, я не уверен, что смогу рисовать теперь, после всего… - Ты сможешь! И я смогу! Мы выплеснем свои мысли на бумагу, оставим память о тех, кого нет рядом, - продолжаю я, и вдруг замечаю что-то знакомое на тумбочке у окна. Я колеблюсь всего несколько секунд. Вне сомнений, это охотничья сумка. И она не принадлежит мне. Значит ли это, что… Сердце пропускает удар и начинает громко стучать в груди. - Китнисс? – Пит следит за моим взглядом и сокрушенно опускает голову. - Это охотничья сумка, да? – спрашиваю я, мгновенно забывая обо всем на свете, - Но это не моя сумка. Чья она? Пит продолжает рассматривать свои ноги. Его молчание затягивается и начинает действовать мне на нервы. - Пит, кому принадлежит эта сумка? – я почти срываюсь на крик, резко встаю на ноги, и, цепляясь руками за мебель, делаю несколько уверенных шагов к тумбочке. - Стой, - Пит вскакивает с места и преграждает мне путь. - Хватит уже глупых секретов! – я застываю на месте и смотрю просто ему в глаза; пусть видит, что у меня внутри клокочет ярость, - Что еще ты от меня скрываешь? Чья это сумка, Пит?! Наконец, он сдается под моим натиском и отходит в сторону. - Это сумка Гейла, - срывается с губ Пита, прежде чем он поворачивается ко мне спиной. - Что? – переспрашиваю я, не веря своим ушам. - Гейл в Двенадцатом дистрикте, Китнисс, - рассеянно говорит он по пути в кухню, - Приехал, как только узнал, что с тобой произошло.